фирма?
   - Да ничем. Мы  с  братом  затеяли  очередную  авантюру,  посредничали  в
покупке недвижимости на территории Чехии. Знаете, сейчас это модно, покупать
дома и квартиры в Праге. А мы оба  там  выросли,  учились,  знаем  язык  как
второй  родной,  вот  и  находили  юристов,  помогали  оформлять  документы,
создавать липовые  фирмы.  И  погорели...  В  общем,  это  все  неинтересно.
Верочка, как у вас со временем? Вы спешите?
   - А что?
   - Может, поедем куда-нибудь, пообедаем.  Для  меня  это  большое  событие
получить письмо от брата. Я  очень  ждал...  Праздновать,  конечно,  нечего,
Дениски моего нет на свете. Но все-таки пообедаем вместе, если вы не против.
   Вера задумалась. Она не знала, соглашаться или нет.  Ей  хотелось  побыть
одной, просто ходить по улицам и ни с кем не разговаривать.  Дома  Федор,  с
ним меньше всего хочется говорить о Стасе...  Но  Соня  с  ним  одна,  и  ей
неуютно. А мама придет не скоро.  На  самом  деле,  сейчас  было  бы  хорошо
посидеть где-нибудь с совершенно посторонним человеком, это даже лучше,  чем
слоняться одной по улицам. Дождь почти кончился, идти по  улице  и  давиться
слезами, это ужасно. Она сама не понимала, что  для  нее  сейчас  лучше,  не
знала, куда себя деть, чем заглушить тяжелую, тупую боль...
   - У вас есть жетон? - спросила она наконец. - Я позвоню домой.
   Жетон у Антона нашелся. Вера подошла к телефону-автомату  под  навесом  у
зала Чайковского.
   Трубку взяла Соня.
   - Он ушел, почти сразу после тебя. Но за тобой он не следит, это точно. Я
сказала, что ты встречаешься с гринписовцем в Сокольниках и поедешь туда  на
такси. А ты где? Вы с Курбатовым встретились?
   - Да.
   - Ну и как?
   - Вернусь, расскажу. Ты побудешь одна пару часов?
   - Конечно, я Харпер Ли читаю, "Убить пересмешника". А что случилось?  Что
тебе по телефону такое сказали про Стаса?
   - Стас погиб. Позавчера ночью.
   - Ой, Верочка... А ты как себя чувствуешь? Ты ведь  ушла  без  зонтика...
Нет, я тебе не буду задавать вопросов, ты не бойся, я все понимаю. Ты сейчас
с Курбатовым?
   - Да.
   - Он не похож на бандита?
   - Совсем нет. Он пригласил меня в кафе или в ресторан. У него тоже  горе,
брата убили... Нет, на бандита он совсем не похож.
   - Ты не волнуйся, езжай с ним, тебе надо отвлечься. А я полежу,  почитаю.
Потом будет "Сто дней после детства" по ТВ-6, я давно хотела  посмотреть.  В
общем, со мной все нормально.
   "Господи, ну почему ребенок понимает  меня  лучше,  чем  любой  взрослый?
подумала Вера. - Сколько вопросов сейчас задала бы  мне  мама?  О  Федоре  и
говорить нечего... А Стас?.."
   Она поймала себя на том, что думает о Стасе как о живом. И еще  долго  не
сумеет осознать, что его нет больше.
   - Ну как? - спросил Антон, когда она вернулась в машину.
   - Все нормально. Можно ехать. А вы знаете куда?
   - Есть одно хорошее место, совсем недалеко, на Садовом кольце, у Бронной.
Там тихо и всегда мало народу.
   - У меня не совсем ресторанный вид. Я вряд ли успею высохнуть по  дороге,
заметила Вера.
   -  Я  включу  печку.  Пойдет  теплый  воздух.  Главное,   чтобы   вы   не
простудились.
   "Главное, чтобы я не заплакала", - подумала  Вера  и  тут  же  заплакала.
Слезы полились сами собой, она не могла остановиться.
   Антон заглушил мотор и повернулся к ней.
   - Что с вами, Верочка?
   - У вас убили брата, - проговорила она сквозь слезы, - а у меня... у меня
погиб самый... погиб человек, которого я  любила  пятнадцать  лет...  и  так
нелепо,  грубо...  пьяная  жена  зарезала  из-за  квартиры.  Простите  меня,
наверное, не надо нам никуда ехать. Я думала, сдержусь, но не получается.
   - А вы не сдерживайтесь, - тихо сказал Антон и осторожно погладил  ее  по
мокрым волосам, - вы поплачьте, не  стесняйтесь.  Знаете,  моя  мама,  когда
узнала про Дениску, совсем не могла плакать. До сих пор не может.  От  этого
ей еще хуже.
   - Пятнадцать лет, - всхлипнула Вера, - все было так сложно...  А  недавно
другой человек сделал мне предложение, я согласилась...  Ой,  простите,  это
вовсе не интересно. У вас свои проблемы.
   - Верочка, вы расскажите, вам ведь надо выговориться.
   Вера вытерла слезы и посмотрела на Антона долгим, внимательным взглядом.
   - Вы хороший человек, спасибо вам. Я должна вас  предупредить.  Наверное,
это важно. Про вашу бывшую фирму ходят странные слухи,  будто  вы  торговали
живым товаром, вывозили девушек за границу и продавали в публичные дома.
   - Это замечательно, - усмехнулся Антон, - а вы не могли бы  хоть  немного
конкретней? Кто вам сказал эту гадость?
   - Один мой знакомый... Он очень вспыльчивый  и  мнительный  человек,  его
младшая сестра попала в какую-то  скверную  историю,  знаете,  сейчас  много
объявлений: работа за границей, приглашаются девушки...  Вот,  мой  знакомый
теперь ищет виноватых. Он  решил,  будто  фирма  "Стар-Сервис"  продала  его
сестру. Он знает вашу фамилию.
   - А кто вам этот человек? Вы давно с ним знакомы? - тихо  спросил  Антон.
Если можно, расскажите мне о нем.
   - Он  работает  охранником  в  какой-то  фирме.  В  какой,  не  знаю.  Мы
познакомились недавно и совершенно случайно.
   - Как именно?
   - У меня собака, ирландский сеттер. Он потерялся, - начала Вера.
   Она чувствовала: ей действительно надо выговориться,  посмотреть  на  все
посторонними глазами. Ни с кем, кроме  Сони,  она  не  могла  обсуждать  эту
историю. А Соня все-таки ребенок.
   Дождь кончился. Вдали, где-то у краснопресненской высотки, стояла бледная
радуга. Вера не заметила, как они  подъехали  к  маленькому  ресторану.  Она
говорила, и ей становилось легче. Она не упустила ни одной важной детали.  А
главное, произнесла вслух то, что не давало ей покоя:
   - Стас спросил у него, не встречались  ли  они  раньше.  У  Стаса  плохая
память на лица, однако, если он запомнил и узнал кого-то, значит, это  важно
для него. Но Федор сказал:  "Нет".  Категорически.  Из  квартиры  они  вышли
вместе. Так получилось, мне надо было остаться одной, и я попросила их уйти.
А ночью Стаса убила его жена... Знаете, он то и  дело  женился,  разводился,
это стало для него чем-то  вроде  спорта.  Но,  честно  говоря,  мне  сложно
представить, чтобы  он  женился  на  сумасшедшей  алкоголичке,  которая  его
зарежет.
   Они уже сидели за столиком. В маленьком подвальном ресторане, кроме  них,
не было ни одного посетителя.
   - Что будем заказывать? -  спросил  высокий  полный  официант  в  кожаном
жилете и смешных кожаных штанишках до колен.
   Антон вопросительно взглянул на Веру.  Она  даже  не  открывала  лежавшее
перед ней меню.
   - Знаете, мне, оказывается, совсем не хочется есть, - виновато призналась
она. - Что-нибудь легкое. И кофе, покрепче.
   -  Хорошо,  давайте  два  салата  из  крабов,  два  жульена  с   грибами,
кофе-экспрессо, апельсиновый сок... Верочка, я за рулем, мне пить нельзя,  а
вам не мешало бы сейчас.
   - Да, пожалуй.
   Антон заказал для нее пятьдесят граммов  коньяку.  Когда  официант  ушел.
Вера произнесла совсем тихо:
   - Мне так не хочется думать о нем плохо.  И,  в  общем,  до  сегодняшнего
утра, не было никаких серьезных оснований.
   - Вы стали подозревать его  в  чем-то  только  сегодня  утром?  -  быстро
спросил Антон.
   - Сейчас  я  понимаю,  что  раньше.  С  самого  начала.  Но  смешно  ведь
подозревать злой умысел только  потому,  что  человек  слишком  уж  хороший.
Знаете, есть такая песенка: "Чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил". Не
жених, а мечта. И так приятно думать, что ты заслужила, дождалась, ты  такая
красивая, замечательная, ты достойна, чтобы  тебя  носили  на  руках.  Очень
трудно расставаться с этой иллюзией. Нет, я не думаю, что он убил Стаса. Это
бред. Из ревности, что ли? Просто Соня, когда  я  позвонила  домой,  сказала
одну фразу: не бойся, он за тобой не  следит.  И  я  вдруг  поняла,  что  не
исключаю такую возможность. Он ведь требовал, чтобы я назначила вам встречу.
Вы зачем-то нужны ему. Он сказал, что на встречу мы пойдем вместе. Возможно,
ему вообще нужны вы, а не я. Вы и ваши факсы.
   - Я должен на него посмотреть, - задумчиво произнес Антон.
   - А вы уверены, что он не знает вас в лицо? Ведь имя ему известно.
   - Не уверен. Надо что-то придумать... Какой-нибудь  маскарад.  Вы  можете
вызвать электрика или сантехника?
   - Нет, - Вера  усмехнулась,  -  он  сам  все  починил  в  доме.  Все,  до
последнего штепселя, исправно.
   - Да, действительно, не мужик, а мечта, - улыбнулся Антон, - а вы  правда
всерьез за него замуж: собрались?
   - Да нет, - вздохнула Вера, - не всерьез. Назло своему  Зелинскому.  Стас
полный антипод "мечты", капризный, избалованный, пятнадцать лет  мне  голову
морочил. А я его любила, хотя это совсем нелогично.
   - Я должен посмотреть на него, - еще раз медленно произнес  Антон,  -  не
нравится мне это...
   - Компьютер, - прошептала Вера, - он ничего не понимает в компьютерах.
   - Верочка, вы умница. Я приду к вам чинить компьютер.
   Официант давно принес жульены и салаты, перед Верой стояла рюмка коньяку.
   - Жалко, что я за рулем и мне нельзя пить. Давайте помянем вашего  Стаса,
сказал Антон, - вы коньяком, я апельсиновым соком.
   Они выпили, не чокаясь, помолчали.
   - А теперь помянем вашего Дениса, - сказала Вера.

***

   У Инны Зелинской так болела шея, что она не могла  спать.  Конечно,  дело
было не только в ноющей боли, но и в  нервном  напряжении,  в  паническом  и
безнадежном страхе: засудят ни за что, как пить дать засудят.
   Папа должен скоро приехать, адвоката нанять  хорошего,  но,  если  решили
свалить на нее убийство, если им так удобней, никакой  адвокат  не  поможет.
Все папины связи далеко, в Кривом Роге, на Украине. Это теперь заграница.  В
Москве у папы никого нет. А без связей и взятку не дашь...
   А может, кто-то подставил Инну, хитро и тонко? Кому это надо было?  Разве
что самому Стасу, чтобы избавиться от нее. Но это бред.  Не  мог  он  самому
себе воткнуть нож в спину. А больше некому и незачем ее подставлять. Кто она
такая, чтобы идти ради нее на все эти сложности, на убийство?
   В последнее время они со Стасом так люто  ненавидели  друг  друга,  прямо
искры летели. А почему, собственно? Не такой уж у Инны тяжелый  характер,  и
Стас, конечно, не подарочек, но жить можно было. Так чего же не жилось?
   Ей было жалко Стаса, но себя было намного жальче. Ему теперь  все  равно,
ему уже не больно. А что ее ждет, даже подумать жутко.
   КПЗ - это такая гадость! Но говорят, в зоне  еще  хуже.  Вместе  с  Инной
сидели восемнадцать женщин  -  воровки,  проститутки,  бомжихи,  цыганки,  в
общем, всякий сброд, вонючий, приставучий, наглый.
   Когда Инна вошла в камеру, такая чистенькая, красивая, ухоженная, они все
как с цепи сорвались,  стали  подкалывать,  издеваться.  А  надзирательница,
железная баба, даже не цыкнула на них.
   Инна с детства умела за себя постоять, однако с подобной публикой ей  еще
не приходилось сталкиваться. Она огрызалась, но не слишком  агрессивно.  Она
чувствовала и знала по фильмам: главное не показывать, что боишься, и  самой
не лезть на рожон. Наверное, Инна правильно себя вела в камере,  потому  что
довольно скоро ее оставили в покое. Привели другую новенькую, и все внимание
переключилось на нее. А от Инны отстали.
   Ей казалось, что вонь пропитала ее  насквозь.  Хотелось  почистить  зубы,
голову вымыть, хотелось домой, в чистую ванную. Ночью она представляла себе,
как залезает в горячую воду с душистой пеной, потом заворачивается в  мягкое
махровое полотенце, и тут же думала с отчаянием: засудят, отправят в зону, и
не будет горячей ванны с пеной еще много лет. А  потом  она  станет  старой,
морщинистой, беззубой, и ей вообще ничего не захочется.
   Инна уже знала, что на рукояти кухонного ножа  обнаружены  ее  отпечатки.
Следователь Гусько с большим удовольствием сообщил об этом.  На  ее  жалобу,
что шея болит, и на просьбу о повторном медицинском  освидетельствовании  он
нагло усмехнулся:
   - Знаете что, подозреваемая, кончай ваньку валять. Признаваться будем или
как?
   Он разговаривал с ней то на "вы", то на "ты", называл даже не по фамилии,
а "подозреваемая". И требовал только одного: признания.  Инна  понимала:  ее
хотят взять измором. Им надо, чтобы она  призналась,  и  тогда  не  придется
корячиться, искать настоящего убийцу.
   Она всякое слышала про милицию и прокуратуру, в основном плохое.  Недавно
какая-то правозащитница по телевизору рассказывала, что,  прежде  чем  нашли
белорусского   маньяка   Михасевича,   четырнадцать   человек    признались.
Четырнадцать невиновных, сильных молодых мужиков готовы были взять  на  себя
жуткие убийства. Как же их обрабатывали...
   Однако в глубине души Инна не верила, считала все это не то чтобы  полным
враньем, но преувеличением. Люди любят ужасы рассказывать, а на  самом  деле
справедливость все-таки торжествует.
   Ночью на вонючих нарах она старалась поудобней положить голову, чтобы шея
не болела. Был бы шарфик какой-нибудь шерстяной, она бы закутала шею,  стало
бы легче. Но ничего не было, ничего.  А  главное,  не  было  справедливости.
Почему этот ублюдок,  милицейский  врач,  не  разглядел  синяк?  Не  захотел
разглядеть. Все они заодно.
   Она вдруг вспомнила, как однажды,  совсем  недавно,  сидела  в  метро  на
лавочке и ждала подругу. А рядом сидела молодая мамаша с ребенком лет  трех.
Мальчик плакал, капризничал, бедная  мамаша  уговаривала  его,  а  он  орал,
требовал мороженое сию минуту. Не хотел слушать, что в  метро  мороженое  не
продается. Мимо проходил милиционер, симпатичный такой, с усиками. И  мамаша
сказала:
   - Вот будешь плакать, тебя милиционер заберет. А он вдруг подошел, присел
на корточки, погладил ребенка по головке и говорит:
   - Не бойся, маленький. Никто тебя не заберет. Не бойся милиционеров.
   А потом к мамаше обратился:
   - Что же вы делаете? Зачем вы нами детей пугаете? Звери мы, что ли?
   Инна тогда подумала: действительно, нехорошо детей милицией пугать.
   Однако вот ведь, оказывается, и правда, звери они. Арестовали невиновного
человека, посадили с воровками-проститутками и хотят  только  одного:  чтобы
Инна  на  себя  наговорила,  чтобы  самое  себя  в  зону  отправила,  к   их
удовольствию.
   Задремала она только на рассвете,  и  сразу  ее  разбудили.  Она  бы  еще
поспала под утренний шум камеры, но раздался голос:
   - Зелинская, к следователю!
   Он был не один в кабинете. У окна стоял и  курил  человек  в  милицейской
форме. Инне жутко захотелось  курить,  но  попросить  она  не  решилась.  От
тусклых отечных глазок этого следователя у нее мурашки по спине бежали. Инна
кожей чувствовала: он вовсе не уверен в ее  виновности.  Какой  же  сволочью
надо быть, чтобы заставлять признаться...
   Тот, что стоял у окна, повернулся лицом, и Инна сразу  его  узнала.  Надо
же, тот самый, с усиками, который  подошел  в  метро.  Она  его  так  хорошо
запомнила потому, что очень  удивилась:  вот  ведь  человек,  не  поленился,
подошел. Важно ему, что о них, о милиции, говорят детям... Не  понимая,  что
на нее нашло, она вдруг сказала, тихо и внятно:
   - А вы все-таки звери, оказывается. И правильно вами детей пугают.  Звери
вы, граждане милиционеры.
   - Подозреваемая, прекратите! - Следователь шарахнул кулаком по  столу.  -
За оскорбление при исполнении полагается...
   - Да ладно вам, - махнул на него рукой усатый. - Инна Валерьевна, как  вы
себя чувствуете?
   - Отлично! Мне здесь, в КПЗ, отлично! - буркнула Инна.
   - Как ваша шея?
   У Инны на секунду остановилось сердце.  Неужели  все-таки  решили  искать
настоящего убийцу?
   - Болит, - сказала она спокойно, - ноет  постоянно.  Я  просила  показать
меня врачу. А мне говорят, - она покосилась на следователя, - чтобы я ваньку
не валяла и признавалась. Я не буду признаваться в том, чего не делала. Я не
убивала мужа. Дайте мне, пожалуйста, сигарету.
   Усатый протянул пачку "Честерфильда", дал прикурить.
   - Инна Валерьевна, сейчас мы поедем с вами в больницу,  и  вас  посмотрят
специалисты.
   Ультразвуковое исследование показало, что с левой стороны шеи,  у  сонной
артерии, имеется гематома. Вероятно, она  является  следствием  удара  тупым
предметом.
   - Есть такой прием в джиу-джитсу, бьют ребром ладони у сонной артерии, не
по ней, а рядом. И человек теряет сознание, - объяснял майору Уварову  врач,
ее, конечно, вырубили.  Сделал  это  большой  специалист,  мастер  восточных
единоборств.
   Юрий добился, чтобы санкция на освобождение гр. Зелинской Инны Валерьевны
из-под стражи была подписана прокурором в тот же день.
   А вечером Инна лежала в горячей ванне с душистой  пеной.  На  белоснежном
широком  бортике  стояли  рюмка  коньяку,  блюдце  с  нарезанным  яблоком  и
пепельница. Из магнитофона, включенного  на  кухне,  звучал  низкий,  томный
голос Патрисии Каас.
   Инна курила, отхлебывала коньяк  маленькими  глоточками  и  плакала.  Она
плакала по своему мужу Стасу, которого никогда не любила.

Глава 29

   - Я надеюсь, вы не собираетесь везти ребенка на опознание трупа? - грозно
спросила Надежда Павловна молодого оперативника из районного отделения.
   - А что? - вмешалась Соня. - Мне даже интересно.
   - Ничего интересного, - улыбнулся оперативник, - труп он и есть  труп.  Я
тебе фотографию покажу, а ты скажешь, тот ли  это  мужчина,  который  был  в
подъезде.
   - Я по  фотографии  могу  не  узнать.  Возьмите  меня  на  опознание,  ну
пожалуйста! - не унималась Соня.
   - Дети до шестнадцати не допускаются.
   - Допускаются! А вы нашли, кто его застрелил?
   - Нет пока. Ищем.
   - А ему что будет?
   - Накажут.
   - Это не правильно, - покачала  головой  Соня,  -  если  бы  у  меня  был
пистолет, я бы сама его застрелила. Не за себя, а за ту девочку,  с  астмой.
Он ведь второй раз на нее напал, и теперь она в больнице, в реанимации.
   - Он не напал, только напугал, - заметил оперативник.
   - Ребенку  с  астмой  этого  было  достаточно,  -  тихо  сказала  Надежда
Павловна.
   - Интересные вы люди, - вздохнул оперативник, - ладно, давайте фотографии
смотреть.
   Глядя на снимки мертвого человека, Соня раздумала проситься на опознание.
Выглядело это действительно неприятно. Она не могла точно сказать, он или не
он. В подъезде было темно, лица она не  разглядела.  Но  ей  очень  хотелось
думать, что застрелили именно того, с расстегнутой ширинкой.
   - Да, мне кажется, это он.
   - Кажется или точно?
   - Гарантировать не могу, - призналась Соня, - но похож.
   На самом деле  оперативник  знал:  убитый  -  тот  самый  эксгибиционист,
который пугал девочек в подъездах. Его  личность  удалось  установить  очень
быстро. Паспорт лежал в кармане рубашки. Оказалось, этот человек  много  лет
состоял на учете в психдиспансере, и лечащий  врач  подтвердил,  что  убитый
страдал острыми психозами на сексуальной почве.  Однако  законных  оснований
изолировать его не было. Его болезнь не считалась общественно опасной.
   Все совпадало. На нижнем белье обнаружили большое пятно спермы.  Еще  две
девочки  из  соседнего  дома  опознали  убитого,  непосредственно  на  месте
происшествия.   Предъявление   фотографий   ребенку   было    формальностью,
неприятной, но необходимой.
   Выстрел из пистолета Макарова прозвучал, вероятно, в  тот  момент,  когда
мама ребенка с хронической астмой вызывала для дочери "скорую". У семилетней
девочки  случился  тяжелейший  приступ,  ее  чудом   удалось   спасти,   она
действительно лежала в реанимации Филатовской больницы, и врачи пока  ничего
не могли гарантировать ее родителям.
   Выстрела никто не слышал.  Была  гроза,  сильный  гром.  Однако  сосед  с
первого этажа, который открыл дверь на детский крик, сообщил, что видел двух
мужчин. Они пронеслись мимо, друг за другом. Первый, высокий, сутулый, - тот
самый. А второй... Второй, кажется, был тоже высокий, полный, с бородой, или
без бороды.