ненавистную,
злодейскую, но живую, Володе становилось не по себе. Он не мясник на  бойне.
К тому же  у  Сквозняка  отличная  реакция,  он  сильней  и  ловчее  Володи.
Неизвестно, в кого первого вонзится нож. А умирать Володе тоже не  хотелось.
Он стремился выполнить  свою  святую  миссию  не  для  того,  чтобы  красиво
умереть, а для того, чтобы спокойно жить дальше.
   Взрывное  устройство,  оружие  чистое,  техническое  и   безопасное   для
исполнителя  приговора,  в  ситуации  со  Сквозняком  никак  не   подходило.
Сквозняк, в отличие от прочих жертв Володиной справедливости,  не  ездил  на
машине,  ходил  пешком  и  пользовался  общественным  транспортом.  Взорвать
Сквозняка  так,  чтобы  при  этом  никто  больше  не  пострадал,   пока   не
представлялось возможным. А Володя не хотел, чтобы погибали невинные. Зло  и
только зло должно быть наказано. А невинного необходимо защитить.
   Наблюдая за развитием событий, Володя все больше приходил  к  мысли,  что
блондинка по имени Вера нуждается в его защите, как никто другой.  Сквозняк,
словно чувствуя близкую опасность, использовал эту женщину в качестве живого
щита. Получалось, что она - заложница бандита.
   Поздним вечером они шли по пустому бульвару. Володя бесшумно двигался  за
ними. В кармане его  легкой  куртки  лежала  маленькая  ручная  граната,  он
сконструировал несколько видов таких гранат  специально  для  Сквозняка.  Но
никак не для маленькой круглолицей женщины, похожей на бабушку в  молодости.
Она была рядом с бандитом, у нее сломался каблук, она ковыляла, опираясь  на
его плечо, трогательно подпрыгивая на одной ножке, как ребенок. И, сама того
не зная, спасала убийцу от верной гибели.
   Подобные ситуации возникали постоянно. Однажды вечером Володя увидел, как
Сквозняк идет через пустой  двор.  Но  он  опять  был  не  один.  Рядом  шел
приятный, интеллигентный мужчина с бородкой. Он вовсе не заслуживал  смерти.
Убивать  его  только  потому,   что   рядом   идет   Сквозняк,   жестоко   и
несправедливо...
   Володя все больше склонялся к мысли, что  нет  иного  выхода,  кроме  как
поговорить с Верой, предостеречь ее. Она, конечно, не поверит сразу,  но  он
постарается убедить. Оттого, что эта чужая женщина напоминала ему фотографии
его молодой бабушки, Володе она уже казалась не совсем  чужой.  Он  понимал,
что рискует, но признался себе: если с Верой, или с ее мамой, или с девочкой
Соней что-то случится, то он,  Володя,  будет  чувствовать  себя  виноватым.
Кроме него, никто не знает,  никто  не  подозревает  о  страшной  опасности,
которая угрожает сразу трем ни в чем не повинным людям...

***

   - Это безобразие кончится когда-нибудь или нет? Совесть есть у вас?
   Надежда Павловна стояла  на  пороге  кухни  в  ночной  рубашке  и  грозно
смотрела на Веру с Соней.
   - Второй час ночи, а ребенок не спит!  Быстро  в  постель!  Обе!  Сию  же
минуту!
   - Мамуль, мы сейчас ляжем, не волнуйся, - мягко сказала Вера.
   Только тут Надежда Павловна заметила, что дочь курит,  стоя  у  открытого
окна.
   - Ну мне что, выпороть тебя, что ли? Или коленками на горох поставить?  Я
тебя как врач предупреждаю, это плохо кончится. У ребенка был сегодня  такой
стресс, посмотри, она прозрачная совсем, одни глаза остались. А с  собой  ты
что творишь? Я тебя как врач предупреждаю, Вера.
   Если  мама  предупреждала  как  врач,  значит,  действительно   сердилась
всерьез. Но Вера и Соня не договорили. А разговор был очень важный.
   - Надежда Павловна,  мы  правда  сейчас  ляжем,  -  Соня  даже  слезла  с
кухонного диванчика, - вот, я уже иду чистить зубы. Честное слово.
   - Да, мамуль. Я не буду больше курить. Мы сейчас ляжем. Ты иди спать.
   - Если через пять минут вы не будете в постели, я вас... Я не знаю, что с
вами сделаю! - Надежда Павловна еще раз грозно взглянула на обеих и  ушла  к
себе.
   Она привыкла рано ложиться и рано вставать. Она очень сердилась на  дочь,
но в начале второго ночи у нее не было сил на серьезные воспитательные меры.
   - Я думаю, ты должна  встретиться  с  бывшим  хозяином  фирмы,  -  горячо
зашептала Соня, покосилась на дверь и вновь взобралась с ногами на  кухонный
диван.
   - А если он бандит? - грустно усмехнулась Вера.
   - Ну мы же с тобой решили: история про обманутую и  проданную  в  рабство
сестру - наглое, пошлое вранье. Даже я  знаю,  что  в  проститутки  идут  по
собственному желанию, еще конкурс проходят. И все это сказки  -  про  бедных
несчастных девочек, которых хитростью заманивают в проститутки, а потом  они
прямо погибают от горя и непосильного рабского труда. Это пахнет  сериалами,
ты сама только что сказала. Ах, ах!  Я  умираю,  я  невинна!  Меня  погубили
злодеи! Милый братик, спаси меня! - Соня всплеснула руками и закатила глаза.
   Получилось так выразительно, что Вера засмеялась.
   - Ты зря смеешься, - нахмурилась Соня, - он бандит, этот твой  Федор.  Он
блатной, понимаешь? Я  их  за  версту  чую.  Ты  просто  раньше  с  ними  не
сталкивалась, а я каждый день наблюдаю.
   - Сонечка, в жизни все значительно сложней.  Представь  себе  молоденькую
девушку, почти ребенка, которая запуталась, соблазнилась быстрым  заработком
и красивой заграничной жизнью. Даже если это был ее сознательный выбор,  все
равно родному брату не  хочется  так  думать.  Его  можно  понять.  Он  ищет
виноватых, оправдывая сестру. И в общем, люди, которые занимаются таким  вот
грязным бизнесом, действительно виноваты...
   - Грязным бизнесом занимаются многие. Но голову  на  плечах  надо  иметь.
Нормальная девушка не купится на такое объявление: работа за  границей.  Это
ведь шито белыми нитками. Даже я знаю, - хмуро, совсем по-взрослому  сказала
Соня.
   - Ну хорошо, - вздохнула Вера, - давай мы оставим сестру в покое. А  если
этот мальчик, Вадик, ошибся? Перепутал? В нашем  дворе,  в  соседних  домах,
есть еще два ирландских сеттера. Кто-то из  них  мог  подобрать  гадость  на
помойке. Ты ведь знаешь, у Моти тоже бывает. В нем просыпается  охотник,  он
ни за что не хочет отдавать добычу, и домой  его  не  затащишь.  Твой  Вадик
наблюдал с дерева, как хозяин пытался увести заупрямившегося пса домой.  Пес
был Мотиной породы, а хозяин издали напоминал Федора.
   - А почему тогда Мотя так его  боится?  Хвост  поджимает,  дрожит.  Очень
много всего совпадает, - покачала головой Соня, - слишком много.  И  ты  изо
всех сил пытаешься своего драгоценного Федора оправдать. Ты зря это делаешь.
Он блатной, точно тебе говорю, блатной.
   - Однако ничего конкретного, кроме Мотиного поджатого хвоста,  пока  нет,
улыбнулась Вера. - Ведь ты не уверена, что на той фотографии в  милиции  был
именно Федор? Ты не можешь точно сказать: да, это он.
   - Нет, - Соня даже кулачком по коленке стукнула от досады, - в  том-то  и
дело, что нет. Очень похож. Понимаешь, если бы до этого я не узнала, что  он
увел Мотю насильно, я, наверное, вообще на фотографию никакого  внимания  не
обратила.
   -  Вот  видишь,  мы  с  тобой  наговариваем  на   человека   без   всяких
доказательств. Кроме поджатого  собачьего  хвоста  и  блатных  замашек,  нет
ничего. Собачьи сложные эмоции вообще не стоит обсуждать, мы с тобой в  этом
ничего не понимаем. А приблатненность бывает и в людях, вовсе не связанных с
уголовным миром. Это в воздухе сейчас витает, это  модно,  поневоле  человек
перенимает. Тем более если он побывал в Чечне...
   - Нет, - покачала головой Соня, - он  не  играет  в  блатного.  Наоборот,
старается это скрыть. Он играет в нормального. Но глаза... Я  не  знаю,  как
объяснить. Вот, помнишь, мы были в зоопарке? Мы обе  тогда  заметили,  какие
страшные, пустые глаза у медведя, особенно если он прямо на тебя смотрит. Ты
мне еще рассказала тогда, что медведь - самый  коварный  и  жестокий  зверь,
хотя в сказках он всегда простоватый и добрый. Ты  говорила,  медведь  может
задрать даже того,  кто  кормил  его  с  раннего  детства.  Он  притворяется
покорным, дрессированным, человек не ждет от него беды, и вдруг он  нападает
неожиданно и задирает насмерть, ни с того ни с  сего.  Потом  мне  еще  папа
рассказывал, как медвежонка вырастили на буровой, в тайге. Он был  ласковый,
смешной, его все любили. А он вырос  и  задрал  до  смерти  двоих  геологов,
именно тех, которые его молоком из соски откармливали.
   - Ты хочешь сказать, у Федора такой же страшный взгляд, как у  медведя  в
зоопарке? - улыбнулась Вера.
   - Иногда бывает.
   - Ладно, пора спать, - вздохнула Вера, - я постараюсь  завтра  найти  тот
злосчастный  факс,  если,  конечно,  не  выкинула.  В  любом  случае,  когда
перезвонит Курбатов, я договорюсь о встрече. Может, это внесет хоть какую-то
ясность? Хотя, конечно, лучше было бы вообще не влезать... Но  знаешь,  пока
нет серьезных оснований думать о человеке плохо. Давай мы  с  тобой  оставим
все наши детективные игры за скобками, будем жить, как жили, и  Федор  ни  в
коем случае не должен почувствовать, что мы в чем-то его  подозреваем.  Если
он злодей и бандит, это может насторожить его. А если нормальный человек, то
ему будет очень обидно. Ты согласна?
   - Да, это логично, - кивнула Соня, - тем более другого выхода у нас  нет.
Он ведь просто так не исчезнет...
   Вера долго не могла уснуть. Давно рассвело, а она все лежала с  открытыми
глазами, смотрела в потолок и думала.
   До сегодняшней ночи она не испытывала к  Федору  ничего,  кроме  глубокой
благодарности. А теперь прибавилась еще, и жалость.
   У человека было жуткое детство, он рос в грязи  и  ненависти,  он  прошел
армию,   служил   в   какой-то    кошмарной    части    с    дедовщиной    и
садистами-старшинами. У Веры волосы дыбом вставали, когда он рассказывал про
армию. А потом Чечня, тоже грязь и ненависть. Об этом он  даже  рассказывать
не хотел...
   Все в его душе переломано,  и  напыщенность,  опереточный  надрыв  вполне
понятны. Ему хочется красивых чувств, высокой любви.
   Конечно, история с сестрой звучит не правдоподобно, но если Федор и лжет,
то прежде всего самому себе. Кому не больно признавать, что родная,  любимая
младшая сестра стала проституткой? Он потому и молчал о ней раньше.
   А в Соне сработал детский жестокий максимализм. В этом она так похожа  на
свою  маму...  Чужой,  другой,  значит,  способен  на  все.  Верить  нельзя.
Десятилетнему  ребенку  сложно  понять,  что   за   приблатненностью   стоит
беззащитность, какая-то душевная неуклюжесть. Человек, выросший в грязи, всю
жизнь будет бояться грязи и предательств. Он не виноват,  что  у  него  было
такое детство, он не умеет формулировать свои чувства, однако это не значит,
что он ничего не чувствует. Взгляд как у медведя в зоопарке... О Господи, он
ведь человек, а не медведь. Он так пропитался грубостью и  жестокостью,  что
даже добродушный пес от него шарахается, а десятилетний ребенок  подозревает
Бог знает в чем.
   Он  не  врет,  просто  фантазирует,  сдабривает  грубую  жизненную  прозу
красивыми и возвышенными страстями. Ему хочется, чтобы все  выглядело  ярко,
как в кино. Уж злодеи, так непременно кровавые и беспощадные.
   Если бы фирма "Стар-Сервис" была  действительно  мафиозно-бандитской,  то
никакие ее факсы  к  чужим  людям  не  попали  бы.  Скорее  всего  маленькая
полуавантюрная фирмочка-однодневка. Таких много сейчас.  Люди  запутались  в
долгах, быстренько закрылись. Разве серьезный бандит стал бы так говорить по
телефону, как  этот  Курбатов?  Разве  он  стал  бы  объяснять,  извиняться,
умолять?
   Конечно, с Антоном Курбатовым стоит встретиться. И Федору лучше  об  этом
не знать. К его сестре все это вряд ли имеет отношение. А он  наломает  дров
сгоряча. Надо самой потихоньку разобраться, поискать факс. Ведь правда,  был
такой странный факс, просто адрес и что-то про Брунгильду...
   Вера обратила на него внимание именно потому, что текст написан от  руки,
даже  изучала  почерк,  вспомнила  свое  старое  университетское   увлечение
графологией. Надо поискать. Может, и не выкинула вместе с другими  ненужными
бумагами?  Жалко,  если  все-таки  выкинула.  В  последнее   время   столько
приходится переводить, голова кругом идет.
   Да, скорее всего с фирмой "Стар-Сервис" получилась  нелепая  путаница,  и
Федина сестра здесь вовсе ни при чем. Возможно, девочка Наташа и вляпалась в
какую-нибудь неприятную историю, и Федя теперь яростно ищет виноватых. А их,
может, и вовсе нет. Девочка сделала глупость, дала себя обмануть...
   Вера никогда эту сестру не  видела,  но  поверить  в  радужную  наивность
современной юной девицы, у которой мама была судомойкой,  а  брат  воевал  в
Чечне, все-таки сложно.
   Вере было до слез  жалко  неуклюжего,  сильного  и  при  этом  совершенно
беззащитного Феденьку. Ей захотелось обнять его, погладить  по  голове,  как
маленького. Вряд ли его пьяница-мать делала это часто...
   Было раннее ясное утро. Отчаянно щебетали птицы. Солнце  уже  пробивалось
сквозь задернутые шторы. У Верочки наконец стали слипаться глаза.
   В голове вдруг всплыла знаменитая шекспировская фраза: "Она его  за  муки
полюбила, а он ее - за состраданье к ним". Вера усмехнулась  про  себя,  уже
почти во сне. У Шекспира все это  плохо  кончалось.  Бедный,  настрадавшийся
мавр взял и придушил красавицу Дездемону. А  она  ведь  его  пожалела,  даже
полюбила.

***

   Инне Зелинской было  трудно  открыть  глаза.  Веки  отяжелели,  в  голове
гудело.
   "И что лее я так надралась?" - спросила себя Инна.
   Давно настал день. Инна разлепила веки и  несколько  минут  тупо  глядела
перед собой, на задернутые  бледно-голубые  шторы.  За  окном  ярко  светило
солнце. Мягкие голубоватые блики ложились на светлый лаковый паркет.
   Нет, из этой красивой квартиры она никуда не  переедет.  Пусть  Стас  сам
катится, а она не переедет. Хрен ему! Наверняка можно найти  какие-то  ходы,
чтобы его отсюда выставить. Конечно, братков она не наймет. Не  такая  дура,
получится себе дороже. А вот хороший адвокат может многое. Дорого,  конечно,
но на такое дело отец даст.
   Все равно на адвоката уйдет меньше, чем на новую квартиру. А в Кривой Рог
она не вернется ни за какие коврижки. Это  ж  надо  быть  совсем  кретинкой,
чтобы в Москве не удержаться.
   Предварительный разговор с  отцом  уже  был.  Инна  про  развод  пока  не
говорила,  просто  удочку  закинула,  предупредила,  что  скоро   ей   могут
понадобиться деньги, довольно большая сумма. Для дела. Отец у нее -  золото.
Всю жизнь на рынке мясом торговал, а три года назад  открыл  свою  небольшую
фабричку и фирменный магазин.
   Ни в каком супермаркете таких окороков, колбас, паштетов, таких  молочных
поросят не  купишь.  Теперь  все  серьезные  люди  Кривого  Рога  и  области
приезжают за мясом в папин магазин. "Крыша", разумеется, дорого берет,  зато
надежно охраняет. В общем, деньги у папы есть, и для единственной  дочки  он
ничего не пожалеет. Вот сходит Инна к адвокату, узнает все  точно  и  скажет
про развод. Папа поворчит, конечно, мол, сама виновата, я тебя предупреждал,
чудной какой-то этот твой москвич, хлипкий, ненадежный, и старше на  столько
лет, и двое детей на хвосте. Сама виновата, раньше надо было думать,  а  уж,
поженились, так живите нормально. Но в итоге выложит нужную сумму.
   Так что волноваться нечего. Все не так уж плохо.
   Подруга уже нашла хорошего адвоката по недвижимости. Сегодня он ждет Инну
у себя в офисе к половине четвертого. Надо встать, умыться,  чайку  крепкого
выпить и вообще привести себя в порядок. А правда, чего же она так надралась
вчера? Стас довел. Кстати, интересно, он дома или нет?  Вроде  тихо.  Может,
ушел уже?
   Инна нащупала свои  наручные  часики,  которые  всегда  клала  рядом,  на
тумбочку.
   - Кошмар! Половина  второго!  -  сказала  она  вслух,  встала  и  тут  же
наткнулась босой ногой на пустую бутылку.
   - Я что, совсем сбрендила? - спросила  себя  Инна.  Бутылка  была  из-под
водки "Распутин", маленькая, пол-литровая. Водкой пахло на всю комнату,  как
будто много пролилось из бутылки на пол и водка пропитала паркет.
   - "Распутина" я не покупала и не пила, - вспомнила Инна, - и вообще я  не
могла упиться до такой степени, чтобы бросить бутылку прямо на  пол.  Или  я
правда сбрендила?
   Почему-то болела шея. Инна подошла к большому трюмо и  стала  внимательно
рассматривать свое лицо. У нее была такая привычка  лет  с  десяти  -  встав
утром, первым делом посмотреть на себя в зеркало. Если она хорошо  выглядит,
значит, день сложится удачно. Но сегодня она  выглядела  отвратительно.  Нос
распух, глаза-щелочки. И как в таком виде идти к адвокату?
   Она чуть повернула голову и даже ойкнула, так заболела шея. Во  сне,  что
ли, вывихнула? Жилку какую-нибудь потянула? И тут Инна  увидела  сбоку,  под
ухом, длинный узкий синяк. Он был совсем бледный, почти незаметный. Но точно
- синяк.
   - О Господи, это еще откуда? -  испуганно  выдохнула  она.  -  Дралась  я
ночью, что ли? Душил меня кто-то? Бред...
   Она смутно вспомнила,  что  ночью  действительно  почувствовала  какую-то
внезапную боль, но ведь не проснулась. Сон кошмарный  приснился?  Но  откуда
тогда синяк? И почему она такая похмельная, как запойный алкаш? Не пила  она
столько. Не пила. Ладно, надо умыться холодной водой, зубы почистить. И  чаю
крепкого,  большую  чашку.  Пить  ужасно  хочется,  во  рту  помойка   после
вчерашнего, язык наждачный.
   Инна отправилась в ванную, по дороге заглянула в комнату, где  спал  муж.
Они уже две недели спали в разных комнатах.
   - Ну ничего себе! Дрыхнет еще.  Она  хотела  было  выйти  и  закрыться  в
ванной, однако что-то ее остановило.
   - Стас! - позвала она. - Спишь, что ли? Половина второго.
   Шторы плотно задернуты, окно выходило на западную сторону, и солнце  сюда
заглядывало только вечером. В полумраке было трудно как  следует  разглядеть
крепко спящего Стаса.
   Он лежал на боку, отвернувшись к стене, и не шевелился.  Инна  подошла  к
тахте и сначала ничего не поняла, секунду стояла как вкопанная, открыв рот и
не дыша. Опомнилась она от собственного жуткого крика.
   Из спины мужа торчала черная пластмассовая рукоять кухонного ножа.

Глава 25

   Выяснить, как звали шустрого пацана, которого двадцать с лишним лет назад
таскал с собой вор  в  законе  Захар,  оказалось  делом  почти  безнадежным.
Капитан  Мальцев  опрашивал  старых  информаторов,  пенсионеров   уголовного
фронта. Их старческая память была коротка.
   - Да, нянчился Захар с каким-то пацаном. Столько лет прошло...
   Мальцев слышал это уже в десятый раз, но имени мальчика, точного возраста
не знал никто.
   -  Хороший   был   пацан,   тихий.   Вроде   детдомовский,   -   вспомнил
семидесятишестилетний  отставной  метрдотель  ресторана  "Прага".  -   Захар
воровской закон свято соблюдал, усыновить его не мог, но хотел. Помню,  были
они как-то с... - метрдотель назвал  имя  эстрадного  певца,  известного  не
только  своим  громким  талантом,  но  и  неясной   дружбой   с   воровскими
авторитетами, - сидели обедали, один раз пацан с ними был.  А  потом,  через
недельку, пришли вдвоем, без него. И как раз о нем, о  сироте,  говорили.  Я
запомнил потому, что подумал: вот сидят два человека, известных всей России,
и думают, как  помочь  безродному  сироте.  Я  потом  вспоминал  это  часто,
теперешние так не могут. В голову не придет. Теперешние благотворительностью
занимаются иногда, но так, чтобы все видели, чтобы по телевизору десять  раз
показали и во всех газетах напечатали.
   - А пацана-то как звали, не помните? - спросил Мальцев.
   - Колей звали. Николаем. А вот фамилию не помню.
   Это было уже что-то. Детдомовец Коля, родившийся в период от  1960-го  до
1964-го...
   Юрий Уваров был знаком с известным тележурналистом,  который  прославился
своими скандально-рекламными интервью. Знакомство это произошло при грустных
обстоятельствах. Близкие родственники  журналиста  были  убиты  четыре  года
назад все той же злосчастной бандой.
   Челове