ли толпы, носильщики катили тележки с горами
чемоданов и ящиков. Денис не сразу понял, кто на него смотрит. Множество лиц
мелькало вокруг, в глазах рябило. А "Форд" все стоял у стеклянных дверей.
   Нервно озираясь по сторонам, Денис заметил,  как  от  витрины  сувенирной
лавки отделились два турка, молодой и пожилой. Он посмотрел на них, потом за
стекло,  на  "Форд".  Усатый  Ахмед  едва  заметно  кивнул  тем  двум.   Или
показалось? Пожилой быстро мазанул взглядом по  липу  Дениса  и  отвернулся.
Ахмед затоптал окурок и сел за руль.
   "Форд" уехал. Два турка, молодой  и  пожилой,  внимательно  рассматривали
обложки журналов на стенде при входе в маленький магазин.
   Денис поднял голову и увидел на табло рейс на Москву,  потом  заглянул  в
свой билет. Да, это его рейс. У стойки регистрации стояла  длинная  очередь.
Бойкие  молодые  бабенки-челночницы  в  спортивных  трикотажных   штанах   с
лампасами, громкоголосые кавказцы,  одетые,  несмотря  на  жару,  в  кожаные
куртки, и прочая деловая торговая публика. Отдыхающих было  очень  мало,  от
Анкары до моря далеко. Обычно курортники улетают из Стамбула или из Анталии.
   Вдали, за стойками регистрации, был таможенный  и  пограничный  контроль.
Оттуда доносился возбужденный собачий лай. Натасканные на  наркотики  собаки
унюхают чертов сверток моментально. Интересно, что там? Морфий? Героин?
   Денис оглянулся. Два турка, пожилой  и  молодой,  стояли  совсем  близко.
Назад пути не было. Он шагнул  к  очереди  и  спросил  по-русски  у  молодой
крашеной блондинки:
   - Это на Москву?
   Девушка кивнула. Очередь двигалась очень быстро. Когда перед ним осталось
не больше пяти человек, Денис громка произнес:
   - Я отойду на минутку!
   Покосившись на своих провожатых, которые не  спускали  с  него  глаз,  он
спокойно направился в сторону туалетов. Двое двинулись за ним. Он шел сквозь
толпу, не оглядываясь.
   "В сортир нельзя, там тупик, - думал он, -  здесь  вообще  везде  тупики.
Интересно, что эти двое со мной сделают, если я опоздаю на самолет? Впрочем,
в толпе прирезать совсем несложно. Очень даже просто. А если  бросить  сумку
где-нибудь между регистрацией и таможенным контролем? Нет, тоже не  годится.
Там  все  на  виду.  Сразу  подойдет  полицейский,  спросит,  чья  сумка.  В
аэропортах очень внимательно следят именно за оставленными вещами. Даже если
случится чудо и я проскочу здесь, то в Москве меня запросто может прикончить
тот, кто встретит и возьмет пакет. "Сладкий русский медведь".
   Я для них посторонний, я  свидетель.  Зачем  меня  отпускать,  да  еще  с
баксами? Есть у меня маленький шанс, фотография. Я смогу узнать его  первым,
если это вообще он, а не кто-то другой. Однако  и  у  него  может  быть  мой
снимок. Они наверняка перешлют по факсу".
   Денис уже миновал двери туалетов и тут заметил,  что  входит  в  соседний
зал. Это был зал прилетов. Толпа с  очередного  прибывшего  рейса  валила  к
выходу. Денис сделал обманное  движение,  метнулся  назад,  потом  пронырнул
между чинной пожилой дамой и  огромным  чемоданом,  который  она  катила  на
колесиках, ловко вклинился в самую гущу толпы и оказался на улице.
   У здания стояло множество машин и автобусов.
   Плохо соображая, что делает, Денис впрыгнул в закрывающиеся двери первого
попавшегося автобуса. Салон оказался полным.
   - Больше нет места, сэр, - сказал водитель-турок по-английски.
   - Ничего, я постою, - бодро ответил Денис.
   - Хорошо, - легко согласился шофер,  -  можете  стоять.  Только  оплатите
проезд.
   - Конечно, но я не успел поменять деньги.  У  меня  доллары,  -  дрожащей
рукой он протянул водителю сотенную бумажку. Взгляд его скользнул  по  окну.
Провожатые стояли посреди площади и  озирались.  На  их  лица  было  страшно
смотреть.
   "Хрен вы меня заметите,  окна-то  в  автобусе  затемненные!"  -  злорадно
подумал Денис  и  напоследок  вгляделся  внимательно  в  их  лица,  стараясь
запомнить на всякий случай.
   - Ваша сдача, сэр! - Водитель протянул ему  кучу  измятых  турецких  лир,
высыпал на ладонь горсть мелочи.
   Автобус тронулся. Двое, пожилой и  молодой,  так  и  остались  стоять  на
площади.
   Автобус довез его до центра Анкары. Оказавшись на шумных, пестрых улицах,
пахнущих крепкими пряностями, бараньим жиром, жаренными  в  сахаре  орехами,
горячим хлебом и кофе, Денис впервые за эти дни почувствовал  волчий  голод.
Но прежде чем зайти куда-нибудь поесть, он нашел банк, поменял еще две сотни
долларов на турецкие лиры, нырнул в огромный  универсальный  магазин,  купил
себе легкий, песочного  цвета  костюм,  кремовую  льняную  рубашку,  светлые
замшевые ботинки с дырочками, шелковый галстук под цвет  костюма,  небольшой
кожаный портфель, темные очки. Расплатившись, он нашел в универмаге  мужской
туалет, переоделся в кабинке. Джинсы и майку, купленные для него  заботливой
Каролиной, запихнул в спортивную сумку. Предварительно  вытащил  из  кармана
джинсов снимок "сладкого медведя" и спрятал его во внутренний карман  нового
пиджака.
   Взглянув на себя в зеркало, он почти успокоился.
   Его трудно было узнать. Он в отличие от брата не  любил  носить  костюмы.
Антон с детства был пижоном, любил светлые брюки, пиджаки, галстуки. А Денис
предпочитал джинсы, свитера,  темные  футболки.  Костюм  сделал  его  другим
человеком, даже выражение лица изменилось. Новый облик ему понравился.
   "Теперь всегда буду носить костюмы! - весело подумал Денис. - Я похож  на
молодого банкира, преуспевающего бизнесмена, у которого все в жизни окей.  А
у меня и правда все отлично. Я не только жив,  но  имею  без  малого  восемь
тысяч, плюс этот сверточек. Полкило наркотиков - это же целое состояние,  мы
с Антошкой наконец сможем открыть свое дело,  начать  не  с  пустого  места.
Деньги идут к деньгам. Нам всегда не везло потому, что мы начинали  почти  с
нуля. А сейчас вот он, шанс. Второго такого не будет.
   Нет, конечно, вывозить наркотики я не стану. Я спрячу сверток  где-нибудь
здесь, в Анкаре. Найду подходящее место и надежно спрячу. Для этого придется
задержаться на сутки, снять номер в гостинице. Плохо, что я совсем  не  знаю
города, но ничего, разберусь. А в Москве я  найду  серьезного  покупателя  и
просто назову  ему  место.  Мы  с  Антошкой  придумаем  какую-нибудь  хитрую
комбинацию, чтобы покупатель не растворился  бесследно,  пока  не  заплатит.
Одна голова хорошо, а две - лучше. Обязательно возьмем половину вперед..."
   Он все стоял над раковиной и мысленно беседовал с самим  собой,  глядя  в
глаза  своему  новому  отражению.  И  вдруг  за  его  спиной  возникли   два
турка-полицейских. Они вошли в сортир, весело болтая, встали к писсуарам, не
обращая на Дениса ни малейшего внимания, расстегнули ширинки форменных брюк.
Они были при полном параде - кобура, наручники, дубинки.
   Денис провел рукой по своим коротким волосам и заметил, что  рука  крупно
дрожит.
   "Идиот! Придурок!" - сказал он себе и быстро вышел из сортира.
   Оказавшись на улице, он свернул в грязноватый  переулок,  где  стояли  на
задворках кафе большие мусорные баки. Не размышляя ни  секунды,  он  выкинул
сумку, в которой был злосчастный сверток, джинсы и  две  футболки.  Какой-то
бродяга в рубахе до пят и в черно-белом клетчатом платке тут же  бросился  к
баку. Денис, не оглядываясь, побежал прочь.
   Грязный переулок с мусорными баками остался далеко позади,  он  попытался
представить себе выражение лица турецкого бомжа,  который  откроет  сумку  и
обнаружит сверток. Ему вдруг стало так весело, что он заулыбался во весь рот
и стал тихонько напевать какой-то залихватский мотивчик.  Только  сейчас  он
почувствовал себя по-настоящему спокойно и безопасно. Вышагивая  по  шумным,
пестрым улицам, он думал о том, что никогда ему еще не  было  так  легко  на
душе.
   Наверное, так чувствует себя человек, которому сообщили, что у него  рак,
а потом оказалось, что диагноз ошибочен. Краски вокруг казались ярче, запахи
гуще и вкусней. Ему нравился этот  город,  в  котором  пряный,  грубый  хаос
Востока был приглажен легким европейским глянцем.
   Он честно признался себе, что, если бы  спрятал  сверток  с  наркотиками,
никогда бы не ощутил такой вот радостной легкости.
   "Деньги деньгами, - думал он, - а жизнь дороже. Теперь  только  бы  домой
впустили с фальшивым паспортом. Но самое страшное  позади.  Я  выжил,  когда
меня дубасили те трое на темной улице. Это чудо. Мне не  пришлось  падать  в
обморок от ужаса на турецкой таможне, когда дрессированные собачки загавкали
бы на чертову сумку, и представлять, как отлетает моя отрубленная голова. Я,
как колобок, ушел от этой медведихи Каролины с ее усатыми  янычарами.  И  от
тех, в аэропорту, тоже ушел. Причем не пустой, а с долларами  и  документом,
пусть даже фальшивым. Но главное чудо в том, что я  устоял  перед  соблазном
спрятать сверток здесь и искать покупателя в Москве. У меня хватило  ума.  И
мне нисколько не жалко этой гадости, этой смертельной дряни, пусть даже  она
стоит пол-"лимона". Жизнь дороже!"
   Голова кружилась от пестроты улиц и вкусных запахов.  Он  зашел  в  банк,
поменял еще сотню долларов и двинулся вдоль  богатого,  яркого  квартала  не
спеша, вальяжной прогулочной походкой состоятельного туриста,  приглядываясь
к вывескам бесчисленных кафе  и  ресторанов.  Турецкая  кухня,  французская,
японская, английская...
   Зазывалы, почуяв в нем потенциального голодного клиента, стали подбегать,
заглядывать в глаза, хватать за руки.
   - Сэр, зайдите, всего на минуту, только взгляните, у нас совсем недорого!
Парная  телятина!  Ребрышки  ягненка!   Кофе   бесплатно!   Особый   десерт!
Изумительные восточные сладости! Для наших клиентов  бесплатно!  Подарок  от
ресторана! Лучшие в городе омары!
   Денису вдруг до ужаса захотелось омаров, которых он никогда не  пробовал.
В пустом зале было прохладно, тихонько играла монотонная  восточная  музыка.
Когда усатый официант в феске уже отошел, приняв заказ, Денис вспомнил,  что
не купил сигарет.
   - Не хотите ли попробовать кальян?  -  спросил  прибежавший  на  его  зов
бармен.
   "Это будет уже перебор, - подумал Денис, - сначала кальян,  потом  пышные
турчанки в прозрачных шароварах и танец живота..."
   - Почему вы смеетесь, сэр? - удивился бармен. Надо же, он и  не  заметил,
что смеется собственным мыслям.
   - Настроение хорошее. Очень мне нравится у вас в ресторане. Но кальяна не
надо. Лучше "Уинстон".
   Бармен поклонился, принес сигареты, щелкнул зажигалкой. От первой затяжки
Дениса повело. Он очень давно ничего не ел, к  тому  же  давало  себя  знать
сотрясение мозга. "Надо будет дома как следует отлежаться",  -  подумал  он,
загасил сигарету, откинулся на спинку  низкого,  с  горой  подушек,  дивана,
закрыл глаза и сам не заметил, как уснул.
   - Ваш омар, сэр!
   На столе перед ним  возникло  блюдо  с  огромной  дымящейся  ярко-красной
креветкой. Есть это чудище  было  сложно  и  неудобно,  хотя  принесли  кучу
каких-то специальных хитрых вилочек  и  ножичков.  Мясо  оказалось  пресным,
суховатым,  по  вкусу  напоминало  разваренную  старую  курятину  и   воняло
водорослями. Так и не справившись с дорогущим монстром, он отодвинул блюдо и
заказал себе рагу из молодого барашка. Это  было  действительно  вкусно.  Он
наконец наелся, выпил две чашки крепчайшего турецкого кофе и уже спокойно, с
удовольствием, выкурил сигарету.
   Официант отлично говорил по-английски. Он объяснил Денису, как  добраться
до вокзала.
   Ночь он крепко проспал в экспрессе Анкара - Анталия. А на следующий вечер
уже летел из Анталии в Москву, чартерным рейсом.
   В очереди  к  пограничному  контролю  в  аэропорту  Внуково  он  покрылся
испариной. Пока молоденькая пограничница  рассматривала  его  сквозь  хитрую
систему зеркал и листала паспорт, он готов был  провалиться,  ему  казалось,
все видят, как сильно он нервничает. Но  пограничница  вернула  паспорт,  не
сказав ни слова.
   Домой он приехал глубокой ночью,  разбудил  брата  долгим,  пронзительным
звонком.
   - Тебя убить мало! - завопил Антон, открыв ему  дверь.  -  Я  тут  с  ума
схожу!
   Ни слова не говоря, Денис обнял брата, потом прошел в  ванную,  вытряхнул
грязные носки из эмалированного тазика, стоящего под раковиной, бросил  туда
красную  книжечку  загранпаспорта  и  щелкнул  зажигалкой.   Когда   паспорт
превратился в пепел, он выложил на стол  перед  Антоном  кучу  стодолларовых
бумажек, сел, закурил и начал объяснять, что произошло, почему  он  вернулся
на пять дней позже и без дубленок.
   - Завтра утром ты пойдешь в вендиспансер, -  сказал  Антон,  дослушав  до
конца. - Эта твоя Брунгильда запросто могла  тебя  наградить  сифилисом  или
даже СПИДом.
   Денис согласно кивнул. В диспансер  сходил,  ни  сифилиса,  ни  СПИДа,  к
счастью, не оказалось. В этом смысле он был здоров. А вот  сотрясение  мозга
еще месяц напоминало о себе приступами дурноты и головокружения.
   Фотографию "сладкого медведя" они сохранили.  Если  именно  этот  человек
должен был встретить Дениску в аэропорту, то лучше запомнить  его  лицо.  На
всякий случай.
   Антон  в  который  раз  вспоминал  подробный  рассказ  брата  о  турецких
приключениях. Дениска был отличным рассказчиком. Он изображал в лицах мощную
страстную шведку Каролину, молчаливых усатых турок Али и Ахмеда.
   После возвращения Дениска отсыпался, отращивал усы и бороду. Щетина росла
у него очень быстро, лицо менялось до неузнаваемости.
   - Они ведь знают меня только в лицо, у них осталась фотография, - говорил
он.
   Прошло три месяца. Однажды вечером они сидели у мамы в гостях, пили  чай.
На кухне работал телевизор, какой-то международник вел репортаж  из  Турции.
Вдруг Дениска вскочил как ошпаренный, опрокинул табуретку и завопил:
   - Это она! Точно, это она!
   Взглянув на экран, Антон увидел, как двое в штатском ведут  от  машины  к
зданию суда здоровенную блондинку в наручниках.
   -  Каролина  Эриксон,  гражданка  Швеции,  проживала  в  турецком  городе
Эскишехир около двух лет, - рассказывал корреспондент, -  неделю  назад  она
была задержана сотрудниками Интерпола по подозрению в торговле наркотиками и
передана турецкой полиции. Вместе с ней предстанут перед судом еще несколько
членов банды, граждане Турции Али Хусейн Зувлихан, Ахмед  Максуд  Лиджеми...
Посольство Швеции обратилось к турецкому  правительству  с  просьбой  выдать
Каролину Эриксон шведским властям. В Турции закон крайне суров  к  торговцам
наркотиков, Эриксон грозит смертная казнь...
   Дениска издал  оглушительный  победный  клич  и  подпрыгнул  чуть  не  до
потолка.
   - С ума сошел? - спросила мама.  -  Что  ты  так  вопишь?  Сейчас  соседи
прибегут.
   - А она ничего, - заметил Антон, - огромная, конечно,  как  пятиборец.  А
так ничего, все на месте.
   - Это вы о ком, мальчики? - Мама посмотрела  на  часы  и  переключила  на
другой канал.  Там  должна  была  начаться  какая-то  старая  кинокомедия  с
Леоновым и Евстигнеевым.
   Дениска отправился в ванную сбривать усы и бороду. А фотография "сладкого
русского медведя" так и осталась валяться где-то в ящиках, в бумагах.
   Но они все-таки нашли его. Он выпутался тогда чудом, но чудес не  бывает.
Не всю банду арестовали. Те, кто остался, искали  Дениску  целый  год,  имея
только фотографию, анфас и профиль. Нашли и убили. В Праге. Кто же, если  не
они? Вот он, пламенный привет от шведки Каролины. Ее, возможно, уже  нет  на
свете. Но пуля Дениску достала.
   Антон вспомнил про "сладкого медведя" и подумал, что надо съездить домой,
найти снимок.  Это  может  пригодиться.  Известно,  что  стрелял  в  Дениску
черноусый турок. Но  мало  ли?  "Русский  Иван"  тоже  может  быть  к  этому
причастен.
   - Ты что, уснул? - Голос Ольги раздавался как будто  издалека,  хотя  она
стояла прямо над ним. - Тебе картошку жарить или варить?
   - А? Что?  -  очнулся  он,  словно  после  глубокого  обморока.  -  Какую
картошку?
   Ольга взяла в ладони его лицо и посмотрела в глаза.
   - Тебе еще долго будет больно, - тихо сказала она, - но надо жить дальше,
Антошенька. Брата не вернешь.

Глава 8

   Грозная  и  неприступная  директриса  специнтерната   Галина   Георгиевна
выполнила свое обещание,  взяла  Сквозняка  на  воскресенье  к  себе  домой.
Десятилетний мальчик впервые в жизни оказался в настоящей квартире.
   Директриса имела две комнаты в небольшой коммуналке,  в  старом  доме  на
Пресне. Она жила вдвоем со старухой матерью, ни мужа, ни детей не было.
   Пространство двух комнат, заставленных красивой мебелью, показалось  Коле
огромным. Всюду  были  какие-то  вазочки,  салфеточки,  статуэтки.  Особенно
понравился ему  большой  фарфоровый  китайский  болванчик,  которого  стоило
тронуть, и он начинал выразительно покачивать головой.
   Старуха, мать директрисы,  такая  же  здоровая,  широкоплечая,  только  с
темными усами над верхней губой и с огромным, безобразно  отвислым  животом,
противно сюсюкала и причитала, называла Колю "деточкой". Изо рта у нее пахло
лекарствами. Сквозь толстые стекла очков ее глаза, такие же бледно-голубые и
холодные, как у дочери, зорко следили за  каждым  Колиным  движением,  чтобы
бедный сиротка с хорошеньким умным личиком ненароком не свистнул что-нибудь.
Сквозняк чувствовал этот колючий взгляд, который  мерзко  контрастировал  со
сладким сюсюканьем, и думал о том, что  такую  вот  фальшивую  усатую  бабку
совсем не жаль было бы прирезать. Даже приятно. Если собрать в скатерть  все
эти красивые штучки-дрючки и продать, то будет много денег. Он  знал,  много
денег - это очень хорошо. Это самое главное.
   Вел  он  себя  идеально.  Разговаривал  вежливо,  за   ужином   не   стал
набрасываться на сыр, копченую колбасу,  помидоры  и  прочие  фантастические
вкусности. Ел спокойно и красиво; Это он умел, хотя никто его не  учил,  что
нельзя запихивать в рот огромные куски, вытирать руки о штаны, сморкаться  и
рыгать.  Он  знал,  жевать  надо  с  закрытым  ртом  и  при  этом  лучше  не
разговаривать.
   Поев совсем немного, столько  же,  сколько  хозяева,  он  промокнул  губы
бумажной салфеткой и сказал:
   - Спасибо. Было очень вкусно. Если хотите, я вымою посуду.
   Старуха умильно закудахтала, а директриса улыбнулась:
   - Не надо, Коля. Спасибо. Ты сейчас пойдешь в ванную, помоешься. Вот тебе
чистое полотенце. А с посудой мы сами разберемся.
   Ему понравилось, что все отдельно, ванная, сортир. В интернате мылись  по
десять-пятнадцать пацанов в огромной кафельной  комнате  с  десятком  ржавых
душевых рожков, торчавших из потолка, даже перегородок  не  было.  И  сортир
открытый, без кабинок. Нужду справляли при всех, не стесняясь. А здесь можно
было запереться.
   Он защелкнул задвижку, напустил горячей воды в большую облупленную ванну,
нашел наколке зеленую пузатую бутылку, на которой было  написано  "Пена  для
ванн", добавил в воду густую, пахнущую хвоей жидкость, и  получилась  пышная
пена. Это был кайф. Но довольно скоро в дверь постучали.  Квартира  все-таки
коммунальная, ванная, хоть и запирается, но тоже - одна на многих.
   Потом долго не мог уснуть. Ему постелили на скрипучем диване  в  бабкиной
комнате. Он ворочался с боку на бок под заунывный  храп  старухи  и  тиканье
настенных ходиков. Иногда он проваливался в тревожное забытье, и  ему  сразу
чудилось, как он встает, подходит на цыпочках к старухиной койке,  накрывает
ее лицо подушкой. А потом очень быстро сгребает в большую  вышитую  скатерть
красивые  безделушки.  Кивающего  китайского  болванчика   он   заворачивает
отдельно, аккуратно, чтобы не разбился.
   Даже во сне он понимал: ничего этого не будет. Нельзя. Но само желание не
казалось ему странным. Нельзя не потому, что жалко старуху, а  просто  сразу
попадешься и загремишь в психушку или в колонию. Да и потом,  куда  идти  со
скатертью,  наполненной  добром?  Ведь  кому-то  надо  продать,  чтобы  были
деньги...
   Старуха застонала и тяжело заворочалас