говицы
длинной шелковой блузки.
   - А потому мне тошно, Нинок, что лет десять назад я бы своими руками,  по
честному воровскому закону, прикончил бы гада, - продолжал он, наблюдая, как
падают   на   ворсистый   ковер    блузка,    узенькая    джинсовая    юбка,
прозрачно-телесный комочек колготок, - таким, как он, нет места на земле,  а
в зоне - тем более. Шесть девок! В зоне и одной не прощают, опускают сразу.
   Нине было зябко стоять голышом. А он все говорил.
   - Знаешь, сколько стоит их концерн? - Он даже  зажмурился.  -  Все  будет
мое! Все, до последней копейки. Они отдадут, не рыпнутся. Как узнают, кто  у
меня здесь под замком сидит, так сразу и отдадут. Они ведь не  суда  боятся,
не прокуратуры. Они боятся позора, который хуже  смерти.  И  вот  их  позор,
живой и невредимый, у меня сидит, одеяло с  подушкой  просит.  Беречь  я  ее
буду, голубу, как зеницу ока. Без нее долго объяснять им придется. А ее  как
покажешь -  сразу  поймут.  Эта  Полянская  как  будто  на  меня  специально
поработала. А Регина мне ее на блюдечке преподнесла, как ключ  от  квартиры,
где деньги лежат.
   Нина стала потихоньку одеваться, но Кудряш даже  не  заметил  этого,  так
увлекся своим монологом.
   - Регинкина беда в том, что она думает, будто нет никого на свете умней и
хитрей, будто любого она может переиграть, даже меня. Ан нет, хрен тебе! - В
воздухе  затрясся  увесистый  волосатый  кукиш.  -  Она  и   правда   многих
переигрывала. Но меня - ХРЕН!
   Кукиш шарахнул  по  твердому  краю  кушетки  и  затих.  Толстопалая  рука
разжалась и безвольно упала.
   - Но старею. Бабок - завались, но  нет  азарта,  огня  нет,  только  угли
шипят. В прежние времена я бы Регинку с ее комсомольским ублюдком по  стенке
размазал. И было бы для меня это  слаще,  чем  все  их  несметные  капиталы.
Плевал бы я на капиталы. Честному вору честь дороже всего. Но я уже не  тот.
Старею. И времена не те... Не мои уже времена. Чужие. А ты чего это,  Нинок,
опять оделась? - спохватился он. - Замерзла, киска моя?  Ну,  иди,  лапушка,
пожалей меня. А я уж тебя согрею...
   Глава 37
   Номер в гостинице "Советская" на Ленинградском проспекте  был  совсем  не
плох. Майкл мог бы там спокойно пожить и поработать несколько дней.  Он  мог
бы еще раз сходить в Третьяковку, в Пушкинский музей, в  Большой  театр.  Да
мало ли в Москве  замечательных  мест!  Но  не  хотелось  никуда  ходить.  И
работать,  прослушивать  магнитофонные  записи  сибирских  бесед   тоже   не
хотелось. Там везде звучал Ленин  голос,  она  переводила  рассказы  ученых,
искусствоведов, староверов, музейных работников. И Майклу сразу  становилось
грустно  и  страшно.  Вдруг  Лены  нет  больше?  Ведь  это  он  уговорил  ее
отправиться в Сибирь. Значит, есть доля его вины...
   Второй день подряд Майкл лежал на гостиничной кровати  с  томиком  сказок
Оскара Уайльда. Это старое,  потрепанное  издание,  принадлежавшее  еще  его
матери, он возил с собой многие годы, куда  бы  ни  отправлялся.  Когда  ему
становилось грустно, он открывал какую-нибудь сказку и читал. Но  сейчас  он
даже читать не мог, смотрел сквозь любимые,  знакомые  с  детства  строки  и
думал о том, что же произошло в Сибири.
   У него уже успел побывать милый русский полицейский со  смешной  фамилией
Сичкин. А звали его тоже Майкл, Михаил.
   Он ни слова не говорил  по-английски,  при  нем  был  совсем  молоденький
переводчик. И разговор получился короткий, бестолковый.
   - Мистер Баррон, мы просим вас задержаться на несколько  дней,  -  сказал
он, и Майкл заметил, какое у него при этом было смущенное и виноватое  лицо,
- мы не имеем права требовать. Просто просим. Ради Лены.
   - Да, конечно, я и не собираюсь уезжать. Я не уеду, пока не увижу  миссис
Полянскую своими глазами. Я должен знать, что с ней все нормально. Ведь  это
я попросил ее сопровождать меня в Сибирь. Из-за меня все и произошло.
   Он, конечно, понимал: в том, что Лена так странно и  неожиданно  исчезла,
нет ни капли его вины, но все равно переживал.
   - Мы подозреваем, что ее похитили, - мрачно сообщил русский полицейский.
   Конечно, сначала шарят в вещах и воруют банку с тальком,  потом  похищают
человека. Интересно, о чем думал этот чекист Саша, любитель Гоголя? Он  что,
не мог оценить степень опасности? Так ловко увез Майкла, а Лену  оставил  на
съедение каким-то неведомым бандитам... Вообще,  все  эти  молодые  люди  из
бывшего КГБ - и весельчак Саша, и тот мрачный тип, который сопровождал его в
Москву, не вызывали у Майкла  доверия.  Полицейский  Сичкин  ему  понравился
значительно больше, но главные свои надежды Майкл  возлагал  на  мужа  Лены.
Все-таки полковник - это не шутка. У него должны быть серьезные возможности,
а главное, он станет искать свою жену, а не чужую постороннюю женщину.
   Когда невысокий  светловолосый  человек  в  строгом  костюме  появился  в
гостиничном номере и сказал на вполне  терпимом  английском:  "Здравствуйте,
мистер Баррон, я полковник Кротов, муж Елены Полянской",  Майкл  вздохнул  с
облегчением.
   Следом за Кротовым вошел тот же молоденький переводчик.
   - Вы  хорошо  говорите  по-английски,  -  тихо  заметил  Майкл,  -  зачем
переводчик?
   - У меня слишком маленький словарный запас. На  самом  деле  языка  я  не
знаю, просто после двух недель в Лондоне поневоле заговоришь по-английски, -
улыбнулся Сергей.
   В их разговор переводчик вмешивался только  изредка,  подсказывая  Сергею
отдельные слова.
   - Я не понимаю, - говорил  Майкл  возбужденно,  -  почему  ФСБ,  зная  об
опасности, не предотвратила ее? Ведь история .. тальком, с обыском в номерах
была достаточно серьезным предупреждением. У меня  такое  чувство,  что  они
нарочно подставили Лену, хотя я совершенно не могу представить, кому все это
понадобилось и зачем.
   -  Майкл,  пожалуйста,  расскажите  мне  очень  подробно  обо  всем,  что
происходило в Сибири, - попросил Кротов.
   - Мне кажется, начинать надо с Москвы, - возбужденно  произнес  Майкл,  -
раньше я не задумывался об этом, не видел никакой связи. А теперь... Знаете,
кто-то пытался ночью проникнуть в квартиру.
   Сергей заметил, что профессор в своем подробном  рассказе  ни  словом  не
помянул, как целый день их возил по Москве, водил в закрытый клуб мужчина на
"Мерседесе". Сам он знал об этом от Мишани, а тот, в свою очередь, от майора
Иевлева.
   "Не хочет старик Лену  закладывать,  -  усмехнулся  про  себя  Кротов,  -
думает, вдруг там не совсем дружеские отношения, и молчит  о  Волкове  -  на
всякий случай. Тоже мне, бородатая дуэнья!"
   - Она осталась у старой библиотекарши,  в  Доме  ветеранов,  -  задумчиво
повторил Сергей последнюю фразу профессора, - у Валентины Градской...
   - Да, - кивнул Майкл, - и этот Саша наверняка знал, что  ее  нельзя  было
там оставлять.
   Из отдельных  причудливых  деталей  сложилась  наконец  более  или  менее
понятная картина. Рассказ Майкла добавил последние,  недостающие  фрагменты.
Только одно было пока неясно: при чем здесь легендарный хозяин тайги Кудряш?
   * * *
   Поздно вечером Лену переселили  в  другую  комнату.  Вероятно,  это  была
спальня для гостей, как в хорошем американском доме, она имела отдельный душ
с полным набором туалетных принадлежностей.  Кроме  шампуня,  на  стеклянной
полочке Лена обнаружила еще ополаскиватель для волос, увлажняющий  крем  для
лица и для рук, махровый халат, шапочку для душа.
   В ящиках стилизованного под старину комода лежали пара новых  колготок  и
трусиков, ночная рубашка, две футболки, широкий бежевый свитер ручной вязки.
А вот Ленина теплая кожаная куртка исчезла. Зато на ковре  у  широкой  тахты
стояли пушистые тапочки - "зайчики" с  пластмассовыми  глазками  и  розовыми
фланелевыми ушками.
   "Очень трогательно, - усмехнулась про себя Лена, - меня здесь что, навеки
поселили?"
   Главным достоинством новой  комнаты  оказалось  широкое  окно.  Оно  было
намертво забито,  открывалась  только  маленькая  форточка.  К  самому  окну
подступала глухая, заснеженная тайга.
   Первую ночь Лена проспала как убитая. Утром пришла  глухонемая,  принесла
завтрак  -  горячий  омлет,  крепкий  кофе,  хлеб  с  маслом.  На  маленьком
сервировочном столике лежала еще и пачка сигарет.
   - Спасибо большое. Ты, наверное, дала мне свои  вещи?  Ты  себе  все  это
покупала? Все новое, кроме свитера.
   Лена старалась, чтобы артикуляция получалась четкой и девушке было  легче
ее понять. Но Нина понимала любую артикуляцию.
   - Сколько меня будут здесь держать? - шепотом спросила Лена и кивнула  на
ванную, надеясь, что глухонемая опять вступит с ней в "кафельный" диалог.
   Девушка нахмурилась и отрицательно помотала головой. - Как тебя зовут?  -
спросила Лена. Глухонемая достала свой карандашик, написала прямо  на  белой
пластиковой поверхности сервировочного столика:
   "Нина".
   - Очень приятно, Нина. А меня зовут Лена. Впрочем, ты, наверное, это  уже
знаешь.
   Нина кивнула и улыбнулась.
   - Нина, посиди со мной, пожалуйста. Давай вместе выпьем кофе. Я больше не
буду задавать тебе сложных вопросов.
   Нина посмотрела на часы, потом кивнула, на минуту вышла, даже  не  закрыв
за собой дверь, и вернулась со второй кофейной чашкой и пепельницей.
   - Еще раз спасибо, - обрадовалась Лена.
   Но говорить было, в общем, не о чем.  В  голову  лезли  только  "сложные"
вопросы, Лена боялась спугнуть свою глухонемую собеседницу. Кофе пили молча,
потом обе закурили.
   - Ты здесь всегда живешь?  Или  только  приезжаешь?  -  решилась  наконец
спросить Лена.
   Но Нина опять нахмурилась и помотала головой.
   - Прости. Я не знаю, о чем можно спросить так, чтобы ты  могла  ответить.
Вот ты уйдешь, я  останусь  одна  в  этой  замечательной  комнате  со  всеми
удобствами. И что мне тогда делать? Слушай, здесь есть  какие-нибудь  книги?
Или газеты, журналы? Я хотя бы почитаю. Я не  могу  вот  так,  есть,  спать,
глядеть в потолок и ждать - неизвестно чего.
   Нина кивнула и опять достала свой карандашик.
   "Здесь есть книги", - написала она на белом пластике.
   - Какие? - спросила Лена.
   "Не знаю. Могу принести все".
   Она  загасила  сигарету  и  быстро  ушла,  укатив  сервировочный  столик.
Появилась она примерно через  полчаса.  На  том  же  столике  теперь  вместо
тарелок и чашек была стопка книг.  Нина  аккуратно  сгрузила  их  на  комод,
приветливо кивнула в ответ на Ленино "спасибо" и опять удалилась  вместе  со
своим столиком.
   "Обычный  дефицит  конца  семидесятых,  -  определила  Лена,  разглядывая
корешки  в  невысокой  стопке,  -  джентльменский  набор:  "Анжелика",  "Три
мушкетера", "Слово и дело" Пикуля,  несколько  романов  Мориса  Дрюона.  Эти
книги получали в обмен на макулатуру либо покупали по блату.  Их  полагалось
иметь в "приличных" домах. Часто их вообще не читали. Яркие  обложки  просто
украшали полки импортных стенок, как перламутровый фарфор из ГДР  и  чешский
хрусталь".
   К этим книгам явно никто не прикасался. Они  были  совершенно  новенькие,
хотя простояли на полке почти два десятилетия. Лене тоже не хотелось  читать
ни "Мушкетеров", ни "Анжелику". Единственное, что привлекло ее  внимание,  -
это "Избранное" Бунина.
   "Надо же, я думала, только в  старости  у  меня  будет  время  перечитать
"Антоновские яблоки" и "Жизнь Арсеньева", --усмехнулась она, -  а  вот  ведь
как получилось".
   Лена улеглась на кровать поверх одеяла, в джинсах и майке.  После  первых
двух страниц "Антоновских яблок" она забыла, где находится. Даже  как  будто
яблоками запахло и собственной юностью. В  последний  раз  она  перечитывала
Бунина лет в восемнадцать...
   Днем зашла Нина, принесла еду - большой кусок жареной  осетрины,  овощной
салат, два яблока и гроздь бананов.
   - А кормят меня с барского стола, - заметила Лена. - Прямо  на  убой.  Не
знаешь, меня собираются отсюда выпускать живьем? Или как?
   Нина отвернулась и направилась к двери.
   - Прости, шутки у меня дурацкие. Я ни на что  не  намекаю,  -  произнесла
Лена ей вслед.
   Глухонемая на нее не смотрела, стало быть, Лена говорила в пустоту.
   Незаметно настала ночь. Лена захлопнула "Избранное" Бунина.  Толстый  том
был прочитан от Корки до корки, вместе с предисловием и примечаниями.
   "Ну что ж, теперь надо браться за Пикуля или за Дюма, -  подумала  она  с
тоской, - а дальше что?"
   Она подошла к почерневшему окну. Конечно, можно  попытаться  открыть  его
или выбить стекло. Это  второй  этаж,  совсем  невысоко.  Но  там  наверняка
охрана, а дальше - тайга.
   Тихо завывал ветер, клонились и  поскрипывали  черные  силуэты  деревьев.
Где-то поблизости лаяли собаки, судя по тяжелым, низким  голосам,  это  были
огромные сторожевые псы, овчарки или волкодавы. А вдали,  в  глухой  таежной
чаще, подвывали холодному ночному ветру бессонные волки.
   "Либо меня убьют при попытке к бегству, -  спокойно  размышляла  Лена,  -
либо я заблужусь в тайге. Впрочем, здесь должна быть какая-то  дорога,  хотя
бы проселочная. Но скорее всего меня пристрелят раньше, чем я успею  сделать
несколько шагов  на  свежем  воздухе.  Этот  лысый  пахан,  вероятно,  решил
распорядиться моей информацией по-своему. Он  поверил  мне  сразу  и  теперь
будет  шантажировать  Волкова  и  Градскую  до  тех  пор,  пока  не   станет
единовластным хозяином концерна. Интересно, сколько  у  него  уйдет  на  это
времени? Пока что я нужна ему как главное орудие шантажа. Он  решил  держать
меня в человеческих условиях для того,  чтобы  можно  было  в  любой  момент
предъявить им свидетельницу - не только живую, но здоровую,  чистую,  сытую,
способную связно говорить.
   А потом? Потом я просто исчезну, как отработанный материал. Сережа  будет
искать меня, он может  хоть  всю  Тюменскую  область  на  уши  поставить.  В
последний момент прилетит на вертолете спецназ и возьмет  штурмом  дом.  Да,
конечно. Надейся и жди! - Лена усмехнулась. - Саша из ФСБ знал,  кто  именно
за нами шел. Неужели об этом доме не знает местная ФСБ? А если они дружат  с
лысым авторитетом? Зачем портить  с  ним  отношения?  Худой  мир  с  блатным
королем лучше доброй ссоры, а зарплаты у них маленькие.  Сами  сделают  все,
чтобы Сережа меня не нашел..."
   Спать не хотелось. Лена  хорошо  выспалась  в  прошлую  ночь.  Она  почти
потеряла счет времени, часов ей так и не дали.
   "Графа Монте-Кристо" я читала лет в  двенадцать,  -  усмехнулась  она,  -
ладно, попробуем вспомнить детство".
   Перед тем как улечься в постель с книгой, она отправилась в душ.  "Может,
притвориться, что я  заболела?  -  подумала  она,  глядя  на  свое  бледное,
печальное лицо в большом зеркале. - Я нужна лысому живая и здоровая... Но  у
него наверняка  есть  свой  придворный  врач,  купленный  с  потрохами.  Или
объявить голодовку? Это совсем уж нелепо. Свяжут,  заставят  есть  насильно.
Придумают что-нибудь. Пока я нужна, мне не дадут ни заболеть, ни умереть..."
   Она не спеша  вымыла  голову,  долго  стояла  под  горячим  душем,  потом
тщательно расчесала перед зеркалом  мокрые  волосы.  Теперь  вместо  мужской
гребенки у нее была нормальная массажная щетка.  Глухонемая  Нина  ни  одной
мелочи не упустила, снабдила ее практически  всем,  что  может  понадобиться
женщине... "Интересно, на какой срок? Ведь не на всю жизнь! А сколько вообще
осталось жить? Неделю?  Месяц?  Пожалуй,  не  больше...  Но  за  месяц  меня
все-таки найдут. Сережа не успокоится, пока не найдет".
   Выйдя из душа в чужом махровом халате, с распущенными  мокрыми  волосами,
Лена закурила и опять приросла к черному окну. Из  открытой  форточки  пахло
ранней весной. Скоро растает снег в тайге, выйдут из берегов Тобол и Енисей.
А в Москве, наверное, уже совсем  тепло.  Лиза  выросла  из  комбинезона.  К
следующей зиме надо  будет  покупать  новый.  Или  лучше  шубку?  Интересно,
промокают ли новые ботиночки?
   Как-то особенно громко залаяли собаки, лай перешел  в  визг.  Собак  было
несколько, не меньше трех. Но они замолкали - одна за  другой.  Потом  стало
тихо, и в этой тишине отчетливо послышался мягкий глухой удар, будто  что-то
большое, тяжелое упало на землю, прямо под окном.
   И вдруг погас свет. Он погас во всем доме.  Исчезли  желтоватые  отсветы,
которые только что падали из соседних  окон.  Лена  застыла,  вглядываясь  в
темноту. В оконном стекле отражался и ярко  вспыхивал  огонек  ее  сигареты.
Через минуту за дверью зазвучали шаги и голоса.
   - А ты проверь!  -  услышала  Лена  голос,  явно  принадлежавший  громиле
Вадику. - Давай на улицу, а я пробки посмотрю.
   Ему что-то ответили, но Лена уже не разобрала. Голоса и  шаги  удалились.
Опять стало тихо. У Лены отчаянно стукнуло сердце. Сама не зная  зачем,  она
стала быстро одеваться в  темноте.  Ощупью  нашла  джинсы,  новую  футболку.
Застегнув "молнию", стала светить огоньком зажигалки, искать ботинки.
   И тут же подумала: "Зачем?"
   В доме стояла тишина. Ботинки оказались под комодом. Она успела  натянуть
один ботинок, и опять услышала голоса:
   - Может, с проводкой что? Все равно ни хрена не видно!
   - Шеф приедет, сразу все увидишь!
   - А ты че, основной, в натуре?
   - Ща покажу тебе основного! Жить надоело?
   - Ладно, братва, хорош базарить. Ночь на дворе, - вмешался кто-то третий.
   В замочной скважине повернулся ключ. Лена успела быстро скинуть  ботинок.
Дверь открылась. В глаза ударил сильный луч фонарика.
   - Спишь, что ли? - мирно спросили ее.
   - Почти, - кивнула она, щурясь от фонарного света, - а что случилось?
   Но дверь уже захлопнули.
   - А собак смотрел? - услышала Лена.
   - Дрыхнут. Все дрыхнут, - громкий, со стоном, зевок,  -  два  часа  ночи.
Утром разберемся, что там с электричеством.
   Шаги и голоса стихли, где-то хлопнула дверь.
   Лена никак не могла успокоиться. "Значит, лысый уехал. Его нет.  Осталась
только охрана. Сколько их? На меня  и  одного  хватит...  Сейчас  они  лягут
спать"...
   Она все-таки надела ботинки, зашнуровала,  натянула  свой  свитер.  Глаза
привыкли к темноте, к тому  же  ярко  светила  луна  за  окном.  Лена  опять
закурила. Она не могла понять, почему так нервничает.
   - Я что, хочу убежать? Я правда  хочу  убежать-в  тайгу?  Без  куртки,  в
ботинках на тонкой подошве? Можно, конечно, надеть сверху второй свитер,  но
все равно ночью в тайге не выше минус десяти. Я просто  заблужусь,  умру  от
холода и голода. Меня съедят волки. Да и как я выйду? Если разбить окно, они
услышат. А открыть невозможно, оно намертво забито. Я уже пробовала... - Она
заметила, что говорит вслух, быстрым нервным шепотом.
   И тут же замолчала. Под дверью послышался какой-то  шорох,  тихо  лязгнул
замок. Лена на цыпочках подошла к  двери  и  посветила  огоньком  зажигалки.
Дверная ручка медленно повернулась. Лена отпрыгнула и вжалась в стену. Дверь
приоткрылась и тут  же  закрылась.  В  комнату  быстро  скользнул  невысокий
мужской силуэт.  Он  двигался  легко  и  бесшумно,  по-кошачьи.  На  секунду
вспыхнул луч фонарика, уперся в Лену и тут же погас.
   Терять было нечего. Она щелкнула зажигалкой. В  дрожащем  неверном  свете
она разглядела мощные, обтянутые темной кожаной курткой плечи, короткий ежик
светлых волос, глубоко посаженные, почти белые глаза под голыми  надбровными
дугами, грубые глубокие язвины на щеках, следы незалеченных юношеских угрей.
   - Вася Слепак... - прошептала она и шарахнулась к окну. - Вася, ты пришел
меня убить?
   Глава 38
   Регина Валентиновна любила делать деньги и тратить их. А вот  считать  не
то чтобы ленилась - просто терпеть не могла. Когда-то, когда их было  совсем
мало, в ранней студенческой молодости, она считала каждую копейку.
   А сейчас все, что касалось банковских дел, бухгалтерии,  вызывало  у  нее
судорожную зевоту. Разумеется, при концерне работал целый штат  бухгалтеров,
юристов, менеджеров. За их квалификацию можно было не  беспокоиться.  А  вот
надежность... Эта зыбкая субстанция всегда оставалась под вопросом.
   Зат