я  что-то  готовить,  устраивать  ужин  в  честь  его
приезда...
   "На улице Заславского произошел  пожар,  один  человек  погиб,  -  быстро
говорил закадровый голос в телевизоре. Около трех часов утра жильцы  первого
и второго этажей были разбужены сильным запахом  дыма.  Горела  квартира  на
первом этаже.
   Прибывшие пожарные обнаружили в квартире, горящей открытым пламенем, труп
молодой женщины. Погибшая, Екатерина Синицына, с недавнего времени проживала
одна. По словам соседей,  она  вела  замкнутый  образ  жизни,  алкоголем  не
злоупотребляла".
   Лена сильно вздрогнула и уставилась на экран. "По предварительной  версии
причиной возгорания послужило курение в  постели,  -  сказал  появившийся  в
кадре пожарный, - хочу  еще  раз  повторить:  это  наиболее  частая  причина
пожаров с трагическим исходом. Пожалуйста, будьте осторожны..."
   Кадр сменился, дальше шла хроника дорожно-транспортных происшествий. Лена
выключила телевизор и набрала Ольгин номер.
   - Да, я знаю, - вздохнула Ольга, - этого следовало ожидать.  Она  вколола
себе огромное количество морфия, смертельную дозу, и заснула с сигаретой.
   - Пожар начался около двух ночи?
   - Да, к трем все уже пылало.
   - Я говорила с ней до начала второго. К ней пришла какая-то женщина. Катя
извинилась, положила трубку рядом с телефоном, отправилась открывать  дверь.
А потом было все время занято. Оль, ведь ее убили... Это сделали те же люди,
которые убили Митю. Опять все гладко и  логично,  не  подкопаешься.  Сложная
творческая личность, певец-неудачник, балуется наркотиками вместе  со  своей
наркоманкой-женой и  вешается.  А  через  несколько  дней  погибает  жена  в
результате типичного для алкоголиков и наркоманов несчастного случая.  Очень
все логично. Один и тот же почерк.
   Лена замолчала, она услышала, как Ольга тихо всхлипывает в трубку.
   - Олюша, я очень тебя прошу, пожалуйста,  попытайся  успокоиться.  Возьми
себя в руки. Ты не захотела слушать Катю вчера вечером.  Послушай,  что  она
мне прочитала.
   Лена вошла с телефоном в спальню, включила компьютер и быстро нашла  файл
"Rabbit".
   - Этот текст был на скомканном листочке, в кармане Митиной куртки. А  вот
второй, он был на кассете с песнями, которую оставил мне Митя, в самом конце
пленки.
   - Ты хочешь сказать, что Митюша пытался кого-то шантажировать? - дослушав
до конца, хрипло спросила Ольга.
   - Во всяком случае, он размышлял, делать ему это или нет. И,  разумеется,
решил не делать. Ему стало противно. Попробуй вспомнить все  ваши  последние
разговоры, поищи у себя дома, может,  осталось  еще  что-нибудь  -  записка,
текст на кассете. Может быть, ежедневник и  телефонную  книжку  он  забыл  у
вас?
   - Хорошо, - всхлипнула Ольга, - я попробую.  Но  ежедневника  и  записной
книжки у нас точно нет. Ты же  знаешь,  какой  в  нашей  квартире  идеальный
порядок. Просто так ничего не валяется, у каждой вещи свое место.
   После разговора с Ольгой Лена тут же набрала номер Мишани Сичкина. Но там
никто не отвечал. Слушая протяжные гудки, Лена вспомнила, что Мишанина  жена
Ксения часто выключает телефон после двенадцати. А сейчас уже  без  двадцати
час.
   Кому еще из Сережиного отдела можно позвонить в такое время? Да, пожалуй,
некому. Все ложатся спать рано. Выдергивать из  постели  человека,  которому
вставать в половине седьмого, обрушивать на него  поток  странной,  путаной,
полубредовой информации - это было  выше  Лениных  сил.  Надо  подождать  до
завтра и позвонить Мишане на работу. Хотя бы не  придется  объяснять  все  с
самого начала. Он уже знает - и про Митю, и про фальшивую докторшу.
   Теперь Лена почти не сомневалась, что загадочная Валентина Юрьевна  -  не
наводчица, не сумасшедшая. Недаром после ее ухода у Лены осталось  ощущение,
будто милая гостья насквозь просвечивала ее рентгеном. Эта женщина связана с
теми, кто убрал Митю и Катю. Лену просто прощупывали таким  образом,  хотели
понять, что она знает и насколько опасна.
   Но почему в таком случае никто не явился к Ольге с той  же  целью?  Ольга
все-таки родная сестра... Впрочем, в офис фирмы  "Кокусай-Коеки"  без  конца
приходят посетители, с утра до вечера там толкутся разные люди.
   Со старшим менеджером компьютерной фирмы можно оговаривать  очень  долго.
Компьютеры - дело тонкое и многогранное. В разговор о  них  можно  аккуратно
вклинить любую постороннюю тему.  Ольга  обязана  уделять  внимание  каждому
посетителю, который может стать покупателем. Это ее работа.
   Ольгу вполне могли прощупать на службе, а она и  не  заметила.  Она  ведь
рассказывала, ей приходится столько общаться и разговаривать в своем  офисе,
что к вечеру слова сливаются в бессмысленный гул.
   Впрочем, сейчас важно другое. Важно понять, почему  все  это  происходит.
Кому это понадобилось и зачем.
   Пока можно сделать лишь один осторожный и  весьма  неопределенный  вывод:
это как-то связано с их давней поездкой по  Сибири.  Собственно,  ради  этих
воспоминаний и пришел к ней Митя месяц назад. Он что-то пытался  выяснить  у
нее, но она тогда не придала этому  значения,  думала,  у  него  разыгралась
легкая ностальгия по юности.
   У Лены была неплохая память, но события четырнадцатилетней давности осели
где-то совсем глубоко.  За  многие  годы  наслоилось  сверху  столько  всего
важного, значительного. Четырнадцать лет - это почти целая жизнь.
   Возможно, помогут фотографии. От поездки вряд ли что-то осталось,  у  них
не было с собой фотоаппарата,  а  вот  университетских  снимков  82-го  года
должно быть много. Вдруг всплывет в памяти какая-нибудь неожиданная,  важная
подробность?
   Альбом с фотографиями был только один. Его купил Сережа,  специально  для
Лизиных снимков.  Лена  никогда  не  заводила  альбомов.  Старые  фотографии
хранились в ужасном, неразобранном виде, под  ворохом  всякого  барахла,  на
самом дне старинного, прабабушкиного сундука, который стоял в прихожей.
   Разбирая сундук, Лена в который  раз  ругала  себя  за  свое  несусветное
домашнее разгильдяйство. Так и не  научилась  она  к  тридцати  шести  годам
содержать в порядке вещи, отдельно нужное от ненужного, раскладывать все  по
полочкам.
   У каждой женщины есть масса вещей, слишком старых и надоевших,  чтобы  их
носить, но недостаточно изношенных и  ветхих,  чтобы  выкинуть.  Разумные  и
хозяйственные женщины приводят эти старые вещи в порядок, штопают,  пришивав
красивые заплатки, носят дома или на даче. Лене было проще скидывать  все  в
сундук или на антресоли. В итоге дом зарастал барахлом. Иногда Лена собирала
все в большие мешки выносила во двор и клала рядом с мусорным баком. Тут  же
приходили бомжи, и мешки исчезали.
   Сейчас, добираясь до дна старого сундука, Лена подумала  что  пора  опять
сложить все в мешок и вынести  во  двор.  Все  но  только  не  этот  свитер,
большой, светло-серый. Ему очень много лет, его сначала носил папа, но  Лена
беспардонно отняла. Она любила ходить в больших папиных свитерах, в них было
как-то особенно тепло и уютно. Да, именно этот светлосерый свитер она  взяла
с собой в Сибирь летом 82-го.
   Тогда еще он был совсем новый, нарядный. Папа, глядя,  как  она  собирает
рюкзак, сказал:
   - Возьми что-нибудь теплое, все-таки в Сибирь отправляешься.
   Лена вытянула из шкафа светло-серый свитер.
   - Только не этот, - стал протестовать папа, - он у меня парадный,  совсем
новый. Любой другой, только не этот!
   - Тогда вообще ничего теплого  не  возьму!  Буду  мерзнуть  в  Сибири!  -
заявила Лена и тут же, уткнувшись лбом в папино плечо, стала утешать: - Пап,
ты не волнуйся, я привезу его целым и невредимым,  я  буду  очень  аккуратно
носить. Ты ведь не хочешь, чтобы я замерзла...
   Папа умер пять лет назад, но до  сих  пор  достаточно  было  какой-нибудь
мелочи, случайной вещи или фразы,  чтобы  воспоминания  о  нем  нахлынули  и
затопили все остальное - сегодняшнее. Особенно больно было, что папа  так  и
не увидел Лизу. Ему очень хотелось внука или внучку, а у Лены была для этого
слишком сложная личная жизнь, слишком интересная работа. Казалось, так много
лет впереди...
   Папа никогда ничем не болел. Когда в  онкологической  центре  на  Каширке
поставили страшный диагноз: рак желудка и сообщили  Лене,  что  сделать  уже
ничего нельзя, что жить Николаю Владимировичу Полянскому осталось не  больше
двух месяцев, она не поверила. Она до самого конца не верила, все надеялась,
что врачи ошиблись, что произойдет чудо...
   У Лены никого на свете не было, кроме папы. Он вырастил  ее  один.  Мама,
альпинистка, мастер спорта, сорвалась со скалы на Эльбрусе, когда Лене  едва
исполнилось два года.
   "Я была такой, как сейчас моя Лизонька, - вдруг подумала  Лена,  -  я  не
лазаю по горам, как мама. Но что-то такое происходит сейчас  в  моей  жизни,
что-то серьезное и опасное..."
   Лена очнулась от нахлынувших воспоминаний и обнаружила, что сидит на полу
в прихожей, среди вороха ненужного барахла, уткнувшись лицом в старый  папин
свитер.
   Именно в этом свитере четырнадцать лет назад она сидела в проеме вагонной
двери, на ступеньке. Поезд шел из Тюмени в Тобольск. Была светлая,  туманная
ночь.  Ощущение  одиночества  и  бегущей  мимо  бесконечной  тайги  накрепко
врезалось в память. А потом был какой-то  странный,  неприятный  разговор  с
тобольским комсомольцем. С Волковым... с тем самым Вениамином Волковым.
   Оказывается, он  стал  знаменитым  продюсером,  владельцем  концерна.  Он
занимается  шоу-бизнесом.  Гоша  Галицын  прямо-таки  затрясся,  когда  Лена
вспомнила, что была знакома с "самим Волковым...".
   И вдруг сердце бешено застучало. О каком-то знаменитом продюсере  говорил
Митя, но имени не называл... Нет, ерунда. Не может быть...
   Добравшись наконец до драной, распухшей папки  со  старыми  фотографиями,
быстро перебирая их, Лена неожиданно наткнулась на одну, совсем забытую.
   Это был большой черно-белый снимок. Несколько человек, юноши и девушки  в
стройотрядовской форме, стоят на фоне какого-то вагончика. А  в  середине  -
,Митя, Ольга, Лена и Вениамин Волков.
   Улыбающийся Митя смотрит прямо  в  объектив.  Ольга  тоже  улыбается,  но
опустила глаза. У самой Лены на фотографии лицо напряженное  и  растерянное.
Вглядевшись внимательней, она поняла почему: стоящий рядом  с  ней  высокий,
широкоплечий Волков смотрит на нее.  Поэтому  он  получился  в  профиль.  Он
смотрит на нее, а не в объектив фотоаппарата, и Лене  не  по  себе  под  его
взглядом.
   На  обратной  стороне  снимка  было  написано:  "Тобольск,   июнь   1982,
стройотряд "Надежда".
   Они выступали перед стройотрядовцами. Это было одно  из  самых  долгих  и
приятных выступлений. Потом пили чай в строительном вагончике. На фоне этого
вагончика и сделан снимок. Его прислали в редакцию  молодежного  журнала,  в
котором Лена и Ольга проходили практику, сопроводив забавным письмом. Письмо
давно затерялось, а фотография сохранилась.
   Глава 16
   Тюмень - Тобольск, июнь 1982 года
   Поезд медленно шел сквозь тайгу. Ночь была светлая, почти белая. Спать не
хотелось. Под уютный стук колес четверо в купе пили чай.
   - Чем ближе к северу, тем светлее ночи. В Хантах они совсем белые. - Веня
Волков острым, как бритва, туристическим ножом  нарезал  батон  сырокопченой
колбасы идеально ровными, тонкими ломтиками.
   - Такую колбаску, - мечтательно произнесла Ольга, - такую  колбаску  я  в
последний раз ела позапрошлым летом, во время Олимпиады-80.
   - Ну уж, не прибедняйся, сестренка, - Митя отправил себе в рот сразу  два
тонких колбасных кружочка, - всего две  недели  назад  в  буфете  кинотеатра
"Россия" ты купила восемь бутербродов по шестьдесят копеек. Хлеб выкинула, а
колбасу съела. И молочным коктейлем запила.  -  Еще  один  ломтик  исчез  за
Митиной щекой.
   - Да, действительно. Только та колбаса была значительно хуже. А потом был
какой-то дрянной фильм. Пока я его смотрела, все мои  колбасные  впечатления
испарились.
   - А колбасные впечатления вообще быстро испаряются, - улыбнулся  Веня,  -
одна изжога остается. Интересно, почему, как только люди  садятся  в  поезд,
сразу начинают есть и говорить о еде?
   - От скуки, - пожал плечами Митя.
   - То-то видно, как  тебе  скучно,  -  заметила  Ольга,  -  десятый  кусок
уплетаешь, без хлеба.
   - Веня, что там за избушка мелькнула? - спросила Лена, глядя  в  окно  на
бесконечную глухую тайгу. - Неужели живет кто-нибудь?
   - Сейчас нет, - ответил Волков,  -  а  раньше  здесь  жили  старообрядцы,
раскольники. Прятались от советской власти до тридцать второго года. Скиты у
них здесь были.
   - А в тридцать втором что?
   - Устроили самосожжение. Девять взрослых и трое детей. Отряд НКВД за ними
пришел. А их кто-то успел предупредить. Вот  они  и  заперлись  в  одном  из
скитов, обложились хворостом. Отряд стоял и смотрел; как они горят.
   - И ничего нельзя было сделать?
   - Ничего, - Волков покачал головой, - да и зачем? Кто стал  бы  рисковать
жизнью ради лагерной пыли? Их ведь все равно собирались арестовывать. Ладно,
давайте выпьем. - Он извлек  из  сумки  бутылку  пятизвездочного  армянского
коньяка.
   - Хорошо живет тобольский комсомол, - заметил Митя.
   - Не жалуемся. - Волков отвинтил пробку и разлил коньяк по пустым  чайным
стаканам.
   От коньяка захотелось спать.  Езды  до  Тобольска  осталось  пять  часов.
Никакого постельного белья в этом поезде, разумеется,  не  было.  Все  легли
одетыми.
   Когда Волков залезал на свою верхнюю полку,  какой-то  маленький  предмет
выпал из его кармана. Лена подняла с пола дешевенький финифтевый медальон на
короткой толстой цепочке из  простого  металла.  Белое  сердечко  с  красной
розочкой в серединке.
   - Веня, это ваше? - спросила она, протягивая ему медальон на ладони. -  У
вас цепочка порвалась.
   - Да, это мое, спасибо.
   Сонный  Митя  приподнял  голову  на  своей  верхней  полке,  взглянул  на
дешевенькое украшение, которое тут же исчезло в кармане волковских  джинсов,
и пробормотал:
   - Вот что носят комсомольцы вместо нательных крестов!
   Лена никак не могла уснуть. Было холодно и неприятно лежать в  джинсах  и
фланелевой ковбойке на голом  матраце,  под  влажным  байковым  одеялом,  от
которого пахло хлоркой. Перед глазами  встала  жуткая,  отчетливая  картина:
горящая изба в тайге у железной дороги, солдаты вокруг с ружьями наперевес.
   "И что ты застреваешь на всяких ужасах? - уговаривала она себя. -  Сейчас
ты еще представишь, как трое детей погибали в огне... Так нельзя".
   Она тихонько встала, надела кроссовки, вытянула  из  своей  сумки  теплый
свитер, захватила сигареты, спички и выскользнула из спящего купе.
   В тамбуре  было  душно,  накурено.  Сквозь  грязные,  закопченные  стекла
вагонных дверей пробивался таинственный свет белой ночи.
   Лена осторожно дернула ручку.  Вагонная  дверь  поддалась  Со  скрежетом.
Запахло туманом и свежей хвоей. Прохладный ночной ветер ударил в лицо,  стал
трепать волосы. Тайга проплывала мимо, совсем близко. Лена села на ступеньку
в дверном проеме. Прямо под ногами были рельсы.
   Ей вдруг показалось, что она одна  в  этой  огромной,  бескрайней  тайге,
которая качается вокруг, словно  океан,  живет  своей  сложной  таинственной
жизнью. Поскрипывают стволы,  созревают  орешки  в  кедровых  шишках,  рыщут
бессонные волки и медведи, с тяжелым уханьем лопаются болотные пузыри.
   "А каково на самом деле человеку одному в тайге? - думала она. - Я проеду
мимо, в любой момент я могу вернуться в купе, для  меня  это  одиночество  -
просто игра. Наверное, если оказаться  там,  среди  этих  скрипучих  толстых
стволов, то почувствуешь себя страшно одиноким, незащищенным".
   Она закурила.
   - Лена, вы не боитесь упасть? - послышался сзади,  совсем  близко,  тихий
голос.
   Лена вздрогнула от неожиданности и действительно чуть  не  упала.  Волков
подал ей руку, она встала. Он тут же захлопнул наружную дверь.
   - Так нельзя сидеть, - сказал он, закуривая, - это очень опасно.
   - Веня, вы меня напугали. Я не слышала, как вы подошли.
   - Простите. Я испугался за вас. Наверное, ваш муж не хотел отпускать  вас
в эту поездку,
   - Я не замужем.
   - Честно говоря, я рад этому, - он мягко улыбнулся,  -  мы  с  вами  едва
знакомы, а мне уже не спится. Возможно, вам это вовсе неинтересно, но я тоже
не женат. Мне сложно общаться с женщинами, чувствую себя кретином.
   - Глядя на вас, этого не скажешь, - пожала плечами Лена.
   - Что, я произвожу впечатление человека без комплексов?
   - Не знаю. У каждого есть какие-нибудь комплексы.
   - А у вас?
   - Наверное, тоже.
   - Мне кажется, у вас, как и у меня, есть комплекс одиночества. Вы  быстро
устаете от людей, от общения, особенно пустого и бессмысленного. Вам хочется
уйти и побыть одной. Но вы  боитесь  обидеть  своих  собеседников,  это  вас
смущает, иногда даже терзает. Вот и сейчас вы хотите уйти. Незнакомый, чужой
человек, какой-то тобольский комсомолец, полез  к  вам  с  откровениями.  Вы
боитесь меня обидеть, но и разговор вам неприятен. Вам так  хотелось  побыть
одной, а тут явился я и пристаю со своей болтовней. Я прав?
   - Ну почему же? В поезде незнакомые люди часто  начинают  откровенничать.
Случайному  человеку,  которого  никогда   больше   не   встретишь,   удобно
исповедаться. Это  ни  к  чему  не  обязывает.  А  о  себе  хочется  каждому
поговорить.
   - Продолжения бывают? - тихо спросил Веня.
   - То есть?
   - Ну, возможно такое, что случайные  собеседники  в  результате  дорожных
откровений становятся близкими людьми?
   - В жизни всякое бывает.
   - А для вас такое возможно?
   Его лицо было совсем близко. В красивых голубых глазах она вдруг заметила
тяжелую, лютую тоску, и ей стало не по себе. Он смотрел на нее  так,  словно
от ее ответа зависело нечто жизненно важное для него. Никто  прежде  так  на
нее не смотрел.
   - Не знаю, - тихо сказала  она,  чуть  отстраняясь  от  этого  Умоляющего
взгляда.
   Но он придвинулся еще ближе.
   - Лена, простите меня, - зашептал он быстро и жарко, - я сам не  понимаю,
что со мной делается. Я не умею ухаживать, не  умею  нравиться  женщинам.  У
других все просто и естественно, без всяких слов. А я несу  какую-то  ересь,
боюсь отпугнуть вас. Помогите мне...
   Лена почувствовала, что его горячие пальцы схватили ее руку.
   - Веня, вы когда-нибудь ходили  один  в  тайгу?  -  спросила  она,  мягко
высвобождая руку.
   - Ходил, на медведя, - ответил он после небольшой паузы.
   Его глаза сразу погасли, стали совсем бледными и тусклыми.
   - И что, убили?
   - Конечно. Шкура лежит у меня дома на полу. Вот  приедем  в  Тобольск,  я
приглашу вас в гости и покажу эту шкуру.
   - Что-то не верится.
   - Почему?
   - Вы не похожи на человека, который может один пойти на  медведя.  И  тем
более убить, содрать шкуру, постелить на пол.
   - Леночка, откуда вы знаете, как выглядит человек, который может убить? -
спросил он тихо.
   - Убить медведя? - уточнила Лена.
   - Вообще убить, лишить жизни живое существо.
   - Нет, это совершенно разные вещи. Честно говоря, я вас не совсем поняла,
Веня.
   - Знаете, у хантов считается, что медведь  равен  человеку.  На  него  не
ходят с ружьем, только с рогатиной, чтобы силы были равными. А выстрелить  в
медведя - это убийство.
   - Наверное, в этом есть своя логика, - задумчиво произнесла  Лена,  -  но
все-таки  слово  "убийство"  относится  прежде  всего  к   человеку.   И   в
юридическом, и в нравственном смысле.
   - Хорошо, оставим медведя в покое. Как вы  думаете,  есть  разница  между
убийцей и обычным человеком? Я имею в  виду  -  чисто  внешне  можно  узнать
убийцу в толпе обычных людей?
   - Думаю, нельзя. Вот вчера мы выступали в ИТУ, перед уголовниками.  Среди
них наверняка были и убийцы. По лицу угадать невозможно.  Хотя  существовало
несколько теорий на этот счет. Наверное, вы слышали, был  такой  итальянский
психиатр Чезаре Ломброзо. Он утверждал,  будт