из  которых
находилась, естественно, с краю, появилась  настороженность.  Они  перестали
перешептываться и внимательно прислушивались. Последняя  фраза,  оставлявшая
место для догадок, вселила в них плохо скрываемую  неуверенность,  и  теперь
они ревниво косились друг на друга.
   - А какая нога под ней удивительная, - не уставал восхищаться Макс.
   Девушки невольно замедлили шаг.
   - Хороша нога! Безусловно, хороша! - наигрывал Макс, вовсю интригуя и тем
готовя почву для знакомства. - С такой изя-ящной линией.
   Но не желавший проигрывать пари Забелин тонкую игру сорвал.
   - Особенно правая, - припомнив прежние  времена,  громко  объявил  он,  и
девушки, встряхнувшись, подхватили друг друга под руку и  прибавили  шагу  -
кому нравится быть объектом розыгрыша, да еще со стороны старперов.
   - Так вы в бесчестности к пари. - Возмущенный  Макс  бросился  вперед:  -
Девушки, постойте! Постойте, донюшки. Имею вопрос!
   Он догнал их уже на Тверском  бульваре,  деланно  отдышался,  разглядывая
свежие, недовольные лица.
   - Что хотели?
   - В Москве давно не был. Подзабыл многое. Скажите,  эта  дорога  по  этой
дороге идет?
   - По эт... - начала было  девушка  в  шапочке,  но  смуглолицая  подруга,
очевидно, более сообразительная, потянула ее вперед.
   - Придурок старый, - процедила она.
   -   Ответ,   достойный   вопроса,   -   с   удовольствием   констатировал
приблизившийся Забелин.
   - И даже это вас не спасает. - Максим совершил новый рывок.
   - Девчата! Простите глупую шутку  старого  эмигранта.  Когда-то  на  этом
месте все так шутили.
   - Вот и  у  моих  предков  такие  же  мурашки  в  голове,  -  подтвердила
смуглолицая. - Как забабахают, и сами смеются. И чему?
   - Все.  -  Макс  категорически  сбросил  с  себя  неуместное  ерничество,
обратившись в элегантного, строгого нравом мужчину. - А вот не подскажете ли
вы, как нам пройти в Университет миллионов?
   На этот раз девушки задумались всерьез:
   - А где это?
   -  То  есть  вы  не  знаете?  М-да,  пласты  сдвинулись.  Старые  приколы
просто-таки вышли в тираж.
   - Так это вы опять хохмите? - неприязненно догадалась сердитая смуглянка,
в то время как  более  снисходительная  подруга  присматривалась  к  рослому
незнакомцу, оценивая изящно сидящее на нем длинное, бьющее по дорогой  обуви
пальто.
   - Пытаюсь. Не очень, да?
   Теперь он обращался к снисходительной девчушке.
   Та подтверждающе сморщила носик.
   - Вот незадача. Вот коловращение. Я живу на другой половине земного шара.
В Соединенных Штатах. В Филадельфии, - усилил он  впечатление.  -  Кстати  -
Максим. Вы здесь. А по жизни получается, что я все еще здешний, а  вы  вроде
как из-за бугра.
   Подруги переглянулись.
   - Ну что,  в  самом  деле,  Марьянк?  Только  приехал  человек,  и  хочет
познакомиться, - сообразила девушка в шапочке. - Нормально хочет. Старается,
как умеет.
   - Очень хочу, - умоляюще подтвердил Максим.
   - И кого же из нас? - подмигнула подруге бойкая Марьяна.
   - Обеих, - не задержался с ответом ухажер.
   Понимая, что произойдет вслед за этим, Забелин предусмотрительно отошел в
сторону, усевшись на промороженную витую скамейку, возле которой  сгрудилось
несколько  оживленных  старушек.  Они  жадно  подставляли  морщинистые  лица
слабому солнцу и, будто соскучившись  за  долгие  морозные  месяцы  друг  по
другу, энергично делились  накопившимися  новостями,  не  выказывая  главную
наполнявшую каждую из них радость - пережита еще одна зима.
   Вопреки  ожиданиям  Забелина,  ничего  такого  не  произошло.   Наоборот,
пошушукавшись еще пару минут, троица рассталась, и слегка  смущенный  Максим
вернулся к поджидавшему приятелю.
   - Видал? - Он победно потряс запиской с телефоном. -  Что  ни  говори,  а
старые кадры не ржавеют. Хотя не скрою - трудно нам,  советским  сердцеедам,
стало. Девичьи сердца покрылись зеленой броней.
   И так как с лица Забелина не сходила глумливая улыбочка, рассердился:
   - Ну, чего расселся-то? Или забыл, куда собрались?
 
   В тускло освещенном дворе, при виде которого Забелин и Флоровский  как-то
разом подобрались, над контейнером  с  мусором  склонилась  пожилая  отечная
женщина, энергично шуруя внутри палкой. Возле валенок  лежала  ее  добыча  -
несколько пустых бутылок и какие-то кости. Заслышав шаги,  женщина  поспешно
спрятала голову внутрь контейнера. Но по костям этим Забелин ее и вспомнил -
когда-то соседка Юрия Игнатьевича Мельгунова  работала  директором  школы  и
слыла страстной собачницей.
   В подъезде Максим извлек из-под пальто букет гвоздик:
   - Они у нее любимые, - и, вздохнув, будто  перед  погружением,  нажал  на
кнопку звонка.
   Не сговариваясь, друзья поправили одежду.
   - Кто там? - послышался женский голос, и тут же,  прежде  чем  подошедшие
назвались, замок заскрежетал и дверь открылась.
   В маленькой прихожей стояла старушка с милым, побитым оспинками  лицом  и
зафиксированной жестким каркасом вытянутой вперед неподвижной шеей.
   - Здравствуйте, - произнесла она  рассеянно,  продолжая  всматриваться  в
стоящих на площадке.  Максим  в  волнении  быстро  пригладил  развьюжившиеся
волосы.
   - Господи, Максим!
   Флоровский поспешно схватил протянутые руки и принялся целовать их.
   - А я, похоже, совсем переменился, - печально посетовал Забелин.
   Лицо женщины осветилось удовольствием, не столь, впрочем,  явным,  и  она
протянула руку Забелину:
   - Алеша. Так что ж мы? Входите же! Юра! Юра!  -  закричала  она.  -  Иди,
иди!.. Ну как же не предупредили-то.
   Но уже вышел в прихожую, перевязывая на ходу кистями  бархатную  пижамную
куртку, хозяин - Юрий Игнатьевич Мельгунов.
   - Вроде знакомые голоса, - пророкотал он. - Но с иностранным прононсом.
   Он подошел  вплотную  к  выдвинувшемуся  вперед  Флоровскому,  пристально
оглядел, как бы сравнивая увиденное с тем,  что  жило  в  его  памяти,  и  с
чувством сжал давно удерживаемую на весу руку:
   - Приехал-таки в родные пенаты, иностранец.
   - Неужто и впрямь прононс появился? - кокетливо расстроился Максим.
   -  Да,  долгонько.  -  Мельгунов  пригляделся.  -  Здравствуйте,  Алексей
Павлович.
   - Ну, слава богу, и я замечен. Сколько ж мы до  вас  добирались-то,  Юрий
Игнатьевич.
   - Что? Поплохел? - догадался Мельгунов.
   Он смотрел на учеников, а они, скрываясь,  разглядывали  его  -  все  еще
лощеного, даже дома "с  иголочки",  с  аккуратно  зачесанными  назад  сильно
поредевшими волосами, жестко сложенными узкими губами и въедающимися в  тебя
глазами. Но русла, давно проложенные морщинами,  углубились  по-стариковски,
да и глаза замутились.
   Впрочем, едва задав вопрос, Мельгунов отмахнулся от готовых возражений  и
обратился к жене:
   - Маечка! Собери-ка быстренько. А я пока в кабинете приберу.
   -  Так  у  нас...  -  смешалась  было  Майя  Павловна,  но,  прервавшись,
устремилась на кухню. - Тапки сами возьмите! - крикнула она оттуда.
   - Хорошо, что я тебя, козла, не послушал. А то б вообще стыдобуха была. -
Максим вытащил из-за спины пакет с прикупленными по дороге деликатесами.
   - Вы где, друзья? - встретил их на пороге кабинета Мельгунов.
   Забелин, едва зайдя, внутренне сжался. Оттого, что кабинет этот оставался
таким, каким был семь лет назад,  когда  в  последний  раз  принимали  здесь
Забелина, возникло ощущение, что и не было этих лет и  что  все  они  в  том
разломном девяносто первом. Он покосился на  Максима,  который  со  странным
выражением  прошел  мимо  понимающе  отстранившегося  хозяина,   подошел   к
стеллажам  и  нежно,  подушечками  пальцев  провел  по  корешкам  занимающих
отдельную, туго забитую полку книг.
   - А вот этих, по-моему, не было, - показал он на угол полки.
   - Да, это свежее. Вот та, последняя, переводная - на английском. А сейчас
статью одну делаю - друзья из Мюнхена попросили. Запаздываю. Не  работается.
Но  глупости  все,  впрочем.  Прошу,  коллеги!  Хотя  теперь  уж  следует  -
"господа".
   Мельгунов указал на кресла у журнального столика, заваленного  журналами,
и с неизменной пачкой "Герцеговины Флор" посередине.
   - Заматерели. - Он еще раз присмотрелся к обоим. - Рассказывайте, как это
мы с вами дошли до жизни  такой.  Что  ты,  например,  Максим?  Науку-то  за
рубежом не забросил? Мне тут Интернет  мои  ученики  подключили.  Не  скрою,
искал.
   - Не там искали, Юрий  Игнатьевич.  Мой  файл  теперь  -  ценные  бумаги.
Пришлось,  увы,  переквалифицироваться.  Проклятый  Запад  не  захотел  меня
полюбить ученым. Зато теперь, дорогой Юрий Игнатьевич, живу без проблем. Все
есть.
   Он заметил не успевшую спрятаться насмешливость и поспешно закончил:
   - Счастья вот только нет.
   - Что так, бедолага? - притворно посочувствовал Забелин.
   -  Да  чему  радоваться-то?  Что  денег  сделал?  -  Флоровский  повертел
знаменитую пепельницу в форме возлежащей нимфы. - Надо же, цела.
   - И будет цела, если на место поставишь, - отобрал пепельницу Забелин.
   - Стало быть, для науки закончился, - тяжело заключил Мельгунов. -  Между
прочим, насчет денег, так здесь положение  такое,  что  для  большинства  их
наличие уже и есть счастье.
   Раздался  телефонный  звонок.  Мельгунов  было  приподнялся,  но   тотчас
послышалось: "Юра, я подниму", - и он остался на месте.
   - Майя Павловна все такая же, - улыбнулся Забелин.
   - Какая?
   - Бодрая.
   - Бодрится больше. Левая половина отниматься начала.
   Он оглядел смущенного Забелина.
   - Ну, о вас не спрашиваю. В газетах мелькаете, в телевизоре - как это  на
новороссе? - тусуетесь. Так что знаю, чем занимаетесь, - рынки,  как  теперь
говорят, окучиваете.
   - Что так недобро, Юрий Игнатьевич? - расстроился Забелин.
   Как-то не залаживалась встреча, много  раз  представляемая  им.  Не  было
прежней близости. Ну  хорошо,  положим,  к  нему-то  Мельгунов  по  какой-то
неведомой причине охладел много раньше.  Но  Макс...  Сиятельный  Макс  даже
после отъезда, поразившего Мельгунова, все-таки оставался  в  любимчиках.  И
тоже не ощущалось прежнего тепла. Он видел, что чувствовал это и Максим.  И,
привыкший блистать в обстановке обожания, тоже испытывал явную неловкость.
   - Недобро, говоришь? - От подзабытого мельгуновского  тона  оба  визитера
зябко поежились. Когда на каком-нибудь совещании, конференции или - прежде -
парткоме начинал Мельгунов говорить вот так - тихо, будто первое,  обманчиво
легкое дуновение пришедшей  бури,  -  человека,  к  которому  он  обращался,
охватывал озноб. Потому что многие - и справедливо  -  полагали,  что  пишет
академик   Мельгунов,   что   говорить,   основательно,   но   выступает   -
уничтожающе-блестяще. Потому  как  из  работ  своих  -  точных,  лаконичных,
выверенных - выжимает он главное, что и  составляет  суть  мельгуновскую,  -
страстную, обжигающую противников насмешливость.
   Забелин нередко сравнивал его с другим, в чем-то очень похожим  человеком
- Второвым. Но  если  Второв  был  испепеляющей,  пышущей  жаром  лавой,  то
Мельгунов - едчайшей, прожигающей кислотой.
   - Недобро! - с нажимом повторил Мельгунов. -  Вам  для  чего  мозги  даны
были? Для чего мы их знаниями годами фаршировали? Чтоб вы себе стойла уютные
состроили?! Или все-таки чтоб другим рядом с  вами  теплее  было?  Я  уж  не
говорю, что себя как ученых списали, ну да - вычеркнули и забыли. А  о  тех,
кто растил вас, об альма-матер вашей - не  о  себе,  имя  Мельгунова,  слава
богу, не из последних. - Он потряс сухой ладошкой. - О  святом  говорю  -  о
науке. Вот сидите оба, холеные, друг перед другом кичитесь...
   - Юрий Игнатьич, ну поклеп же, - заерничал было Макс,  но  прервался  под
повелительным жестом. А Забелин и не возражал - бил Мельгунов  по  площадям,
давно пристрелянным им самим.
   - Вот верите, мужики, без кокетства скажу - иной раз кажется, лучше  б  в
восьмидесятых загнулся, когда подъем этот был, эйфория всеобщая. И  я  ведь,
старый дурак, со всеми увлекся. Умер бы тогда - и не видел  бы  теперь,  как
все, что десятилетиями... Да столетиями! Не в семнадцатом году, почитай -  в
семнадцатом веке - начиналось. Чему  отдался  -  и  на  глазах  в  ничто.  С
коллегами западными стараюсь реже  видеться.  Приглашают.  Помочь  вот  даже
предлагают, - кивнул он в сторону пачки писем, сваленных в  углу  "матерого"
письменного стола. - А я не еду. Это они ко мне всю жизнь за наукой  ездили.
И чтоб я теперь перед ними с протянутой рукой!
   - Школа Мельгунова, - ностальгически припомнил Макс.
   - То и стыдно. Нет уж той школы. Институт -  коробка  одна.  А  внутри  -
выжиги какие-то куроводят.
   - Ну, директор-то института, сколь я  знаю,  по-прежнему  уважаемый  Юрий
Игнатьевич, - осторожно подправил увлекшегося учителя Забелин.
   - Того особо стыжусь. - Мельгунов потянулся к  трубке,  успокаивая  себя,
нарочито неспешно принялся набивать ее табаком.
   - Юра! Опять шумишь на гостей? А ну,  очищайте  столик,  братцы.  -  Майя
Павловна, увешанная блюдами с закуской, вошла в комнату. - Ребята  принесли,
- пояснила она на вопрошающий при виде икры и семги  взгляд  мужа.  -  Мы-то
сегодня не ждали. Сами-то много ли едим?
   Забелин поспешно откупорил  коньяк,  показал  его  Майе  Павловне,  и  та
разудало согласилась:
   - Но чуть-чуть. В честь вашего приезда.
   - Ну что ж, бывшие коллеги.  -  Юрий  Игнатьевич,  отложив  нераскуренную
трубку, поднялся. - Не скрою - радостно мне вас видеть. Горько -  тому  есть
причины, но и радостно. Вы ведь  из  лучших.  Посбегали,  правда,  отряхнули
прах, так сказать...
   - Юра!
   - Да нет. Я без камня за пазухой. И не в  вас  это.  Жизнь  эту  скотскую
признать не могу.
   - Юра!
   - И не признаю! Ну, за встречу так за встречу.
   Едва выпив, Максим выхватил бутылку из-под локтя Забелина  и  моментально
разлил.
   -  Между  первой  и  второй  перерывчик  небольшой,  -  объявил  он  свое
излюбленное. - Да и расслабиться чуток не мешает.
   Они и расслабились. Полчаса  спустя  умиленная  Майя  Павловна,  приобняв
захмелевшего мужа, вместе с остальными слушала эмигрантскую эпопею парившего
над столом Макса.
   - Стало быть, без семьи вернулся, - подвел итог услышанному Мельгунов.  -
Надолго? Или попатриотствовать чуток?
   - Может, и вовсе навечно. Я тут,  Юрий  Игнатьевич,  в  Эмиратах  был,  в
пустыне на сафари. Там такие есть верблюжьи яблоки. Яблоко ветром  вырвет  и
мотает - мотает по пустыне. Так вот надо ли ему за это пенять?  -  И  Максим
потянулся к недопитой рюмке.
   - И то правда, - вступилась Майя Павловна.  -  Чего  ты,  Юрий  Игнатьич,
парня-то травишь? Разве он виноват, что так живем? И так вон чуть с самолета
- и к тебе.
   Она натолкнулась на насупившийся взгляд мужа, деланно всполошилась:
   - Совсем забыла чайник поставить. Розетка, правда, барахлит.
   - Юрий Игнатьевич, вы нас уж очень-то мордой по столу не возите.  -  Макс
дождался, когда Майя Павловна выйдет. - Хоть мы и свиньи, но вашего скотного
двора. Не чужого.
   - Хотя мне-то и впрямь прощения нет,  что  за  столько  лет  ни  разу,  -
склонился покаянно и Забелин. - Но слышал, что вы на царстве. Ну и считал по
привычке: раз так, все, стало быть, в норме. До сих пор  не  знаю,  что  там
между нами произошло: истинное или придуманное, -  Макс,  заметив,  как  при
этих словах зло "стрельнул" глазом Мельгунов, под столом ущипнул Забелина за
коленку, - но только вы для нас тот, кого предать невозможно. Кого  предать,
как себя.
   - Как излагает, - позавидовал Максим.
   - Словом, Юрий Игнатьевич, я здесь. И хочу помочь.
   - Хотим.
   - Хотим. Но для того знать надо, где вы сейчас стоите. Мельгунов  -  флаг
гордый. А вот что под ним?
   - Дело под ним гибнет, ребята. И люди гибнут или мельчают. Вот что  худо.
Не хочется об этом. Да и кому себя лишний раз дураком вспоминать приятно?
   - Юрий Игнатьич, ну вам-то кокетничать, - шумно  не  одобрил  Макс.  -  И
слышать неловко.
   - В чужое дело полез, потому и дурак. Мы ж оборонные.  Акционированию  не
подлежали. Все темы, кроме пилотных,  -  по  госзаказам  шли.  Потом  заказы
прекратились. А  там  и  с  зарплатами  начались  перебои.  Потом  народишко
побежал. Из лучших. Надо было думать, как костяк сохранить и чтоб  при  этом
институт не разворовали. Видел же, что  у  смежников  делается,  как  вокруг
нувориши пиратствуют, - он  не  то  чтоб  скосился  на  Забелина,  но  стало
понятно, о чем подумал, -  все,  что  подвернется,  заглатывают,  обсасывают
пенки. А прочее - выплевывают. Предложили вариант - акционироваться.  Самим.
Чтоб большинство акций у себя, у людей наших то есть.
   - У коллектива, - подсказал Забелин.
   - Был  коллектив,  да  весь  вышел.  От  акционирования  этого  хваленого
лучше-то не стало. Минобороны  после  этого  на  нас  "облегчился"  -  одной
головной болью меньше. Я потом на симпозиуме замминистра встретил,  так  при
всей его челяди влепил.  Что  ж  ты,  говорю,  пердун  старый,  делаешь?  По
выставкам да по презентациям тусуешься. Ну что ж ты все разворовываешь? Хоть
что-то на поддержание оставь.  Жить-то  осталось  ничего.  Ведь  собственные
внуки добрым словом не помянут. Захихикал, да и  бочком...  Тоже  школа.  Ну
хорошо, эти-то старые ворюги! Они еще в казармах с портянок воровать начали.
Но вот чего не пойму! Вы-то, нынешние! Пусть в основном недоучки, но  все  ж
таки недоучки из ученых - некоторые вон степени какие-никакие  имеют.  -  Он
вновь требовательно оглядел  Забелина.  -  Банки-то,  сколь  знаю,  как  раз
недоучки из химиков-физиков по большей части и сорганизовали. Там, где  надо
было деньжат нахапать, мозги быстренько раскрутились. Что ж вы в  главном-то
не доперли? Набросились ресурсы почем зря растаскивать.  Из  глотки  друг  у
друга рвете. Так как же простой  вещи-то  не  сообразить,  -  не  нефть,  не
золото, не алюминий - меня покупать надо!  Не  к  чувствам  обращаюсь  -  то
атрофировано. Но к разуму жадному.
   Заметил, как гости быстро переглянулись.
   - Что зыркаете? Решили - крыша у старика поехала? Налей  еще.  Поедет  от
таких-то дел. Такую  страну  за  несколько  лет  разворовать.  Это  ж  какой
коллективный разум потребовался. Вот тоже Гиннесс  из  Гиннессов.  И  дружно
так, согласованно. Иногда подерутся за кусок, но опять же внутри крысятника,
и  вновь  дружно.  Сырье  разворовали  так,  что  добыча  теперь  в  убыток,
промышленность  в  руинах,  вооружением  из  последних  сил  приторговываем.
Никогда не был сталинистом, но то, что теперь вижу,  -  это  ж  напалмом  по
душам. - Он побледнел, и Макс поспешно придвинул ему пепельницу с  дымящейся
на ней трубкой. - А решение-то есть! И куда какое дешевое.
   - Загадки загадываете, Юрий  Игнатьевич!  -  Флоровский  выложил  ему  на
тарелку последний, приглянувшийся старику кусок семги.
   - То-то - загадки. Оно вон лежит и просит  -  найди  меня.  Вот  он  я  -
архимедов  рычаг,  что  не  токмо  карман  тебе  набьет,  но  и  других   из
безысходности вытащит. Ведь очевидно, что в  обозе  по  изъезженным  дорогам
тащиться, - в лидеры не выйти. Никогда нам в технике Японию  да  Америку  не
обойти - эва куда усвистали! Ну так ищи, что у  тебя  есть  такого,  чего  у
других нет, и чтоб, ухватившись за это, ты всех бы разом отбросил. Как  гриб
боровик, только внимания ждет.
   - Информационные технологии, - уверенно предположил Забелин.
   -  Все-таки  школа,  -  с  некоторым   удовольствием   оценил   Мельгунов
догадливость ученика-расстриги. - Конечно же! Мне, старику, и то  понятно  -
кто в двадцать первом веке информацию оседлает,  тот  миром  владеть  будет.
Ведь уже сейчас какие деньги за информацию платят.
   - Любые, - подтвердил Макс.
   - Ну, нет,  скажем,  сил  новые  ракеты  производить  -  иссякли,  пенсии
старикам - и те из себя выдристываем. И что с того?  Если  у  меня  в  сейфе
технология контроля за компьютерными сетями, - так я ведь  попросту  запуска
этих суперракет не допущу - и куда все траты пойдут? И ведь на  самом  деле,
не в