з  короткое  время,  когда
Астахов принялся подыскивать варианты обмена. И всякий раз, когда оставалось
лишь получить согласие соседа, тот под  любым  предлогом  отказывался.  "Мне
родной завод выделит", - проникновенно уверял он даже после того, как родной
завод окончательно прекратил свое существование. Но,  напившись,  дожидался,
когда Нина будет проходить мимо  его  комнаты,  и  быстро  шептал:  "Во  вам
квартира. Сгниете  у  меня  здесь.  Мучители".  Самого  соседа  коммунальные
неудобства абсолютно не тревожили. Напротив, в этом  виделось  преимущество.
Во-первых, чистоплотная Нина постоянно убирала квартиру,  а  во-вторых,  при
некоторой  доле  удачи  ему   иногда   удавалось   разжиться   в   соседском
холодильнике. Устраивать  дебоши  он,  само  собой,  перестал,  но  и  обмен
блокировал  насмерть.  Правда,  в  последнее   время   он   нашел   какую-то
сожительницу и в доме появлялся нечасто.
 
   Да, слова Петракова опять разбередили в нем непроходящую боль, которую он
старался не выказывать никому, тем более любимой жене. Но которая  мучила  и
разрушала его сильнее периодических приступов панкреотита. Мало кто  помнил,
что в семидесятые - восьмидесятые годы был Виктор Николаевич  Астахов  одним
из  лучших  ревизоров  КРУ.  Заполучить  его   в   бригаду   считалось   меж
следователями  важняками  из  Генеральной  прокуратуры  за  огромную,  часто
решающую удачу. И как же работали они -  зло,  напористо.  Сейчас  в  это  с
трудом верится, но нередко прозрения приходили к нему во сне.  Бывало,  чтоб
проверить догадку, не в силах дотерпеть до утра,  мчался  он  к  документам,
чтобы на другой день  небрежно  бросить  отчаявшемуся  следователю:  "Помочь
разве? Ладно, гони, следопут, за бутылкой". Да, иных уж нет,  а  те  далече.
Собственно, азарта он не потерял  до  сих  пор  и,  разматывая  петраковские
финансовые клубки,  испытывал  прежнее  удовольствие  шахматиста,  решающего
изящный этюд. А вот  главное  -  ощущение  полета,  когда  ты  член  могучей
команды, носитель возмездия и на твоих плечах грядет  будущее  наказание  за
преступление, - вот это и впрямь утрачено. И прав по большому счету Петраков
- его акты давно перестали быть основой обвинения, а превратились в аргумент
при торге.  В  нужную  минуту  их  бросали  на  весы,  заставляя  противника
уступить. И никого уж не волновали такие  дремучие,  допотопные  слова,  как
"хищение", "взяточничество". Да и  наказание  понималось  иначе:  попался  -
плати. На этот раз заплатить придется Петракову и банку "Балчуг".
   Недвусмысленное предложение Петракова не вызвало в нем особых эмоций. Оно
не было первым, от которого Астахов откажется,  испытывая  при  этом  -  что
самое смешное - невольную неловкость. Потому что для многих  из  тех,  среди
которых  теперь  находился,  поступок  его  выглядел  странноватым.   Никто,
конечно, ничего не скажет. Так же как никогда сам он не упрекал при встречах
прежних своих соратников по борьбе с коррупцией. Хоть и знал  об  источниках
нынешнего их преуспевания. Не  упрекал,  не  обсуждал  и  даже  старался  не
осуждать в душе. Но и с собой ничего не мог поделать. Да и не хотел. Хотя бы
потому, что точно знал, что, отступив один раз, утратит то главное,  на  чем
держалась преданность его молодой жены, - себя. Ниночка! Как билась она с ее
врожденным пороком сердца, желая в  тридцать  родить  ребенка.  Хорошо  еще,
гинеколог молодчага оказался: не побоялся выдать справку, что в случае родов
шансов выжить матери ноль целых фиг десятых. Да  и  то,  если  б  не  мольбы
самого Астахова, не отступилась бы. Теперь Ниночка озарилась новой  идеей  -
усыновить мальчика. Астахов, конечно, не возражал. Но растить ребенка, когда
тебе далеко за пятьдесят, - на это опять же нужны хорошие деньги.
   Со "Светочем", куда его взяли полтора года назад, ему наконец  повезло  -
совсем другая зарплата. Но скопить таким путем  средства  на  покупку  новой
квартиры тоже малореально.  Предложение  Забелина  меняло  все.  Перспектива
честно заработать аж пятьдесят тысяч долларов - он даже про себя старался не
произносить эту цифру, чтоб не сглазить, - разом решила бы все его проблемы.
И сегодняшняя находка нешуточно приблизит развязку. Да, надо будет дома  еще
раз крепко подумать.
   Он  резко  остановился  в  холодящем  предчувствии  допущенного  крупного
промаха. Что-то он только что забыл. Что-то очень важное.
 
   Петраков в очередной раз  ожесточенно  перетряхивал  опустошенные  ящики:
векселей не было. Он точно помнил, что положил их  под  коробки  внизу.  Или
неточно?  Но  и  в  других  ящиках  оказалось  пусто.  В  другом   кабинете?
Теоретически возможно, но там этаж  заперт,  и  проверить  это  можно  будет
только  завтра.  А  если  все-таки  этот  долговязый  инспектор?   Тоже   не
простофиля. Но и не из тех, кто роется в чужом белье. Да даже подумать,  что
такие документы могли попасть в руки налоговиков, не  хотелось.  Тогда  где?
Черт, ведь векселя эти он должен был уничтожить еще с месяц  назад.  И  ведь
сказал,  что  уничтожил.  Чертова  привычка  перестраховываться.   Привычка,
впрочем, нелишняя - тоже знает, с кем дело имеет. Тут без страховки  нельзя.
Но ведь собирался положить на хранение  в  какую-нибудь  банковскую  ячейку.
Прособирался...
   Петраков с легким ознобом представил, что  завтра,  если  не  обнаружатся
договоры в другом кабинете, придется признаваться седоволосому  председателю
правления "Балчуга", что обманул, не уничтожил, векселя существуют и  теперь
кем-то похищены. А может, по недомыслию выбросила уборщица?
   Он поднялся, откладывая поиск до завтра. Повернул выключатель у двери, но
возле стола продолжал гореть тусклый огонек - фининспектор  забыл  отключить
принтер. Петраков вернулся, повернул рычаг  на  "Off".  Увидел  три  лежащих
сверху, вышедших из принтера листа, с  любопытством  перевернул  и  медленно
осел  в  кресло.  Перед  ним  лежал  разграфленный  и  обсчитанный  перечень
задолженностей института за последние два года. Цифры шли нарастающим итогом
по двум колонкам: "получено формально", "получено фактически".  Ну,  это  ты
еще замучишься доказывать! Стоп! А вот это уже - за что боролись,  на  то  и
напоролись. Тело его перетряхнуло в ознобе, - в разделе "Задолженность перед
банком  "Балчуг"  была  проставлена  дополнительная   графа   -   "встречные
незарегистрированные векселя". Абсолютно точная цифра!
   Сомнений не было - Астахов нашел и только что при нем  выкрал  документы.
Петраков вспомнил, как закрывал он замки своего портфеля,  куда  перед  этим
наверняка их засунул. Что же делать? Не  признаваться  же  в  самом  деле  в
обмане? Об этом не хотелось и думать. Но думать-то надо.  Петраков  еще  раз
скользнул взглядом по списку арендаторов. Четвертым  сверху  значилось  кафе
"Улыбка". Кафе это открылось в  полуподвальном  помещении  с  год  назад.  С
трудом тогда удалось обломать Мельгунова. И только сам  Петраков  знал,  что
невинное это кафе - один из способов отмывки денег влиятельной  группировки.
Они даже пытались предложить институту свою  "крышу".  Ну  что  ж,  ни  одно
доброе  дело,  как  говорится,  не  остается  безнаказанным.  Настала   пора
отработать. Да, адрес Астахова? Это-то  установят  через  свои  каналы.  Уже
набирая  телефонный  номер,  он  с  некоторым  даже  сочувствием  подумал  о
налоговом инспекторишке, по неразумию ввязавшемся в мужскую игру.
 
   Войдя во двор, Астахов увидел, что окна квартиры освещены. Похоже,  опять
появился сосед и, воспользовавшись отсутствием хозяев, влез  в  их  комнату.
Может, тряхнуть его как следует, пока нет Нины? Возле обшарпанного  подъезда
странно  выглядели  две  иномарки,  около  которых  бродили   трое   качков,
заинтересованно на него  посмотревших.  Астахов  прошел  мимо  и  натруженно
принялся подниматься на четвертый этаж. Сломавшийся  лифт  с  месяц  как  не
могли починить: в лифтоуправлении проходила  какая-то  реорганизация.  Возле
двери, разыскивая ключи, он замешкался.
   - Помочь, папаша?
   Сзади  стояли  поднявшиеся  следом  качки.  Один  из  них  лениво   нажал
пальчиками на незапертую дверь.
   - До сих пор обходился, - догадка пронзила Астахова, и в тот же миг его с
силой втолкнули внутрь квартиры.
   Едва устояв,  Виктор  Николаевич  обернулся  к  грубияну  -  розовощекому
здоровяку с родинкой.
   - А если я так?
   - А если ты так попробуешь, так я тебя раком поставлю, - пообещал тот.  -
И вообще - въезжай в ситуацию. С людьми вон поздоровайся, когда входишь.
   В комнате, у стола, сидел плечистый, лет тридцати мужчина и  с  интересом
разглядывал вошедшего. Боковым зрением Астахов углядел и  приоткрытую  дверь
подслушивавшего соседа.
   - Садись, отец, в ногах, как говорят, правды нет. -  Сидящий  приглашающе
отодвинул стул подле себя. - Хотя если по правде, так ее и вовсе нет... Меня
можешь называть Гордей.
   - Чему обязан?
   - Ну, что уж так официально. Сам все знаешь. Должок за тобой.
   - Не помню. - Астахов поискал глазами, куда отложить портфель, но тут  же
почувствовал, как портфель этот из его руки вынимают. Он оглянулся, неохотно
разжал пальцы.
   - Да не кочевряжься, - успокоил его, принимая портфель, Гордей. -  Сейчас
векселечки изымем и - разбежимся по-доброму. Как говорится, делов-то.
   Он перелистал вынутые документы, вопросительно  посмотрел  на  одного  из
сопровождающих.
   - Сказано было - в портфеле, - заверил тот.
   - Может, я могу помочь? - полюбопытствовал Астахов.
   - Можешь. И должен. Для твоей же пользы. Где векселя?
   - Векселей много. Что вам-то нужно? И вообще кто вы собственно?..
   - Не мельтеши, налоговичок.  Если  пожить  хочешь.  А  пожить  хочешь.  С
молодой-то жинкой, а? В деревню, говоришь, укатила? К больному деду?
   - Так вот же он! - показывая на Астахова, загоготал здоровячок.
   - Шутит он неудачно, - извинился Гордей.  -  Так  как  эту  деревеньку-то
сосед назвал?.. Нашли на карте?
   - Веденеево, - подсказали ему. - Семьдесят километров.
   - Можно и съездить. Не велики концы. А можно  и  договориться.  Так  что,
отец?.. Ау, папик, очнись! В векселях этих уворованных тебе пользы нет.  Ну,
примчишься к начальству. Ну, погладят по головке по лысой. И вся  любовь.  А
вот  в  их  исчезновении  очень  даже  большая  польза  приключиться  может.
Улавливаешь? Заинтересованные люди... догадываешься о ком?
   - Боюсь, что да... Петраков?
   - А ты не бойся, - засмеялся Гордей. - Потому что на самом деле удача это
твоя. За векселя эти вшивые тебе десять тысяч баксов обломилось. С  воздуха,
можно сказать. Ты в своей вшивой  налоговичке  за  год  столько  в  лапу  не
получишь. И главное - безвредно. Потому как никто о них не знает и  знать-то
не будет. Каково? Круто?
   И Гордей  засмеялся.  В  смехе  его  не  было  издевки.  Наоборот,  редко
удавались такие удачные разборки: без крови, без ругани. Да еще и мужику,  в
общем-то симпатичному, нежданный гостинчик.
   - Вот так-то. Въехал в тему?
   - Въехал.
   - Тогда пошли в закрома. Где векселя?
   - В институте. Чего уставились? Или думали, что  я  такие  документы  при
себе таскаю?
   - А это? - Гордей ткнул на вываленные на стол записи.
   - Черновики. А серьезные бумаги, они  и  требуют  серьезности...  Ну,  ты
сам-то потащишь разве на дом улику?
   - Да, подстава. Ну что ж, тогда гоним в институт.
   - Что ж, поехали, - с деланной неохотой согласился  Астахов,  прикидывая,
что при входе главное рывком перескочить через вертушку, а дальше при помощи
вооруженной  охраны  можно  будет  отбиться.  Особенно  чесалась   рука   на
ухмыляющегося грубияна здоровячка.
   Но надежда угасла так же быстро, как и появилась.
   - Да не, Гордей, -  вмешался  сидящий  рядом.  -  Петраков  говорил,  что
вечером институт перекрывают. Туда теперь до утра не попасть.
   - Так? - зловеще поинтересовался Гордей.
   - Может, и так, - вынужден был подтвердить Астахов.
   - Чего ж тогда прикидывался? Иль наколоть думал?.. А ты, налоговичок, как
погляжу, штучка.
   - Да нет, ребята. Просто забыл. Я-то к ним по ночам не хожу,  порядки  не
очень знаю. Мое дело - проверка. Так что подъезжайте с утра. Сядем,  доедем.
Там и отдам. Подходит?
   - Почти, - улыбнулся Гордей, но  теперь  от  улыбки  его  Астахову  стало
неуютно. - Стало быть, делаем так. Мы тут с тобой до утра покантуемся,  чаек
погоняем, в буру перекинемся. Ну, чтоб тебе не больно скучно было. А ребятки
мои трое как раз пока в Веденеево сгоняют. Бабу твою прихватят. А чего? И ей
потом на автобусах тащиться не придется, и тебе спокойней. А уж  как  сигнал
от Петракова получим, что векселя на базе, так и твою - гуляй - не хочу. Нет
возражений?
   - Этого нельзя, мужики! - Астахов почувствовал, как пот прорвал его  поры
и он разом слипся с рубахой. - Женщина ни при чем. Я-то у вас здесь.  Я  вам
нужен, не она. Сами поутру и разберемся. Ну, мужики?
   - Так бы так, - сморщился  Гордей,  -  и  нам  тащиться  не  в  цвет.  Но
надежней. Да ты не дрейфь так, отец, мы ж тоже  при  понятии:  никто  ее  не
обидит. Ну, если ты, конечно, чего не выкинешь.
   - Мужики! - Астахов поперхнулся. - Вы поймите - нельзя ее  пугать.  Порок
сердца у нее. Она... Нельзя этого.
   Сзади раздался хлюпающий звук,  на  который  все  быстро  обернулись,  но
увидели лишь захлопнувшуюся дверь соседа.
   - Нельзя, - умоляюще повторил Астахов. - Даже если не скажете, но  ночью,
чужие. Да если что с женой, разве я вам потом чего отдам?.. Я ж зубами рвать
буду!
   - Гордей, может, ему зубки-то сразу  и  проредить,  чтоб  после  чего  не
вышло? - лениво пошутил все тот же здоровяк,  и  Астахов  не  шутя  принялся
примериваться допрыгнуть до него.
   - Не пугай человека, - охолодил подчиненного Гордей. - А за женой сгонять
все-таки придется. Через часик. Как раз  ближе  к  утру  возьмем.  К  восьми
доставим. Ну а дальше -  по  результату.  Вот  так  и  порешим!  Или,  -  он
присмотрелся к хозяину, - есть другой вариант? А, отец?..
   Астахов тяжело покачал головой.
   - Стало быть, утверждаем этот. На том и  подписались.  А  теперь  дуй  на
кухню, чайку завари. Гости у тебя все-таки.
   С  трудом  передвигаясь  на  сделавшихся  непослушными   ногах,   Астахов
поднялся, прошел мимо входной двери, возле которой на табурете  расположился
один из пришельцев. Едва не ударившись о косяк, повернул на кухню.
   "Ниночка! Ниночка моя! - билось в голове. - Что ж делать-то?.. Ну, Мишка,
соседина падлючий, перебрал ты. Если что, ноги вырву".
   - Николаич! - послышалось ему.
   - Николаич! Это я, Мишка! - горячий шепот доносился  из-за  буфета.  Там,
заколоченная когда-то фанерой, выходила на кухню  вторая  дверь  из  комнаты
соседа. - Ты прости, не хотел я так-то. Не думал. Я ж не по злобе! Просто из
мести. А потом, они мне тоже в глаз закатали. Даже за пузырем не  отпустили.
Может, сделать чего?
   -  Из  дома  выбраться  сможешь?  -  стараясь  шептать   одними   губами,
поинтересовался Астахов.
   - Так и... делов-то. Сколь раз через балкон. Как ключи, значит,  по  газу
посею, так и...
   - Тогда слушай. Я сейчас в туалете за бачком телефон  запишу  и  фамилию.
Сходишь после меня. Ну и...
   - Да понял, сделаю. Николаич, ты не думай! Я все  как  скажешь!  Я  и  на
обмен, если чего. Не по злобе же получилось. Так - мстительство.
   - Не слышны в саду даже  шорохи!..  -  нещадно  фальшивя,  забасил  вдруг
Астахов.
   - Ты что это завыл? Соседей, что ли,  собрать  решил?  -  поинтересовался
входящий на кухню Гордей. - Иль крыша пошла?
   - Пойдет с вами. Давай кого-нибудь из  своих  подручных  в  помощь.  Стол
накрыть поможет. А я пока в сортир.
   - Обдристался дедок, - загоготал здоровяк. - Теперь все сдаст.
 
   Подлесный, рассекая фарами проселочную дорогу, мчался в темноте,  нещадно
гробя  об  ухабы  недавно  купленный  "жигуль".   На   панели   потряхивался
прикрепленный   мобильный   телефон,   на   соседнем   сиденье   подпрыгивал
приготовленный пистолет "Макаров". Времени было в обрез.
   Из суматошного ночного звонка соседа он сумел понять две вещи: во-первых,
Астахов захвачен на  квартире  неизвестной  бригадой,  скорей  всего  из-под
"Балчуга", которая пытается вытряхнуть из него какие-то добытые документы. И
во-вторых, что часть этой группы вот-вот выедет за семьдесят  километров  от
Москвы  за  женой  Астахова,  которую  собирались  использовать  в  качестве
заложницы. Сам Астахов о семье особо не распространялся, но из  разговора  с
Дерясиным Подлесный помнил, что жена  Астахова,  над  которой  он  трясется,
страдает  врожденным  пороком  сердца.  А   потому,   представив   возможные
последствия, отзвонился в службу  безопасности  банка,  направив  группу  на
выручку Астахову. Сам же, не имея времени захватить подкрепление, рванул  на
Веденеево по хорошо известной ему короткой, но, увы, вдребезги  раздолбанной
дороге. Варианты были просты: постараться приехать первым  и  вывезти  семью
Астахова до подъезда бандитов. Ну а если не удастся  успеть...  -  Подлесный
скосился на "Макаров". Кажется, сосед сказал, что поедут трое.  Трое  против
одного. Но он о них знает, а они про него нет.  Нормальная  математика.  Как
всегда, в  преддверии  опасности  Подлесный  почувствовал  нарастающее  злое
веселье.
   Он уже подлетал к окраине деревни, когда затрезвонил мобильник.
   - Вячеслав Иванович? Группа захвата на проводе. Мы в  квартире  Астахова.
Все без конфликта.
   - Лежат?
   - Как миленькие.
   - Что Астахов?
   - В порядке вроде. О жене беспокоился.
   - Там из их числа группа одна за ней выехала...
   - Уже порешали. Объяснили главному ихнему, Гордей - кличка, что  к  чему.
Оказался понятливым. При нас отзвонил, дал отбой. Чего дальше?
   - Шпану заберите. А Гордея этого придержите до меня. Через час буду.
   Пока шел разговор, Подлесный успел  развернуть  машину,  на  этот  раз  с
удовольствием направив ее в сторону ухоженной трассы.
 
   Мимо караулящих у двери секьюрити Подлесный быстро прошел в комнату,  где
в кресле откинулся Астахов.
   - Чего так долго? - поднялся тот навстречу.
   - Да так. По делам заскочил. Встреча одна... сорвалась. Как сам?
   - Уже лучше, - рядом стоял опорожненный наполовину флакончик валидола.
   - А где?.. - еще не договорив, Подлесный обнаружил нахохлившегося в  углу
крепкого мужчину. Всмотрелся.
   - Гордей, говоришь? - громко уточнил он. При звуке его голоса  мужчина  в
свою очередь быстро вскинул голову.
   - Вячеслав Иванович? - Он сделал было невольное движение приподняться.  -
Не ожидал.
   - Да и я. Слышал, что уволился. Что "крышуешь" на каком-то рынке. Но чтоб
рэкетом промышлял...
   - За что платят, тем и занимаемся. Вы-то тоже, как понимаю, больше не при
погонах.
   - Да. Я сейчас в "Светоче". А как ты под "Балчугом" оказался?
   - Под "Балчугом"? Почему это? - удивился Гордей. - Я вот тут... - в  свою
очередь, покопавшись, он выложил визитку. - В курсе, кто за этим?
   - Да, слышал. Серьезные братки. Ну, блин, дожилась страна!
   - Чегой-то вы? - заинтересовался Гордей.
   - Да так, лейтенант. Песню припомнил хорошую - "Служили  два  товарища  в
одном и том полке"... Ну и что у вашей братвы за интерес к институту?
   - Да нет особенно интереса. Просто  кафешку  арендуем  отмывочную.  Ну  и
мужичок один,  дело  это  организовавший,  попросил  налоговичка  укоротить.
Отобрать у него какие-то векселя изъятые.
   - Важные документы? - Подлесный повернулся к Астахову.
   - Не то слово.
   - И где они?
   - Да вот, - и Астахов преспокойно вытащил из  запасного  кармана  пиджака
несколько свернутых бумаг.
   Глаза Гордея расширились.
   - Ну, блин, всякое было. Но чтоб так лопухнуться. - Он сокрушенно помотал
головой. - Хорошо хоть моих убрали. А вы, отец, железный  человек...  Только
какие дела у "Светоча" с налоговой?
   - А такие, что инспектор этот на банк работает. Мы эту проверку и навели.
   - Стало быть,  в  чужие  разборки  влезли,  -  расстроенно  констатировал
Гордей. -