пробиваться  к
правительственной кормушке, накапливать своих людишек во власти и через  них
выбивать дешевые бюджетные деньги. Иначе не быть банку.  Но  никто,  похоже,
кроме его самого, да еще Покровского, опасности этой  не  видит.  Или  -  не
хотят видеть?
   Пристально всматривался он в озабоченных  какой-то  общей  для  всех,  но
заведомо чуждой ему мыслью людей. С сомнением  скосился  на  уткнувшегося  в
стол первого зама и вечного своего оппонента, все еще вихрастого, как пацан,
каким он был восемь лет назад, но -  раздобревшего,  пропитанного  ощущением
собственной  значимости,  поднаторевшего  в  подковерной  борьбе  Александра
Керзона. Похоже, придется всех менять: глухая конфронтация правления начатым
преобразованиям становится  препятствием  главному  делу  жизни  -  созданию
могучей банковской  империи.  На  смену  зажиревшим,  а  оттого  сделавшимся
пугливыми  "основоположникам"  к  рулю  пора  подпускать   новых   людей   -
незакомплексованных, "продвинутых". Собственно, вот они и сидят вдоль  стен,
за  спинами  членов  правления,  -  новые  вице-президенты,   министры   без
портфелей, к портфелям этим рвущиеся. Теперь предстоял  тяжелый,  неприятный
разговор  с   сидящим   здесь   же   за   отдельным   столом   председателем
наблюдательного совета Иваном Васильевичем Рублевым, - и  уже  на  следующем
совете можно будет очистить корабль от облепивших его ракушек.
   - Итак, - продолжил Второв, - можно сказать, что от  аукциона  нас  вновь
попросту отодвинули. Без нас все заранее поделили, прихватизаторы.
   Он заметил, как  облегченно  закивал  начальник  юридического  управления
Солодов.
   - Но это не значит, что мы сами должны подставляться!  А  мы  как  раз  и
подставляемся   -   некомпетентностью    своей,    головотяпством!    Низким
профессионализмом! - Второв  сам  почувствовал,  как  начало  выплескиваться
накопившееся раздражение, но сдерживать его не захотел и не стал.
   - Я к вам обращаюсь, господин  Солодов.  Как  получилось,  что  документы
завернули?
   Солодов, вздрогнув, поднялся:
   - Я докладывал, все  было  подготовлено  в  соответствии  с  объявленными
условиями  аукциона,  но  организаторов  как  бы  не  устроила  формулировка
платежки. И документы завернули на доработку  за  пять  минут  до  окончания
срока. Переделать ничего уже было нельзя. Считаю, если бы не  платежка,  они
придрались бы к чему-то другому, но заявку не приняли.
   - Считать - это мы здесь будем.  А  задача  квалифицированного  юриста  -
обеспечить, чтоб придраться было как раз не к чему. Это не  обеспечено,  что
повлекло для банка крупные убытки, а  главное  -  стратегические  потери.  -
Второв с удовлетворением увидел, как покрывается потом дородный Солодов. - А
как  считает  заместитель  начальника  юруправления:  можно  было   грамотно
составить платежное поручение?
   Теперь  запунцовел  специально  по  указанию  Второва   приглашенный   на
правление недавно перешедший в  банк  Игорь  Кичуй.  Второв  заприметил  его
сразу, на первом же собеседовании, -  в  отличие  от  бывшего  прокурорского
следователя Солодова Кичуй взрос на рыночном праве, к тому же  владел  двумя
языками.
   - В общем-то, конечно, - пробормотал под  многими  испытующими  взглядами
Кичуй, - уточнить реквизиты было нужно и можно, но...
   - Вот только без этих лжетоварищеских  "но".  Если  мы  начнем  покрывать
головотяпство друг друга, то попросту развалим банк. - И Второв усадил  его,
тем самым разом отгородив от большинства людей за  этим  столом  и  этим  же
приготовив надежного исполнителя собственной воли.  -  Предлагаю  рокировку:
Солодова за допущенную  халатность  от  должности  освободить,  использовав,
учитывая прошлые заслуги, с понижением.  Исполняющим  обязанности  назначить
Кичуя.  Возражений,  надеюсь,  нет?  Занесите  в  протокол.  -  И   он,   не
оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону сидящей за его спиной  стенографистки.
- Кадрам к вечеру приказ мне на подпись.
   - Будет сделано, - живо откликнулся улыбчивый начальник кадров Каплун.
   - Да, сколь Русь-матушка теряет от нерадивых и  некомпетентных  людей,  -
при общем молчании скорбно констатировал Зиганшин, бывший посол в  одной  из
европейских стран, где банк открыл первый свой заграничный филиал. Уволенный
вскоре вслед за  тем  посол  был  незамедлительно  востребован  в  должности
вице-президента "Светоча".
   При слове "некомпетентных" у  многих  промелькнула  ухмылка  -  выпускник
Высшей партийной  школы,  Зиганшин  считал  нужным  высказаться  по  всякому
обсуждаемому вопросу.
   - Дилетантов у  нас  и  впрямь  как  грязи,  -  не  замедлил  с  реакцией
приглашенный по этому же вопросу начальник управления  банковским  холдингом
Жукович, крупный человек с сальными волосами,  висящими  вдоль  морщинистого
желчного лица.
   На  свою  беду,  несдержанный  Жукович   угодил   в   "посольскую"   зону
ответственности и от получаемых ценных указаний бурно, по  его  собственному
выражению, "прихуевал". Надо думать, и деликатному Зиганшину оказался  не  в
радость такой подчиненный. Во всяком случае, при первом звуке, произнесенном
Жуковичем, он придал лицу страдальческое выражение. Жукович углядел это и  с
плотоядной ухмылкой продолжил:
   - Я к тому, что крайних найти - дело нехитрое. А что касается итогов - мы
со своей стороны тоже сопровождали и конкурсы, и аукцион этот  последний.  И
можно, не скрываясь, говорить - результаты фабриковались заранее, причем  на
таком уровне, что нам туда оказалось заказано. Так что  юристы  тут  ни  при
чем.
   - Еще один борец  за  правду.  -  Покоробленный  намеком  на  собственную
несостоятельность, Второв кивком усадил неуютного правдолюбца на место. -  И
тоже, как мне теперь докладывают, проблемы по работе. То-то я давно замечаю:
как  человек  начинает  на  обстоятельства  кивать,  считай,  что   работник
кончился.
   Не дожидаясь указания, Каплун быстренько черканул в блокноте.
   - А что мы все по исполнителям? Или руководителю проекта сказать по этому
поводу нечего? - тихо поинтересовалась Файзулина.
   - Нечего, - властно отрубил Второв. - Здесь политический заказ. Оттирают,
оттирают, сволочи. Три аукциона  подряд  -  нефть,  связь  -  все  поделили.
Онлиевский, паскуда, и вовсе в беспредел ушел. Вот  уж  подлинно  -  "черный
аист".
   Если кто-то хотел испортить Второву настроение, и без того  переменчивое,
достаточно было произнести фамилию "Онлиевский" или кодовое слово "аист",  и
результат был предопределен.
   За пять лет до того, когда  имя  самого  Второва  уже  вовсю  гремело  по
стране, завотделом одного из московских райкомов комсомола  Марк  Онлиевский
создал Агентство интеллектуальной и социальной терапии (сокращенно -  АИСТ),
которое,  согласно  рекламным  объявлениям,  призвано  было  снизить  потери
малоимущего населения от провозглашенных незадолго до того "шоковых реформ".
Первым актом милосердия со стороны  новоявленного  агентства  стала  продажа
собственных облигаций "для последующего инвестирования привлеченных  средств
в российскую экономику". И надо отдать должное  Онлиевскому  -  привлеченные
средства он инвестировал снайперски точно, в самую что ни на  есть  ключевую
область российской экономики - в ее чиновников.
   С этого  момента  нарождающаяся  империя  рванула  вперед:  взаимозачеты,
таможенные льготы, залоговые аукционы,  инвестиционные  конкурсы,  -  всякое
начинание неистощимого на идеи Онлиевского подхватывалось и  реализовывалось
на государственном уровне, множа и множа доходы АИСТа.
   Последний приватизационный акт - аукционные распродажи нефтяных компаний,
казалось бы, давали равные шансы и остальным. Но на первом же  аукционе,  на
котором "Светоч"  предложил  государству  сумму  втрое  большую,  чем  АИСТ,
поданная им заявка была признана недействительной.
   - Устроили из страны  масонский  межсобойчик!  -  Второв  хотел,  заметив
изменившееся лицо Керзона, поправиться, но  припомнил  неудавшийся  визит  в
Центробанк. - Неблагодарность  цветет  и  пахнет  в  этом  болоте.  Гуревич,
поросенок, живенько забыл, как валялся у меня в  ногах,  чтоб  двинуться  во
власть, а  теперь,  как  мы  его  до  ЦБ  подняли,  вроде  как  и  неродной.
"Центральный банк в приватизационных процессах не участвует", -  с  чувством
передразнил он и со свежей яростью вызвал в памяти  картину,  как  продержал
его полчаса в предбаннике зампред ЦБ.
   - Помнишь,  Забелин,  кто  мне  его  в  свое  время  сосватал?  "Надежный
человечек вверху будет" - не ты говорил?
   - А я и не отказываюсь. Он, кстати,  свое  честно  и  отрабатывает.  Если
отказал сегодня, стоит просто разобраться - почему. Говорил я  с  ним  -  не
может помочь. Игры-то и впрямь на правительственном уровне играются. А  туда
мы, увы, не вхожи. Чего уж с плеча-то рубить? Так всех союзников разгоним.
   - Лихо вы по мне,  Алексей  Павлович,  -  подивился  Второв.  -  Выходит,
по-вашему, президент банка эдакий невменяемый рубака. Говори  уж  начистоту.
Или тоже,  как  некоторые,  -  он  демонстративно  скосился  на  Керзона,  -
считаешь, что нечего нам с нечистым рылом да в калашный ряд?
   - Я как раз хотел, с вашего позволения... - Со своего  места  приподнялся
Александр Михайлович Савин, одновременно суетливо тасуя свои бумаги.  -  Как
раз хотел в связи с этим как бы несколько слов.
   - А слова я вам как раз и не давал, - осадил его Второв, и Савин, неловко
постояв, медленно осел на кончик кресла.
   "Вот оно, - понял Второв. - Опоздал. Предупреждал,  предупреждал  Каплун,
что что-то готовится, не послушал. - Он, не оборачиваясь, ощутил напрягшуюся
позу Рублева. - Или прервать правление?"
   -  Просто  обидно,  Владимир  Викторович.   -   Разгорячившийся   Забелин
проигнорировал гипнотизирующие глаза Звонаревой. - Ведь третий по счету  раз
пытаемся влезть в приватизацию эту и всякий  раз  получаем  по  носу.  Пора,
может, сесть вместе и подумать, где пресловутая собака зарыта.
   -  Понятно.  Разбора  полетов  захотели?  При  первых  неудачах   причины
выколупливаете! Так я тебе расскажу, в чем  причина.  В  том,  что  за  дело
радеть перестали. Вотчины развели. Холуев за банковский счет содержите.  Еще
хочешь? В кредитовании твоем безграмотном в том числе.  Много  всякой  швали
среди заемщиков развелось. Чечены какие-то сомнительные. Один Курдыгов  чего
стоит! Да ему за одну только фамилию по определению отказать следовало бы, а
за ним, знаю, аж пять миллионов долга. С чего бы?
   - Может, напомнить, с чьей подачи он вообще появился?!
   Но Второв, позабыв уже о Забелине, решительно оглядел остальных:
   - И много у нас еще  таких  гробокопателей,  кому  не  нравится  политика
президента?
   - Да не передергивайте  вы,  Владимир  Викторович.  -  Эльвира  Харисовна
Файзулина, не скрываясь, дернула вниз соседа, Савина, вновь  начавшего  было
невнятные  телодвижения.  -  Нам  просто  перестала  быть  понятной   логика
последних решений.
   - И что именно непонятно, недогадливая вы моя?
   -  Непонятно  все-таки,  чего  отмалчивается   руководитель   всех   этих
незадачливых проектов? Вот уж полгода на  бесконечных  семинарах  мы  рисуем
клеточки и синусоиды, нас, как школяров, учат  отличать  блок  "абстрим"  от
блока "ритэйл", фразочки какие-то заумные расшифровываем. И в результате  мы
про... - она демонстративно прервалась, щадя  непривычного  к  их  сленгу  и
оттого сконфузившегося председателя совета,  -  профукали.  Профукали,  Иван
Васильевич, все, что можно. Так вот, хочется понять - то  ли  не  те  клетки
рисовали, то ли не под тем руководством? А  то  так  ведь  все  юруправление
разогнать можно. А заодно и бухгалтерию, - на всякий случай  подстраховалась
умная женщина.
   - Тех ли разгоняем?! - заострил вопрос  руководитель  Питерского  филиала
Бажаев. Похоже, был Бажаев, по обыкновению, нетрезв, и заостряемый им вопрос
это и проявил предельно.
   Но  проявил  он  и  другое:   смутившиеся   члены   правления   принялись
переглядываться.
   Вопрос прозвучал с откровенным намеком, о котором, сказать по  правде,  и
не помышляли.
   - Выслушайте, Владимир Викторович, - поспешно, стараясь упредить  реакцию
набычившегося  президента,  поднялся,  отдуваясь,  третий  и  главнейший  из
правленческих палычей - первый вице-президент Александр Павлович  Керзон.  -
Здесь нет врагов. Все мы ваши соратники. Но, как и вы, болеем  за  дело.  За
эти годы мы создали мощный универсальный банк.
   - Ах, то есть вы создали?
   - Под вашим руководством. Стоит ли сейчас метаться, менять курс, клянчить
кусок пирога, к которому нас не хотят допускать?
   - Все, чего мы хотим, - давайте вместе подумаем.  -  Большим  недостатком
Забелина было то, что, ввязавшись в драку, он  не  умел  выйти  из  нее  без
потерь. - Ну, положим, прорвемся, получим мы кусок нефтянки. И  что  с  этим
делать? Онлиевский - там все ясно. Хапает, чтоб деньжат откачать.  А  там  -
гори эти скважины огнем! Но мы-то собираемся играть как бы  честно.  Значит,
надо вкладываться. А, чай,  не  свечной  заводик.  Выдержит  ли  банк  такие
перегрузки? Как бы плавучесть  не  потерять.  Мне,  например,  кажется,  что
стоило бы сосредоточиться на  скупке  оборонных,  технологичных  институтов.
Там, доложу вам, такие наработки, такие россыпи неокученные! И уж, во всяком
случае, много дешевле обойдется.
   - Я, кстати, хотела обсудить предлагаемый господином  Покровским  вариант
реконструкции  банка,  -  припомнила  Файзулина.  -  Если  мы  внедрим   эту
х...хренотень, - поклон в сторону зарумянившегося Рублева, -  то  уподобимся
министерствам, - опять одно-два прибыльных подразделения будут кормить  кучу
нахлебников.
   Вдоль  стен  сквозанул  осторожный  ропот   приглашенных   на   правление
вице-президентов: что-что, а намеки в банке ловились с полуслова.
   - И еще, Владимир Викторович, - Савин выкарабкался-таки из-за стола. -  Я
опять  насчет  западных  заимствований.  Ведь  вся  страна  занимает   -   и
правительство, и губернаторы, и компании. А деньги-то в производство как  бы
не идут.  Стало  быть,  давление  в  котле  возрастает.  И  -  взорвется  он
непременно. А значит, и рубль как  бы  рухнет.  Чем  же  те,  кто  занимают,
отдавать станут? Это ж дефолт какой-то полный будет.
   - Ну, похоже, все это камешки в мой огород, - прикинул  молчавший  дотоле
элегантный мужчина с аккуратно подстриженной  на  манер  английского  газона
бородкой, излучающий запах дорогого парфюма, - второй первый  вице-президент
профессор Покровский. Он с не сходящей  с  лица  снисходительностью  оглядел
сидящих,  вздохнул  сокрушенно:  -  Да,   тяжело   внедрять   при   таком-то
сопротивлении. Но иначе нельзя. Новое время требует новых технологий.
   - И новых людей, - с надеждой прошелестело от стены.
   Покровский набрал было воздуха для долгого выступления, но его  прервали.
Все это время Второв, к  которому  апеллировали,  на  которого  посматривали
говорившие, молчал, обхватив подбородок руками. Теперь он сбросил руки, и из
прокушенной губы текла кровь.
   - Наивный! Не в твой. В мой огород те камушки. Ишь как выстроились. Давно
готовились. Президент вам не по душе. Скинуть решили коллективно! За то, что
требую много, спать спокойно не даю.
   - Ну зачем так, Влад... -  попытался  было  урезонить  Керзон  и  тут  же
пожалел.
   - Заткнись, накипь! Знаю, кто у них за главного дирижера.  На  мое  место
метишь, тихарь хренов? Забурели, дети мои? От железной руки устали? Ну да  и
я от вас устал. Вот при Иван Васильиче: на следующем же  совете  -  или  мне
развяжут руки и всех вас помету, или - сам по собственному!
   - Владимир Викторович,  да  кто  ж  тебя  так  настропалил-то?  -  нервно
попыталась обратить услышанное в шутку Файзулина. И состояние ее  передалось
остальным - испуга Файзулиной прежде никто не видел.
   За столом разом возбужденно заговорили.  Не  слушая  друг  друга,  каждый
обращался к президенту. Не было  уже  единой  отстаиваемой  позиции,  единых
требований - были люди, не ожидавшие зайти так далеко  и  теперь  пытающиеся
"отыграть назад". Все еще стоял с дрожащими губами Савин  -  он  видел  себя
виновником происшедшего.
   Сорвался со своего наблюдательного пункта Рублев. Он подошел к Второву  и
принялся настойчиво шептать в ухо.
   И лишь сам Второв теперь неподвижно, скрестив руки, смотрел на  мечущихся
перед ним людей  с  видом  человека,  которому  неожиданно  помогли  принять
трудное решение.
   - Ну, довольно мельтешить, - произнес он,  и  конференц-зал  выжидательно
затих.  Члены  правления  расселись  по  своим  местам,  как   вышедшие   из
повиновения хищники, вернувшиеся на тумбы в ожидании наказания.
   Второв обвел всех сожалеющим взглядом:
   - Правление объявляю закрытым. Безвременно.
   И, подхватив под руку огорченного Рублева, вышел через заднюю дверь.
 
   Правление затянулось. И теперь, опаздывая в аэропорт, Забелин  агрессивно
пробивался  через  нескончаемые  московские  "пробки".  Навороченный  "БМВ",
требовательно сигналя, разгонял вспархивающие при его приближении "волги"  и
"девятки", подобно тому как сами они - лет за десять до  того  неприступные,
крутые властители российских дорог - третировали затюканные "запорожцы".
   "Навороченный", "крутой"! Забелин поймал себя на въевшемся сленге. Он  со
стыдом  вспомнил,  как  на  последнем  фуршете  в   Президент-отеле,   желая
подольститься  к  собеседнику  -  нефтяному  "генералу",  компанию  которого
пытался перетащить на обслуживание в банк,  то  и  дело  вслед  ему  козырял
выражениями типа "Лужок выволок Евтуха  на  стрелку",  -  подобно  тому  как
высшее  общество  конца  восемнадцатого  века  переходило  на   французский,
признаком принадлежности к истеблишменту конца двадцатого становилось умение
"ботать по фене".
   Но когда, в какой момент он, Алешка Забелин, кандидат наук, небесталанный
вроде ученый, смеясь  над  анекдотами  о  новых  русских,  сам  обратился  в
нувориша и проникся кичливым непониманием всякого, не вхожего в те круги,  в
которых вращался в  последние  годы?  Недавно  при  знакомстве  с  одним  из
умнейших, честнейших людей страны он, не контролируя  себя,  отвлекся  и  по
привычке начал прикидывать, "сколько тот  стоит".  Новый  знакомый,  человек
тонко чувствующий, прервался, с сожалением посмотрел на Забелина и  поспешно
откланялся.
   Как-то само собой в порядке естественного отбора исчезли из круга  зрения
бывшие друзья. То есть в просьбах он старался по-прежнему не отказывать,  но
себе-то можно сознаться: помогал больше, чтобы снять тяжесть с  себя,  ну  и
желательно, чтобы это не требовало чрезмерных  усилий.  Впрочем,  неловкость
испытывал не только он. Старые знакомые при редких теперь встречах держались
по-разному: у одних, помимо их  воли,  то  и  дело  проступало  заискивающее
выражение  просителя,  ищущего  подходящий  момент.  Другие  же,   напротив,
держались до неестественности шумно и запанибрата. Но и в тех и  других  без
труда читалось общее: для них Забелин перестал быть старым другом или добрым
знакомым. Он превратился в их шанс на лучшую жизнь.
   От новых же своих сотоварищей он отличался разве что тем,  что  лучше  их
умел не выказывать распирающее изнутри ощущение собственной  значимости.  Из
круга вышел круг.
   В  редкие,  свободные  от  бесконечной  работы   минуты   Забелин   начал
задумываться, откуда  в  окружающих  его  людях,  жирующих  среди  повальной
нищеты, появилось и укрепилось в последние годы ощущение незыблемой крепости
своего положения. Как же не  боятся  они  того  самого  неотвратимого  гнева
обнищавшего народа, которым пугали не одно поколение богачей?
   А потом как-то попалась ему фраза, которую Геббельс якобы когда-то сказал
Гитлеру: "Скажите, мой фюрер, что они должны думать.  И  через  полгода  они
будут так думать".
   Сомневающиеся, рефлексирующие индивиды не нужны ни одной власти.  Свобода
слова, безусловно, великое достижение. Каждый должен иметь право