самый туман, который помог президенту Амину так сладко  уснуть  в
эту  ночь.  Прошло  несколько  часов  -  а он  все  еще  ничего  не  знал  о
происшедшем.
19
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДОРЫ БЛОХ
     Джеймс Хоррокс,  английский  дипломат в Уганде, услышал взрывы и увидел
черные клубы дыма, распространившиеся над Энтеббе.
     Он  следил  за  драмой  рейса  "139"  с  самого начала. Он заботился  о
75-летней Доре Блох, обладательнице английского  паспорта, который обеспечил
ей защиту  английских властей. Дора  Блох была заложницей, как и ее сын Илан
Хартув,  экономист, в течение всей этой недели переводивший  речи Иди Амина.
Амин так и называл его "мой переводчик".
     В   пятницу   госпожа   Блох  была  отправлена  в  больницу  с  пищевым
отравлением. Илану сказали, что
     она поправилась,  и он ожидал ее возвращения. Оба они летели в Нью-Йорк
на  свадьбу  другого  сына Доры,  Даниеля -  председателя союза  журналистов
Израиля.
     В ночь на  воскресенье Джеймс Хоррокс наблюдал происходящее  с недобрым
предчувствием.  В  предыдущие 4 года Большой  Папа изгнал из  страны 45  000
азиатов  -  английских  подданных;  по  его  требованию европейская  община,
насчитывавшая  3500  человек,  сократилась  до   500.  Это  были  англичане,
практически ставшие  теперь заложниками. Комиссия, в которой служил Хоррокс,
охраняла  интересы примерно  130000 африканских беженцев из соседних  стран,
пострадавших  от  гражданских  войн,  и  нескольких сот  кенийцев,  все  еще
работающих в Уганде.
     Его свидетельство в числе прочих помогло воссоздать по кусочкам картину
операции "Молния", которую израильская служба безопасности держала в строгом
секрете.
     Взрыв  русских "МИГов" произвела специальная группа подрывников. Другая
группа  заняла  главный  радарный  центр  и  вынесла оттуда  наиболее ценное
русское оборудование, после чего взорвала станцию, чтобы  скрыть следы того,
что оборудование было украдено. Семь из десяти террористов были убиты;
     израильтяне сообщили, что  они сделали  их фотографии и сняли отпечатки
пальцев. Трое других, вопреки утверждениям  израильтян,  видимо, были  взяты
живыми.
     Передвижной  насос для  заправки  самолетов  стоимостью в один  миллион
долларов,  который  израильтяне  привезли с собой, был  оставлен в  Энтеббе,
чтобы освободить место для советского оборудования и  оружия, захваченного в
казармах палестинских пилотов, обучавшихся на русских "МИГах".
     От  плана  заправки  самолетов  из  цистерн   Большого  Папы   пришлось
отказаться. Операция проходила быстрее, чем намечалось. Первый "Геркулес"  с
освобожденными заложниками на борту вылетел из Энтеббе через 53 минуты после
приземления  -  на  2  минуты раньше,  чем это  предусматривалось.  Учитывая
стрельбу,  вспыхнувшие в разных местах мелкие пожары  и взрывающиеся "МИГи",
гнать  "Гиппо" через  весь  аэродром к  цистернам  с горючим  представлялось
слишком  опасным. Поэтому  Шомрон выбрал  оптимальный  вариант из нескольких
возможных. "Геркулес", в котором горючего оставалось на 90 минут полета, мог
лететь прямо в Найроби, до которого лету было 50 минут.
     Все израильское снаряжение,  все  следы  рейда (кроме  пустых патронов,
большого  насоса и общего разрушения)  были  подобраны и подчищены последней
группой. Старший пилот их корабля так и просидел все 90 минут в центре огня,
зная, что любой шальной снаряд может вывести из строя его самолет, лишив эту
группу шанса на возвращение.
     -  Я чувствовал  себя одиноким и беззащитным, и каждая  минута казалась
мне вечностью, - сказал он  потом. -  Мне казалось чудом,  что все остальные
улетели беспрепятственно. План был  разработан во всех  подробностях. Умом я
понимал, что все  идет точно по  плану, минута в минуту. Но внутренний голос
твердил: не бывает, чтобы все было хорошо - а ты остался последним.
     Спустя  несколько  дней в родном кибуце, среди тихих  полей,  он  ночью
услышал удар грома, вскочил с  постели в полной уверенности, что находится в
Энтеббе и в его самолет попал снаряд.
     В действительности  ни один из "Геркулесов" не  пострадал. Но  владелец
"Мерседеса",  вернувшегося  к  нему  после  16-часовой  воздушной  эскапады,
пожаловался:
     - Мне нравилось, что он был белый. А вы его перекрасили. Зачем?
     Вместо ответа ВВС предпочли уплатить ему за повторную перекраску.
     После  полуночи все, кто  сидел  в  кабинете  министра  обороны Переса,
перешли  в  штаб-квартиру начальника  генерального  штаба.  После  короткого
донесения,  что  "Геркулес"  с  освобожденными  заложниками  направляется  в
Найроби,  от  "Боинга-707", где  находился главнокомандующий ВВС, больше  не
поступало никаких сообщений.
     Со  своего  летающего  командного  поста  над   Энтеббе  "Кутти"  Адам,
начальник отдела общих операций, и Бенни  Пелед даже не пытались вмешаться в
действия  Дана  Шомрона,  а  тот свел  всю передачу  информации к  минимуму.
Приглушенные  звуки стрельбы,  которые  были слышны с 23.03 до 0.30 мин.  по
израильскому времени  в воскресенье, 4  июля, конечно, беспокоили сидящих  в
"Боинге", но не слишком, поскольку наземные отряды молчали.
     - Сегодня двухсотлетие Америки, - сказал Адам, когда "Боинг" повернул к
Найроби. - А Израилю еще нет и тридцати.
     В  1.20  мин.  министр  транспорта  Гад  Яакоби  позвонил  по  телефону
председателю полуофициального комитета родственников профессору Гроссу.
     -  Он  не  мог  поверить,  когда я сказал  ему, что  его брат с семьей,
вероятно, свободен и  другие заложники тоже освобождены, - вспоминал Яакоби.
- Всего за несколько часов до этого он просил еще об одной встрече со мной в
это воскресенье,  чтобы  обсудить ухудшившуюся  ситуацию. Он  опасался,  что
утром  начнутся  казни. Но  через  десять минут после  разговора со  мной он
пришел в себя и начал обзванивать семьи заложников. Мы знали, что двое  были
убиты и 2-3 человека ранены. Но мы еще не знали имен.
     Все семьи были  приглашены на  стадион,  где мы собирались сообщить им,
куда прилетит самолет с заложниками. Это было самое  трудное. Ведь среди них
были семьи, которые сейчас радовались вместе  с другими и которым предстояло
пройти  через  жесточайшие  муки  и   скорбь,  когда  они  не  найдут  среди
вернувшихся своих близких.
     В больницу, куда была  помещена  Дора  Блох, пришел  другой  английский
дипломат, Питер  Чендди,  чтобы  удостовериться,  что  она  в  безопасности.
Госпожа Блох спокойно спала. Сестра сказала, что она чувствует себя хорошо и
скоро присоединится к остальным. Чендли ничего не сообщил персоналу больницы
о  ночном  рейде; они,  по-видимому,  ничего о нем не знали. Он  на цыпочках
вышел из палаты. Больше никто из белых никогда не видел Дору Блох.
20
ЗАПРАВКА В НАЙРОБИ!
     Голду Меир разбудил настойчивый телефонный звонок.
     - Кен (Да - ивр.).
     -  Госпожа  Меир,  я  думаю. Вам приятно будет  узнать,  что  заложники
находятся на пути домой, -  сказал премьер-министр Рабин.  - Извините, что я
прервал Ваш сон, но...
     - Но Вы хотели, чтобы я знала. Спасибо. И примите мои поздравления.
     Голда Меир положила трубку  и взглянула  на  часы.  Было 2.30 ночи.  За
окнами  ее  дома в Рамат-Авиве  легкий бриз  шевелил тяжелые  красные  цветы
делониксов. Африканских делониксов.
     Позднее  она  написала  полное  достоинства   и  негодования  письмо  в
"Джерузалем  пост", публично  опровергая статью  этой  газеты под названием:
"Израильский супершпион сделал возможным рейд в Энтеббе":
     "В  статье  утверждается,  будто  это  я  вынуждала премьер-министра не
уступать  требованиям  террористов  и  предпринять  эту  операцию и  будто я
сказала, что если он этого не сделает, он вообще не мужчина. Я поражена тем,
что вы печатаете такую безвкусицу. Разумеется, господин Рабин не спрашивал у
меня совета, как ему поступить,  да  он и не  должен был этого делать. Рабин
был  столь  любезен, что разбудил меня среди ночи и рассказал о происшедшем,
как только  наши самолеты повезли заложников домой. За этот звонок я глубоко
ему  благодарна. Что касается  самой операции - я преисполнена  гордостью за
самого Рабина, за его кабинет и, конечно, за ЦАХАЛ".
     [ЦАХАЛ (иврит; сокр. от Цва хагана ле-Исраэль) Армия Обороны Израиля]
     Никакого  супершпиона не  существовало.  Был быстрый сбор информации из
всех источников и умение делать выводы. Так  было и во время самой операции;
об этом можно судить  по записанным на пленку лаконичным донесениям, которые
получали  Пелед   и  Адам  в  своем   летающем  штабе.  Сообщения,  которыми
обменивались десантники, летчики и специальные отряды в  течение критических
90  минут,  были  образцом  краткости.  Однако  в них  отразился  не  только
драматизм ситуации, но и сбор информации, и обмен ею в боевых условиях.
     Это звучало примерно так: ,
     - Двадцать на  борту (речь идет о  заложниках). Двадцать один. Еще одна
группа из десяти.
     - Летим к неграм? (Имеется в виду Найроби и  затруднительность заправки
в Энтеббе).
     От каждого пилота в ответ: "Да", "Да", "Да", "Да".
     -  Не трогайте пучеглазых. (Об угандийских солдатах,  охранявших старое
здание.)
     Заложники просили  не стрелять в африканцев:  "Они только старались нам
помочь".
     Однако ещё одно летучее подразделение "пучеглазых" появилось  отнюдь не
с   целью   "помочь".  Два  взвода  десантников  настигли  их  близ  главной
контрольно-диспетчерской башни и  убили  около  30  человек.  Более  поздний
подсчет  показал, что  по меньшей мере  45 угандийцев  погибли  в  сражении,
которого десантники  стремились избежать. Но никаких  цифр  нельзя назвать с
уверенностью после волны жестоких убийств, захлестнувшей затем Уганду.
     Тело  Ионни  принесли  в  самолет,  предназначенный  для  освобожденных
заложников.  Его товарищи думали, что  он  только  ранен.  Они ворвались  со
своими  носилками в поток взволнованных  людей; некоторые были  перепуганы и
отчаянно стремились  как  можно быстрее оказаться  в большом  "Геркулесе", в
безопасности.
     Молодая  женщина в  трусах и в  лифчике, укутанная  в одеяло,  упала  у
трапа,  потеряв  сознание.  Какой-то  ребенок  громко  звал  маму.  Солдаты,
охранявшие "Геркулес", сказали ему:
     - Перестань звать маму - ты уже взрослый мужчина.
     В общей суматохе никто не понял тревоги сына Доры Блох.
     Возле холла,  в старом здании,  молодой израильтянин, у которого было в
запасе несколько минут, обнаружил двух  угандийцев. Он связал им  запястья и
лодыжки, после чего преподал им короткий урок иврита:
     - Скажите президенту Амину, что здесь был Дани  из кибуца... Вот и все.
Я пришел в Африку и хочу оставить сувенир для  вашего шефа. Понятно? - Самую
главную фразу он сказал на иврите и на английском:
     - Здесь был Дани из кибуца...
     "Геркулес",  приземлившийся  первым,  должен  был  взлететь  последним.
Старший пилот, сидевший в кабине, погасил огни и стал обдумывать ситуацию. С
одной взлетной полосы не было видно другую;
     старая  взлетная  полоса  использовалась  для  двух  эскадрилий русских
"МИГов"  и  других военных  самолетов. Только  взрывы  и  пожары были  видны
отчетливо;  летчики  докладывали,  что  цистерны  с горючим  передвинуты  на
дальний конец аэродрома.
     Через  15  минут,  в разгар наземной  фазы  операции  "Молния",  пилоты
провели краткий обмен мнениями:
     - Стоит ли пробираться сквозь взрывы и пожары, чтобы заправиться тут на
месте?
     Безопасность  самолетов - этому подчинялось все. Решено было произвести
заправку не в такой сумасшедшей обстановке. Командующий ВВС сказал:
     -  Мы знали, что если  хоть  один "Геркулес" не сможет  взлететь, часть
людей останется в  Энтеббе. И солдаты, и мы знали это. Если  вы вспомните об
обычных задержках в отправлении, которые  случаются, когда самолеты летят на
большие  расстояния,  и  о  том,  как  самая маленькая  неисправность  может
задержать самолет на земле, вы  поймете, что  мы чувствовали. Шальная  пуля,
мельчайшая оплошность - и пути назад нет. Даже ничтожная задержка при взлете
в  самом конце операции могла оказаться роковой. Мы все хорошо понимали это,
и у меня сводило желудок от тревоги.
     Один из "Геркулесов", нагруженный до  отказа и  уже  готовый  к взлету,
боролся  с собственными колесами,  необъяснимым  образом  увязшими  в грязи.
Моросивший дождь сделал скользким бетон и  превратил почву в  болото.  Пилот
заколебался, разглядывая белую линию, по которой он ориентировался.
     - Ну-ка, высунься! - приказал он второму пилоту. - Эта линия...
     - Это край, а не середина! - заорал второй пилот. - Лево руля!
     Первый  пилот  широко  открыл  заслонки и  вырвал  "Геркулес" из грязи,
потеряв на  этом несколько ярдов,  нужных для взлета. А  озеро  Виктория уже
неслось
     навстречу.  Пилот  автоматически  приготовился  к  процедуре  взлета  в
чрезвычайных  условиях - "стоянию  на  тормозах": моторы на полную мощность,
нос самолета опущен... Он  полностью открыл заслонку и отпустил тормоза. Нос
поднялся  вверх,  и машина  двинулась вперед.  На  скорости  60 миль  в  час
"Геркулес"  оторвался от  земли,  не  то  как  обычный  самолет,  не то  как
вертолет. Огромные турбины  ревели, унося  свой груз  в  небо.  Общая  длина
пробега,  как было подсчитано  позднее,  составила  183 метра, а  угол атаки
"Геркулеса" равнялся 45°, что почти невероятно.
     Эхо таких опасных  ситуаций, конечно,  не  доходило  до Тель-Авива.  Но
информация, которую там получали из закодированных слов и кратких донесений,
отражала огромное  напряжение. Один из  членов специальной  комиссии позднее
сказал:
     - Короткие сообщения  воссоздавали для нас картину операции.  Но  любой
вражеский слухач  ничего  бы не  понял.  Русские, которые обнюхивают  каждую
передачу  на коротких  частотах,  конечно, узнали об операции. Арабы?  Могли
догадываться.  Но  квалифицированный слушатель  мог  только  заключить,  что
фантастический  дальний рейд заканчивался. Голоса  были очень  спокойны, как
будто речь шла о совершенно обычных делах.
     Ивритский радиоразговор в воздухе  звучал и  вовсе загадочно:  короткий
обмен акронимами и  цифрами.  Для  генерала  Гура  сегодня  они  были  более
понятны,   чем  в  предыдущую  ночь,  когда  он  обливался  потом  во  время
приземлении и  взлетов, которыми пилоты решили убедить  его  в возможности и
безопасности  операции.  Теперь,  прислушиваясь  к   радиожаргону,  Гур  был
счастлив,  что предварительно испытал  все сам, летая  в кромешной мгле  над
израильской пустыней.
     -  Этого  достаточно, чтобы даже у летчика  расшатались нервы, - сказал
один из пилотов, - если, конечно, он незнаком с такими фокусами.
     Бригадный генерал Дан  Шомрон,  первый, кто ступил на землю в  Энтеббе,
был,  как  и  его самолет,  последним,  улетевшим  оттуда.  Последняя группа
вбежала по трапу "Геркулеса" после взрыва контрольно-диспетчерского пункта и
радарной станции. Отряд службы безопасности быстро проверил  поле боя, чтобы
подобрать   оброненные   документы   или   израильское  вооружение.  Мертвых
террористов сфотографировали и сняли с них отпечатки пальцев.
     Дан  Шомрон поднялся на трап "Геркулеса". За холмом,  где раньше стояли
"МИГи", бушевал огонь. Из горящего диспетчерского  пункта все еще доносились
выстрелы. Трап медленно поднялся, гидравлические поршни зашипели; "Геркулес"
вздрогнул, дверь захлопнулась - моторы начали набирать скорость:
     Придется  теперь Шакалу  и  Хададу  зализывать  свои  раны. В  стороне,
неповрежденный, стоял самолет Эр Франс, рейс "139", как символ компромисса и
слабости политики. Той политики, по милости которой, считал Шомрон,  Израилю
пришлось рисковать жизнями людей и собственными небольшими  ресурсами, когда
всего-то была нужна международная полицейская операция.
     - Если мы смогли сделать это в Африке, мы сможем сделать это повсюду, -
сказал он позднее.
     Именно так,  по  его мнению,  следует  действовать на враждебных базах.
Применять вот такие "хирургические операции".  Если  нация покрывает  убийц,
она  должна  знать, что ее  настигнет возмездие  Израиля. Во время  подобных
рейдов нужно выводить  из строя аэродромы и  нефтяные скважины. Они  все  на
учете  в  генштабе,  и методы  операций  тоже  разработаны  - парашютисты  и
десантники, самолеты и вертолеты...
     Но все  это стало  бы ненужным, если бы в  результате операции "Молния"
возникло международное агентство по борьбе с терроризмом.
     ...Генерал  Шомрон сидел и  смотрел на  солдат:  они опять разделись до
пояса, растянулись под вездеходами и заснули как ни в чем не бывало.
21
ИДИ УЗНАЕТ О НОВОСТЯХ ИЗ ТЕЛЬ-АВИВА
     В Каире первыми осознали, что терроризм приносит  больше неприятностей,
чем пользы.  Этой  проблеме там стали  уделять  такое  внимание, что однажды
президента Ануара  Садата  даже  разбудили  среди  ночи,  чтобы  доложить  о
современном   терроризме.  В   течение   нескольких  лет  египетские  лидеры
внимательно  наблюдали  за  развитием  терроризма,  за  возникновением новых
террористических баз на территориях других, более  левых арабских государств
и в Сомали;
     некоторые чувствовали, что у них больше  общего с Израилем, чем с этими
мастерами современных революций.
     -  Ни для кого не секрет, что главный террорист Шакал вернулся в Ливию,
- заявил Адат редактору "Хабар аль-Йом". - Я хочу, чтобы Кадаффи слышал это.
Шакал  ездит  то  в  Южный Йемен, то в Судан,  чтобы сделать наивных лидеров
неопытных наций послушными инструментами в руках одной сверх державы.
     Он не  назвал прямо СССР, но позднее открыто заявил о том,  что русские
поддерживают Ливию.
     В 2.20 по угандийскому времени президент  Амин  был разбужен телефонным
звонком из тель-авивского магазина, где "Борька" - Бар-Лев слушал радио.
     -  Скажите   вашему  президенту,   что  он  должен  принять  требования
похитителей, - сказал Большой Папа.
     - Понимаю, - торжественно отвечал "Борька".
     - Переговоров больше не будет, - сказал президент Уганды.
     - Хорошо. Спасибо за все, что вы сделали, - сказал Бар-Лев.
     - Спасибо? За что? - спросил Большой Пала.
     Бар-Лев  повесил трубку.  Радио Парижа  уже  передало весть о  рейде  в
Энтеббе. Очевидно, Амин все еще ничего не знал. Заложники уже находились вне
пределов  его досягаемости. Террористы, прославившие его на весь  мир,  были
мертвы.
     Через несколько часов, приблизительно в 5 утра, ситуация изменилась. На
этот раз Амин звонил в ТельАвив своему старому другу.
     Прерывающимся голосом он спросил Бар-Лева:
     - Что  вы  со мной сделали? Почему вы стреляли в  моих солдат? В  конце
концов  я  заботился об  израильтянах, я  хорошо с ними  обращался, я дал им
одеяла,  матрасы, я предоставил  им обслуживание.  Я надеялся, что скоро  мы
совершим обмен, - и вот, вы убили моих солдат.
     Бар-Лев рассказывает, что голос Амина выдавал его смятение. Он  все еще
не понимал, что случилось в Энтеббе.
     Амин: Они стреляли в моих людей...
     Бар-Лев: Кто стрелял? Разве у заложников было оружие?
     Амин: Стреляли не заложники. Самолеты прилетели и стреляли.
     Бар-Лев: Самолеты? Я не знал, что там были самолеты. Вы меня разбудили.
Я спал и понятия ни о чем не имею.
     В ходе разговора Амин пришел  в себя. Бар-Лев спросил, не  хочет  ли он
поговорить  с  его  женой  Нехамой,  которую  Амин  хорошо  знал.  Президент
отказался, но передал привет ей и детям.
     Перед тем, как повесить  трубку.  Амин  снова  обрел свой торжественный
стиль:
     - Не как политик, а как профессиональный солдат  я должен сказать,  что
операция была проведена блестяще, и ваши солдаты были великолепны.
     На рассвете  его  осенила  новая идея.  Он  опять  позвонил Бар-Леву  и
потребовал, чтобы Израиль поставил для его армии "некоторые запасные части".
     - Часть пушек и танков в не очень хорошем состоянии, - сказал Амин, и в
этих  словах звучал замаскированный страх