на беду
Ку-рочкина, у патрульного явно не было никаких срочных дел.
   - Ничего! Ничего мне не надо, - забормотал  Дмитрий Олегович,  стараясь
как-нибудь понеза-метнее  спрятать за  спиной  руку с  "дипломатом". - Я иду
себе... в овощной магазин, - добавил он, сам не зная зачем.
   -  В овощной?  -  милиционер  сурово  насупил  брови,  кажется, всерьез
заинтересовавшись  подозрительным  гражданином. -  Но  он-то совсем в другой
стороне!
   - В другой? -  глупо переспросил Курочкин.  -  Вот  незадача.  Выходит,
заблудился я... - Курочкин начал медленно, шажок  за шажком  отодвигаться от
бдительного патрульного. - Тогда пойду в другую сторону...
   Всего пять минут  назад он намеревался  отдаться в руки родной милиции.
Теперь  же  он не чаял вырваться из этих же самых рук. Диалектика. Или,  как
сказала  бы  его  Валентина,  "обалдуй  -  это диагноз!". С грустью  Дмитрий
Олегович  признал справедливость  этой фразы: при нулевом  природном везении
шансов остаться на свободе у Курочкина практически не было.
   - Стой-ка,  дружок! -  патрульный  властно  поманил  Дмитрия  Олеговича
пальцем. - Я с тобой еще не закончил... Что это у  тебя в чемодане? Случаем,
не бомба?
   Курочкин понял:  на чистосердечное признание ему осталось  секунд пять.
Он уже набрал в грудь побольше  воздуха, чтобы на выдохе рассказать  все-все
про убитых в подворотне, мертвого урку и  четверть миллиона долларов, но тут
с грохотом  распахнулась чисто вымытая дверь  милицейского участка, и из нее
на большой скорости вылетел круглый человек. Не  вышел, не выбежал, а именно
вылетел.  Как  птица.  Или  как  камень.  Или  как  птица,  подбитая камнем.
Последнее сравнение было, пожалуй, наиболее уместно.

5

   У подбитой  птицы было лицо кавказской  национальности: кавказский нос,
кавказский ежик седых  волос, кавказские - навыкате - глаза, один из которых
был украшен быстро  набухающим  синяком.  После  неудачного  приземления  на
асфальт Летниковской улицы такие же кровоподтеки должны были
   возникнуть  на  руках и на ногах.  И дай бог,  если все  ограничивается
только синяками...
   - Ох-х, - простонал раненый горный орел и "попробовал встать на ноги.
   Сразу позабыв об угрозе разоблачения  с конфискацией, Курочкин бросился
к подбитой птице и, поставив "дипломат" на асфальт,  первым делом  убедился,
что нет переломов. После этого он помог горному орлу осторожно подняться.
   - Ничего не  понимаю! - громким  шепотом  сказал пожилой  орел  Дмитрию
Олеговичу, вцепившись в его плечо. Кавказец все еще пребывал в

   прострации после полета и падения. - Ничего, генацвале!.. Ох-х!.. Фрукт
привез... Документ - в порядке, накладные  на груз - в порядке... Московский
налог  уплачен, санитарный налог, сказали... и санитарный уплатил... За  что
же он меня так?..
   - А  не нравишься ты мне, вот и все! - раздался  голос сверху. В дверях
милицейского  участка  возник полный и очень румяный офицер лет  тридцати от
роду. - На хрена ты, спрашивается, сюда приехал?
   Гость  с Кавказа, видимо,  не  слишком хорошо знал разговорный  русский
язык  и  потому  не  понял,  что  ответа  от него  сейчас  никто не  ждет. В
особенности, румяный офицер в дверях.
   - Я фрукт привез... - вновь  попытался объяснить подбитый седой орел. -
Четыре машины... через три границы... Документ ведь в поряд...
   -  Повесь  в сортире  свой  до-ку-мэнт!  -  передразнил  румяный  страж
порядка.  - Знаю  я вас, мусульман,  как облупленных.  Насмотрелся!  Днем вы
сладкие-сахарные, а  как  стемнеет, откопаете гранатометы...  Мало нам своей
уголовной швали, так еще за приезжими тут следи в оба глаза...
   -  Какой  гранатомет?  -  печально  проговорил  горный  орел. -  Почему
мусульман, зачем?  Я - Ав-тандил Цховребашвили, из Кутаиси, есть документ...
-  Последнюю  фразу кавказский  гость  произнес,  обращаясь  почему-то не  к
милицейскому офицеру,  а к  Курочкину. Должно быть,  понял,  наконец,  что с
румяным капитаном обсуждать что-либо бесполезно.
   Горских обычаев Дмитрий Олегович не знал, однако справедливо  рассудил:
раз человек ему представился, надлежит сделать то же самое. Согласно законам
гостеприимства. Поддерживать на весу  грузноватого Автандила было  не так-то
легко, но Дмитрий Олегович старался не подавать виду.
   - Я - Дмитрий Курочкин, - вежливо прокряхтел он. - Из Москвы...
   Только  после  этих  слов  бравый  капитан   соизволил  обратить   свое
капитанское внимание на Курочкина.
   - А это еще что за хрен с горы? - лениво  обронил милицейский начальник
куда-то в пространство.
   Видимо,  предполагалось,   что  отвечать  на  это  обязан  сам  Дмитрий
Олегович.
   -  Я... - начал Курочкин и запнулся. За последние десять минут его вера
в родную  милицию не то чтобы поколебалась, однако несколько уменьшилась. Из
двух  только  что  встреченных  стражей  порядка  оба  оказались не  слишком
приветливыми. Объяснять бравому  капитану, что он, кандидат наук Курочкин, -
не хрен и не с горы, желания не возникало. Но и молчать было глупо.
   Возникла  пауза,  которую  решил  заполнить патрульный, примолкший было
после появления на горизонте начальства.
   -  Это  я  его   задержал,  товарищ  капитан,  -   отрапортовал  он.  -
Подозрительный  типчик.  Крутился  тут  и чего-то высматривал. В овощной он,
видите ли, шел. А овощной-то магазин...
   К  счастью  для  Курочкина,  патрульный  выбрал  не  лучшее  время  для
проявления  инициативы.   Капитан   еще  не   исчерпал  всех  своих  запасов
раздражения.
   - Сам-то здесь чего крутишься,  Мымрецов? -  хмуро осведомился он. - Ты
уже  полчаса  как должен  быть  на  Автозаводской,  а  не  бдительность  тут
проявлять не отходя от кассы. Бдительнее всех, что ли?
   - Никак нет, товарищ капитан! -  патрульный Мымрецов  козырнул,  бросив
злобный взгляд на Курочкина с Автандилом. - Я просто подумал...
   - Меньше думай, сержант, - заметил капитан. - В твоем звании это совсем
не обязательно...
   Мымрецов вновь послушно козырнул, забрался в патрульный "Форд" и дал по
газам. Взвизгнули шины. Машина  оказалась единственным существом, на котором
оскорбленный  в  лучших  чувствах  сержант смог  отыграться.  Будь  в машине
патрульная овчарка - она бы вдобавок получила пинка. Человек - царь природы,
и когда получает  от другого царя нахлобучку,  то  вымещает свои  чувства на
подданных, живых или механических. Субординация. Когда у Валентины на работе
неприятности, достается всегда Курочкину.
   - А вы  тут  чего  встали? - накинулся  капитан на Дмитрия  Олеговича и
подбитого орла. - Валите отсюда! Оба! Чтобы духу здесь вашего...
   Курочкин подхватил свободной  рукой  "дипломат"  с  долларами и поволок
гражданина  Цховребашвили подальше  от  милицейского участка.  Он был и  так
несказанно рад, что избежал худшего. Теперь явка с повинной откладывалась на
неопределенный срок. Может быть, навсегда.
   - Совсем плохой капитан,  -  шептал оскорбленный Автандил, пока Дмитрий
Олегович тащил  побитого горца по Летниковской и поворачивал  с ним на Жуков
проезд. - Чего ему надо, скажи, генацвале? Не милиция,  а дворец,  все везде
есть...  Телефоны,  телевизоры...  Зеркало  три  штуки только внизу,  мебель
хорошая... Зачем пристал, спрашивается?..
   Курочкин  был слишком нагружен, чтобы вслушиваться  в горестный шепот и
тем  более  отвечать на недоуменные  вопросы  кавказского гостя. Он старался
пока  уйти  подальше  от  яично-желтого  милицейского дворца  и при  этом по
возможности не выронить  "дипломат"  и не уронить  Автандила.  Фортуна,  как
видно, забавлялась  с  Дмитрием Олеговичем, словно сытая  кошка  с мышонком:
позволяла дышать, однако  не  выпускала из цепких коготков. А  чтобы Дмитрий
Олегович не  вздумал жаловаться на особую  пристрастность  богини невезения,
был и приставлен к  нему для контраста гражданин  Цховребашвили  из Кутаиси,
дела которого были несравненно хуже ку-рочкинских. У  Дмитрия  Олеговича, по
крайней мере, никто не рвал в клочки документы, да и единственная за сегодня
плюха, полученная Курочкиным от мертвого урки, не шла ни в какое сравнение с
многочисленными ушибами горца. Возможно, этот самый Цховребашвили сам был на
плохом  счету у своей грузинской Фортуны, которая достала его даже здесь, на
территории столицы уже другого государства.
   - ...Говорю ему: паспорт в  порядке,  - бормотала себе под нос еще одна
жертва  Фортуны.  - Деньги?  Возьми, сколько надо... Муниципальный взнос, на
храм,  за автостоянку... - Бедняга Автандил  все никак не мог прийти в себя,
переживая случившееся. - Какой я мусульман, зачем?..

   Если ты такой богатый, почему такой недобрый?..
   Из всего бормотанья кавказского гостя ухо Дмитрия Олеговича

   машинально выхватило  последнюю фразу, но что она обозначала,  Курочкин
не смог догадаться -  разве что приблизительно. Наверное, приезжему торговцу
было бы не так обидно,  если бы его побили и обобрали  в грязном заплеванном
участке  с мутными  стеклами  на  окнах,  но  никак  не в  блестящем  дворце
законности и  справедливости. В той  стране, откуда горный орел  привез свой
товар, богатство подразумевало великодушие.  "Зато уж у нас это никак друг с
другом  не связано,  -  неожиданно  подумал  Дмитрий  Олегович,  вспомнив  о
содержимом "дипломата".  - Богатство отдельно, великодушие отдельно, а между
ними уже три трупа... Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йохо-хо..."
   У ближайшего киоска Курочкин осторожно прислонил товарища по невезению,
немного отдышался  и сменил нагрузку: переложил "дипломат" в правую руку,  а
левое плечо подставил травмированному торговцу.
   - Вам  куда теперь? - тактично спросил он  у  гражданина Цховребашвили,
стараясь, чтобы в его словах ни в коем случае не прозвучало "Навязался ты на
мою  голову!". Раз уж  грузину так не  повезло с милицией,  Дмитрий Олегович
согласен  еще побыть добрым самаритянином. В конце концов, не угоди внезапно
Автандил на асфальт возле милиции, он бы, Курочкин,  под конвоем бдительного
Мымрецова путешествовал  бы  сейчас из  комнаты для допросов в КПЗ. Все-таки
идея  отдаться  самому  в  руки  закона  была,  надо  признать,  не  слишком
удачной...
   - О-о! - сказал подбитый орел вместо ответа на вопрос. В первую секунду
Дмитрий  Олегович  решил,  что,  прислоняя Автандила к киоску, он  ненароком
сделал ему больно. Однако  возглас был  скорее радостным, чем  горестным, и,
обернувшись, Курочкин  увидел,  как  метрах  в  пятидесяти  от  них тормозит
розовый  автомобиль и оттуда выпрыгивает озабоченная троица с такими же, как
у  подбитого  орла,  лицами  кавказской национальности.  С  криками  "Батоно
Автандил!  Батоно  Автандил!"  двое из них перехватили  у  Дмитрия Олеговича
тяжкую ношу.
   - Поаккуратнее, - счел нужным предупредить Курочкин. - У него - сильные
ушибы...
   Третий, наиболее длинноусый из кавказцев, с сожалением поцокал языком.
   - В милиции, да? - полувопросительно-полуутвердительно  проговорил он с
легким акцентом, пока батоно Автандила со всеми предосторожностями усаживали
на заднее сиденье машины.
   Курочкин кивнул. Кавказец помрачнел и произнес длинную гортанную фразу,
которая, по всей видимости, состояла из  ругательств. Автандил Цховребашвили
отозвался с  заднего  сиденья другой грузинской  тирадой, в которой  Дмитрию
Олеговичу послышалась и его фамилия.
   -  Ох, извините!  - спохватился длинноусый.  -  Спасибо  вам за помощь,
батоно Курочкин... Может, и мы вам чем-нибудь поможем?
   "Вряд   ли,  -   подумал  батоно  Курочкин,   поглядев  на  неразлучный
"дипломат". - Только мне не хватало свои проблемы переваливать на других..."
   - Да  нет, спасибо,  - Дмитрий  Олегович вежливо помотал головой.  - Не
стоит беспокойства... Я пойду, пожалуй...
   Автандил вновь что-то проговорил, после чего один из кавказцев вышел из
машины и сделал приглашающий жест Курочкину.
   -  Давайте  мы вас хоть подвезем, - предложил  длинноусый.  - Куда  вас
доставить?
   "Домой", - едва  не сказал машинально Дмитрий Олегович,  однако вовремя
опомнился.  Из  всех возможных вариантов возвращение  домой без  покупки и с
полным   портфелем   чужих   долларов   было   самым   неподходящим,   почти
самоубийственным шагом. Легче уж было бы вернуться к  яично- желтому участку
на Летниковской и сдать драчливому капитану себя вместе с "дипломатом"...
   -  Нет-нет,  благодарю  вас,  -  Курочкин  опять  отрицательно  замотал
головой. - Я сам  еще  не знаю, куда мне сейчас ехать...  И потом,  у вас  в
машине все равно места нет...
   Кавказец,  вышедший  из автомобиля,  гостеприимно  улыбнулся Курочкину,
повернулся и пошел прочь вверх по Жукову проезду.
   - Садитесь-садитесь! - сказал  длинноусый. - Нугзар пешком  прогуляется
до набережной, так что места хватит... Залезайте.
   Теперь  от приглашения  отказываться стало  совсем неудобно, и  Дмитрию
Олеговичу  ничего не  оставалось, как  залезть на заднее  сиденье и усесться
рядом с батоно Автандилом.
   -  Тогда, если можно, на Павелецкий, -  попросил Курочкин. - Это совсем
рядом... -  Никакого плана действий у  Дмитрия  Олеговича  по-  прежнему  не
появилось,  однако на вокзале  были,  по крайней  мере,  крыша над  головой,
телефоны-автоматы,  зал  ожидания  и  много-много снующих пассажиров,  среди
которых можно было затеряться, если что.
   Длинноусый что-то скомандовал по-грузински,  и машина  плавно тронула с
места. Ехать  до вокзала  было  минут пять  от силы, однако у них получилось
гораздо дольше: то ли водитель был такой  неопытный и не хотел рисковать, то
ли не гнал специально, боясь растрясти ушибленного Цховребашвали. Времени на
размышления  у  Курочкина  таким  образом оказалось  достаточно,  поэтому  к
моменту,  когда  автомобиль  подрулил   к  желто-серому  зданию  Павелецкого
вокзала,  в  голове  Дмитрия   Олеговича  оформилась  новая  идея.  До  того
элементарная, что  Курочкин подосадовал,  отчего  эта мысль не посетила  его
раньше.
   Совсем не обязательно было отдавать найденный "дипломат" милиции.
   Гораздо справедливее было бы просто возвратить его хозяевам.

6

   Турникет у входа в зал ожидания Дмитрий Олегович преодолел на удивление
легко. Молоденький  охранник, занятый разговором с какой-то  девицей, только
спросил Курочкина: "Есть  билет?" Курочкин выставил  перед собой "дипломат",
покивал и был пропущен.
   Во времена  молодости  и  ранней зрелости  Дмитрия Олеговича в  столице
существовало небольшое, но неизменное количество бесплатных услуг. Бесплатны
были,  например,  библиотеки и  общественные  туалеты.  Любой  москвич  имел
возможность  задаром удовлетворить  большую  или  малую  нужду,  а,  обладая
паспортом с городской пропиской,  мог вдобавок  и перелистать свежую газетку
или "Огонек" в каком-нибудь уютном читальном зале.
   Первыми  исчезли с лица земли пахнущие аммиаком и хлоркой подвальчики с
кабинками.  На  их  месте  возникли  гигиенические  салоны - чисто  вымытые,
светлые, благоуханные, но за деньги. В самый роскошный из таких салонов - на
Кадашевской  набережной  -  поначалу  даже  ходили,  как в музей: там стояли
телевизоры, из репродуктора  лились фуги Баха, а в воздухе распылялись  духи
"Может быть".  Все удовольствие стоило пятнадцать копеек.  Постепенно салоны
стали скучной  обыденностью.  Музыка  Баха выветрилась,  духи  "Может  быть"
куда-то  испарились,  однако  бесплатным   удовольствие  обратно  не  стало:
напротив,  плата  за  вход  скакнула к  мировым  стандартам. Примерно то  же
произошло и с библиотеками, только без духов и Баха. В  один прекрасный день
библиотекарши, смущенно улыбаясь, стали объяснять приходящим читателям,  что
положение  культуры  -   бедственное,  бюджет  -   не   резиновый,  и   есть
постановление  Моссовета,  позволяющее библиотекам спасаться самостоятельно.
Плата  за  вход на первых  порах была символической, но затем выросла и она:
постепенно и неотвратимо.
   Платный  вход в вокзалы придумали уже сравнительно недавно, с подсказки
мэра, научившего МПС делать  деньги из воздуха.  То есть  пассажир,  имеющий
конкретный билет  на сегодняшнее число,  мог пройти  в зал ожидания задарма,
однако  граждане  встречающие  за  право  посидеть  в  тепле   обязаны  были
выкладывать денежки. Официально все это производилось  под лозунгом борьбы с
вокзальными бомжами, у которых не могло быть ни билетов, ни денег, а также в
целях профилактики: предполагалось, что вокзальные воры испугаются мальчиков
из  охраны либо  пожадничают  платить и будут  задержаны той  же охраной при
попытке перепрыгнуть  через турникет. Курочкин до сих пор не  знал, убоялось
ли вокзальное ворье нововведений, но вот живописные бомжи продолжали как- то
просачиваться  на охраняемую территорию, тихо  спали днем по  углам, а ночью
выходили  на сбор  пустых бутылок. Про одного из таких  бомжей,  прозванного
Филином, даже написал на днях "Московский листок"; сейчас этот  Филин (дедок
лет семидесяти) сочно похрапывал на лавке в тени искусственной пальмы. Рядом
были  сложены в кучку небогатые  пожитки  деда.  Обычные  посетители вокзала
старались  не  занимать  ближайшие  к бомжу  лавки,  и Курочкин  легко нашел
свободное место. Оставалось лишь проверить, крепко ли спит старик.
   - Кхэ-кхэ! -  громко откашлялся Дмитрий  Олегович.  Филин не проснулся,
только пробурчал что-то сквозь сон и натянул на себя серую рогожку, играющую
роль одеяла. Журналист "Московского листка" дознался, что в былые годы Филин
был инженером-путейцем  и  даже  неплохим,  но  потом состав его по  причине
пьянства стремительно двинулся
   под  откос,  пока  не  очутился  в  грязном  вокзальном тупичке рядом с
пластмассовой пальмой в горшке.
   Под  прикрытием  этой  пальмы и спящего  бомжа  Дмитрий  Олегович вновь
обследовал содержимое "дипломата"; Теперь он  уже интересовался не деньгами,
а  чем-то, могущим навести его  на  след таинственных  хозяев ценного груза.
Теоретически на след его могли бы навести уже сами банковские упаковки, но -
несмотря  на популярные лекции  Валентины  - Курочкин продолжал быть  полным
профаном в денежных делах. Значки и цифры на бандеролях оставались  для него
китайской грамотой. С таким же успехом сама  Валентина могла  бы  нарисовать
простенькую формулу  гидролиза целлюлозы и объяснить, при каких  условиях  в
качестве конечного продукта образуется именно D-глюкоза...  Дмитрий Олегович
вздохнул  и оставил  попытки разобраться  с упаковками  банкнот.  Ничего  не
прояснил и старый номер "Свободной газеты", брошенный поверх пачек. Курочкин
не очень любил читать про политику, однако добросовестно исследовал газету с
начала и до  конца от латинских девизов "Меа culpa" и "О tem-рога, о mores!"
- и до подписи "Главный редактор Виктор

   Морозов". Единственно, в  чем уверился  Дмитрий  Олегович по  прочтении
номера,  -  так это в  том, что  газета  попала в  одну компанию с долларами
совершенно случайно и  решительно никакого отношения к владельцам  денег  ни
сам  главный  редактор Виктор  Морозов, ни  вся его газета не имеет. Слишком
размашисто  обращался  в  своей  передовице господин Морозов  с  миллиардами
рублей, баррелями  нефти  и  квадратными  километрами территорий.  На  такую
размашистость,  как  правило, способны  люди, у которых  всегда  туговато  с
наличностью, а недвижимое имущество ограничивается  старой моторной  лодкой.
Сам Курочкин был тоже из таких людей, даже без лодки.  Только он, по крайней
мере,  предпочитал  помалкивать  в  тряпочку, а  не  давать  президенту  США
пространных советов, как тому лучше обустроить Америку...
   Счастливым билетом  для Дмитрия Олеговича  неожиданно  оказался  смятый
листок,  на который он сперва не  обратил внимания. Сперва Курочкин  мельком
углядел смешную рожицу на Листке и еще подумал, что  это вряд ли автопортрет
владельца  четверти  миллиона  долларов. И лишь  затем, отодвинув в  сторону
бабушкин  будильник, обнаружил:  листок -  не обычная  бумажка, а  фирменный
бланк. С грифом,  адресом, двумя  телефонами и  факсом - вс