льно  потупился.  Он не  знал, что  такое "гоп-стоп",  но
подозревал, что это что-то нехорошее.
   - Ты, допустим, кто? - продолжал  свой укоризненный монолог фиксатый. -
Инженеришка, так?
   -  Фармацевт...  - в  ответ прошептал  Дмитрий Олегович, хотя  ничто не
мешало ему смолчать и побыть инженером.
   - А это еще что? - удивился фиксатый. - Фары, что ли, делаешь?
   - Лекарства проверяю, - машинально объяснил Курочкин.
   - Лепила! - возликовал фиксатый. - При аптечке состоишь?
   Курочкин кивнул. Пожалуй, длинные лабораторные стеллажи с препаратами в
НИИЭФе можно  было  бы  и впрямь назвать при желании очень  большой аптечкой
аптечищей.
   -  Тогда  ты полный  обалдуй! - сделал  вывод  фиксатый,  не  зная, что
невольно употребил  любимое Валентинино словечко. - Какого ж ты хрена кожга-
• лантерею тыришь? Сиди в своей больничке, накручивай "колесики". Час работы
- лимон, день работы - чирик. Грамм дури на зоне знаешь сколько стоит?..
   Самое  интересное,  что   Дмитрию   Олеговичу   однажды   действительно
предлагали  заняться синтезом алкалоидов  -  на институтской аппаратуре и во
внеурочное время. Предложение исходило от молодого коллеги Курочкина некоего
Глеба  Вершинина,  которому в  ответ  оскорбленный  Дмитрий  Олегович просто
попытался  дать по  физиономии. Молодой  предприимчивый  кадр  легко  пресек
попытку рукоприкладства и со словами "Спятил, дед!" покинул его лабораторию,
а через  пару недель  -  и институт... Впрочем, на слова фиксатого обижаться
было глупо: тот,  кто  увел  чужой  портфель, мог бы в принципе  заняться  и
производством синтетических  наркотиков. Или  этим...  гоп-стопом.  Курочкин
почувствовал, что краснеет. Докатился, Дмитрий Олегович!
   - Лады,  - подвел черту длиннорукий.  - Побазарили  - и будет. Я законы
уважаю,  мне  крысятничество самому западно. Открывай свою  бандуру, поделим
барахлишко,  что натырил.  Мне  половина  и  тебе половина. Я не борзею, все
по-честному...
   - Не  отдам, - вдруг шепнул  Курочкин, сам необычайно удивившись  своим
словам. С точки  зрения  здравого смысла конфликтовать с  явным уркой  из-за
чужого  "дипломата",  в котором вообще неизвестно что лежит,  было абсурдом.
Наверное, в каждом человеке,  даже  интеллигентном,  где-  то глубокоглубоко
скрывается маленький жадный флибустьер, который вопреки всей логике начинает
однажды  вдруг  вопить: "Мое!"  - до тех пор,  пока его  не заткнут вместе с
хозяином.
   Героический шепот Дмитрия Олеговича  привел урку  в чрезвычайно веселое
расположение  духа.  Очевидно, по  какому-то уголовному кодексу  чести такой
отказ освобождал его от печальной необходимости делить награбленное пополам.
И пока  Дмитрий  Олегович, призвав на  помощь научную логику,  мысленно стал
урезонивать  своего   дурака-флибустьера,  фиксатый   начал  целеустремленно
действовать.  Он рыскнул туда-сюда глазами  и,  не  обнаружив вокруг никого,
кроме дремлющего старичка с

   "Правдой",  сделал   неуловимый  жест  рукой.  Как  будто  вознамерился
смахнуть пылинку с обшлага.
   Небо и асфальт перед глазами Курочкина мгновенно поменялись местами, и,
как только ему кое-как удалось вернуть  низ  и верх в  прежнее положение, он
обнаружил,  что урка стоит  над ним,  держит в руке отобранный "дипломат"  и
презрительно ухмыляется.
   -  Ну,  ты,  фраер, - лениво  сказал он.  - Ползи отсюда, а то  перышко
проглотишь...  - В другой руке,  свободной от  "дипломата",  внезапно возник
внушительного размера  нож - словно  бы из  рукава  выпрыгнул, а  может, и в
самом деле из рукава.
   "Финка",  - сообразил  Дмитрий Олегович  и почему-то  успокоился.  Даже
сумел подняться на четвереньки, приготовившись встретить мученическую смерть
от ножа лицом к лицу.
   Однако  урка  уже  не  обращал  на  Курочкина  внимания. Он  присел  на
скамейку,   положил  на  колени   конфискованный  "дипломат"   и   принялся,
насвистывая, ковыряться  в  замке  портфеля  острым  лезвием "финки".  Когда
Курочкин  все-таки  встал  с асфальта,  фиксатый, не поворачиваясь  к  нему,
процедил сквозь зубы:
   - Исчезни...
   К наглости  в голосе урки сейчас прибавилось  заметное раздражение - не
на  Дмитрия  Олеговича,  но на замок  портфеля.  Тот,  как видно,  никак  не
поддавался "финке".
   - Кому говорю,  исчезни! -  повторил  фиксатый еще более мрачным тоном.
Курочкин послушно по-
   вернулся и заковылял к выходу из сквера. Скула после удара сильно ныла,
один зуб шатался. Вдобавок Курочкин, кажется, ушиб колено и ссадил локоть. И
только  будильник  на  ленточке  не  пострадал;  как  рефери  на  боксерском
поединке, он бесстрастно отсчитывал секунды поражения Дмитрия Олеговича.
   - Ха! - удивленно  произнес урка за  его спиной.  - Так  эта  хреновина
вообще не запира...
   Сзади  послышался  щелчок,  а  потом  еще непонятный  звук,  словно  бы
фиксатый  вдруг   подавился  воздухом.  Курочкин  украдкой  обернулся.  Урка
по-прежнему сидел на скамейке,  держа на  коленях  уже открытый  "дипломат".
Присмотревшись внимательнее, Дмитрий Олегович похолодел: плоский  чемоданчик
был с секретом.
   Примерно с год назад какая-то левая фирма пыталась  разместить в их НИИ
заказ  на аэрозольную  взвесь хлороформа.  Курочкин  как  раз  тогда замещал
завлаба,  ушедшего  в  отпуск,  и  дотошно   выяснил,  что  аэрозоль  должен
применяться в сторожевых устройствах чемоданов и портфелей,

   предназначенных   для  особо  ценных  грузов.  По  замыслу   создателей
устройства, при  попытке  кого-то постороннего открыть портфель  или чемодан
срабатывал  "сторож"  и  в  лицо  злоумышленника ударяла  струя  из  капелек
усыпляющего аэрозоля.
   Дмитрий Олегович, помнится, эту конструкторскую идею высмеял, доказав с
помощью   несложных   расчетов,   почему   эффективность   "сторожа"   будет
минимальной.  Достаточно  злоумышленнику  отодвинуться   на  три  сантиметра
подальше - и облачко хлороформа вообще не достигнет верхних

   дыхательных путей. Курочкин тогда еще не без иронии посоветовал  просто
вкладывать  в  ценный  чемоданчик  склянку  с  хлороформом,  ватную  маску и
подробную инструкцию,  надеясь, что злоумышленник  сам  себе наложит маску и
просчитает до двадцати.
   Оказывается, конструкторы и впрямь отказались от химии, сделав "сторож"
механическим и убийственно надежным.
   Пружинный  дротик  пригвоздил  не в меру любопытного урку к  деревянной
спинке скамейки. Из  уголка  рта  фиксатого вытекла тоненькая струйка крови,
мертвые  глаза  не выражали  ничего,  кроме  безграничного  удивления.  Если
считать  двух ковбоев в подворотне, урка  стал уже  третьим  за  сегодняшний
день, кто был убит проклятым "дипломатом".
   Нельзя сказать, будто кандидат медицинских наук Дмитрий Курочкин боялся
одного вида мертвых людей. В своей время он проходил трехмесячную практику в
Тимирязевской  анатомичке  и  в  принципе  мог  себя  заставить  глядеть  на
покойников  как на неодушевленные предметы. Страшно было другое: БЫСТРОТА, с
которой  живое  существо  превращалось  в  мертвое.  Меньше  получаса  назад
водитель серой иномарки жизнерадостно бибикал, едва не сбив растяпу пешехода
с  дурацким яблочным  пакетом  - и  вот водителя  уже  нет, а есть манекен с
красным  пятном  на груди.  Только что урка беседовал с Курочки-ным  о своей
воровской профессии - и вот уже он прибит к скамейке  металлическим гвоздем,
выпущенным из сторожевого устройства.
   Дмитрий Олегович искоса глянул на содержимое плоского чемоданчика.
   Однозарядному  "сторожу"-убийце  было что охранять:  "дипломат" доверху
был наполнен тугими пачками светло-зеленых купюр. Долларов.

4

   Валентина всегда утверждала, что Курочкин и  большие деньги - две  вещи
несовместимые. Как консалтинг - и свекольная ботва. Как "боинг" - и
   сельский сортир. В первое десятилетие совместной жизни супруга довольно
часто   попрекала  Дмитрия  Олеговича   этим   печальным  обстоятельством  и
употребляла словечко "обалдуй" раз сорок на дню. Затем упреков стало меньше.
В  конечном  счете Валентина  стала  находить  даже маленький  плюс, в таком
прискорбном качестве  Курочкина. Ибо, по мнению жены, вороне вроде Курочкина
бог и не должен посылать крупные суммы:  все равно ворона не  сумела бы даже
их толком пересчитать.
   Как только что выяснилось, в последнем Валентина все-таки была неправа.
Забравшись  в  первый  попавшийся подъезд  и  непрерывно  озираясь,  Дмитрий
Олегович за какие-то двадцать минут смог пересчитать доллары, обнаруженные в
"дипломате".  Всего пачек было  сорок девять. Все содержали купюры с  числом
"50" в углу. В каждой банковской упаковке обязано было находиться - Курочкин
это  твердо знал! - ровно  сто купюр. Пятьдесят умножаем на сто, а потом еще
на  сорок девять...  Угу. Двести сорок  пять тысяч долларов. Немного меньше,
чем четверть миллиона.
   Привыкшего  к  рублям  Курочкина шестизначное  число  поначалу даже  не
ошеломило.  Сумма как сумма.  Только  потом он додумался  выполнить  правило
умножения еще разок - и перед глазами его защелкали многочисленные нули.
   Вороне бог послал Большие Деньги. Правда, чужие.
   Для  Валентины,  всю жизнь проработавшей  с  чужими  деньгами, банкноты
делились на  любимые, нелюбимые и опасные. К  нелюбимым жена относила старые
купюры  -  засаленные или  ветхие.  К  разряду  опасных  супруга  причисляла
новенькие  банкноты:  как   правило,  именно  среди  них   могли  отыскаться
фальшивые. Доллары из "дипломата" Валентине наверняка бы понравились. Деньги
в пачках выглядели
   не  новехонькими,  однако  не  слишком  и потертыми.  Золотая середина.
Курочкин мог ошибаться, но, по всей видимости, американские  деньги в пачках
были настоящими.

   Машинально теребя свою ленточку с  висящим на  ней будильником, Дмитрий
Олегович стал раздумывать, как ему теперь поступить.
   Прежнюю  идею  -  выкинуть  "дипломат"  со  всем содержимым  где-нибудь
подальше от жилья  -  Курочкин  сразу же  отбросил.  Доллары  - не бомба, не
взорвутся.  И  очень  может быть, что  человек,  обнаружив  набитый деньгами
портфель,  предпочтет  оставить  его  себе.   Тем  самым   Дмитрий  Олегович
автоматически  оказывается  соучастником воровства,  хочет он того  или нет.
Закону  наплевать,  что никакой выгоды  от содеянного  Курочкин  не получил.
Раскольников   вот   тоже   угробил   старушку   бескорыстно,   по   идейным
соображениям...
   Где-то  внизу  открылась  дверь  квартиры,   и  Курочкин  замер,   даже
постарался не дышать. "Дипломат" в руках был уликой потяжелее окровавленного
топора Раскольникова.  Чей-то голос внизу  сказал лениво:  "Ну,  я пошел..."
Раздалось  чмоканье, потом шаги  на лестнице, далекий хлопок двери подъезда.
Кажется,  пронесло. Надолго ли? Место, где затаился  Дмитрий Олегович,  было
хоть и безлюдным, но далеко не пустынным. В любой момент  могли возникнуть и
другие жильцы, да и лавочка с мертвым уркой располагалась не  так  уж далеко
от  подъезда. Дедок с  "Правдой" тоже мог  бы  вдруг  очнуться от  спячки  и
обнаружить  поблизости  гражданина,  заснувшего  вечным  сном...  Надо  было
побыстрее что-то решать, однако ничего путного в голову не лезло.
   Самым простым и легким вариантом было  отдаться в  руки закона. В конце
концов,  сам  Курочкин ни  старушек,  ни  кого  другого  не  убивал,  и  его
добровольная сдача будет доказательством чистоты его помыслов.

   Стал  бы убийца  по собственной  воле  приносить  в отделение  четверть
миллиона  долларов?  Не  стал  бы. А  вот  Курочкин  принес.  Следовательно,
Курочкин  - никакой не  преступник, но  лишь жертва  стечения обстоятельств.
Значит, его  надо  отпускать... Несмотря  на логическую безупречность  этого
варианта, поход в милицию пугал Дмитрия Олеговича.

   Как  ни крути,  в  органах  работают  разные люди. В основном, конечно,
умные, но есть и не очень. Вдруг Курочкин попадется под руку именно тем, что
"не очень"?  Они-то могут  не  поверить  такому  ясному  и  такому  честному
рассказу  про  зацепившийся  рукав,  а  с  ходу  объявят  Дмитрия  Олеговича
соучастником. Или даже организатором. Рраз - и готово!
   Задумавшись, Курочкин  слишком  резко  дернул  ленточку  и  порвал  ее.
Слетевший с  привязи будильник едва не выскользнул  на пол и только у самого
пола  позволил Дмитрию Олеговичу  себя  поймать. Курочкин повертел  в  руках
агрегат, прикидывая, куда бы  его  сунуть.  В  карман  -  великовато  будет.
Обратно  вешать его  .себе на шею?  Нет уж, Курочкину надоело быть коровой с
бубенчиком!  Пусть  лучше   полежит  в  "дипломате",   рядом   с  долларами,
пожелтевшей "Свободной  газетой" и  какой-то бумажкой.  В  тесноте  да  не в
обиде. "Будильнику грех жаловаться, - подумал Дмитрий Олегович. - Всю  жизнь
он простоял на буфете и никогда раньше у негЬ не было таких дорогих соседей.
Будет о чем ему вспоминать  по возвращении обратно  на  полку.  Главное,  не
забыть бы  его  вытащить,  когда  придет  пора  расставаться  с  этим  чужим
чемоданчиком".  Бабушкин  агрегат   точного  времени  не  очень-то  нравился
Валентине:  по  ее  мнению,  будильник  иногда  отставал по  причине  своего
почтенного  возраста и одновременно был не настолько старым, чтобы считаться
антиквариатом. Но все же  он  был Весьма Ценной  Вещью, и,  если  бы Дмитрий
Олегович потерял его,
   скандальчик  был  бы обеспечен. Небольшой, минут  на  тридцать  чистого
времени...
   Была в  принципе  еще  одна хорошая возможность честно  отвертеться  от
"дипломата".  Отнести его на почтамт,  запаковать и отправить лично министру
финансов - пусть сам и разбирается с долларами. В каком-то

   фильме герой так и  поступил,  хотя потом проявил малодушие и вымаливал
чемодан обратно. Дмитрий Олегович  бы не передумал, однако в этой интересной
идее  его все же кое-что смущало.  Во-первых, он  подозревал,  что и люди на
почте могли смотреть  тот  же  фильм  и  догадаться  о  содержимом  посылки.
Во-вторых, всевозможные охранные службы наверняка бы успели трижды заглянуть
в посылку, опасаясь теракта (и куда в этом случае денутся доллары - никто не
знает).  Третье "но"  было самым прозаическим:  за отправку  нужно  было  бы
платить.  Дмитрий  Олегович тщательно обревизовал собственные карманы  и  из
денег обнаружил одну лишь жалкую десятикопеечную монетку, при помощи которой
нельзя  было  бы  отправить обычное  письмо - не  говоря  уж  про что-нибудь
другое.   Кроме  малой   денежки  в  карманах  нашлись   четыре  жетона  для
телефона-автомата, магнитная карточка  для метро (по ней можно было проехать
еще  два раза),  помятый  (но  еще годный) троллейбусно-трамвайно-автобусный
талон. Вдобавок Курочкин  неожиданно нашел  в  брючном кармане пластмассовую
коробочку с  ампулой и инъектором и некоторое время рассматривал их, пытаясь
сообразить,  откуда  это  и  что,  собственно,  это. Потом  он,  наконец-то,
вспомнил про сейф-термостат, откуда сегодня  утром и  выпал  данный  опытный
образец.  Гексатал - мощная  штука, даже  чересчур мощная, однако  денег все
равно не  заменит... По  всему выходило, что, кроме  как в милицию,  другого
пути у Курочкина нет и  не  предвидится. С тяжким вздохом  мученика  Дмитрий
Олегович  закрыл  "дипломат"  и спустился вниз  по  лестнице,  к  выходу  из
подъезда. Настроение  у  него  было -  как  перед походом к зубному:  и идти
страшно,  и  не  идти нельзя. Только  один раз  в  жизни  Дмитрию  Олеговичу
повезло, когда, явившись на прием, он вместо зубосверлильных станков и белых
халатов застал на двери белый квадратик объявления о  внезапном  ремонте и о
переносе  на  два дня даты  приема  больных.  Выяснилось, что накануне ночью
обвалилась  штукатурка  в  главном  зале  с  бормашиной  и  прочей  пыточной
техникой. То-то было радости!..
   Курочкин вышел из подъезда и обреченной походкой двинулся в направлении
ближайшего отделения, стараясь идти как можно медленнее. Если бы  у него под
ногами неожиданно разверзся бы кратер вулкана радиусом с километр и обходить
бы его  понадобилось не меньше  суток,  Дмитрий  Олегович  был бы только рад
проволочке. Если бы  отделение милиции вдруг  оказалось  закрыто  на ремонт,
Дмитрий Олегович испытал  бы громадное чувство  облегчения -  как после того
счастливо-неудачного визита к зубному. Но, к сожалению, фортуна "на  бис" не
работает. Яично-желтое здание  отделения  милиции  на Летниковской  блистало
тщательно вымытыми стеклами, забранными белоснежными решетками. Пожалуй, это
было  самое  яркое, самое  умытое и самое богато  отделанное здание во  всем
квартале;  только  коммерческий  киоск  через  дорогу  мог  посоперничать  с
милицией в яркости. Зато рядом с киоском  приткнулась всего одна иномарка, а
у  входа   в  отделение  было  припарковано  не  менее  полдюжины  новеньких
милицейских "Фордов" с мигалками - единственная марка импортных автомобилей,
которую  Дмитрий  Олегович  мог   отличить  от  всех  остальных  экипажей  '
иностранного производства.
   Курочкин внезапно подумал, что давненько уже  не встречал на  городских
улицах  обшарпанных  и  залатанных  милицейских  "канареечек" или  стрекучих
мотоциклетов с  колясками, которые были  слышны за версту  и при  встрече  с
пешеходами обдавали тех плотным вонючим  дымом  из  выхлопных  труб. Дмитрий
Олегович еще помнил газетные карикатуры, где злоумышленники, вооруженные  до
зубов,      на     роскошных      иномарках      легко     отрывались     от
преследователей-милиционеров    с    пистолетиками,    оседлавших    древние
стрекоталки. Теперь же эти картинки явно стали достоянием прошлого. Всего за
год-два  городские стражи порядка  приобрели  солидную экипировку,  пересели
сплошь  на  зарубежные машины  и  мотоциклы, надежно обустроили свои опорные
пункты.   Американские  полисмены  -  да   и  только!  О  чем  еще   мечтать
законопослушному гражданину?
   И  все  же Дмитрию  Олеговичу  было  страшновато  заходить в это чистое
веселенького  цвета  здание  на  улице  Летниковской.  Наверное,  срабатывал
комплекс  интеллигента  -  железное  правило,  согласно  которому  работники
умственного  труда обязаны были сторониться  работников свистка и пистолета,
чтобы ненароком не получить по очкам и шляпам. Для профилактики.
   "Комплексы  надо  преодолевать!" -  мысленно  приказал  себе  Курочкин,
однако  не перестал  обшаривать  глазами фасад здания в  надежде  обнаружить
где-нибудь сбоку  объявление со спасительным словом  "ремонт". Увы,  ремонта
яичный фасад определенно не требовал. Но, может быть, внутри... какая-нибудь
, штукатурка?..
   - Ты чего тут встал? - властный голос мигом вернул Дмитрия Олеговича от
мечты  к реальности.  К  Курочкину обращался  статный милицейский молодец  в
ладно  пригнанной  форме,  в  пластиковом  шлеме  и  с  коротким   автоматом
наперевес.  На  поясе  у  молодца  в порядке  висели  дубинки,  наручники  и
маленькая рация - новенькая и аккуратная.
   - Эй! Я тебя спрашиваю! - властный голос затвердел.
   - Я... Тут... - испуганно вякнул Курочкин. Он вдруг сообразил, что если
этот  страж  законности  и порядка  сейчас  Обнаружит  у него в  "дипломате"
краденые  доллары,  то выйдет  вовсе не  явка  с повинной,  а  задержание  с
конфискацией. Совсем другая  статья и небо в клеточку. И, что самое обидное,
попробуй-ка  докажи свою  невиновность. Фармацевт, кандидат  наук,  ранее не
судимый?  Хорошая характеристика из НИИ? Ну, и  что  с того? В памяти  сразу
всплыли  слова  покойного урки.  Он-то,  урка, сразу  заподозрил  в  Дмитрии
Олеговиче начинающего  ворюгу. Этакого инженерика,  осваивающего премудрости
гоп-стопа.
   - Я... прогуливаюсь... - выдавил Курочкин, стараясь совсем  не скиснуть
под неумолимым взглядом милиционера.
   Страж порядка сурово хмыкнул: улица Летниковская  была далеко не  самым
лучшим местом для прогулок.  Из  всех окрестных достопримечательностей самой
крупной был милицейский участок.
   - Что-то ты врешь, дружок, - проницательно заметил страж с автоматом. -
Гуляют  по  Арбату,  по  набережной... Говори, чего здесь  надо?  -