ми, наконец?!
   Последний из вопросов особенно  мучил Дмитрия Олеговича, пока тот несся
что есть сил по длинному подвальному коридору, хлопая шлепанцами и слыша  за
спиной  топанье сапогов. Лишь знание географии подвала еще  как-то позволяло
Курочкину  держать  дистанцию, вовремя  сворачивать то направо,  то налево и
брать  барьеры,  состоящие  из  труб.  На  бегу  трудно  было  размышлять  о
нескольких вещах одновременно,  поэтому Дмитрий Олегович предпочел  оставить
на потом  сам  факт  появления в  его  родном подвале выходца  из  прошлого.
Появился -  значит, появился. Может быть,  дверь  перепутал, улицу, город  и
век. Может, дело происходит у нас,  а фашист - переодетый. Останавливаться и
выяснять  детали было бы явно не ко  времени. Опереточный мундир не исключал
настоящего оружия. Курочкину вовсе не  хотелось повторять подвиг письмоносца
Гаврилы, который в похожей ситуации остался на месте, начал выяснять, почему
да отчего, - и был сражен пулей фашиста.  "Я вам не Гаврила, - думал на бегу
Курочкин, стараясь победить одышку, - я и  не  в таких передрягах побывал...
О, черт, как сердце колотится!.."

   Откуда-то  справа  послышалось   тихое  лязганье,  и  Дмитрий  Олегович
поспешно  свернул в очередной левый закоулок,  на ощупь отыскивая  проход  в
груде  всевозможного  хлама.  После  того  как  признал  поражение  пожарный
инспектор, подвал  курочкинского  дома окончательно превратился в катакомбы.
Жильцы загромоздили  рабочее  место  дяди  Володи  бесчисленной  рухлядью  -
дряхлой мебелью, макулатурой, старыми железками, некондиционными бутылками и
трухлявыми досками... В общем, всем  тем,  что в хозяйстве  уже не могло  бы
пригодиться, но  выбрасывать было  жалко. Курочкин помнил, что где-то  здесь
неподалеку валяется даже  огромная  половинка  металлического  яйца:  пустая
оболочка от бывшего фена для волос, - если, конечно, допустить существование
в  Стране Великанов развитой парикмахерской промышленности. Дмитрий Олегович
набрел  на  этот  феномен  примерно  год   назад,  когда,  мысленно  стеная,
оттаскивал  в  дяди-Володин  подвал  комплект "Органической химии" за десять
лет. Сам Дмитрий  Олегович  не считал свои журналы такой уж макулатурой,  но
вынужден   был  подчиниться  суровому   требованию  Валентины.  "Не  разводи
мещанство, -  помнится, строго заявила жена, окидывая  взглядом его  книжный
шкаф. - Вещи не  должны вытеснять  людей..." Курочкин не  посмел спорить и в
конце  концов  тихо смирился с тем, что освободившиеся книжные полки были  в
момент  заставлены  фарфоровыми  слониками  и  какой-то жуткой  декоративной
посудой. Слоники и посуда, очевидно, не  попадали  у  Валентины в  категорию
вещей, а проходили по списку как минимум домашних животных...
   Дмитрий Олегович споткнулся  о проросший из пола прут арматуры и, чтобы
удержать равновесие, вынужден был ухватиться за  ближайший ржавый сталагмит,
который оказался  допотопной трехногой вешалкой.  Вешалка  подло заскрипела,
где-то уже слева вновь залязгало, и Курочкин, проклиная здешний антиквариат,
опять сменил  направление.  Теперь  путь  его  лежал  между  Сциллой  грозно
покосившейся  половинки буфета и целыми двумя  Харибдами истлевших панцирных
сеток, составленных шалашом. Любое

   неверное  движение могло спровоцировать обвал этого карточного  домика,
но  и  прижиматься  к  буфету  было  опасно: острый  осколок  бывшего  трюмо
дамокловым мечом нависал  над головой смельчака,  грозя  ее  оттяпать,  буде
обломку представится такая возможность.
   Дядя Володя  все-таки  был  странным  человеком.  Другой  бы  на  месте
сантехника  рано или поздно  воспротивился  экспансии  хлама  и  даже  легко
одержал бы победу над жильцами, благо сантехники в доме много, а сантехник -
один  на  всех. Однако  Владимир  Иванович  только  посвистывал, наблюдая за
превращением  его  подвальной   вотчины  в  мусорные  катакомбы.   Возможно,
разнокалиберная  рухлядь была  для  сантехника чем-то вроде японского садика
камней,  оживляя  своим присутствием  унылую геометрию  стояков, бойлеров  и
фановых труб.
   Зажмурившись, Курочкин ринулся  в узкую щель между сетками и стеклянным
мечом -  и  преодолел препятствие. Карточный домик слабо  зазвенел остатками
сеточного панциря, но устоял: видимо, был  у  этой  конструкции  некий запас
прочности,  и Дмитрий Олегович, поколебав  шалаш, не сумел его развалить. На
бегу   Курочкин   понадеялся,   что  чей-  нибудь  следующий  пробег  сможет
окончательно нарушить равновесие; падение сетки на фуражку с мертвой головой
сильно  бы затруднило преследование. Прыгая  через штабель картонных  ящиков
неизвестного   назначения,  Дмитрий  Олегович  невольно   прислушался  -  не
огласится  ли подвал внезапным грохотом и криком "Доннерветтер!", но бегущий
по пятам фашист, похоже, сумел преодолеть  препятствие без  слышимых потерь.
Топанье  позади  заметно  приблизилось.   Участь  Гаврилы-почтальона   вновь
угрожающе замаячила на  курочкинском горизонте. В полумраке  подвала  взгляд
Курочкина  поспешно  выхватывал  полузнакомые  предметы в  поисках  убежища.
Дряхлый  сундук  (мелковат!).  Гора  битого  кирпича.  Залежь  пластмассовых
емкостей  из-под  "Пепси"  (новое  поколение  выбрало, выпило и  выбросило).
Скелет  рояля,  поставленного  на  попа.  Связки  журналов,  от  пола  и  до
потолка... О!  Это  же  его  "Органическая  химия"! Значит, здесь неподалеку
примостился фен-великан - приют для одинокого  беглеца, где можно спрятаться
и конспиративно отдышаться. Где же яйцо? Где? Неужели кто-то посягнул на это
ржавое железо?..
   К счастью Курочкина, половинка металлического яйца оказалась на месте и
даже не  скрипнула, когда  Дмитрий Олегович заскочил внутрь  и  поджал ноги.
Теперь   главное  -  не  издать  ни  звука.   Тут  достаточно  темно,  чтобы
преследователь  мог  заметить  тайник:  авось  проскочит  мимо,  и  тогда...
Курочкин  перевел дыхание и поскорее его  затаил. Тишина.  Лязганье внезапно
замолкло. Звуки и шорохи исчезли. Топанье прекратилось. Тищина.
   Дмитрий Олегович напряг слух,  пытаясь представить, что там  происходит
снаружи.  Судя по тишине, ничего не происходило. Курочкину  вдруг  пришла  в
голову мысль о том, что, возможно, никакого

   преследователя  в  немецко-фашистской  форме  вообще  не  существует  в
природе, а просто продолжается пагубное действие таблетки  энкарнила. А что?
Как   раз   в  Южной   Америке   растет,  помимо   коки,  настоящий  кладезь
галлюциногенов - кактус пейот, подробно описанный  в  сочинениях какого-  то
самодеятельного фармаколога-испанца.  О  природе мнимых восприятий  Курочкин
как  медик  знал довольно  много,  однако  сугубо теоретически.  Он  помнил,
например, что  печально знаменитый  делириозный синдром может сопровождаться
сразу тремя видами галлюцинаций  - слуховых, зрительных  и  тактильных.  Он,
правда, не успел попробовать оккупанта на ощупь, но на глаз и на слух фашист
в принципе соответствовал теории: выглядел в своей фуражечке вполне зловеще,
угрожал  и  преследовал. "Если  так, -  стал  рассуждать  Дмитрий  Олегович,
понемногу  успокаиваясь в  своем убежище, - то мы имеем дело с  элементарным
медикаментозным делирием,  вызванным остаточным действием стимулятора. Может
ли долго продолжаться это состояние? Не может:  доза слишком невелика..." По
всему выходило,  что требуется еще немного  подождать,  не сходя  с места, а
затем чары окончательно рассеются, и можно будет покинуть убежище.
   Дмитрий Олегович вновь  прислушался. Тихо.  Похоже, немецко- фашистская
галлюцинация, проплутав по извилинам его помраченного мозга, вернулась туда,
откуда пришла. Как правило, в качестве видений больным являлись всевозможные
животные,  чудовища,  фантастические гибриды - слона с  чайником,  дерева  с
плитой,  откупоренной  бутылки  с  санитаром... Интересно,  откуда  Курочкин
подхватил  ' именно  гитлеровца?  Из "Семнадцати  мгновений  весны?"  "Очень
любопытный случай, -  подумал Дмитрий Олегович, все больше проникаясь мыслью
о временном помрачении.  - Телевидение как сопутствующий фактор галлюциноза.
Надо бы подкинуть темку знакомым наркологам..."
   Дальнейшие  размышления  на   профессиональную   тему   были   прерваны
оглушительным  стуком:  кто-то  забарабанил  чем-то  металлическим прямо  по
куполу  курочкинского  тайника.  Ощущение  было  такое,  словно  бы  стучали
непосредственно по голове.
   - Ку-ку! - раздалось снаружи. - Киндерсюрприз! Снесла курица яйко, абер
не простое, а  золотое.  Гросфатер бил  -  не  разбил,  гросмутер била -  не
разбила... -  Каждая фраза сопровождалась металлическим ударом.  -  Побежали
они в гестапо...
   Удар, последовавший за словом "гестапо", стал для Курочкина решающим. У
него окончательно пропала охота к рассуждениям о мнимых восприятиях. Ни один
бред, даже самый разветвленный, не мог бы сопровождаться таким металлическим
грохотом.  Слуховые иллюзии, как правило,  тише и скромнее: "тук-тук", но не
"ба-бах"! Следовательно, это не бред.
   Сделав  столь  глубокое  умозаключение,  Дмитрий  Олегович  моментально
взвился с места,  опрокидывая куда-то вбок  железный каркас своего недолгого
убежища.  Ага!  Сам оккупант,  похоже, не ожидал, что из металлического яйца
жертва  вырвется  с  такой  скоростью,   и  теперь   пожинал  плоды   своего
оккупантского легкомыслия. Звон и скрежет ржавого железа смешались с громким
ойканьем: очевидно, бывшую галлюцинацию крепко зацепило по ноге.
   "Вот  тебе  и  киндерсюрприз! -  мстительно  подумал на бегу  Курочкин,
чувствуя  себя  едва  ли  не  партизаном,  подорвавшим  вражеский  состав. -
Получай, фашист, гранату!"
   Слыша за спиной сдавленную ругань сразу на двух языках, Дмитрий

   Олегович понесся в обратном направлении, в сторону спасительного выхода
из подвала.  Перед  ним  вновь промелькнули  пачки журналов,  битый  кирпич,
бутылки  из-под  "Пепси",  картонные  ящики,  шкаф, проволочное  заграждение
панцирной сетки, вешалка, прут арматуры...
   Курочкина предали его же шлепанцы.
   В  ту  секунду,  когда  до  двери  оказалось  рукой подать, один  тапок
внезапно соскочил с левой ноги и умчался влево. Дмитрий Олегович моментально
потерял темп и, как аист, запрыгал на одной ноге. В принципе добежать ничего
не стоило и так, однако страх предстать перед лицом супруги  в одном тапочке
затмил  все остальные  опасения. Валентина  любила допросы  с  пристрастием,
многочасовые  и дотошные. Стоило ей заподозрить,  что Курочкин  расстался  с
частью туалета при  отягчающих  обстоятельствах -  и  судьба  потенциального
изменника была бы крайне незавидна.  В прошлом  году, когда Дмитрий Олегович
имел неосторожность потерять носовой платок, Валентина раскрутила целое дело
о  подкопе под семейные устои и, будь ее воля, профилактически придушила  бы
слегка мужа  по примеру венецианского мавра. Исчезнувший шлепанец в семейном
УК  потянул  бы лет  на  десять  без  права  переписки.  Курочкин  припомнил
прокурорский  взгляд  жены,  содрогнулся и бросился ловить сбежавшую  обувь.
Фашист,  подраненный  железным яйцом,  кряхтел  и  ругался  еще  где-  то  в
отдалении,  так  что Дмитрий Олегович вообразил,  что все-таки успеет спасти
тапок и спастись самому.
   Однако из двух зайцев сумел отловить лишь одного.
   - ...Вас ист дас?
   Фигура в черном мундире, сапогах и фуражке с мертвой головой неожиданно
обнаружилась не сзади, но впереди.
   - Бежать? - ухмыльнулась фигура и отвесила Курочкину легкую зуботычину.
- Это есть нихт гут.
   Зуботычина окончательно отрезвила Дмитрия Олеговича: галлюцинации,  как
правило, не распускают руки.
   -  Я...  Их бин....-  промямлил Курочкин.  Его  смущало лишь  волшебное
перемещение  фашиста в  пространстве  подвала.  Но  и этому тут  же  нашлось
разумное объяснение.
   - Не выпускай его, падлу! - раздалось сзади. - Хальт ему по башке!
   Фигура легонько  ткнула в живот Курочкина  пальцем в черной перчатке  и
приказала:
   - Стоять.
   Курочкин понял, что пропал. Фашистов оказалось двое.

3

   В детстве  Дмитрий Олегович прочитал довольно много книжек и  посмотрел
немало  фильмов  про  Великую  Отечественную  войну,  а  потому  более-менее
представлял себе, как должен себя вести  партизан на допросе.  Стоять прямо,
презрительно ухмыляться в  лицо  врагу  и,  если повезет,  плюнуть.  Ну,  и,
разумеется, ни за что не выдавать военную тайну.
   Все эти полезные знания Курочкину  теперь ничуть не помогали. Например,
стоять прямо у такой каменной и шершавой стены было и

   тоскливо,  и неудобно. Ухмыляться  каким-либо образом Дмитрию Олеговичу
казалось неловко, а плюнуть в лицо человека, пусть и оккупанта,  он никак не
мог себя заставить. Кроме того, наверняка он  бы не доплюнул или не попал, и
это было бы еще хуже, потому что выглядело бы не героически, а глупо.
   Совсем плохо обстояло дело с тайной.

   Как  ни  старался  Курочкин вспомнить, знает ли он  расположение какой-
нибудь  военной  базы  или  партизанского отряда, чтобы честно  держать свое
знание в  тайне, ничего в  голову ему  не приходило. Да и оккупанты  пока не
спешили приступать к допросу, лениво переговариваясь о чем-то

   о своем, страшноватом и непонятном.
   -  Как  ты думаешь, он зачтет нам его? - спрашивал второй из  фашистов,
искоса поглядывая на партизана Курочкина.
   - Должен засчитать, - задумчиво отвечал  первый, массируя раненую ногу.
Оболочка металлического яйца нанесла  врагу некоторый урон в живой силе, но,
как  выяснилось,  незначительный.  Зато  и  фашист  расплатился  с  Дмитрием
Олеговичем  за  урон  не пулей из "парабеллума" (или  какой там  у него  был
пистолет?),  а  всего лишь  краткой  оплеухой.  Оплеуха,  как  и  предыдущая
зуботычина, уверили Дмитрия Олеговича в том,

   что к миру бредовых видений,  духов, теней и призраков ни тот ни другой
из  фашистов   отношения   не  имеют.  И  этот  факт,  доставив  абстрактное
удовлетворение  Курочкину-медику и Курочкину-материалисту, Курочкина- жертву
не очень-то обрадовал. Когда человека прислоняют к стенке, ему куда приятнее
считать, будто все это происходит в страшном сне, но не в реальности.
   - А это тот? - вдруг усомнился фашист номер два.
   - Ясное дело,  тот, -  пожал плечами  легкораненый оккупант.  -  А кому
здесь быть, как не ему? Все сходится...
   - M-м... - разлепил непослушные губы  партизан Курочкин. - Их бин...  Я
есть... Я не тот...
   - Умолкни, папаша, посоветовал Дмитрию Олеговичу оккупант номер один. -
Попался - так молчи. Заговоришь, когда будет надо.
   Последнее прозвучало весьма зловеще.
   - Я не тот, -  упрямо повторил  Курочкин, сообразив,  что  в  этом  его
единственный шанс на спасение из ужасного подвала. - Их бин другой...
   Легкораненый  фашист,  прихрамывая, подошел поближе и отвесил Курочкину
еще одну  оккупантскую  оплеуху. Партизаны Леня Голиков или  Марат Казей  из
школьного  детства  Дмитрия Олеговича  наверняка  бы не упустили возможности
плюнуть в лицо гитлеровца и попасть. Дмитрий Олегович зажмурился, героически
плюнул и, естественно, промахнулся.
   - Плюется, - удовлетворенно заметил первый
   из фашистов. - И возражает... Наш кадр. Мы попали в точку. Цум тойфель.
   Тем не менее второй фашист еще колебался.
   -  А  вдруг ошибка? -  с некоторым сомнением  в голосе проговорил он. -
Помнишь, как мы  пролетели с тем электриком? Сколько провода  извели - и все
впустую.
   - Ну почему же впустую? - не согласился первый.  - Мы честно отработали
вариант нумер айне. Отрицательный результат - тоже результат...
   Слушая  эту жуткую беседу, Курочкин все больше проникался уверенностью,
что  угодил  в  лапы молодых  садистов. Валентина иногда перед  сном  любила
рассказывать  мужу   всякие   криминальные  новости,  вычитанные  из  газеты
"Московский  листок".  По  ва-лентининым  рассказам  выходило, что  из  трех
москвичей двое - кандидаты в извращенцы. После таких  веселеньких историй на
ночь глядя  Дмитрий  Олегович впадал  в  оцепенение и  с  превеликим  трудом
возвращал  себя к  жизни для исполнения супружеского  долга.  Справедливости
ради  заметим, что  пока ему это удавалось: неисполнение долга породило бы у
Валентины  столь  кошмарные  подозрения,  что  обычным  допросом  он  бы  не
отделался. Приходилось напрягаться...
   -  И все же, - не отставал второй  фашист, все внимательнее разглядывая
Курочкина. - Что, если это действительно другой?
   - О,  майн готт!  - не  без раздражения отозвался первый оккупант. Даже
перестал  массировать  раненую  ногу.  -  Твоя  мнительность   доведет  тебя
когда-нибудь до психушки...
   Мысленно Дмитрий  Олегович тотчас  же согласился с этими словами,  даже
без   "когда-нибудь".   Валентинина  статистика   не   обманула:   из   трех
присутствующих  здесь граждан одним был сам Курочкин, а двое других и впрямь
смахивали на извращенцев.
   Черт,  как  же  называется  эта  перверсия?  Насколько  Курочкину  было
известно, в "Мужской сексопатологии"  Свядоща  шла  речь  о  трансвеститах -
любителях переодеваться в женскую одежду,  но  ни полслова  не упоминалось о
любителях  немецко-фашистского   обмундирования.  Правда,  Курочкин   смутно
припомнил какой-то зарубежный кинофильм про некоего портье, который ходил на
свидание в эсэсовском мундире, но тот, по

   крайней  мере,  носил  эту  униформу  в  молодости.  Парочка   же  юных
гитлеровцев  наверняка свое  детство проходила, в  самом  худшем  случае,  в
октябрятах.  И,  главное,  тот   портье  не  приставал  к   пятидесятилетним
фармацевтам... Ошибка, тут явная ошибка!
   К тихой радости Дмитрия  Олеговича,  мнительный извращенец по- прежнему
колебался. Что-то его в Курочкине смущало.
   - И все же... - вновь протянул он.
   - Цум тойфель! - выругался первый оккупант-извращенец. - Хрен с  тобой,
давай по порядку. Адрес правильный, так?
   - Адрес правильный, - вынужден был признать мнительный.
   - Описание подходит, так?
   - Описание... - извращенец, подверженный сомнениям, критически осмотрел
внешность Дмитрия Олеговича. - По-моему, этот низковат...
   Курочкин немедленно попытался еще более съежиться:
   - ...и толстоват...
   Курочкин старательно надул щеки  и  постарался как можно дальше  вперед
выпятить  живот. С  умилением  он  вдруг  подумал  о  жареной  картошке,  не
сохранившей ему талию. Может,  оно и к лучшему? Лучше быть  живым и пузатым,
чем покойным и худощавым.
   - Это не я, - максимально внушительным тоном проговорил он. - То есть я
- это не он...
   Захромавший черномундирник погрозил Дмитрию Олеговичу перчаткой.
   - Геноссе Потапов не понимает, - с укоризной в голосе отозвался он.

   - Его дело - стоять пока да помалкивать. А то хуже будет.
   - Я не Потапов! - взвыл Курочкин. - Я - Ку-роч-кин!!
   - Ага-ага, - закивал ушибленный  оккупант. - Уточкин. Гусичкин. Я так и
знал, что начнет  отказываться. Петров,  царство ему  небесное, тоже сначала
себя Ивановым называл... Но потом разговорился.
   - Я - не  Потапов! - закричал Дмитрий Олегович. - Я не знаю, кто  такой
Потапов!
   Мнительный извращенец пожал плечами.
   -  Убедительно  орет, -  заметил  он.  - Вдруг  и  правда  не  Потапов?
Покажи-ка  аусвайс, - обратился  он  к Курочкину. -  Ну,  паспорт,  документ
какой...
   Дмитрий Олегович машинально  ощупал карманы. Разумеется,  ни в домашней
рубашке,  ни в карманах домашних синих брюк, ни даже под подошвой  шлепанцев
не было  и следа  хоть  маленького  удостоверения, что он - именно Курочкин.
Только на самом кармашке была вышита Валентиной буква "Д".
   - Аусвайса нет, - тоскливо проговорил он. - Но вот тут буква "Д"...
   - Зер интерессант! - осклабился ушибленный. - Стало быть, ты теперь уже
не Уточкин, а какой-нибудь Дудочкин. Да?
   -  Курочкин...  -  в  отчаянии простонал Дмитрий  Олегович,  потихоньку
начиная сомневаться, не Потапов  ли  он,  в самом-то деле. - "Д"  - от слова
"Дмитрий".
   - По-моему,  он заговаривается, -  сказал  фашист  номер два. - А  ведь
Потапов не должен быт