позади и
сосредоточенно прилаживал  к  тупорылому  пистолету,  ранее  принадлежавшему
господину Седельникову, уродливый глушитель.

20

   - Что это вы делаете? - воскликнул Курочкин.
   -  Д  то  не  видите!  -  раздосадованно  ответил  толстый  милицейский
полковник,    докручивая    свой   глушитель.    Рукоятка   пистолета   была
предусмотрительно обмотана целлофановым пакетом. - Стояли бы, как и  стояли,
любовались бы речными видами и ничего бы не почувствовали. Пфф -  и все. Вам
хорошо, и мне  спокойно. Думаете, приятно пулять  в безоружного, когда он на
тебя смотрит?..
   Курочкин немедля решил, что теперь ни за  что на свете не  повернется к
чувствительному милиционеру затылком.
   - Я ведь даже специально не стал спрашивать, как вас зовут, - обиженным
тоном  продолжал  Аникеев.  -  Одно  дело  -  покойник  с фамилией,  именем,
отчеством  и   безутешными  родственниками,  и   совсем  другое  -  одинокий
неопознанный труп в реке с  огнестрельным ранением головы. На  душе, знаете,
не так мерзопакостно...
   - Курочкин,  -  поспешно представился Дмитрий Олегович, совсем не желая
быть  одиноким и вдобавок неопознанным  трупом.  -  А  зовут  меня  Дмитрием
Олеговичем. Моя супруга называет меня...
   -  Ну, это  подлость с вашей стороны! - с  упреком перебил  его толстяк
Аникеев.  -  Значит, теперь я  вас пристрелю,  и вы же  мне  будете по ночам
являться вместе с вашими  паспортными данными...  Курочкин,  надо же!  Такую
фамилию, как ваша, и нарочно не позабудешь...
   -  А вы  не  могли  бы меня... того...  не пристреливать?  -  осторожно
спросил Дмитрий Олегович. - Что я вам такого сделал?
   - Да ничего плохого вы мне лично не  сделали,  - вздохнул полковник.  -
Так  все  совпало  по-идиотски. Чертов Седло-то был прав, когда говорил, что
"магнум" его чистый  и по-серьезному ничего у меня на него нет. Так, на пару
лет по совокупности. Но вот  теперь - будет на десятку. Бандит  ведь  должен
сидеть в тюрьме, так справедливо...
   Курочкин торопливо осмыслил слова, сказанные Аникеевым.
   - Выходит, вы меня убиваете просто потому, что  хотите посадить бандита
в тюрьму? - недоверчиво переспросил он. - Бред какой-то...
   Полковник потупился. Затем поднял глаза.
   - Если честно, не только поэтому, - признался он и начал прицеливаться.
- Но какая вам разница?..  Может, все-таки  отвернетесь,  а?  Виды  здесь  и
правда замечательные. Глядите, во-он птичка пролетела!..
   Дмитрий Олегович не поддался на такую простую уловку Аникеева.
   - Раз уж я умираю тут, - твердо заявил он, стараясь унять сердцебиение,
- я желаю хотя бы узнать, за что.
   - Вы умираете с пользой для общества, - скороговоркой ответил  Аникеев,
-  вы попадете в  рай,  ваша  жертва не  напрасна...  Довольны, наконец? Ну,
отвернитесь, будьте человеком! Я же милицейский работник, а не палач!..
   - Не отвернусь, - упрямо сказал Курочкин, -
   пока не ответите, за что меня так. Я имею право узнать!..
   Несколько  мгновений полковник  Аникеев держал  под прицелом вспотевший
разом лоб Дмитрия Олеговича, но потом все же отвел дуло.
   - Были бы вы киллером, да при оружии, - с оттенком какой-то несбыточной
надежды пробормотал он,  - давно бы вас шлепнул, без церемоний... Ладно, так
и быть,  скажу. Только  если вы надеетесь выиграть время, то можете выкинуть
это из  головы. Днем здесь никого не бывает, кроме сторожа, а он - далеко...
На рынках сейчас все торгуют, русский рупь зашибают... Поняли?
   - Ага,  - ответил  Курочкин и с радостью  увидел, как толстый полковник
опустил к земле смертоносное дуло. Похоже,  Аникеев совсем  не опасался, что
Дмитрий  Олегович   сейчас   набросится   на  него   и   попытается  оказать
сопротивление. И правильно, кстати, не опасался.
   - Вы случайно не знакомы со статистикой МВД за позапрошлый год? - начал
полковник с неожиданного вопроса.
   Курочкин удивленно замотал головой.
   -  Ах,  верно, -  спохватился Аникеев, - она пока  засекречена. Но вам,
конечно,  я могу сказать. Два  года назад было зафиксировано рекордное число
самоубийств  среди  личного состава  правоохранительных  органов.  Четыреста
случаев только за одиннадцать месяцев! Эти умники  из статотдела даже вывели
причины, из-за которых, мол, все и случилось. Главное тут, дескать, - эффект
безвыходности. Представьте себе  рядового оперативника: утром он задерживает
с поличным какого-нибудь  Седло,  а вечером эту сволочь  уже отпускают.  Под
залог  или из-за недостатка улик. Хотя у подлеца на лбу написано:  рэкетир и
международный  бандит,  по  которому Интерпол  горько  плачет. А формально -
чистый младенец...
   И так каждый день.  Что ни  делаешь,  все впустую.  Утром  - в  камеру,
вечером уже  гуляет да  еще посмеивается. Сотни преступников проходят сквозь
пальцы, оседает же  в  камерах только всякая шваль  и рвань...  Конечно, наш
оперативник однажды приходит  к выводу  о бессмысленности всей своей работы.
А,дома,  между  прочим,  жена и дети.  А зарплаты, между прочим,  -  что кот
наплакал, ниже низкого. Вот и приходит однажды в  голову мысль: все к чертям
и дуло - к виску.
   Полковник Аникеев остановился  и перевел  дыхание, машинально косясь на
дуло.   Видно,  он   уже   здорово   влез   в   шкуру  среднестатистического
бедняги-оперативника. Или, может,  скорбные  мысли о самоубийстве когда-  то
посещали и его.
   - Я уж не говорю про парк машин, - отдышавшись, проговорил полковник. -
Какая рухлядь была у милиции еще два года назад, вы и сами знаете. Пока ты в
Химках "Яву" заведешь - преступник на "Харлее" уже где-нибудь в Чертаново...
   Дмитрий Олегович  уже вполне проникся полковничьей  грустью, но тем  не
менее был  не  в  силах понять, почему из-за статистики двухлетней давности,
пусть и самой секретной, он, Курочкин, должен принимать смерть.
   - Все это печально,  -  согласился он.  - Но  теперь-то все  как  будто
наладилось...  -  Дмитрий  Олегович   сразу  припомнил  блестящие  новенькие
"Форды", которые выстроились у милицейского участка на Летниковской.
   - В том-то и суть! - повеселевшим голосом отозвался Аникеев. - Вижу, вы
правильно улавливаете. Сдвиги колоссальные. За девять  месяцев текущего года
-  ни  одного  самоубийства  среди  личного  состава  и  минимум  аварий.  И
преступность, обратите внимание, здорово снизилась.
   - Рад за вас, - сказал Курочкин, - но...

   - Никаких "но", - оборвал его полковник. - Снизилась, объективный факт.
Можете мне поверить. И все без копейки лишних денег из бюджета... Ну,  вот я
вам почти все  и объяснил. Посмотрите теперь на реку, сделайте милость. Ваша
гибель поможет правосудию...  Только гляньте, как солнце играет в воде... О,
рыбка плеснула!
   Курочкин вновь не поддался на провокацию.
   - Ничего вы мне не объяснили, - непреклонно произнес он. - Нравится вам
- стреляйте так. Аникеев вздохнул.
   - Вы меня шантажируете,  - с обидой заметил он. - Вы расчетливо играете
на  моих маленьких слабостях. Ладно уж, если вам так хочется дойти  до самой
сути - давайте дойдем. Но потом я буду беспощаден.
   -  Давайте,  - проговорил  Дмитрий  Олегович.  -  Я  согласен.  Где  же
разгадка?
   -  Все так  просто, -  сказал  полковник. - Мы перешли  на внебюджетное
финансирование.
   Курочкин  отчаянно  затряс  головой.  Слова были  из  профессионального
лексикона Валентины,  который  он,  хоть убей,  не  понимал.  И  возможности
уточнить у жены ему, по всей вероятности, уже не представится.
   - Нельзя ли еще проще?  -  жалобно  попросил он.  -  По-русски. Куда вы
перешли? На что перешли?
   -  По-русски  это звучит  гораздо скучнее, - признался полковник. - Ну,
пусть  будет по-вашему... Короче  говоря, мы теперь изымаем средства у наших
подопечных.
   Дмитрий Олегович почувствовал, как у него медленно отвисает челюсть,  и
еле-еле смог вернуть ее в прежнее состояние.
   -  С  ума сойти, - прошептал он. -  То есть  теперь вы просто воруете у
воров, грабите грабителей и рэкетируете рэкет?..
   -  Это  очень  грубо,  -  поморщился  Аникеев.  -  Суть  вы уловили, но
выражаетесь  грубо.  "Внебюджетное финансирование" нам нравится куда больше.
Кроме того, мы стараемся работать  аккуратно - это дает наилучший  эффект...
Ну, например. - Полковник пощелкал пальцами. - Ну, допустим... Возьмите даже
это ваше дело, хоть это не самый удачный пример. Через своих информаторов мы
узнаем, что сегодня в таком-то часу фирма  "Мементо" через посредника должна
вернуть кэш фонду

   "Процветание".  И на  фирме,  и  на  фонде клейма, естественно, ставить
некуда. Мы тихо убираем фетисовского курьера и заменяем его своим человеком.
В назначенный час именно ОН говорит пароль и получает деньги. Наше ведомство
обогащается  на  четверть  миллиона баксов, которые  налогом не  облагаются.
Этого мало. Теперь Седло убежден,  что  он  расплатился с Фетисовым. В  свою
очередь,  Фетисов уверен, что Седло его пробросил. Конфликт, потом разборка.
Кто-то  валит  кого-то, нам без разницы. Оставшегося  забираем либо мы, либо
смежники. Все чисто и красиво... Курочкин покачал головой:
   - На деле все получилось и не чисто, и не красиво.
   - Да-а,  вышла промашка,  -  согласился полковник Аникеев.  - Идиотское
совпадение,  как в плохом фильме. Седельниковский курьер узнал нашего опера.
Оказывается, тот  его  как раз брал в  девяносто  втором;  мы  уже  потом по
документам выяснили, да поздно. Давние дела, черт бы их. А потом уж...
   - А потом появился я, - печально продолжил Курочкин.
   - Именно  так, - согласился полковник. -  И все невероятно  запутали...
Ну, какого хрена вам понадобилось лезть в эту подворотню!
   - Я же вам рассказывал, - Курочкина пронзила мысль, что сейчас придется
излагать свою эпопею в пятый раз. - Когда я выронил пакет с яблоками...
   - Помню, - не дал ему договорить  Аникеев.  - Яблочек вам захотелось. Я
бы вам дал мешок  этих  яблок, лишь бы вы никуда не совались. Центнер, тонну
яблок! Я бы  ими завалил вас с ног до головы... Из-за вашей самодеятельности
мы  ведь тоже  в первый момент решили,  будто в деле возник кто-то третий со
своей отдельной игрой; даже  со смежниками  чуть не  полаялись. А  затем еще
парни Седельникова для чего-то наехали на контору на Зацепском валу... Вы не
знаете, кстати, зачем?
   - Догадываюсь, - ответил Дмитрий  Олегович.  - Я там у  дверей случайно
назначил место встречи, "дипломат" хотел передать. Но опоздал.
   - Мы потом  примерно  так и подумали, - Аникеев  свободной от пистолета
рукой  почесал  переносицу, - но  сначала ОЧЕНЬ  удивились...  Вам везет  на
случайности. Вы хоть знаете, что за крыша у той конторы?
   - Я не рассмотрел, - проговорил Курочкин, пожимая плечами. - По- моему,
самая обычная, металлическая. - Разве это так важно?
   Полковник  вдруг  ухмыльнулся,  словно  услышал  от  собеседника  нечто
остроумное.
   - Для ВАС, - выделил он, - это действительно абсолютно неважно. В нашей
жизни вы вообще застряли по недоразумению. - С этими словами толстяк Аникеев
вновь  поднял  дуло  на уровень  курочкинского лба. - Хватит,  я свое  слово
сдержал, держите и вы свое... Что вы  на  меня опять так смотрите? Я  же вас
прошу:  на  реку,  на   реку  взгляните,  такая   вода   зеленая,   успокоит
напоследок...
   Дмитрий Олегович  между тем глядел вовсе не на полковника, а мимо него.
Грузовик прямо за аникеевской спиной неожиданно оказался самосвалом, который
внезапно пожелал расстаться со своим грузом.
   И сделал это быстро.

21

   "Армянское радио спросили: "Можно  ли убить человека ватой?"  Армянское
радио ответило: "Можно. Если в нее завернуть кирпич..."
   Этот  древний анекдот мелькнул в голове Курочкина  в тот  самый момент,
когда содержимое кузова стало стремительно обрушиваться на полковника. Одним
яблоком  человека,  конечно же, убить было  никак нельзя. А тонной? А двумя?
Красно-желто-зеленая  яблочная  Ниагара  буквально  смахнула  Аникеева,  как
букашку, через невысокий парапет

   прямо в реку. Сам Курочкин, едва не задетый бурным потоком, завороженно
наблюдал,  как  из фруктового  месива  в воде пробилась полковничья рука, но
затем  сверху  обрушился новый яблочный град, и  через  несколько секунд уже
ничего,  кроме  разноцветных спелых фруктов,  на  поверхности Москвы-реки не
плавало.
   -  Вах-вах!  -  раздалось  виноватое  восклицание.  Кузов  самосвала  с
немногочисленным  остатком  фруктов  вернулся в горизонтальное  положение, и
тогда-то из кабины неуклюже выбралась знакомая фигура.
   Трудно было не узнать этого человека.
   - Простите, батоно Курочкин! - человек с  виноватым видом приложил руки
к  груди. - Я стал такой старый и неловкий... Машина совсем новая, перепутал
кнопки, что нажимать... Вас чуть совсем фруктом не ушиб!
   - Батоно Автандил! - выдохнул ошеломленный  Дмитрий Олегович. - Вы-  то
здесь что делаете?
   - Как - что делаю? - в свою  очередь удивился Автандил Цховребашвили. -
Моя машина - что хочу, то и делаю. Отдыхаю, дорогой, от московской  милиции.
Потом смотрю в окно: батоно  Курочкин  здесь гуляет!  А я ведь, старый осел,
ему и спасибо не сказал...
   - А полковник?  - пробормотал  Дмитрий  Олегович,  глядя  на пеструю от
мокрых яблок речную воду. - Он ведь, кажется, совсем утонул.
   - Какой-такой полковник? -  с недоумением  переспросил Цховребашвили  и
через парапет принялся честно оглядывать поверхность реки. - Батоно Курочкин
разве  не один гулял? -  Недоумение его выглядело настолько  натурально, что
Дмитрий Олегович не мог понять, серьезно тот говорит или нет.
   - Толстый такой полковник,  Аникеев, - на всякий случай решил  уточнить
он, -  в фуражке... - Странно, но  кроме  толщины, звания и фуражки,  других
особых примет Аникеева Курочкин  никак припомнить не  мог. Может,  толстяк и
впрямь ему пригрезился вместе с его страшненькими рассказами?
   Тем  временем  на  пятачке  рядом с  ними  незаметно  материализовалось
человек  пять усатых кавказцев  - тех самых  джигитов, которые сегодня утром
встречали  Автандила неподалеку от  милиции  и потом отвозили  Курочкина  на
вокзал.
   - Ты не видел тут полковника, Нугзар?  - стал строго допрашивать усачей
Цховребашвили. -  А ты,  Ираклий?  А  ты, Вахтанг? Что,  и ты,  Гия, тоже не
заметил здесь толстого полковника в шляпе?..
   Все  присутствующие самозабвенно  отнекивались и  прикладывали  руки  к
груди  с  видом  полнейшей  непричастности,  после  чего  поджарый  Ираклий,
осмотревшись, небрежно подобрал  у парапета оброненный  Аникеевым  тупорылый
пистолет и зашвырнул его подальше в реку.
   - Ни полковников, ни  генералов здесь,  дорогой,  и  близко не  было, -
сказал он Курочкину и слегка ему подмигнул. Самую малость.
   Дмитрий Олегович сообразил, что его неожиданные спасители желали бы как
можно  меньше об  этом  спасении говорить. То ли  по  законам гор, то  ли по
правилам конспирации.
   - И как же вы  теперь? - все-таки не удержался он от вопроса, показывая
рукой на яблочную заводь.
   -  Уезжаем мы теперь,  батоно  Курочкин,  - ответил за всех Автандил. -
Капитан-то у  нас лицензию на торговлю отобрал... Не любит  он нас, дорогой.
Ему лучше без фруктов, но чтобы и без нас... Хочешь, мы по дороге и у твоего
дома  сгрузим  самосвал.  Ты  будешь кушать, жена  будет кушать, дети  будут
кушать...
   Дмитрий Олегович с сожалением отказался.  Гора  яблок  у  его  подъезда
вызвала бы у Валентины тьму подозрительных вопросов к Курочкину.
   - Хоть совсем немного возьми, батоно, - огорченно предложил Автандил, и
Дмитрий Олегович  тотчас  же  стал  обладателем  большого  пакета,  набитого
спелыми и сочными красавцами. С таким пакетом возвращение домой выглядело бы
не таким страшным.
   Теперь оставалось сделать только одно, последнее, дело.
   Тепло  распрощавшись с  Автандилом  и его усатыми нукерами и пожелав им
счастливого пути через все границы, Дмитрий Олегович выбрался с пятачка и по
Шлюзовой набережной дошагал до Кожевнического: отсюда была прямая и короткая
дорога к Павелецкому вокзалу, где Курочкин оставил кое-что ценное.
   А именно - бабушкин будильник в "дипломате".
   Мысли  о  прочем содержимом "дипломата" вызывали  у него отвращение. Он
предпочитал  не  задумываться,  как  он поступит  с деньгами. Он  был  почти
уверен, что пакостливая Фортуна распорядится долларами и без него.
   Это и произошло. Уже на подходе к Павелецкому Дмитрий  Олегович заметил
огромную  пеструю  толпу.  Почти вся площадь  перед вокзалом  была запружена
людьми  с  тюками,  саквояжами,  сумками  и  чемоданами  -  по  виду  явными
пассажирами. Люди с чемоданами, столпившись  на тротуаре,  не  предпринимали
никаких попыток проникнуть  в само здание и только почему-то глазели на окна
второго этажа, за  которыми  то и дело  вспыхивали и  гасли бледные огоньки.
Подойдя поближе, Курочкин  заметил, наконец, вокруг здания цепочку пятнистых
спецназовцев,  которые окружили здание по  периметру,  стараясь  при этом не
подходить к нему слишком близко.
   -  Что  там  случилось? -  осведомился Дмитрий  .  Олегович у невысокой
пожилой дамы, которая,  вытянув  шею,  вместе со  всеми  жадно  высматривала
что-то в вокзальных окнах и старалась поймать взглядом малейшее движение  за
стеклами.
   - Бомбу нашли, -  с удовлетворением  отозвалась дама.  -  Вернее, мину.
Всех эвакуировали, будут сейчас взрывать...

   Некое смутное подозрение  зародилось  в душе у Курочкина.  Он, конечно,
знал,  что  террористы  всех стран  и  мастей обожают  подкладывать мины  на
вокзалах и  Павелецкий в  этом  смысле -  ничуть не хуже и не  лучше прочих.
Однако  сегодня на  долю  Дмитрия Олеговича пришлось уже столько невероятных
происшествий,  что  он  вполне  мог  стать  свидетелем  еще одного  рокового
совпадения.
   - А кто нашел бомбу? - не мешкая поинтересовался он. - Милиция?
   - Милиция-милиция, - подтвердила любопытствующая дама, не выпуская окна
из  поля зрения. -  Но сначала  во-он тот поднял тревогу, -  и  дама указала
пальцем куда-то  влево.  -  Такой  ханыга,  прости господи,  а  бдительность
проявил...
   Курочкин глянул влево и увидел,  что в  большой и  рыхлой привокзальной
толпе  есть и  своя  толпишка поменьше  и поплотнее.  Не без  труда  Дмитрию
Олеговичу  удалось пробиться  поближе к эпицентру - и  все для  того,  чтобы
обнаружить  в самой сердцевине людского  скопления  еще  одного сегодняшнего
знакомца. ч
   Бдительный  ханыга, нашедший  мину,  чувствовал  себя именинником:  Его
опухшее  со   сна   лицо  выражало  восторг  и  какие-то  Детское  удивление
одновременно. Если у вокзальных бомжей могли быть Звездные  Часы, то это был
главнейший и значительнейший  из них: должно  быть,  впервые за  многие годы
старикан по  прозвищу Филин  ощутил, что он, Филин, может  быть интересен не
только  вокзальному наряду, приемщику стеклотары или  досужему  репортеру из
"Листка".  Сейчас герой дня был нарасхват.  Повинуясь любопытствующим вокруг
себя, он с готовностью  то и  дело повторял свой незамысловатый и  не  очень
связный рассказ.
   -  Лежу! -  возбужденно  говорил  он. - Сплю, ексель-моксель,  ни о чем
таком не думаю!  Я  днем, значит, отдыхаю завсегда, режим  у меня такой... И
вдруг!  Тр-р-р!  В  башке у  меня,  ексель-моксель,  ка-ак  зазвенит! Сигнал
тревоги как будто... Смотрю - мать честная, ексель- моксель! Чемодан кожаный
под  ухом,  и  тикает,  собака!..  Я-то ученый, не  хухры-мух-ры, знаю - раз
тикает, то кранты... Бегом к дежурному. Он меня по  матушке,  а  я ему: иди,
мол, сам посмотри... Тикает ведь, ексель-моксель! Пришел, не запылился. Если
брешешь, говорит, я  тебе такую сладкую жизнь,  Филин, устрою... Это мне  он
говорит,  но  пришел!  Послушал  -  и  ка-ак  отпрыгнет  подальше!..  Ценным
подарком,  думаю, наградят, часами,  например, золотыми,  как при Кагановиче
давали... Но лучше бы деньжат... Я ведь днем, ексель-моксель, отдыхаю, режим
у меня такой...
   Рассказ  поехал  по  новому  кругу,  и  Дмитрий  Олегович,  придерживая
подаренную сумку с яблоками,
   стал потихоньку выбираться из  то