Алику.  Далее  бумага  вновь
направлялась  в  Вашингтон,  в  консульство, откуда через месяц
приходила виза на въезд в Союз нерушимый.
     Процедура  мучительная.  Неблизкие  поездки  в   Вашингтон
экономили    месяц-два    из    процесса   оформления,   однако
принципиальным образом на процедуру волокиты не влияли. Тем  не
менее  Алик  не унывал: доллары еще имелись, впереди же маячила
перспектива  блицвизита  :  русские  красавицы,  отдающиеся  за
косметику   и   заколки,   пьянки   с  бывшими  соратниками  по
телевидению, ярлык "американца"...
     Сорвалось! А вернее,  подфартило.  Страховой  агент  Фима,
ответственный  квартирный  и  подвальный  съемщик, рекомендовал
бедолагу  Бернацкого  на  службу  к  серьезному  боссу   Семену
Фридману  на  должность  "принеси-подай".  Стал  Алик шофером и
домохозяйкой при солидном человеке. Возил всяческие  непонятные
грузы  туда-сюда  по  Нью-Йорку,  в  соседние  штаты, передавал
"вэны"*  с  автоматами  Калашникова   китайского   производства
покупателям  у  въездов в трюмы кораблей на ночных причалах и в
то же время мирно стряпал на просторной кухне  Фридмана,  сидел
на  телефоне, дозваниваясь абонентам хозяина, пылесосил ковры и
натирал паркетный пол...
     Исходя  из  интересов  дела,  Фридман  предоставил   Алику
бесплатно  подвал  в  своем доме, и тот, расцеловав благодетеля
Фиму, отбыл на новое место обитания.

     ------------------------
     * - Микроавтобусы (амер.)

     Две тысячи долларов в месяц наличными, дармовое  жилье,  о
чем более и мечтать? В родной Свердловск Бернацкий ехать уже не
хотел.
     - Да   и   чего   делать  в  дыре  этой?  -  рассуждал  он
высокомерно.

     ПАРТНЕРЫ

     Прибыл Дробызгалов в  горячий  момент:  Мордашка  провожал
"пассажиров", то бишь покупателей.
     Трое  темнолицых  людей  -  не то туркмены, не то узбеки -
уволакивали коробки с аппаратурой: два  телевизора,  видеодеку,
игровой  компьютер  и  "балалайку" - так имено- вался кассетный
магнитофон.
     Помогал  им  Шарнир  -  шестерка  Мордашки,  отлавливающий
клиентов у комиссионного магазина и поставляющий за оговоренный
процент покупателей патрону.
     На  случай  последующих заказов Мордашка отдал покупателям
свои визитные карточки мелованной бумаги,  где  его  социальный
статус обозначался правдиво: "сторож". Но и двусмысленно...
     Проводив  Шарнира  и  "пассажиров",  прошли  в комнату. На
столе - пачки денег.
     - Ничего себе... - оценил Дробызгалов.
     - Да так, - отмахнулся Мордашка.  -  Навара  две  штуки  с
хвостиком. Ударчик.
     - Поделись, - проронил Дробызгалов.
     - Не,  -  ухмыльнулся  Мордашка. - Это из моих сребреников
иудиных... Кровное.
     - Так,  -  произнес  Дробызгалов,  оглядывая  заставленную
коробками гостиную. - А я к тебе с тухлыми новостями, Мишель.
     - Иного  и  не  ожидаю,  -  рассеянно  отозвался Мордашка,
ссыпая деньги в полиэтиленовый пакет.
     - В общем... конец нам, - сказал Дробызгалов. - Обоим.
     - Чего? - посерьезнел Мордашка.
     - Дело с Грушей и гоп-компанией  его  прокуратура  крутит.
Ну, а по показаниям ты в деле, прокурор настроен непримиримо...
     - Хрена себе! - воскликнул Мордашка. - Вы ж меня сами...
     - А  им  плевать, - резко оборвал его Дробызгалов. - Давлю
на шефа, а он с прокуратурой ссориться не желает... Да  и  тебя
шеф  не  очень-то  жалует.  Зажрался, говорит. Пусть посидит на
баланде.
     - Так какого я на вас пашу...
     - А такого! - Дробызгалов ощерился. - Если бы  не  работал
на нас, давно бы куковал. А так - влепят по минимуму.
     - Как  это  влепят!  -  изумился Мордашка. - Как это?.. Да
я... я... заявление прокурору, а если до суда дойдет, то и...
     - Какое еще заявление? - сморщился Дробызгалов. - Ты чего?
Из тебя кисель сварят... На тебя всех волков спустят...  Не  ты
первый! Молчать будешь и кивать, ясно? А пожалуешься... чего ж?
Шеф  открестится:  не  знаю,  не  ведаю,  ложь.  Ты что, офицер
органов? Так, стукачок. И сам про то ведаешь. Ну, а  вякнешь  -
раскрутят на полную катушку. На тебя оперданных - тонны бумаги.
     - И... никак ничего?.. - Голос Мордашки дрогнул.
     - Главное  - мне хана, - сказал Дробызгалов. - Из-за тебя.
Провалил, не обеспечил, то-се... Чепе по нашим установкам. Пишу
рапорт и - на улицу. Но, в отличие от  тебя,  барыги,  денег  у
меня  -  ноль.  Могу,  конечно, в спекулянты, но тогда - ты еще
первые к рзачи не стопчешь, а я уже к тебе в  соседи  по  нарам
оформляться приеду... Мне такой роскоши не позволят. Мне только
честно  прозябать.  В  дворниках. Такова жизнь, милый друг, как
утверждал  Ги  де  Мопассан.  -  Дробызгалов  говорил,  сам  же
наливаясь злобой отчаянием.
     - Слушай,  а может, заплатим? Шефу твоему, прокурору... а?
Договоришься?
     Дробызгалов вспомнил прокурора  с  гладенькими  щечками  и
мерным  голосом,  замороженные  глаза полковника... Хохотнул. А
после, едва ли  не  с  ужасом  чувствуя,  что  не  в  состоянии
остановиться, безудержно, с сиплым надрывом рассмеялся...
     Мордашка  схватил  его  за  горло,  сдавил...  Дробызгалов
вцепился в его руки, а тот душил, душил...
     Захрипел Дробызгалов от перепуга, и - отпустила  истерика.
Аверин отбросил его в кресло.
     - Нервы, мент, - сказал безучастно. - Уйми нервы.
     - Взятки...  они  не  возьмут.  -  Дробызгалов  с  натугой
откашлялся. - Такие козлы...
     - Ну и делать чего?
     - Есть выход, - сказал Дробызгалов. - Они тоже  у  нас  на
крючке.  Фридмана сейчас они крутят... А раскрутить не могут. А
потому крепко на тебя и  на  меня  рассчитывают.  За  бугор  он
намылился...
     - Знаю. Но при чем я здесь? Или ты?..
     - Цепь  простая.  Фридман - Мордашка. Мордашка - Марина. А
Фридман на вывоз ценные бриллианты закупил. На все бабки. Он же
у цеховиков в банкирах ходил, там,  может,  одних  долларов  на
десятки миллионов...
     - Не  выйдет  номер.  -  Мордашка  открыл бар, механически
приложился к початой бутылке ликера. - Он  все  вывезет.  И  не
засечете.  Он  хитрый  какой,  знаешь? И с блатными, и с вашими
завязан - да так, что особый  отдел  не  подкопается...  Мафия!
Вывезет!   И   чистым   свалит.   К   ближайшим  родственникам,
чинно-благородно, воссоединение семей... Ладно, допустим: узнаю
вдруг  я,  где  его  брюлики.  И  чего?  Вам   их   передаю   в
торжественной  обстановке?  Да  меня  же  за такой презент вмиг
удушат. Не на воле, значит, в тюряге. А коли туда мне путь  так
и так лежит...
     - Слушай, - перебил Дробызгалов, - а... сеструха?
     - Вопрос кстати, - кивнул Мордашка. - У них на днях разбор
с Фридманом   был.   Катастрофа.   Пронюхал  он  про  сеструху.
Плакалась мне вчера. Она же девка с мозгами,  любовь  закрутила
прямо-таки  по  сценарию  фильма для целомудренных деток: чтобы
все на уровне воздыханий и невинных поцелуев, а уж половой  акт
- после  свадьбы  и  титров.  Крутила  динамо  - будь-будь! Ну,
Фридман бродил вокруг, облизывался, пылал изнутри... И  подарки
ей,  и  брюлики  в  уши,  на пальчики, и виды на Штаты... А тут
кто-то  и  стукнул...   Привет!   Провал   спектакля,   занавес
стремительно спущен.
     - Вот... как, - только-то и произнес Дробызгалов.
     - Ага, - подтвердил Мордашка лениво. - А насчет капитальца
его она  тоже  по-моему, интересовалась... Но хрен чего узнала.
Только  однажды  по  пьянке  шепнул  ей,  что  система  у  него
глухая...  Никому  не добраться. Думаешь, не ведает он, что его
вынюхивают? Ведает. Одна охрана его чего стоит!
     - У тебя, если посчитать, не так и густо, не  Ротшильд,  -
произнес Дробызгалов невпопад, - у меня круглый ноль, а Маринка
тоже  не из клана Дукакисов... Так ведь? Я на улицу, ты в зону,
а ей по постелям валяться - все наши перспективы. Но,  пока  мы
втроем,  мы  -  сила. Вынем из Фридмана брюлики, сделаем все на
уровне, вот и задел. А с заделом... сам понимаешь. Живи и живи.
Ты выйдешь и - фьють  в  другой  город,  от  нас,  милицейских,
подальше,  я  подскажу - куда... А Маринка с твердой валютой на
руках договорится с каким-нибудь бедным америкашкой, чтобы увез
ее. Выкопает немного из-под камня, вот и замужество.  А  там  -
пара  лимонов  по  минимуму,  верь,  товарищ!  И я могу невесту
купить, и ты...
     - Болтаешь... - отвернулся Мордашка с раздражением. - Чего
ты из него вынешь, из Фридмана, кроме дерьма? Ну, вынул даже...
Знаешь, какие разборы начнутся? Тушите свет.  От  меня  и  тебя
ничего  не  останется.  Слизь  кровавая.  Никакая  ментовка  не
защитит! Никто  не  защитит!  Ни  контора,  ни  армия!  Если  в
заместители  президента  только  наняться, чтобы за броней и за
автоматами жить... Но туда -  невпротык.  А  если  и  попадешь,
тогда  фридмановские дела вроде без надобности... хе. Там денег
эшелонами прут, причем - без особенного риска.
     - Единственный выход, - произнес Дробызгалов тупо.
     - Да как, как?! - взвинтился Мордашка. - Проследить:  где,
чего,  и  тайно  изъять?  Не  вышло  и  не выйдет. Прижать его?
Попробуй! К нему подойди - шею враз открутят. А если и возьмешь
чего, все вместе с процентами и с душой обратно вытряхнут... Он
же, помимо прочего, наверняка крупным блатным очень  в  Америке
нужен! Он - их гарант там, база...
     - Не  пугай,  -  произнес  Дробызгалов. - Нет невыполнимых
задач. Техническую сторону дела беру на себя. А в деле -  трое.
Ты,  Маринка  и  я.  Три  равные  доли. Твоя задача - подписать
Маринку. Будет у нее готовность...
     - Говорю же! Кончился роман, разбежались они...
     - Будет  у  нее  готовность...  -   с   нажимом   повторил
Добызгалов.
     - То есть?
     - А ты с ней обговори... ситуацию. И скоренько, не мешкая.
Можешь ведь?
     - Ну...
     - Вот  и  ну.  Подпишешь  ее хотя бы морально, и то ладно.
Учти: покуда вертим это дело, ты на свободе, а я при погонах...
А там - куда кривая вынесет.
     - А до мокрого не дойдет?
     - Не твоя забота.  Мое  дело.  Если  из  окна  Фридман,  к
примеру,  сиганет,  туда  ему  и  дорога,  скажут.  А кто будет
следствие по самоубийству, скажем, вести...  это  опять-таки  я
позабочусь.  Короче.  Твоя  задача - разговор с Маринкой. Пусть
пораскинет мозгами, ей многое виднее.
     - Так...  -  Мордашка  полез  в  письменный  стол,  достал
какие-то  бумаги.  -  Вот,  -  положил  перед Евгением. - Это -
гостевой вызов  в  город  Берлин,  фотографии.  Оформляешь  мне
паспорт. Как гарантию хотя бы. Требование полагаю справедливым.
     - Понял,  -  наклонил голову Дробызгалов. - Логично. Будет
готово на  следующей  неделе.  Но!  Ты  мне  Фридмана,  я  тебе
паспорт.
     - Нет, - сказал Мордашка. - Наоборот.
     - Нет, Мишуля, - сказал Евгений. - Не наоборот.

     Выходя  от  Мордашки,  Дробызгалов  подумал,  что,  хотя и
разыгрывал спектакль, вступая якобы в сговор со  спекулянтом  и
сестрицей  его,  а  ведь  кто  знает,  вдруг и заполучит он эти
бриллианты?  И   вовсе   не   для   официальной   их   передачи
неблагодарному руководству.
     Если помечтать в таком направлении, то исчезнувший из поля
зрения  Фридман  вызовет,  конечно,  скандал,  но  да  и  пусть
вызывает,  он,  Дробызгалов,  выкрутится.  А  Валера  вдруг  да
переселится  в надежный подвал с чугунной дверью, есть этакий в
капитальном одземелье одного из старых домов в районе... И есть
те, кто в подвале мог бы заняться обработкой Фридмана.  Народец
- зверье,   сволочи   отпетые,   но,   главное,  судьбы  их  от
Дробызгалова зависят, а кроме того,  шавки  они,  приблатненная
мразь,  а значит, будут вне подозрений мафии, ибо нити, ведущие
к исчезновению Фридмана, начнут искать разные крестные  отцы  у
себя же, своих начнут трясти - профессионалов высокого полета и
квалификации.
     Мечты, мечты... Попробуй заволоки этого Фридмана в подвал,
как бы  самому  в  нем  не  очутиться, это куда реальнее... А в
теории, конечно,  все  рисуется  здорово,  даже  если  придется
камешки  сдать  согласно  описи.  Будет  результат,  и  пытки в
подвале   легко   спишутся   на   счет   неопознанной    группы
рэкетиров-гастролеров,    да    и    кто   будет   копаться   в
подробностях?..
     Мечты, мечты...

     ФРИДМАН-МЛАДШИЙ

     Еще  с  утра  накатило  раздражение...  Это  состояние  не
отпускало его уже с год, да, где-то так.
     И копилось раздражение, как он понимал, уже давно, едва ли
не всю  жизнь  копилось.  А  сейчас, когда разобрался он в этой
своей жизни,  когда  понял  ее  всю,  раздражение  и  вовсе  не
отпускает...  Сорок  два  года. Прожитых бездарно, впустую. Вот
они: школа с армейской буквально дисциплиной, пионерлагеря с их
тупыми идеологическими  мероприятиями  -  взвейтесь-развейтесь;
после   -  армия:  внутренние  войска,  два  года  на  вышке  с
автоматом, зековские "пятерки", "мазы" с решетчатыми каркасами,
сырая казарма, офицерье, хлещущее  водку  и  отсиживающее  свои
двадцать  пять  лет  до  пенсии  по другую сторону забора зоны;
опять-таки  идеологические  выкрутасы  о  священном  долге,  об
охране  мирного  сна  тружеников;  дедовщина,  караулы, колючая
проволока...  Затем   Физтех,   невозможность   устроиться   на
нормальную работу из-за пятого своего пункта...
     Отец  с  братом  уехали,  а  ему,  Валерию, диплом Физтеха
мощным стал тормозом: отказ за отказом.
     Ну и пошло-поехало: фарцовка, совмещенная с должностями то
библиотекаря, то курьера...  Хорошо,  познакомился  с  деловыми
людьми,  стал  их  подручным  и  быстренько нахватался знаний в
университете подпольной жизни. В двадцать девять лет выбился  в
крупные  цеховики.  Чем не занимался: и люстрами пластмассовыми
"а  ля  хрусталь",  и  брошками-бабочками,  и  запонками...   К
тридцати  двум  "набил"  свой  "лимон". Хороши были брежневские
времена, они и выручили. Денег - только нагнись  и  собирай.  И
схема  проста: купи всех и делай, что хочешь. Да, славные годы.
Но  и  развратили  его,  затуманили  перспективу.   Думал,   до
бесконечности  все  так  и будет, думал, раз "лимон" в кармане,
значит, шабаш, всюду и все можно, и  рыпаться  некуда.  Живи  и
грейся.  А  что  вышло? Сейчас этот "лимон" - бумага. А жизнь -
каждодневное ожидание непредсказуемых перемен. Люди в разброде,
экономика в развале.  Идеологический  стержень,  выдернутый  из
общества,  превратил  его  в кисель. У людей открылись глаза на
свой рабский  труд  за  жалкие  гроши  по  ударными  фальшивыми
лозунгами,  и  промышленность  начала  стопориться.  В  воздухе
витала угроза гражданской войны, эмиграция нарастала, и Фридман
подумал, что не воспользоваться шансом для спасения собственной
жизни попросту глупо. К тому же ходить в  золоте  среди  дерьма
стало   тягостно   и  скучно.  Ему,  конечно,  было  далеко  до
партийно-правительственной   элиты   с   ее   распределителями,
заграницами  и  домами  отдыха, но жил он не хуже, пусть за все
переплачивал, начиная от колбасы и сигарет и кончая путевками в
райский уголок Дагомыса. Но жить так он уже не хотел.
     Перестройка  открыла  ему  дверь  за   рубеж,   однако   в
позитивный смысл каких-либо перемен он абсолютно не верил.
     Для    воплощения    провозглашенных    задач   требовался
качественный скачок, а... кому прыгать? Семьдесят лет  поджилки
у народа резали, создали нацию инвалидов, какие теперь рекорды?
     Прогрессивные   кооператоры?   Эти   вызывали  у  Фридмана
невеселую усмешку. Усматривал он в их рваческом копошении нечто
от капитализма начального периода развития, а если так - еще на
полвека  уготованы  стране  муки   и   кризисы...   Депутатский
телевизионный  треп  вызывал  откровенную  скуку,  и  два  пути
развития общества усматривал Фридман в данной ситуации: либо  к
власти придет новоявленный советский пиночет, государство снова
утянет в вековую колею централизованного командного управления,
либо  демократическая  вакханалия  превратит  Союз  в  странный
конгломерат раздробленных и нестыкующихся форм,  что  устоятся,
когда      рухнет      последний     оплот     государственного
монополистического  капитализма,  в  котором  Валерий   Фридман
родился,  вырос  и  прожил жизнь. Но не скоро рухнет. Много еще
слов произнесется, много прольется крови и слез...
     Перестройка - пора утраты  иллюзий.  За  это  Фридман  был
перестройке  благодарен.  Корабль, на котором он плыл, дал течь
по всему корпусу, потерял курс, и он,  нисколько  не  смущенный
сравнением  своей  личности с представителями грызунов, бежал с
этого корабля на иной  по  тонкому,  готовому  в  любой  момент
сгинуть мостику.
     Вначале  навестил  Валерий  брата  Семена, прибыв в США по
гостевому вызову. Сбылась мечта узреть Америку. Погостил бедный
родственник  у  родственника  богатого,  искупался  в   океане,
побродил    по    Уолл-стрит   и   Брайтон-Бич-авеню   -   двум
противоположностям Нью-Йорка, обозрел великолепные небоскребы и
огромные мосты -  монстры  по  сравнению  с  московскими;  поел
устриц с шампанским, ананасов и киви... И запросился домой.
     - Сумасшедший!  - выговаривал ему старший брат. - Зачем? У
меня  отличный  адвокат,  мы  утрясем  все  с   иммиграционными
властями,  оставайся...  Деньги  из  Союза  переправим,  найдем
концы... Ты же рискуешь жизнью, возвращаясь...
     Добрый старший брат включал  Валерия  в  семейный  бизнес,
решал все проблемы, начиная от жилищной и кончая финансовой, но
Валерию   роль   бедного,  пусть  и  любимого  родственника  не
подходила. Ему требовался иной статус. Поездка открыла глаза на
многое. В частности, на то, что Америка - не калач с медом. И с
его запросами там только страдать. Нужны деньги. Заработать  их
в  Америке  -  удача  и  лотерея.  Другое  дело - в Союзе. И он
сделает их. А уж потом - в зарезервированный рай...
     Многое в Штатах его  насторожило,  много  не  понравилось.
Толпы   бездомных   полудурков,  не  желающих  работать,  общее
устремление  делать  деньги  на  комиссионных,   не   вкладывая
особенного труда, жестокая эксплуатация нелегальных эмигрантов,
честный   черный   труд   за  гроши,  бестолковая  экономика...
Экономика   на   диких   кредитах,   долгах;   резкое   падение
производства,  обилие  товаров из Японии, Кореи, Гонконга, даже
Венесуэллы и очень мало американских...
     У него не раз возникала ассоциация с  Советским  Союзом...
Как  будто  та  же  страна, но из параллельного космоса... Иная
внешне, но с множеством аналогичных внутренних примет...
     В итоге же рассудил по-обывательски логично и  простенько:
дескать, ананасов с устрицами тут на мою жизнь хватит, а если и
грянет здесь гром, то уже над моей могилой...
     При   всей   своей  нескладности  и  сложнейших  проблемах
протянет Америка долго... И он в ней не пропадет.  Имеется  еще
остаток  жизнелюбия,  оборотистости  и веселого авантюризма - а
это везде спасет... И главное сейчас - включиться в  российские
дела-делишки.   Так   рассудил   Фридман-младший,   срочно   по
возвращении в Союз начавший превращать дензнаки в конъюнктурные
на западном рынке бриллианты, крайне дефицитные в СССР,  где  в
основном  предлагалась  чепуха. Все стоящее уже вывезли. Однако
все-таки  повезло.  По  счастливейшему  стечению  обстоятельств
заполучил  Валера  чудные камни в старинных ювелирных изделиях,
еще  со  времен  революции  путешествующие  с  рук   на   руки,
десятилетиями отлеживавшиеся в тайниках...
     Уже одна эта операция обеспечивала безбедное существование
в Америке,  но  Валерий стремился к большему. Серьезные деловые
круги  в  кооперативном  движении,  совместных  предприятиях  и
стремительно  набирающей  силу  мафии  Валерия  весьма ценили и
отъезд его рассматривали как проложение своего канала  в  сферу
международного бизнеса.
     Фридман  оказался  в эпицентре крупных экспортно-импортных
сделок с  Западом.  Гнался  в  порты  лес  в  вагонах,  металл,
буксировались  по  морским  просторам  списанные  в  металлолом
крейсеры... А на счет посреднической фирмы Фридмана-старшего  в
Нью-Йорке  текли  деньги.