седого  волоса.  Думы  одна  мрачнее  другой сталкивались в его
голове, не высекая ни малейшей искры надежды.
     А через два часа в камеру вошел  полковник  погранвойск  и
еще один тип в летной форме, но ясно, что не пилот.
     - Ваша виза, - заявил полковник, - аннулирована.
     - Почему? - возмутился Боря простодушно.
     - Вот  об этом мы вас как раз и хотели спросить, - заметил
тип в летной униформе. - Ваша виза аннулирована... ОВИРом.
     - А вы, наверное, командир корабля? - спросил Боря. - Что,
рейс задерживается?
     - Рейс улетел, - сказал тип в летном  раздраженно.  -  Так
может, вы соблаговолите объяснить, почему...
     - Я?!  -  возмутился  Борис повторно. - Объяснить? Я из-за
вас  потерял  все...  Билет,  новую  родину...  и  должен   еще
объяснять вам почему? Не угодно ли вам объяснить это мне?
     Боря  театрально  гневался,  сам  же  соображая: расчет на
воскресный день оказался верен, комитетчики попросту не  сумели
созвониться с нужными людьми из милиции.
     - Езжайте   в   ОВИР   по  месту  жительства,  -  произнес
полковник, возвращая Борису авоську. - И разберитесь там...  Мы
ни при чем.
     "Благодарю  за  совет",  -  едва  не  сорвалось  у  Бори с
сарказмом, но - удержался.
     - А виза? - строго спросил он. - Не вижу визы.
     - Зачем  вам  недействительная  виза?  -  в  свою  очередь
осведомился полковник.
     - Это  для  вас  она такова, - ответил Боря. - Для меня же
виза - основной документ. Там фото с печатью,  прочие  атрибуты
моей  неповторимой  личности. Вот выйду сейчас я на улицу, а ко
мне  -  милиционер...  -  Он  козырнул  собеседникам.  -   Ваши
документики,   гражданин!  Что,  я  ему  буду  рассказывать  об
аннулированной визе, а он  будет  меня  слушать,  тем  более  и
слов-то   таких   не   знает?..  Визу  -  вернуть!  -  закончил
категорически.
     Люди  в   разных   форменных   одеждах   очень   одинаково
переглянулись.   Во  взглядах  их  читалась  мысль:  все  равно
документу грош цена...
     И через пятнадцать минут,  извлекши  остаток  денег  из-за
общественного  аэрофлотовского  унитаза,  Боря  бежал к стоянке
такси, вынашивая  на  ходу  спасительную,  хотя  и  рискованную
крайне идею.
     Впрочем,   о   риске   он  теперь  не  думал.  Игра  пошла
беспощадная, будь что будет! Так решил он,  мчась  на  такси  в
центр   Москвы,  к  одной  из  своих  случайных  знакомых  дам,
профессиональной  машинистке,  разглядывая   возвращенный   ему
документик.  На  документике  было,  в  частности,  напечатано:
"Выезд через Шереметьево-2".
     Дама оказалась,  к  Бориному  счастью,  на  месте,  и  под
искомой  формулировкой  о  выезде  через  "Шереметьево-2" Боря,
воспользовавшись ее машинкой, подпечатал:  "или  через  Брест".
Машинописный  шрифт  несколько  разнился,  но... Боря уповал на
ангела-хранителя.
     Расцеловав подругу и обещая  ей  обязательно  звякнуть  не
следующей недельке с целью свидания, Боря ринулся в поджидавшее
его  около  подъезда  такси,  не забыв, правда, переговорить из
телефона-автомата, находившегося в подъезде,  с  дружком  Мишей
Авериным,  у  кого  держал  все  свои ценности, ибо супружницам
доверия не было. Наказал Мише ценности хранить.
     А   через   несколько   часов   Борис   Клейн   предъявлял
пограничному стражу в городе Бресте свою замечательную визу.
     Страж  недоуменно  разглядывал  документ, впервые, видимо,
встречаясь с отраженной в нем формулировкой  выезда;  порывался
звонить   начальству,  совершая  незаконченные  телодвижения  в
сторону аппарата связи, но Боря  попросту  деморализовывал  его
наглыми  выкриками  с  хамской, заметим, интонацией. Мол, и тут
бюрократия... что,  виз  не  видел,  служивый?  Или  там  роман
детективный напечатан?
     На  остаток  денег  был  Борей  уже  приобретен дефицитный
железнодорожный билет "Брест - Вена", и все  имущество  беглеца
ныне  состояло из авоськи, широкой души и стремительно седеющих
волос.
     - Проходите, - процедил пограничник со злобой.
     Свершилось! Боря оказался за  границей,  пока,  правда,  в
сотрудничающей с советскими органами правопорядка Польше.
     Когда же поезд пересек границу СССР с Чехословакией, Боря,
трясшийся  от  страха  и  вагонных  вибраций  на верхней полке,
всерьез раздумывал: а может,  спрыгнуть?  Может,  на  следующей
границе  с  демократической Австрией его снимут с этого чудного
рейса? Ведь кто знает этих чехов... А так -  спрыгнул  и  -  по
лесам  и  пашням...  Бегать  Боря  умеет,  никакая  овчарка  не
догонит.
     Однако  оборвал  Боря  безумные  мысли,  закусил   подушку
крепкими зубами и вновь доверился ангелу-хранителю. И правильно
сделал, ибо вскоре гулял уже по прелестной Вене с товарищами по
общему счастью эмиграции.
     Большая  удача сопровождалась удачами малыми: в частности,
удалось    Боре    наткнуться    в     столице     расчетливого
капиталистического   государства   на   бесплатный,  а  вернее,
дефектный уличный телефонный аппарат, из  которого  позвонил  в
столицу покинутого отечества подлой предательнице Галине.
     - Боря? - послышалось испуганное. - Где ты?
     - В Орехово-Кокосово*, - сказал Боря.

     -----------------------------------------------
     * Имеется в виду район Москвы Орехово-Борисово.

     - Такое  ощущение,  будто ты тут, в Сокольниках, - сказала
Галина. - Надо же, как хорошо слышно.
     - Тут, в Орехово, импортная АТС, - поведал Боря.
     - Борис, - начала Галина раскаянно, - нам надо поговорить.
Что случилось, то  случилось,  но  я  была  у  следователя,  он
хороший мужик...
     - И  щедрый,  -  заметил  Боря. - Целых двенадцать лет мне
подарит.
     - Нет...  От  силы  -  восемь...  И  еще  он  сказал:   ты
скрываешься, а это бессмысленно...
     - Ты  когда болеешь, к врачу идешь? - спросил Боря. - А я,
когда меня ищут, бегаю... Тут тоже своя логика.
     - Но если придешь с повинной, вообще могут дать пять...
     - Сильная  перспектива,  -  согласился  Борис,  а   дальше
продолжил,   надеясь   на   запись   разговора   и  последующее
прослушивание: - А может, твоему начальнику ГАИ денег  дать?  У
него  связи большие, договорится. Я ведь ему, удаву, через тебя
ну... сорок тысяч за все про все точно отдал...  А  за  "Волгу"
последнюю  -  ту,  серую  -  так  ведь только за нее трешник...
Неужели добра не помнит человек, откажет?
     - Да он  сейчас  сам  дрожит,  -  вяло  отвечала  подруга,
поддаваясь на провокацию. - Самому бы живу остаться...
     Борис   развивал   диалог  в  надлежащем  ключе,  млея  от
предвкушения мести.
     В итоге назначили встречу  у  следователя  через  день,  в
десять часов утра.
     Разговор,  следует  заметить,  Боря  провел  впустую.  Что
случилось с Галей в дальнейшем,  было  ему  неизвестно,  однако
беседу  их  если  и  записали, то явно не прослушали, ибо минул
год, а Борю все еще  искали  милицейские  власти  по  просторам
Союза...
     В  назначенные  же  десять  часов  утра Боря действительно
стоял навытяжку перед официальным лицом -  консулом  посольства
США  в  Италии.  Рассказывал  Боря  консулу  о  своей  невесте,
проживающей в Нью-Йорке вместе  с  его  малолетней  дочерью,  о
своем  математическом образовании, безусловной своей полезности
для Америки...
     Консул,  глядя  на  спортивный  костюм  Бориса,   несвежую
тенниску, спросил как бы между прочим:
     - А... какое везете с собой имущество?
     - Вот. - Боря предъявил авоську, где находилось спортивное
бельишко и единственный мятый помидор.
     - Да   вы   действительно...   беженец!  -  сказал  консул
сочувственно.
     - Еще  какой!  -  подтвердил  Боря.  -   Я   бежал...   от
большевиков, как лань от кодлы пантер...
     Итальянские каникулы вскоре минули, и старая столица мира,
Рим, сменилась  новой  его  столицей - Нью-Йорком, где началось
для Бори новое летосчисление его непростого бытия.

     МИХАИЛ АВЕРИН. КЛИЧКА "МОРДАШКА".

     Утро для Миши Аверина издавна начиналось одинаково: звонил
телефон,  бесцеремонно  врываясь  в  сон  своей  трелью,  палец
механически  тянулся  к  стоящему  на  полу  аппарату,  нажимал
кнопку, пикал сигнал, означающий  включение  громкой  связи,  и
голосом, полным недовольства и страдания, Миша бурчал:
     - Утро  еще  не  наступило,  а в стране дураков уже кипела
работа... Ну?
     Затем, часто после смешка,  в  динамике  раздавался  голос
звонившего,   и   нес   этот   голос,   как   правило,   ценную
оперативно-коммерческую информацию, упустить  которую  Миша  не
мог.
     - С   привоза,   -   сообщал  голос.  -  Дека  "Иваси",  с
примочками, навороченная, лонг-плей, четыре башки, стерео, туда
- семерку.
     Сие  означало,  что  только  что  из-за   границы   прибыл
видеомагнитофон  "JVC"  - двухскоростной, с четырьмя головками,
множеством вспомогательных  систем  управления  и  контроля,  и
непосредственный  продавец  просит  за  магнитофон  семь  тысяч
рублей.
     - А тебе?.. - спрашивал Миша посредника, не отверзая вежд.
     - Ну... единичку кинешь - спасибо, - отвечали смиренно.
     То бишь сто рублей за сделку.
     - Неинтересно,  -  отзывался   Миша,   с   неудовольствием
чувствуя,   что   просыпается   уже  бесповоротно.  -  Никакого
"коридора".
     "Коридор"  означает  перспективу  выгоды  от   последующей
перепродажи.
     - Да  брось...  Ты его за семь с полтиной спулишь - делать
нечего... Цены какие - каждый день в гору!
     Голос  вещал  правду:  цены  действительно  росли,  причем
безудержно, хотя Мишу этот факт не смущал. Рост цен не влиял на
прибыли   Миши,   профессионально   занимавшегося   спекуляцией
импортной радиоаппаратурой. Более того  -  благодаря  рыночному
ажиотажу имелась возможность существенной наценки за товар, чей
рыночный номинал возвращался к Мише, конечно же, неизменно.
     Другое  дело  -  взять товар ниже конъюнктурного номинала,
это  удача,  счастье.  В  данном  же  случае  лукавит  Миша   с
перекупщиком:  твердая цена магнитофону семь с половиной тысяч,
но четыреста рублей наживы Мишу не устраивают, появилась у него
привычка с каждой сделки урывать по крайности полтысячи, такова
минимальная ставка.
     - Подвинь клиента на сотню, - говорит Миша. - Сторгуешься!
     - Не двигается! - лживо горюет голос.
     Миша  знает:  не   "единичка"   -   гонорар   перекупщику,
перекупщик  берет  аппарат  тысяч  за шесть с половиной, а Мише
объявляет больше, у него те же интересы... И перекупщик  знает,
что сие Мише известно, но таковы правила игры, таков принцип, и
дело  вовсе  не  сотне,  а  в ритуале коммерческой пикировки, и
часто ускользает из-за пикировки амбиций явная выгода, и  жалко
ее,  ускользающую,  но  принцип  все  равно  главнее,  каким бы
разорительным ни был. Уступить -  значит  сбить  руку.  А  Миша
суеверен.
     - Давай-давай,  души  хозяина!  -  советует  он.  -  Пусть
прогибается, крохобор!
     - Ну... хорошо, - сдается перекупщик. - Попробую. Часам  к
двум буду у тебя с аппаратом. Жди.
     Следует отбой.
     Миша удовлетворен. Выигрыш явный. Магнитофон он продаст за
восемь  тысяч,  "пассажир",  то  бишь  покупатель,  имеется,  а
значит, девятьсот рябчиков, считай, в кармане.
     За первым звонком лавиной обрушиваются  последующие.  Миша
поэтапно  ведет  разговоры  из  уборной, ванной и кухни - благо
есть  у  него  радиотелефон.  Телефонов  же  таковых   у   Миши
множество.   Последний   приобретен  за  восемь  тысяч  -  этот
перезванивает по памяти  в  другие  города  или  же  -  по  тем
адресам,   куда   хозяин  временно  отлучается,  имеет  системы
автоответа,  антиподслушивания,  различного   программирования,
цифровой дисплей и массу иных занимательных и полезных функций.
Связь  в  бизнесе  - первейшее дело, денег на нее жалеть глупо.
Связь это и есть деньги. Зачастую - прямо из воздуха. Тем более
круг знакомых Миши разнообразен,  хотя  одинаково  состоятелен:
вопросы  к  Михаилу  возникают  ежедневно,  и  он  охотно  всем
помогает.
     Звонок. Просят устроить номер в Дагомысе. Заблаговременно,
на июнь.  Миша  твердо  обещает.  Услуга  -  шестьсот   рублей.
Положить  в  клинику.  Три тысячи. Достать черную икру. Мебель.
Состыковать  кооператоров  согласно   их   интересам.   Надежно
пристроить  краденое.. Отмазать от милиции или же от рэкетиров.
Часто Миша отвечает лапидарно: "Запиши номер телефона. Скажи  -
от меня. Деньги можешь завезти на неделе".
     Великое  изобретение  -  телефон.  Звонок,  стыковка  двух
заинтересованных сторон  и...  ах,  если  бы  еще  по  проводам
пересылались купюры...
     Денег  между  тем  у  Миши мало. Миша любит пожить широко,
погулять  на  морских  и  горных  курортах,  устроить  бардачок
раз-два   в  недельку,  пообедать  и  поужинать  каждодневно  в
ресторане, а если перекусить дома - то продуктами исключительно
дефицитными. Капитала у Миши - тьфу, как он считает, ну,  около
миллиона,  хвастать  нечем. Плюс - загородный дом, машина, куча
электроники, но все это для дельцов с размахом - чепуха. Может,
для лиц, вкалывающих на госслужбе, подобные блага - из  области
фантасмагории,   но   прагматик   Миша,   вращающийся  в  среде
определенной, твердо и скучно знает:  мелочь  он  и  дешевка  с
таким  капиталом.  Есть спекулянты куда более высокого полета -
недвижимостью занимаются, серьезными компьютерными системами...
Те наживают в  день  тысячи  и  тысячи,  в  делах  их  миллионы
крутятся,  и блатное "червонец", означающее "десять тысяч", для
них червонец и есть... Однако этих крупных и преуспевающих акул
роднит с Мишей одно: тяга к  игре.  Неистребимая.  В  принципе,
деньги  на  всю  оставшуюся  жизнь давно сделаны, да и не в них
смысл, они - фишки в бесконечной суете  срыва  куша  за  кушем,
суете  бессмысленной, но неотвязной, вошедшей в кровь. Согласно
Мишиным  категориям  есть  в  этой  игре  игроки  удачливые   и
дальновидные,  есть  проигравшиеся  без  шансов на реванш, есть
попросту глупые везунчики...
     С  проигравшимися  ясно,  глупые   везунчики   -   публика
малоинтересная,  как  правило,  без  кругозора,  живущая  голым
результатом накапливаемой бумаги и прожирающая свои  доходы  по
кабакам,  просаживающая  их  в  картежном азарте, тратящаяся на
проституток. Глупые везунчики полагают, что  живут  единственно
правильно  и  полноценно. Вероятно, это и так, если расценивать
блага, ими достигнутые,  как  рубеж  возможностей  их  и  черту
интеллектуального  горизонта.  Так  и варятся они в собственном
жиру и задыхаются в нем -  прогоркшем  в  итоге.  Но  и  глупые
везунчики  сознают  горькую  правду  покупаемого  ими  мира: ту
правду,  что  вокруг  них,  племени   проходимцев,   существуют
миллионы других, зарабатывающих на хлеб свой мало и тяжко, тех,
кто  встает  затемно  и  приезжает  домой в потемках. И реально
властвует вокруг именно эта  сумрачная,  несвободная  и  бедная
жизнь,   а  не  пестрота  сытого  спекулятивного  бытия,  легко
различимая в общей серости, а потому бытия опасного.
     И  вот,  будучи  в  несогласии  с  высокими   требованиями
уголовного  законодательства  и  низким уровнем жизни народной,
мечтают глупые везунчики о бытии заграничном, где все  доступно
на  любом углу, были бы "бабки". Но за границу не торопятся; да
и кто они там? Впрочем, вот вам и глупые.
     Хотя некоторые, бывают, срываются.  Туда,  где  сигаретами
"Мальборо"  и  магнитофонами "Сони" не спекульнешь. И попадают,
естественно, в положение затруднительное.
     В основном же  лелеющие  мечту  об  иностранной  неведомой
жизни так с ней и остаются - внутри Союза, как с вечной занозой
в душе.
     Иное  дело,  с  точки  зрения  Миши,  - игроки удачливые и
дальновидные. Эти - да! Эти  обреченно  уяснили:  не  в  рублях
счастье.  Но  - в твердой валюте. А в те государства, где она и
только она имеет хождение, надо удирать не с пустыми руками.  И
начинают   дальновидные  тяжкий  труд  обращения  отечественной
"фанеры" в зеленые бумажки, бриллианты и золото. Опасный  труд.
Многоэтапный  и  длительный. Миллионы тают, обращаясь в тысячи,
но тысячи - далеко не гарантия стабильного положения - так,  на
первое  время... Без солидной суммы чужаку с большими запросами
в капиталистических далях неловко. А чужак  -  он  и  делать-то
ничего  не  умеет,  и  ни бе ни ме на импортном языке, и вообще
планы на жизнь при всей дальновидности у него неясные.  Значит,
параллельно с обращением имеющихся рублишек в валюту надо и еще
этих  самых  рублишек  украсть... А после, коли не срубили тебя
перекрещивающимися очередями  из  бастионов  различных  органов
правопорядка,  возникает  другая задача: как валюту переправить
за бугор? Задача не для дилетантов, а решить ее  часто  пробуют
наскоком,  благодаря  чему вместо Запада многие из дальновидных
переезжают в казенных  вагонах  на  восток,  вселяя  в  коллег,
поневоле переданных отчизне, страх и одновременно успокоенность
- мол,  чур,  не  надо  нам масштабных валютных операций, мы уж
потихоньку, да верней...  А  что  казино  нет,  "мерседесов"  в
качестве  такси  и  салями под пиво "Карлсбад", то как всегда -
достанем.  Салями  будет  из-под  прилавка,  пиво  со   склада,
"мерседес"  с  черного  рынка,  а ночной бар со стриптизом и на
дому организовать можно.
     Так рассуждал и Миша. Глупым он себя считал? Нет, пожалуй.
Но и не везунчиком. Ибо являл он собою особь  статью.  С  одной
стороны,  Мише  было уготовано оставаться советским спекулянтом
средней руки. Так уж вышло. С другой, заграничные дали были для
него исключены непробиваемостью весьма специфических  жизненных
обстоятельств.  Дело  в  том,  что  Миша  работал  на милицию в
качестве агента. И  являл  собою  человека  несчастной  судьбы:
чужого среди своих, то есть преступников, и чужого среди чужих,
то есть слуг закона. Дело же обстояло так.
     Миша   Аверин,   рожденный   в   шестидесятые   годы  века
двадцатого, детство  и  юность  провел  в  семье,  отличавшейся
добропорядочностью  несомненной.  Дед, отец папы, - большевик с
восемнадцатого  революционного  года,  в  прошлом  -   директор
крупного  военного  завода;  основа  семьи  -  папа,  секретарь
райкома партии коммунистов - достойно традиции деда  продолжал,
а  мама  растила  детей - Мишу и Марину, младшенькую. В семье -
согласие, мир и достаток. Два пайка -  дедовский  и  отцовский,
машина персональная, на которой папа на работу ездил, а мама по
магазинам,  квартира из четырех комнат, ведомственные санатории
на морском берегу...
     Радостно  жили,  радостно  трудились.  Смело  смотрели   в
будущее.  До  трагических  восьмидесятых.  Миша  в  ту  пору  в
институте международных отношений  учился,  имея  непробиваемую
бронь   от   армии,   Марина   в  институт  иностранных  языков
готовилась,  папу  на  повышение  выдвигали,  деда  чествовали,
приглашали  наперебой  в  гости  к пионерам, мама в хронической
эйфории пребывала, как вдруг - началось!
     Арестовали  папу.  За   взятки.   И   -   караул!   Обыск,
конфискация, и где только она - эйфория?!
     Миша помнил отца на последнем свидании, уже в тюрьме.
     - Брезгуешь мной, сынок? - произнес тот тихо. - Не говори,
знаю,  что  брезгуешь...  И  оправдываться не стану, виновен. А
началось-то  как?  Приходит  ко  мне  начальник   строительного
управления  и  тридцать  тысяч  в  конверте  -  на  стол. Твое,
говорит. Я - на дыбы. А он - спокойно так, глазом  не  моргнув:
это,  мол,  за  твои резолюции. Можешь, конечно, ОБХСС вызвать,
только не районный, его я и сам могу... И учти: резолюции есть,
а что ставил их, под чужое убеждение попав, то - не оправдание.
Посадить не посадят, но низвергнут до нуля. Выбирай.  Можешь  в
урну  бросить,  можешь сжечь, дело твое. И деньги твои. Кстати,
об ОБХСС. И не о районном. Там тоже свои. И... там тоже  все  в
порядке. А белых ворон не любят. Потому их и нет, как понимаю.
     Много раз вспоминал Миша эти слова отца. Виноват был отец?
Или система виновата?