я  за  город  на
воскресенье.
   В гостиной висела фотография ее с Пайлом. Они  снялись  в  ботаническом
саду, рядом с большим каменным  драконом.  Она  держала  собаку  Пайла  на
поводке - черного чау с черной  пастью.  Собака  была  слишком  черная.  Я
положил фотографию в корзинку.
   - А что стало с собакой? - спросил я.
   - Ее нет. Может, он взял ее с собой.
   - Если она вернется, дайте на исследование землю с ее лап.
   - Я не Лекок и даже не Мегрэ, а тут идет война.
   Я подошел к книжной полке и стал разглядывать книги, стоявшие на ней  в
два ряда,  -  библиотеку  Пайла.  "Наступление  красного  Китая",  "Угроза
демократии", "Миссия Запада", - тут,  по-видимому,  было  полное  собрание
сочинений Йорка Гардинга, а также множество отчетов конгресса, вьетнамский
разговорник, история войны на Филиппинах, томик Шекспира. А что  он  читал
для  развлечения?  Я  нашел  более  легкую  литературу  на  другой  полке;
карманное  издание  Томаса  Вульфа,  странную  мистическую  антологию  под
названием "Триумф жизни" и американский чтец-декламатор. Был там и сборник
шахматных задач. Все эти книги вряд ли могли украсить жизнь после рабочего
дня, но, в конце концов, для этого у него была  Фуонг.  В  глубине  полки,
засунутая за антологию, лежала книжка без переплета - "Физиология  брака".
Видно, и половую жизнь он изучал так же, как изучал Восток: по  книгам.  И
паролем  к  этой  жизни  было  слово  "брак".  Пайл  считал,  что  человек
непременно должен быть с кем-то неразрывно связан.
   Письменный стол его был совершенно пуст. Я сказал:
   - Ну и здорово же вы здесь почистили!
   - А-а... Мне пришлось это сделать по поручению американской миссии.  Вы
ведь знаете, как бежит молва. Квартиру  могли  ограбить.  Все  его  бумаги
опечатаны. - Он говорил серьезно, без улыбки.
   - Нашли что-нибудь компрометирующее?
   - Мы не можем позволить себе найти что-нибудь, компрометирующее  нашего
союзника, - сказал Виго.
   - Вы не будете возражать, если я возьму одну из этих книг? На память.
   - Я отвернусь.
   Мой выбор пал на "Миссию Запада" Йорка  Гардинга,  и  я  положил  ее  в
корзинку между платьями Фуонг.
   - Неужели вы мне ничего не можете  рассказать  по-дружески?  -  спросил
Виго. - Строго между нами. Мой доклад готов: его убили  коммунисты.  Можно
предполагать, что это начало кампании против американской помощи. Но  если
говорить начистоту... Послушайте, от этой сухой материи у  меня  пересохло
горло, не выпить ли нам здесь за углом стаканчик вермута?
   - Еще рано.
   - Он вам ни в чем не исповедовался, когда вы  его  видели  в  последний
раз?
   - Нет.
   - А когда это было?
   - Вчера утром. После большого взрыва.
   Он подождал, чтобы я мог обдумать ответ. Допрос велся благородно.
   - Вас не было дома, когда он зашел к вам вечером?
   - Вечером? Нет, я был дома. Я не знал...
   - Вам может понадобиться выездная виза. А ведь мы вправе  ее  задержать
на самый неопределенный срок.
   - Неужели вы думаете, - сказал я, - что я хочу вернуться на родину?
   Виго посмотрел на яркий,  безоблачный  день  за  окном.  Он  заметил  с
грустью:
   - Большинству людей хочется домой.
   - Мне здесь нравится. Дома - уйма трудностей.
   - Merde! [Ах, черт! (фр.)] - воскликнул  Виго.  -  Сюда  пожаловал  сам
американский атташе по экономическим вопросам. - Он повторил с издевкой: -
Атташе по экономическим вопросам!
   - Мне лучше уйти. Не то он захочет опечатать и меня тоже.
   Виго сказал устало:
   - Желаю удачи. Ну и наговорит же он мне неприятностей!
   Когда я вышел, атташе  стоял  возле  своего  паккарда,  пытаясь  что-то
втолковать шоферу. Атташе был пожилой тучный господин с раздавшимся  задом
и лицом, которое, казалось, не нуждается в бритве. Он окликнул меня:
   - Фаулер, можете вы объяснить этому проклятому шоферу...
   Я объяснил.
   - Но я ведь говорил ему то же самое... Почему он всегда делает вид, что
не понимает по-французски?.
   - По-видимому, все дело в произношении.
   - Я прожил три года в  Париже.  Мое  произношение  сойдет  и  для  этой
вьетнамской образины.
   - Глас демократии, - сказал я.
   - Что?
   - Так, по-моему, называется книжка Йорка Гардинга.
   - Не понимаю. - Он подозрительно взглянул на корзинку, которую я нес. -
Что тут у вас?
   - Две пары белых шелковых штанов, две  шелковые  кофты,  несколько  пар
женских трусиков, - если говорить точнее: ровно три.  Все  вещи  -  сугубо
местного происхождения. Без американской помощи.
   - Вы были у Пайла? - спросил он.
   - Да.
   - Слышали, что произошло?
   - Да.
   - Ужасная история, - сказал он. - Просто ужасная.
   - Посланник, должно быть, очень расстроен?
   - Еще бы. Он сейчас у верховного  комиссара  и  потребовал  свидания  с
президентом. - Взяв под руку, он отвел меня подальше от машины. - Вы  ведь
хорошо знали молодого Пайла? Не могу примириться с тем, что произошло. А я
знал его отца, профессора Гарольда Ч.Пайла, - вы наверняка о нем слышали?
   - Нет.
   - Крупнейший в мире специалист  по  подводной  эрозии.  Неужели  вы  не
обратили внимания на его портрет на обложке "Тайма", с месяц назад?
   - Кажется, обратил. На заднем плане полуразрушенный утес, а на переднем
- очки в золотой оправе.
   - Это он. Мне пришлось сочинить телеграмму родным. Просто ужас! Я любил
мальчика, как родного сына.
   - Тем роднее вам будет его отец.
   Он устремил на меня свои влажные карие глаза.
   - Какая муха вас укусила? Разве можно так говорить? Прекрасный  молодой
человек...
   - Простите, - сказал я. -  Смерть  действует  на  людей  по-разному.  -
Может, он и в самом деле любил Пайла. - Что вы сообщили в телеграмме?
   Он процитировал дословно, без улыбки:
   - "С искренним соболезнованием сообщаю, что ваш сын пал смертью храбрых
за дело демократии". Телеграмму подписал сам посланник.
   - Смертью храбрых? - переспросил я. - А это их не введет в заблуждение?
Я имею в виду его родных. Ведь  миссия  экономической  помощи  с  виду  не
похожа на армию. Разве вам дают ордена "Пурпурного сердца"?
   Он произнес негромко, но многозначительно:
   - Пайл выполнял особые задания.
   - Ну, об этом-то мы все догадывались.
   - Но он сам, надеюсь, не болтал?
   - Нет, что вы! - И мне  сразу  вспомнились  слова  Виго:  "Очень  тихий
американец".
   - У вас есть какие-нибудь подозрения? - спросил атташе.  -  Почему  они
его убили? И кто это сделал?
   И вдруг я разозлился: как они мне надоели, вся  эта  свора,  со  своими
личными запасами кока-колы, с портативными госпиталями, джипами и орудиями
отнюдь не последнего образца! Я сказал:
   - Они убили его потому, что он был слишком наивен, чтобы жить.  Он  был
молод, глуп, невежда и впутался не в свое дело. Он не имел представления о
том, что здесь происходит, так же как и вы все, а вы его снабжали деньгами
и пичкали  сочинениями  Йорка  Гардинга,  приговаривая:  "Вперед!  Вперед!
Завоюй Восток для демократии!" Он видел только то, о  чем  ему  прожужжали
уши на лекциях, а наставники его одурачили.  Даже  видя  мертвеца,  он  не
замечал его ран и бубнил: "Красная опасность" или "Воин демократии"...
   - А я-то думал, что вы - его друг, - сказал он с укором.
   - Я и был его другом. Мне так хотелось,  чтобы  он  сидел  дома,  читал
воскресные приложения к газетам и болел  за  бейсбол.  Мне  так  хотелось,
чтобы он мирно жил с какой-нибудь  американочкой,  которая  читает  книжки
только по выбору своего клуба.
   Он смущенно откашлялся.
   - Ну да, конечно. Совсем забыл. Поверьте, Фаулер, все мои симпатии были
на вашей стороне. Он поступил очень дурно. Не  скрою,  у  нас  с  ним  был
длинный разговор по поводу этой девушки. Видите ли,  я  имел  удовольствие
знать профессора Пайла и его супругу...
   - Виго вас ждет, - сказал я и пошел  от  него  прочь.  Тут  он  впервые
заметил Фуонг, и когда я оглянулся, он смотрел  нам  вслед  с  мучительным
недоумением: извечный старший брат, который ничего  не  понимает  в  делах
младшего.



3

   Пайл впервые встретил Фуонг в том же "Континентале"  месяца  через  два
после своего приезда. Наступал вечер, а с ним и  та  мгновенная  прохлада,
которую приносит заход солнца; в переулках зажигали  свечи.  На  столиках,
где французы играли в "восемьдесят одно", стучали кости, а девушки в белых
шелковых штанах возвращались на велосипедах домой по улице  Катина.  Фуонг
пила оранжад, я - пиво, и мы сидели молча, довольные тем, что  мы  вместе.
Но вот Пайл нерешительно подошел к нашему столику, и я  их  познакомил.  У
него была манера в упор глазеть на девушек, словно он их никогда не видел,
а потом краснеть от смущения.
   - Я вот все хотел спросить, не согласитесь  ли  вы  с  вашей  дамой,  -
сказал Пайл, - пересесть к моему столику. Один из наших атташе...
   Это был атташе по экономическим вопросам.  Он  так  и  сиял  улыбкой  с
террасы над нами, - широкой, приветливой, сердечной улыбкой  уверенного  в
себе человека, который "не теряет своих  друзей,  потому  что  употребляет
самые лучшие средства от пота". Я не раз слышал, как его звали  "Джо",  но
так и не узнал его фамилии. Он  поднял  страшную  суету,  шумно  отодвигая
стулья и вызывая официанта, хотя в  "Континентале"  вам  все  равно  могли
подать только пиво, коньяк с содой или вермут-касси.
   - Вот не надеялся вас здесь встретить, Фаулер, - сказал  Джо.  -  А  мы
ожидаем наших ребят из  Ханоя.  Там,  говорят,  было  настоящее  сражение.
Почему вы не с ними?
   -   Мне   надоело   летать   по   четыре   часа,   чтобы   попасть   на
пресс-конференцию, - сказал я.
   Он неодобрительно поглядел на меня.
   - Наши ребята прямо горят на работе. Подумать только, они ведь могли бы
зарабатывать вдвое больше и без всякого риска, если бы занялись  торговыми
делами или писали для радио.
   - Но тогда им пришлось бы работать, - сказал я.
   - Они, как боевые кони, чуют  запах  битвы,  -  продолжал  он  ликующим
тоном, не слушая того, что ему не хотелось слышать. - Билл Гренджер -  его
хоть привязывай, когда где-нибудь пахнет дракой.
   - Вот тут вы правы. На днях я видел, как он дрался в баре "Спортинг".
   - Вы понимаете, что я говорю совсем не об этом.
   Два велорикши, бешено  вертя  педали,  пронеслись  по  улице  Катина  и
картинно замерли у дверей "Континенталя". В первой коляске сидел Гренджер.
Во  второй  лежала  серая,  бессловесная  груда,  которую  Гренджер   стал
выволакивать на тротуар.
   - Давай,  Мик,  -  приговаривал  он.  -  Ну,  идем.  -  Потом  он  стал
препираться с рикшей. - На, - сказал он. - Хочешь бери, хочешь  нет,  -  и
бросил на землю в пять раз больше денег, чем полагалось.
   Атташе по экономическим вопросам сказал нервно:
   - Наши ребята тоже хотят немножко отдохнуть.
   Гренджер кинул свою ношу на стул. Потом он заметил Фуонг.
   - Ишь, старый черт, - заорал он. - Где ты  ее  подцепил,  Джо?  Вот  не
думал, что ты  еще  на  это  способен...  Простите,  мне  надо  в  клозет.
Присмотрите за Миком.
   - Здоровая солдатская прямота, - заметил я.
   Пайл сказал серьезно, снова покраснев:
   - Я ни за что бы вас не пригласил, если бы знал...
   Серая куча на стуле зашевелилась, и голова упала на  стол,  будто  жила
отдельно от всего  остального.  Она  испустила  вздох,  длинный  свистящий
вздох, полный беспредельной скуки, а потом замерла снова.
   - Вы его знаете? - спросил я у Пайла.
   - Нет. Он газетчик?
   -  Я  слышал,  что  Билл  называл  его  Миком,  -  напомнил  атташе  по
экономическим вопросам.
   - Кажется, у "Юнайтед Пресс" теперь новый корреспондент?
   - Того я знаю. А он не из вашей миссии по  экономическим  вопросам?  Но
вы, конечно, не можете знать всех ваших сотрудников, - их тут у вас сотни.
   - Кажется, он - не наш, - сказал атташе по экономическим вопросам. -  Я
такого не помню.
   - Можно поискать у него удостоверение, - предложил Пайл.
   - Бога ради, не будите его. Хватит с нас одного пьяного. Гренджер-то уж
во всяком случае знает, кто он такой.
   Но и Гренджер этого не знал. Он вернулся из уборной мрачный.
   - Кто эта дамочка? - спросил он угрюмо.
   - Мисс Фуонг - приятельница Фаулера, - чопорно объяснил ему Пайл. -  Мы
хотели бы выяснить, кто...
   - Где он ее подцепил? В этом городе надо  быть  поосторожнее.  -  И  он
прибавил угрюмо: - Слава богу, у нас по крайней мере есть пенициллин.
   - Билл, - сказал атташе по экономическим вопросам, - мы хотели спросить
вас, кто такой Мик.
   - Хоть убейте, не знаю.
   - Но ведь вы его сюда привезли.
   - Эти лягушатники не умеют пить виски. Парень совсем окосел.
   - Он француз? А мне казалось, что вы звали его Миком.
   - Надо же его как-нибудь звать, -  возразил  Гренджер.  Он  нагнулся  к
Фуонг. - Эй, ты! Хочешь еще стакан оранжада? Ты сегодня уже занята?
   - Она всегда занята, - сказал я.
   Атташе по экономическим вопросам поспешил вмешаться:
   - Как идет война, Билл?
   - Большая победа к северо-западу от Ханоя. Французы отбили две деревни,
хоть они и не сообщали, когда эти деревни были отданы.  Большие  потери  у
вьетминцев. Свои потери французы еще не смогли подсчитать.  Сообщат  через
недельку-другую.
   - Ходят слухи,  -  сказал  атташе  по  экономическим  вопросам,  -  что
вьетминцы прорвались в Фат-Дьем, сожгли храм и выгнали епископа.
   - В Ханое о таких вещах не рассказывают. Это ведь не победа.
   - Один из наших санитарных отрядов не смог пробраться  за  Нам-Динь,  -
сказал Пайл.
   - Неужели вы так далеко летали, Билл? - спросил атташе.
   - За кого вы меня принимаете? Я корреспондент, у меня  пропуск,  он  не
позволяет преступать положенные Границы. Я лечу на аэродром в  Ханое.  Мне
дают машину до Дома прессы. Французы организуют полет над двумя городками,
которые они взяли обратно, и  показывают  нам,  что  над  этими  городками
развевается трехцветное знамя. Правда, с такой высоты  трудно  определить,
какое  это  знамя.  Потом  они  созывают  пресс-конференцию,  и  полковник
объясняет на-м, что мы видели. Потом мы сдаем наши телеграммы  в  цензуру.
Потом мы пьем. Там лучший бармен во всем Индокитае. Потом летим обратно.
   Пайл, хмурясь, пил пиво.
   - Не скромничайте, Билл, - сказал атташе по экономическим  вопросам.  -
Вы помните ваш отчет о дороге 66? Как вы тогда ее назвали? "Дорога в  ад".
За такую корреспонденцию нужно было дать Пулитцеровскую  премию  [ежегодно
присуждаемая  в  США  премия  за  лучшее  художественное  или  музыкальное
произведение, лучший образец журналистики и  фоторепортажа].  Помните  ваш
рассказ о человеке с  оторванной  головой,  который  стоял  на  коленях  в
канаве? И о другом человеке, который шел как во сне...
   - Вы думаете, я и в самом деле был где-нибудь поблизости от их  вонючей
дороги? Стивен Крейн [американский писатель  (1871-1900)]  умел  писать  о
войне, никогда ее не видев. А чем я хуже. Да и что это за война? Дерьмовая
война  в  колониях.  Дайте-ка  мне  лучше  чего-нибудь  выпить.  А   потом
раздобудем  девочек.  У  вас  вот  есть  за  что  подержаться.  И  я  хочу
подержаться тоже.
   Я спросил Пайла:
   - Как вы думаете, правду говорят насчет Фат-Дьема?
   - Не знаю. А это важно? Если важно, - сказал  он,  -  мне  хотелось  бы
съездить туда и поглядеть своими глазами.
   - Для кого важно? Для экономической миссии?
   - Да как вам сказать... Трудно провести  границу.  Медицина  ведь  тоже
оружие,  не  так  ли?  А  эти  католики,  они  здорово  настроены   против
коммунистов, а?
   - Они торгуют с коммунистами. Епископ получает от коммунистов  коров  и
бамбук для своих построек. На думаю, что католики - это та  самая  "третья
сила", о которой мечтает Йорк Гардинг, - поддразнил я его.
   - Сматывайтесь, - кричал Гренджер. - Нельзя же здесь киснуть всю  ночь.
Я еду во Дворец пятисот девушек.
   - Если вы и мисс Фуонг не откажетесь со мной поужинать...  -  предложил
Пайл.
   - Вы можете поесть в "Шале", - прервал его Гренджер. - А я побалуюсь  с
девочками по соседству. Идем, Джо. Ты-то, надеюсь, мужчина?
   Кажется, именно в ту минуту, когда я раздумывал, что такое  мужчина,  я
впервые почувствовал нежность к Пайлу. Он сидел, чуть-чуть отвернувшись от
Гренджера, и вертел пивную кружку с выражением  полной  отчужденности.  Он
сказал Фуонг:
   - Вам, наверно, здорово  надоели  наши  деловые  разговоры,  -  я  хочу
сказать, разговоры о вашей родине?
   - Comment? [Что? (фр.)]
   - Что вы собираетесь делать с Миком? - спросил атташе.
   - Бросить его здесь, - сказал Гренджер.
   - Разве можно! Вы ведь даже не знаете, как его зовут.
   - Давайте возьмем его с собой. Пусть им займутся девочки.
   Атташе по экономическим вопросам затрясся от смеха. Его лоснящееся лицо
расплылось, как на экране телевизора.
   - Вы, молодые люди, - сказал он, - можете поступать  как  угодно,  а  я
слишком стар для таких забав. Я увезу его к себе домой. Вы уверены, что он
француз?
   - Он говорил по-французски.
   - Если вы дотащите его до моей машины...
   Когда он отбыл,  Пайл  сел  в  коляску  с  Гренджером,  а  мы  с  Фуонг
последовали за ними по дороге в Шолон. Гренджер попытался было подсесть  к
Фуонг, но Пайл оттащил его. Мы  ехали  по  длинной  пригородной  дороге  к
китайскому кварталу, а мимо нас,  под  мягкой  черной  впадиной  звездного
неба, неслась  темная  вереница  французских  броневиков,  с  устремленным
вперед орудийным дулом и безмолвной, как изваяние, фигурой офицера: видно,
опять какие-нибудь беспорядки в наемной армии секты Бинь-Ксюен - владелицы
"Гран монд" и игорных  домов  в  Шолоне.  Ведь  это  был  край  непокорных
феодалов. Совсем как в средние века в Европе.  Но  что  здесь  было  нужно
американцам? Колумб еще и не помышлял открывать их страну. Я сказал Фуонг:
   - Этот Пайл мне нравится.
   - Он тихий, - сказала Фуонг, и эпитет, который она употребила  впервые,
прижился, как школьная кличка! Даже Виго с зеленым козырьком на лбу и  тот
воспользовался им, рассказывая мне о смерти Пайла.
   Я остановил рикшу у "Шале" и приказал Фуонг:
   - Ступай займи нам столик. Я позабочусь о Пайле.
   Во мне родилась потребность оберегать его. Мне и в голову не приходило,
что я сам куда больше нуждаюсь в защите. Глупость молчаливо требует от вас
покровительства, а между тем куда важнее защитить себя от глупости, - ведь
она, словно немой прокаженный,  потерявший  свой  колокольчик,  бродит  по
свету, не ведая, что творит.
   Когда я дошел до Дворца пятисот девушек, Пайл и Гренджер были уже  там.
Я спросил стоявшего в воротах постового военной полиции.
   - Deux Americains? [Где два американца? (фр.)]
   Молодой капрал Иностранного легиона бросил чистить  револьвер  и  молча
ткнул большим пальцем в дверь за собой, приправив жест шуткой  по-немецки.
Я ее не понял.
   На огромном дворе, раскинутом под открытым небом, был  час  отдыха.  На
траве лежали или сидели на корточках сотни девушек и болтали с  подругами.
В маленьких каморках вокруг двора были отдернуты занавески; в одной из них
усталая девушка лежала одна на постели, скрестив ступни ног. В Шолоне были
беспорядки, солдат заперли в казармы, поэтому работы было мало:  для  тела
настал отдых. Только кучка  дерущихся,  царапающихся  и  визжащих  девушек
говорила о том, что промысел еще жив. Штатские тут были  беззащитны.  Если
штатский решал поохотиться на военной территории, - пускай сам заботится о
себе и сам ищет спасения.
   Я обучился тактике: разделяй я властвуй. Выбрав в окружившей меня толпе
девушку, я тихонько подтолкнул ее к тому месту, где оборонялись Гренджер с
Пайлом.
   - Je suis un vieux, - сказал я. - Trop  fatigue.  -  Она  захихикала  и
прижалась ко мне. - Mon ami, il est tres riche, tres vigoureux [Я  старик.
Очень устал. А мой друг - он очень богат и очень молод (фр.)].
   - Tu es sale [ты свинья (фр.)], - возразила она.
   Я заметил Гренджера. Его  лицо  было  красно  и  светилось  торжеством:
поведение девушек казалось ему очень лестным.
   Одна из девушек держала Пайла под руку и старалась