с стакан к губам.
   - Мне нечего вам сказать, - заявил я. - Абсолютно нечего.
   - Тогда я пойду, - поднялся он. - Думаю, что мне не придется вас больше
беспокоить.
   У дверей он обернулся, словно ему не хотелось прощаться с  надеждой,  -
со своей надеждой или с моей.
   - Странный фильм вы смотрели в ту ночь. Вот  не  подумал  бы,  что  вам
нравятся исторические картины. Что это было? "Робин Гуд"?
   - Кажется, "Скарамуш". Надо было убить время. И отвлечься.
   - Отвлечься?
   - У всех у нас, Виго, есть свои неприятности,  -  сдержанно  пояснил  я
ему.
   Когда Виго ушел, мне оставалось ждать еще час  появления  какого-нибудь
живого существа: пока Фуонг не придет  из  кино.  Поразительно,  как  меня
взволновало посещение Виго. У  меня  было  чувство,  будто  какой-то  поэт
принес мне свои стихи на суд, а я по небрежности их уничтожил. Сам  я  был
человеком без призвания, - нельзя ведь считать газетную работу призванием,
- но я мог угадать призвание в другом.  Теперь,  когда  Виго  ушел,  чтобы
сдать в архив свое незаконченное следственное дело, я жалел, что у меня не
хватило мужества вернуть его и сказать:
   "Вы правы. Я видел Пайла в ту ночь, когда его убили".



2

   По дороге к набережной Митхо я  встретил  несколько  санитарных  машин,
направлявшихся из Шолона к площади Гарнье.  Слухи  разносятся  быстро;  об
этом  можно  было  догадаться  по  лицам  прохожих:  они   с   недоумением
оборачивались на тех, кто, как я, ехал со  стороны  площади.  Но  когда  я
достиг Шолона, я уже обогнал слухи: жизнь там была оживленной,  привычной,
еще ничем не нарушенной, - люди пока не знали.
   Я разыскал склад мистера Чжоу и поднялся к нему домой. Со времени моего
последнего визита здесь ничего не изменилось. Кошка и собака перепрыгивали
с пола на картонки, а оттуда на чемодан, как шахматные кони, которые никак
не могут сразиться друг с другом. Младенец ползал по полу, а  два  старика
все еще играли в маджонг. Недоставало только молодежи. Едва я  появился  в
дверях, как одна из женщин принялась наливать мне чай. Старая дама  сидела
на кровати и разглядывала свои ноги.
   - Мсье Хена, - попросил я. Покачав головой, я отказался от чая: у  меня
не было настроения снова затевать это долгое и горькое чаепитие.
   - Il faut absolument que je vois M.Heng [мне непременно  надо  повидать
мсье Хена (фр.)]. - Я не мог объяснить им, как  срочно  мне  нужно  видеть
мсье Хена, но, кажется, решительность,  с  которой  я  отказался  от  чая,
вызвала в них какое-то беспокойство. А может, как и у Пайла, у  меня  была
кровь на ботинках. Во всяком случае, одна из женщин повела  меня  вниз  по
лестнице, а потом вдоль двух людных, увешанных китайскими вывесками  улиц,
к дверям лавки, которую на родине у Пайла назвали бы  "салоном  похоронных
процессий".  Лавчонка  была  загромождена  каменными  урнами   для   праха
китайских покойников.
   - Где мсье Хен? - спросил я у старика китайца в дверях. - Мсье Хен.
   То, что я здесь видел, достойно завершало этот день, который начался  с
осмотра эротической коллекции плантатора и продолжался среди мертвецов  на
площади. Кто-то подал голос  из  задней  комнаты,  китаец  посторонился  и
пропустил меня внутрь.
   Сам Хен любезно вышел навстречу и провел меня в  маленькую  комнатушку,
уставленную по стенам резными черными стульями,  которые  стоят  в  каждой
китайской приемной, - необжитые, неудобные. Но у меня было подозрение, что
на этот раз на стульях сидели, так как на столе еще стояли чайные  чашечки
и две из них были недопиты.
   - Я помешал какому-то собранию, - сказал я.
   - Деловая встреча, - уклончиво  отозвался  мистер  Хен.  -  Пустяки.  Я
всегда рад вас видеть, мистер Фаулер.
   - Я пришел к вам с площади Гарнье.
   - Так я и думал.
   - Вы слышали...
   - Мне позвонили по телефону. Говорят, что покуда  мне  лучше  держаться
подальше  от  мистера  Чжоу.  Полиция  сегодня  будет  вести  себя   очень
деятельно.
   - Но вы же тут совсем ни при чем.
   - Полиция обязана найти виновника.
   - Это все тот же Пайл, - сказал я.
   - Да.
   - Он сделал страшную вещь.
   - У генерала Тхе такой несдержанный характер.
   - Пластмасса - опасная игрушка для мальчиков из Бостона. Кто  начальник
Пайла, Хен?
   - Мне кажется, что мистер Пайл в значительной мере  действует  на  свой
страх и риск.
   - А кто он такой? ОСС?  [Отдел  стратегической  службы  -  американская
военная разведка]
   - Начальные буквы не играют большой роли.
   - Что мне делать, Хен? Его надо унять.
   - Напишите правду. Но, может быть, это трудно?
   - Моя газета не интересуется генералом  Тхе.  Она  интересуется  только
такими, как вы, Хен.
   - Вы в самом деле хотите унять мистера Пайла?
   - Вы бы только его видели, Хен!  Он  стоял  и  объяснял  мне,  что  это
досадная ошибка, что там должен был быть парад. Он сказал, что прежде  чем
идти к посланнику, ему надо почистить ботинки...
   - Конечно, вы могли бы рассказать все это полиции.
   - Она тоже не интересуется Тхе. Разве она посмеет  тронуть  американца?
Он  пользуется  дипломатической  неприкосновенностью.   Окончил   Гарвард.
Посланник очень  им  дорожит.  Хен,  понимаете,  там  была  женщина...  Ее
ребенок... Она-прикрыла его своей соломенной шляпой. Не могу забыть. И еще
другой ребенок, в Фат-Дьеме...
   - Успокойтесь, мистер Фаулер.
   - Что еще взбредет ему в голову, Хен? Сколько бомб  и  сколько  мертвых
детей можно получить из одной бочки диолактона?
   - Вы согласны помочь нам, мистер Фаулер?
   - Он сослепу вламывается в  чужую  жизнь,  и  люди  умирают  из-за  его
глупости. Жаль, что ваши не прикончили его  на  реке,  когда  он  плыл  из
Нам-Диня. Судьба многих людей была бы совсем другой.
   - Я с вами согласен, мистер Фаулер. Его необходимо унять. У  меня  есть
предложение. - Кто-то осторожно кашлянул за дверью, а потом шумно сплюнул.
- Не могли бы вы пригласить его сегодня вечером поужинать во "Вье мулен"?.
Между половиной девятого и половиной десятого...
   - Зачем?..
   - Мы с ним побеседуем по дороге, - сказал Хен.
   - А если он будет занят?
   - Пожалуй, лучше, если вы попросите его зайти к вам,  скажем,  в  шесть
тридцать. Он в это время свободен и несомненно придет. Если он  согласится
с вами поужинать, подойдите к окну с книжкой, словно вам темно.
   - Почему именно во "Вье мулен"?
   - "Вье мулен" стоит у моста в Дакоу; надеюсь, мы там  найдем  местечко,
чтобы поговорить без помехи.
   - Что вы с ним сделаете?
   - Вы ведь не хотите этого знать, мистер Фаулер. Обещаю вам, мы поступим
с ним так деликатно, как позволят обстоятельства. - Невидимые друзья  Хена
зашевелились за стеной, как мыши. - Вы поможете нам, мистер Фаулер?
   - Не знаю, - сказал я. - Не знаю.
   - Рано или поздно, - объяснил мне Хен,  и  я  вспомнил  слова  капитана
Труэна, сказанные им  в  курильне  опиума,  -  рано  или  поздно  человеку
приходится встать на чью-нибудь сторону. Если он хочет остаться человеком.


   Я оставил Пайлу записку в посольстве с просьбой прийти, а потом зашел в
"Континенталь"  выпить.  Обломки  были  убраны;  пожарная  команда  полила
площадь из шлангов. Мне тогда и в голову не приходило, какую  важную  роль
будут играть в моей жизни каждая  минута,  каждое  мое  движение.  Я  даже
подумывал,  не  провести  ли  мне  в  баре  весь  вечер,  отказавшись   от
назначенного свидания. Потом я решил  припугнуть  Пайла,  что  ему  грозит
опасность, - какова бы ни была эта опасность, - и заставить его отказаться
от своей деятельности; поэтому, допив пиво, я пошел  домой,  а  дома  стал
надеяться, что Пайл не придет. Я попытался читать, но  на  полке  не  было
ничего, что могло бы меня увлечь. Мне,  наверно,  следовало  покурить,  но
некому было приготовить трубку. Я невольно прислушивался к звуку  шагов  и
наконец их услышал. В дверь постучали. Я открыл, но это был Домингес.
   - Что вам нужно, Домингес?
   Он посмотрел на меня с удивлением.
   - Мне? - Домингес взглянул на часы. - Я всегда  прихожу  в  это  время.
Телеграммы готовы?
   - Простите... совсем забыл. Нет.
   - А репортаж о бомбах? Неужели вы ничего не хотите сообщить?
   - Составьте телеграмму  сами.  Я  там  был  и  не  знаю,  что  со  мной
случилось, я словно  контужен.  Мне  трудно  думать  об  этом  телеграфным
языком. - Я щелкнул комара, зудевшего у меня  над  ухом,  и  заметил,  что
Домингес вздрогнул. - Не волнуйтесь, я его не убил. - Домингес  болезненно
усмехнулся. Ему трудно было объяснить свое  отвращение  к  убийству,  -  в
конце концов, он ведь был христианин, один из тех, кто научился  у  Нерона
превращать живых людей в свечки.
   - Вам ничего не нужно? - спросил он. Он не пил, не ел мяса, не  убивал.
Я завидовал кротости его духа.
   - Нет, Домингес. Дайте мне сегодня побыть одному. - Я следил из окна за
тем, как он пересекает улицу Катина. У тротуара, как раз под  моим  окном,
остановился  велорикша;  Домингес  хотел  его  нанять,  но  рикша  покачал
головой. Он, видно, поджидал седока, который зашел в  одну  из  лавок:  на
этом углу не было стоянки. Взглянув на часы, я с  удивлением  увидел,  что
прошло всего каких-нибудь десять минут, но когда Пайл постучал,  я  понял,
что не слышал его шагов.
   - Войдите. - Но, как всегда, первой вошла собака.
   - Я обрадовался, получив вашу записку, Томас. Утром мне показалось, что
вы на меня рассердились.
   - Верно. Зрелище было не из приятных.
   - Вы и так все знаете, мне нечего от вас скрывать. Я видел Тхе.
   - Вы его видели? Разве он в Сайгоне? Приехал посмотреть, как  сработала
его бомба?
   - Это строго между нами, Томас. Я говорил с ним очень сурово.
   У него был вид капитана школьной команды, который узнал,  что  один  из
мальчишек нарушил правила игры.  И  все  же  я  спросил  его  с  некоторой
надеждой:
   - Вы с ним порвали?
   - Я сказал, что если он еще раз позволит себе неуместную диверсию, мы с
ним порвем.
   - Значит, вы с ним еще  не  порвали?  -  Я  нетерпеливо  оттолкнул  его
собаку, которая обнюхивала мои щиколотки.
   - Я не мог. Если думать о будущем,  он  -  наша  единственная  надежда.
Когда, с нашей помощью, он придет к власти, мы сможем на него опереться...
   - Сколько людей должно умереть, прежде чем вы что-нибудь  поймете?..  -
Но я видел, что спор наш совершенно бесплоден.
   - Что мы должны понять, Томас?
   - В политике не бывает такой вещи, как благодарность.
   - Они хотя бы не будут нас ненавидеть так, как французов.
   - Вы в этом уверены? Иногда мы питаем нечто вроде любви к нашим  врагам
и ненавидим наших друзей.
   - Вы рассуждаете, как типичный европеец, Томас, Эти люди совсем не  так
сложны.
   - Ах, вот чему вы научились за эти несколько месяцев! Подождите,  скоро
вы будете звать их детьми.
   - Ну да... в некотором роде.
   - Покажите мне хоть одного ребенка, Пайл, в котором все было бы просто.
Когда мы молоды, в нас целый лес всяких сложностей. Старея, мы  становимся
проще. - Но что толку было с ним разговаривать. И в моих, и в его  доводах
было что-то беспочвенное. Я раньше времени превращался в ходячую передовую
статью. Встав с места, я подошел к книжной полке.
   - Что вы ищете, Томас?
   - Стихи, которые я очень любил. Вы сегодня можете со мной поужинать?
   - С большим удовольствием, Томас. Я так рад, что вы больше на  меня  не
сердитесь. Даже если вы и не во всем  согласны  со  мной,  мы  ведь  можем
остаться друзьями?
   - Не знаю. Вряд ли.
   - В конце концов, Фуонг куда важнее всего этого.
   - Неужели вы в самом деле так думаете?
   - Господи, да она важнее всего на свете! Для меня. Да и для  вас  тоже,
Томас.
   - Для меня уже нет.
   - Сегодня мы были ужасно огорчены, Томас, но,  поверьте,  через  неделю
все будет забыто. К тому же, мы позаботимся о родственниках пострадавших.
   - Кто это "мы"?
   - Мы запросили по телеграфу Вашингтон. Нам разрешат использовать  часть
наших фондов.
   Я прервал его:
   - Как насчет "Вье мулен"? Между девятью и половиной десятого?
   - Где вам будет угодно, Томас. - Я подошел  к  окну.  Солнце  зашло  за
крыши. Велорикша все еще  поджидал  своего  седока.  Я  поглядел  на  него
сверху, и он поднял лицо. - Вы кого-нибудь ждете, Томас?
   - Нет. Вот как раз то место, которое я искал. - Для отвода глаз я  стал
читать, подставляя книгу под угасающие лучи солнца:

   Зевак задевая, по городу мчу,
   На все и на вся наплевать я хочу.
   Могу, например, задавив наглеца,
   Ущерб наглеца оплатить до конца.
   Как славно, что деньги в карманах звенят,
   Чудесно, что деньги в карманах звенят.
   [А.Клаф (пер. - Б.Слуцкий)]

   - Какие дурацкие стишки, - сказал Пайл с неодобрением.
   - Он был зрелым поэтом уже в девятнадцатом веке.  Таких  немного.  -  Я
снова поглядел вниз, на улицу. Велорикша исчез.
   - У вас нечего выпить? - спросил Пайл.
   - Почему? Мне просто казалось, что вы...
   - Видно, я немножко распустился, - сказал Пайл. - Под  вашим  влиянием,
Томас. Ей-богу, ваше общество мне полезно!
   Я сходил за бутылкой и стаканами, но захватил только один стакан, и мне
пришлось пойти за вторым снова; потом я отправился за водой.  Все,  что  я
делал в тот вечер, отнимало много времени.
   - Знаете, у меня замечательные родители, - сказал  Пайл.  -  Но,  может
быть,  чересчур  строгие.  У  них  один  из  самых  старинных   домов   на
Честнат-стрит. Мать коллекционирует стекло, а отец, когда  не  возится  со
своими камнями,  собирает  рукописи  и  первоиздания  Дарвина.  Понимаете,
Томас, они целиком погружены в прошлое. Наверно, потому Йорк и произвел на
меня такое впечатление. Он  -  как  бы  это  сказать?  -  способен  понять
современные условия. Отец у меня - изоляционист.
   - Мне, пожалуй, понравился бы ваш отец,  -  сказал  я.  -  Я  ведь  сам
изоляционист.
   В этот вечер тихий Пайл был  необыкновенно  разговорчив.  Я  не  слушал
того, что он говорит, - мысли мои были далеко. Я  старался  уверить  себя,
что у мистера Хена есть  и  другие  возможности,  кроме  самой  простой  и
очевидной. Но я знал, что в такой войне долго раздумывать не приходится, -
пускают в ход первое  попавшееся  оружие:  французы  -  напалмовые  бомбы,
мистер Хен - нож или пулю. Было  слишком  поздно  убеждать  себя,  что  по
природе своей я не  судья.  Я  решил  дать  Пайлу  выговориться,  а  потом
предупредить его. Он  мог  бы  у  меня  переночевать.  Не  станут  же  они
вламываться ко мне домой! Кажется, в это  время  он  рассказывал  о  своей
старой няньке. "Я, по правде говоря, любил ее  больше  матери.  Какие  она
пекла пироги с черникой!" Я его прервал.
   - Вы теперь носите с собой револьвер?
   - Нет, у нас в миссии запрещено...
   - Но вы ведь на секретной службе?
   - Какая разница? Если на меня захотят напасть,  револьвер  не  поможет.
Притом я слеп, как курица. В университете меня прозвали "Летучая мышь"  за
то, что я ровно ничего не вижу в темноте. Как-то раз мы дурачились... - Он
снова пустился разглагольствовать. Я подошел к окну.
   Против моего дома стоял велорикша. Мне показалось, что это уже  другой,
хотя все они похожи друг на друга. Может, тот и в самом деле ждал  седока.
Безопаснее всего Пайлу будет в миссии.  После  того  как  я  дал  условный
сигнал, они, наверно, успели составить свой план на вечер, - он был связан
с мостом в Дакоу. Не знаю, почему они выбрали этот мост. Не будет же  Пайл
так глуп, чтобы поехать через него после захода солнца? А с нашей  стороны
мост всегда охранялся вооруженной полицией.
   - Обратите внимание, что сегодня разговариваю я один, - сказал Пайл.  -
Не знаю, почему...
   - Ничего, - сказал я. - Говорите. Мне хочется помолчать. Не отменить ли
нам ужин?
   - Не надо, прошу вас. Мне показалось, что вы больше не хотите иметь  со
мной дело с тех пор... ну, в общем, понимаете...
   - С тех пор, как вы спасли мне жизнь, - сказал я  и  не  смог  подавить
боли, которую сам себе причинил.
   - Нет, я не о том. А помните, как мы тогда по душам  поговорили?  Будто
это была последняя ночь в нашей жизни. Я многое тогда о вас узнал,  Томас.
Мы смотрим на вещи по-разному, но, наверно, для вас это правильно - ни  во
что не вмешиваться. Вы стояли на своем до конца; даже когда вам размозжило
ногу, вы и то оставались нейтральным.
   - Рано или поздно наступает перелом, - сказал  я.  -  И  ты  не  можешь
устоять перед напором чувств.
   - Для вас он еще не наступил. И вряд ли когда-нибудь  наступит.  Я  вот
тоже никогда не переменюсь... Разве что после смерти, - добавил он весело.
   - Даже после того, что было утром? Неужели и это не может изменить ваши
взгляды?
   - Война требует жертв. Они неизбежны. Жаль, конечно, но не всегда  ведь
попадаешь в цель. Так или иначе, они погибли за правое дело.
   - А если бы речь шла о вашей старой  няньке,  которая  пекла  пироги  с
черникой? Что бы вы сказали тогда?
   Он не ответил на мой выпад.
   - Можно даже сказать, что они погибли за Демократию.
   - Не знаю, как  перевести  это  на  язык  вьетнамцев...  -  И  вдруг  я
почувствовал страшную усталость. Мне захотелось, чтобы он поскорее ушел  и
поскорее умер. Тогда я смогу начать жизнь сызнова, - с той  самой  минуты,
когда он в нее вошел.
   - Вы, верно, никогда не будете относиться ко мне серьезно! -  посетовал
Паял с тем мальчишеским задором, который  припас,  как  назло,  для  этого
вечера. - Знаете что? Фуонг пошла в  кино,  давайте  проведем  весь  вечер
вместе. Мне как раз нечего делать. - Казалось, кто-то специально подбирает
для него слова, чтобы отнять у меня всякую возможность  к  отступлению.  -
Почему нам не сходить в "Шале"? Я там не был с той самой  ночи.  И  кормят
никак не хуже, чем во "Вье мулен", и музыка играет.
   - Мне вовсе не хочется вспоминать ту ночь.
   - Простите, Томас. Я бываю глуп, как пробка. А что  вы  скажете  насчет
китайского ресторана в Шолоне?
   - Если вы хотите там хорошо поесть, надо заказывать ужин заранее. Уж не
боитесь ли вы "Вье мулен", Пайл? Там  огорожено  проволокой,  а  на  мосту
всегда полиция. Вы ведь не станете валять дурака и не поедете через Дакоу?
   - Не в этом дело. Мне просто хотелось, чтобы сегодняшний  вечер  длился
подольше.
   Он сделал неловкое движение и опрокинул стакан, который упал на  пол  и
разбился.
   - Это к счастью, - сказал он машинально. - Извините меня,  Томас.  -  Я
стал подбирать осколки и класть их в пепельницу. - Ну так как же, Томас? -
Разбитый стакан напомнил мне бутылки в "Павильоне", из которых  лилось  их
содержимое. - Я предупредил Фуонг, что могу с вами куда-нибудь пойти.
   Зря он выбрал слово "предупредил". Я поднял с  полу  последний  осколок
стекла.
   - У меня деловое свидание в "Мажестик", - сказал я, - и я освобожусь не
раньше девяти.
   - Придется тогда зайти  в  контору.  Но  боюсь,  как  бы  меня  там  не
задержали.
   Я, ничем не рискуя, мог предоставить ему этот последний шанс.
   - А вы не торопитесь, - сказал я. - Если  вас  задержат,  зайдите  сюда
попозже. Я вернусь в десять. Если вы не поспеете к ужину, я буду ждать вас
дома.
   - Я позвоню...
   - Не стоит. Приходите прямо во "Вье мулен", а не то встретимся здесь. -
Пусть решит исход дела тот, в кого  я  не  верил:  пусть  вмешается,  если
хочет, подсунет  ему  телеграмму,  поручение  посланника...  Да  разве  ты
существуешь, если не можешь изменить будущее?
   - А теперь ступайте, Пайл. Мне еще надо кое-что сделать.
   Я почувствовал странную слабость, прислушиваясь, как удаляются его шаги
и стучат по полу лапы его собаки.


   Когда я вышел, до самой улицы д'Ормэ не было  ни  одного  велорикши.  Я
дошел  до  отеля  "Мажестик"  пешком  и  постоял  немного,  наблюдая,  как
разгружают американские бомбардировщики. Солнце зашло, и люди работали при
свете дуговых фонарей. Я не собирался обеспечивать себе алиби,  но  раз  я
сказал Пайлу, что иду  в  "Мажестик",  мне  почему-то  не  хотелось  врать
больше, чем необходимо.
   - Добрый вечер, Фаулер. - Это был Уилкинс.