этом строю
хотят "спасать родину"? Вряд ли... Просто это оружие становится опасным,
если им пренебрегают, и пришло время напомнить об этом. Да, время пришло".


   Часть вторая
   Путь к храму

   I. ЛИШНИЕ БОБЫ
 И СУШЕНЫЕ ФИГИ

   - Всегда мне было жаль расставаться с сотрудниками, подающими надежды.
- Елизаров поднял стакан, и все затихли, внимая начальственному тосту. -
Остается только надеяться, что для Сергея Васильевича пребывание в нашем
отделе бесследно не прошло и куда бы его ни закинула судьба, он будет
вспоминать о нас с теплотой.
   - Да уж, Серега, выйдешь в люди, не забывай о нас, грешных, - поддержал
шефа Ямпольский, привстал и потянулся чокаться с виновником торжества.
   Организованный прямо в кабинете Елизарова на скорую руку сабантуйчик
был посвящен увольнению из милицейских рядов Гущина-младшего. Интересы
государства требовали от лейтенанта скорейшего вступления в должность
заместителя генерального менеджера парижской штаб-квартиры корпорации
"Национальное оружие". Елизаров благосклонно согласился отметить легким
возлиянием эту отставку - вообще-то не в его правилах было пить с
подчиненными, но в последнее время он все реже придерживался своих правил.
   Импровизированная пьянка продолжалась около часа, после чего Сергей
Гущин откланялся, пожелав своим бывшим руководителям всех возможных благ.
   - Чемоданы укладывать пошел. - Ямпольский бросил окурок в банку, на дне
которой оставался маринад. Окурок противно зашипел. - Видали, морда какая?
Аж светится от счастья морда! Хорошо быть сыном такого папы.
   - Завидуешь? - усмехнулся Елизаров.
   - Констатирую, - вздохнул Ямпольский. - Констатирую неизменность
оснований бытия. То есть у кого папа - тот едет в Париж... Кому вершки, а
кому - корешки. Ничего никогда не меняется.
   - Да ладно тебе, - заметил Елизаров, смакуя остатки белого "Баккарди" -
прощального подарка лейтенанта. - Он, в сущности, неплохой парень...
   - Да я что? Я - ничего, - пожал плечами Ямпольский. - Я, напротив,
очень рад, что ему так везет. Кому-то же должно везти? Э... смотрите-ка!
Забыл... Догнать, что ли?
   Майор взял с подоконника книгу в глянцевом переплете с изображенным на
обложке окровавленным топором.
   - Авторский экземпляр, - сказал он с уважением, прочтя надпись на
титульной странице. - Подарок! Это он из издательства приволок... Так
догнать?
   - Да брось ты! - махнул рукой Елизаров. - Зачем она ему? Французов
пугать?
   Ямпольский раскрыл книгу наугад, пробежал глазами несколько абзацев и,
улыбнувшись, сказал:
   - Экий кровожадный народ эти писатели!
   - Сам не хочешь попробовать? - спросил Елизаров.
   - Я так не смогу, - ухмыльнулся майор. - Языком не владею!
   - Языком? Ну, это несложно! Знаешь байку про испанский язык?
   - Нет.
   - Собрались работяги поддать. Под стакан один и заявляет: "Я
по-испански говорить могу". Остальные просят продемонстрировать. "Вы что,
мне не верите?" - "Верим, но хотелось бы послушать". Он задумывается,
напрягается, хлопает еще стакан и наконец выпаливает: "Пошел на хер,
Антонио!"
   - Ну что ж, Владимир Владимирович, таким сленгом мы с вами неплохо
владеем. Давайте на пару в писатели, а? Как братья Гримм? Материалов вон
полный сейф...
   - А не боишься?
   - Это вы про "Ареса"? Ну... там совсем другое дело. Таких писателей, -
Ямпольский потряс книжкой, - никто убивать не будет. Такие сами кого хошь
замочат!
   - Ну-ка, давай подарок прикончим. - Елизаров разлил по стаканам остатки
"Баккарди". - Кстати, Марину давно не видел?
   - Встречал на прошлой неделе.
   - Все клинья подбиваешь?
   - Да где уж мне... По вашему делу.
   - А сам - уже сторона?
   Ямпольский допил ром, пожевал кусочек жирной ветчины.
   - Все эти игрушки в заговоры - детская забава, - заметил майор. - После
шумной отставки известного лица весь материал, который достала Марина,
ничего не стоит. "Национальный легион" - просто пугало огородное. Даже
газетной сенсации не получилось.
   - И дело по Дмитровке закрыто, - поддакнул Елизаров.
   - Честно говоря, - продолжал Ямпольский. - Я толком не пойму, зачем вы
для Маринки стараетесь?
   Человека из зоны вынуть всегда непросто...
   - Непросто, - согласился полковник. - Но вопервых - я обещал, значит,
надо выполнять, а вовторых - ошибаешься ты, Витя, те пленки, что
Волконская накрутила, еще нам пригодятся.
   - Вам, конечно, виднее, - пожал плечами майор. - Вам почему-то всегда
бывает виднее...
   От метро до дома Елизаров решил пройтись пешком, дабы пары "Баккарди"
окончательно растворились в прохладном и влажном вечернем воздухе.
   Неторопливо шагая по почти пустынной улице, он предавался вялым
размышлениям, пытаясь связать последние события в более или менее
правдоподобную версию.
   "Итак, ничего у Васьки и у этого, Алферова, не получилось... Сейчас
пойдет отставка за отставкой.
   Хорошо это или плохо? Хорошо - во имя стабильности... Хотя какая, к
черту, стабильность! Все же большевики управляли страной более... трезво.
Что бы я сделал, приди сейчас они к власти? Не знаю...
   Еще год назад я знал, как ответить на этот вопрос, а сейчас... Я -
полицейский, я защищаю закон. Но то, что я вынужден защищать сейчас, никак
нельзя назвать законом. Это вообще никак нельзя назвать.
   Власть они не удержат. Власть может держаться на штыке, или на
идеологии, или на деньгах...
   Много на чем может держаться власть. Но у этих, похоже, ничего уже нет.
Была только надежда - и той уже нет.
   Деньги у них есть только для себя, об идеологии говорить просто смешно
- слюнявое православие с хитромордыми попами - это не идеология, это
пародия на идеологию, а штык... штык проржавел и вот-вот рассыплется в
пыль.
   Коммунистический режим сгнил за семьдесят лет, а этим хватило и пяти. И
поэтому Васька Гущин и те, кто стоит за ним, имеют шанс. Раз, другой - не
получилось, но в третий... Они цепкие ребята, я знаю, ох какие цепкие!
   Они своего не упустят... Прольется еще кровушка на российских
просторах, видать, никак без этого не обойтись.
   Странное у меня сейчас положение - хорошо осведомленный человек со
стороны. Маринка целое досье на Алферова собрала - страшно в руки взять...
   Старается она сильно - видать, дорого стоит зека Монахов. Кто же
столько платит? Еще несколько недель - и я смогу вытащить его из зоны. И
что тогда? С Мариной буду в расчете... А потом? Рано или поздно я должен
буду сделать выбор".
   Лифт не работал, и Елизаров, тяжело отдуваясь, потащился на восьмой
этаж по загаженной лестнице, отдыхая на площадках и пытаясь вникнуть в
загадочные надписи на английском языке, коими были испещрены облупленные
стены подъезда. На шестом этаже он столкнулся со своим соседом - изящный
сухонький старичок привалился к стене и с болезненным выражением лица
массировал левую сторону груди.
   - Что, Никитич, прихватило? - сочувственно спросил полковник.
   - Да есть немного, - кивнул старичок. - Ничего, сейчас пройдет.
   - Хочешь, за валидолом сбегаю?
   - Да брось ты, Володя, все уже, отпускает.
   - Слушай, Никитич! - спросил Елизаров. - Ты же переводчик?
   - Военный переводчик, - поправил сосед. - Я когда-то военный институт
иностранных языков кончал.
   - С английского?
   - И с английского тоже.
   - Объясни ты мне тогда, что у нас на стенках написано. Как в подъезд
захожу - каждый раз любопытство разбирает, а в словарь лень заглянуть.
   - В словарь? - усмехнулся Никитич. - Не в каждом словаре найдешь...
   Понизив голос, переводчик сообщил Елизарову точное значение
"наскальных" надписей. Полковник округлил глаза и расхохотался.
   - Лихо, лихо... завернуто! Слушай, а чего это они на английском-то?
   - Образование своеобразно сказывается на наших соотечественниках, -
пожал плечами переводчик. - У нас с тобой специфические соотечественники,
Володя...
   Когда поднялись на свой этаж, полковник попросил:
   - Никитич, дай почитать что-нибудь на сон грядущий. Что-нибудь
спокойненькое, а?
   - Спокойненькое?
   - Ага. К созерцанию располагающее.
   - Заходи, сам подберешь.
   "Н-да... Много книг и наверняка пустой холодильник, - подумал
полковник, озирая более чем скромную обстановку маленькой квартиры. - Эх
ты, пенсия... военная! Скоро и мне".
   Елизаров прошелся вдоль стены, сплошь уставленной книжными полками, -
библиотека действительно была богатая и подобрана со вкусом.
   - Вот, пожалуй, - он снял с полки симпатично оформленный томик. -
"Философия киников".
   - А... Ну да, на ночь как раз. Укрепляет...
   Ночь застала полковника за чтением длинного нравоучительного письма
Диогена Синопского какомуто Анникериду. Тема этого творения показалась
Елизарову актуальной.
   "...помни, что не кто иной, как я преподал тебе начала мудрой бедности
в жизни. Старайся сам ее не утратить и не дай другому отнять ее у тебя.
Ведь ясно, что фиванцы будут вновь приставать к тебе, считая несчастным.
Но ты сам считай свои потертый шащ львиной шкурой, а палку - жезлом,
котомку - землей и морем, кормящим тебя. И тогда в тебя вселится мужество
Геракла, которое сильнее всякой судьбы. Помни, что благородная бедность -
истинный источник подлинного счастья. Кстати, если у тебя есть лишние бобы
и, тем более, сушеные фиги, немедленно пришли их мне".
   "Вот-вот! - подумал полковник, скользя слипающимися глазами по
расплывающимся строчкам. - Вот что я упустил из виду в этом деле... Мотив,
мотив был непонятен... Я забыл простое правило - бедняков не убивают,
кажется, Сименон сказал. С помощью профессионалов, во всяком случае, не
убивают.
   Утечка, месть - все не то...
   Есть там деньги в этой книжке, есть! Вот только чьи?
   Бобы и сушеные фиги... Вот неизменный подлинный мотив любого идеолога,
политика, депутата, дельца... Тысячи лет назад и сейчас - все одно и то
же... Много рассуждений о счастье, свободе, рынке, экономике... А суть
одна - лишние бобы и фиги отдай! Вынь да положь им бобы и фиги. И лишние,
и последние... Сейчас все рядовые обладатели бобов с тревогой ждут - не
изымут ли в очередной раз излишки... И не знают они, какую фигу приготовил
им Васька Гущин".


   II. ОСЕННИЕ ПЕЧАЛИ

   Легкий теплый ветер бродил между старых яблоневых деревьев, подбрасывал
опавшую листву и закручивал ее в маленькие смерчи. Осень выдалась
урожайная на яблоки - сад был сплошь усыпан крупными разноцветными плодами.
   - Пропадет все к ядрене фене! - огорченно пробормотал Василий
Николаевич Гущин. - А хотели сидр сделать...
   Он с кряхтением нагнулся и подобрал с дорожки большое, в нежно-розовых
прожилках, яблоко. Тщательно обтер ладонями, покрутил перед глазами,
полюбовался - спелое, аж светится в лучах неяркого осеннего солнца!
Предвкушая наслаждение, с хрустом погрузил белоснежные искусственные зубы
в сочную мякоть.
   Сморщился и с отвращением сплюнул. Яблоко оказалось совершенно гнилым.
Там, где только что прошлись челюсти генерала, деловито извивался
препакостнейшего вида желтый червяк.
   - Ах ты гад! - сказал червяку Василий Николаевич. - Сволочь ты
демократическая!
   Он размахнулся и запустил яблоком в забор. Ударившись о доски, оно
разлетелось на мелкие кусочки, оставив на свежей краске темное мокрое
пятно. Ангел в три прыжка подскочил к забору, задрал тяжелую морду и пару
раз угрожающе рыкнул. Наблюдавший эту сцену Алферов рассмеялся.
   - Вот так всегда, Василий Николаевич! - заметил он. - Т-о-о-лько зубом
прицелишься, глядь - или кусок уже утащили, или червяк в нем какойнибудь
поработал!
   - Не какой-нибудь, а самый что ни на есть определенный, - напомнил
Гущин. - Все сам, все сам, мать его... А что сам?! Покусал только! Даже и
не укусил-то как следует...
   - Есть такой... червяк, и вы его знаете! - дурашливым тоном воскликнул
Алферов и опять рассмеялся. - Бонапарта не вышло, придется теперь
переквалифицироваться... обратно в депутаты.
   - Чему ты радуешься-то? - хмуро взглянул на бывшего коллегу Василий
Николаевич. - На твоем месте плакать надо, а не веселиться. От
"Национального легиона" одно воспоминание осталось, Центр под ударом, в
Генштабе черт-те что творится...
   - Мы все сейчас под ударом, - беспечно махнул рукой Алферов. - Только
по-настоящему ударить у них кишка тонка!
   - Да? Это ты вон ему, спасителю Отечества, скажи! - Гущин махнул рукой
в сторону круглого деревянного стола, вкопанного в землю под раскидистой
яблоней, за которым сидели в плетеных креслах несколько мужчин. - Иди,
утешай. Яблочек, яблочек ему собери, пусть пожует, диктатор х..в!
   Алферов успокаивающим жестом взял старого генерала под руку.
   - Да не волнуйтесь вы так, Василий Николаевич!
   В сущности ничего страшного не произошло. Пойдем, послушаем, что
главный стратег поведает.
   Гущин тяжело вздохнул, покачал головой и направился к столу, пиная
подворачивающиеся под ноги яблоки. Алферов, продолжая улыбаться,
последовал за ним.
   На столе стоял давно уже остывший самовар, почти пустая литровая
бутылка водки "Ursus", нарезанный крупными ломтями черный хлеб, большое
блюдо с остатками копченого кижуча, муксуна, угря и семги. Довершала
сервировку нераспечатанная огромная коробка шоколадных конфет германской
фирмы "Maucxion" с красивым натюрмортом на крышке.
   Подойдя к столу, Гущин плеснул водки в рюмку, выпил, схватил пальцами
янтарно-прозрачный жирный кусок копченого угря, отправил в рот и окинул
злым взглядом своих невеселых гостей.
   - Вы бы, Василий Николаевич, хотя бы тост сказали для приличия, -
заметил один из участников застолья.
   - О покойнике или хорошо, или ничего, - ответил Гущин, справившись с
угрем и кивая в сторону крупного мужчины, обликом своим напоминающим
красивого неандертальца. - Я уж лучше - ничего.
   - Здесь покойников нет, - прогудел "неандерталец", барабаня пальцами по
столешнице.
   - Да?! - вскинулся Василий Николаевич. - А мне, знаете ли,
показалось... Ну тогда конфеток, конфеток не желаете?
   - Брось, Василий! - оборвал Гущина представительный генерал-полковник.
- И так на душе тошно...
   - Еще бы не тошно, - согласился Гущин, остывая. - С тех пор, как
стараниями вот этого вашего замечательного... выдвиженца на Фрунзенской
угнездился академик, вы, любезный мой генерал, первый кандидат на
выкиндас! А вслед за вами и еще сотня генералов и офицеров. Наших, прошу
обратить внимание. Лучших! В спецслужбах мы теряем своих людей чуть ли не
каждый день! МВД вообще полностью под контролем сырьевого лобби! Я уж не
говорю про оборонную промышленность - КБ начисто обескровлены, денег нет,
люди разбегаются как тараканы! Того и гляди сырьевики проглотят
"Национальное оружие" с потрохами...
   - И в Минфине мы своих людей потеряли! - горестно воскликнул один из
гостей.
   - Да, не выдержал Адамович! - кивнул Алферов.
   сооружая сэндвич с кижучем. - Столько лет благородного молчания и-на
тебе. В самый неподходящий момент.
   - Книжка эта проклятая его сломала...
   - Да уж. Решил чистосердечным душу облегчить.
   Да по-современному, как сейчас водится - через прессу. Все каналы
финансирования разом сдал. Боюсь, "Союз ветеранов" вообще прикрыть
придется.
   - Херовые из генералов политики! - подвел грустное резюме
генерал-полковник. - Не умеем под ковром воевать. Теперь остается молчать
в тряпочку.
   И ждать.
   - Чего ждать?
   - А когда на пенсию пригласят. Варенье варить будешь. Яблочное...
   ...Вялый и бесполезный этот разговор продолжался еще часа полтора.
Потом участники "отставных поминок", как назвал эту встречу Гущин, стали
потихоньку разъезжаться. Только Алферов решил задержаться в Черноголовке -
перебрал слегка, а приехал без шофера. Хозяин любезно согласился приютить
на ночь бывшего сослуживца, и, проводив остальных гостей, генералы
уединились в рабочем кабинете среди образцов продукции фирмы "Kettler".
   - Что, Василий Николаевич, - спросил Алферов, проведя ладонью по
сиденью велотренажера и стряхнув с руки пыль, - забросил спорт-то, а?
   Гущин равнодушно махнул рукой, устало опустился в кресло, вытянул ноги.
   - Выпить хочешь? - спросил он.
   - Не... Не буду больше сегодня, - ответил Алферов. - Сердчишко что-то
пошаливает последнее время.
   - Рановато, пожалуй. Пятый десяток недавно только разменял?
   - Заботы, Василий Николаевич, заботы. Весь в трудах...
   - Да... Труды! Все труды теперь - коту под хвост! - вернулся Гущин к
болезненной теме. - Что же делать-то, а?
   - Стратег правильно сказал - ждать, - пожал плечами Алферов. - Что еще
делать? Следующие выборы все расставят на свои места.
   - Чушь это! - взбеленился Гущин. - Чушь собачья! С чем к этим вашим
следующим выборам придем? И так уже ничего не осталось! Заводы стоят, от
НИИ и КБ одни названия сохранились. Все новые разработки заморожены,
пробавляемся грошовыми модернизациями, зарубежные заказы теряем один за
другим... Выборы! Демократами какими стали! Дерьмо... Всей демократии
хватило только на то, чтобы остатки нефти отсасывать и кредиты копеечные
по карманам рассовывать. В Чечне показали "несокрушимую и легендарную" в
расцвете реформ, нечего сказать! O.-.....сь по самые уши.
   Алферов промолчал. Что толку обсуждать очевидные вещи?
   - Слушай, я все же выпью! - сказал Гущин, вытирая платком покрасневший
лоб. - Ты как знаешь, а я глотну. Все как-то легче становится...
   Он встал и подошел к бару. Осмотрел бутылки.
   - Ишь ты! - удивился Василий Николаевич. - У всех - сердце, а коньяк
сожрали! "Мяукофф" сожрали, а "Метаксу" оставили, губа не дура у
сердечников! Черт, даже не "Метакса". А... Это Володька Елизаров в июне
еще привозил. Будешь?
   Алферов отрицательно покачал головой.
   - Какие коньяки у нас раньше были! - мечтательно воскликнул Гущин,
наливая в широкий стакан светлый "Aleksader". - Я больше всех грузинские
уважал. "Энисели"! Сто очков вперед какомунибудь "Мартелю"!
   Он залпом махнул стакан, помахал ладонью у рта, пососал ломтик лимона.
   - Въехал грека раком в реку... - сморщившись, прокомментировал
отставной генерал качество напитка, созданного в солнечной Элладе. -
Елизаров тогда насчет книжки этой приезжал. "Слуги Ареса".
   - Дела давно минувших дней...
   - Да? - Гущин цепко посмотрел на гостя. - Не совсем, Слава, не совсем.
   - Дело закрыто, - напомнил Алферов. - Да и об остальном тогда
договорились.
   - Да хрен с ним, с делом. Появилась у меня одна мыслишка...
   - Слушаю вас, Василий Николаевич. Вы же знаете, я всегда вас слушаю с
удовольствием.
   - Спасибо. Для начала скажем так - в политической игре мы облажались с
ног до головы. Не потерял еще?
   - Что?
   - Удовольствия? Нет? Молодец! Тогда спрошу дальше. Возможен ли в
настоящий момент силовой вариант?
   - Ну, в принципе не исключен...
   - Ошибка! Именно в принципе исключен. По двум причинам. Первая - сил
мало, вторая - не дай Бог успех, тогда политическая и экономическая
блокада и, следовательно, полностью отдаем мировой рынок оружия
конкурентам. Так что "второй Кеннеди" здесь нужен только новым
большевикам, но ни в коем случае не нам.
   - И так хорошо, и так - хорошо... - уныло протянул Алферов.
   - Итак, существует два пути к власти. Через выборы или путем переворота
с последующим разгибом, хе-хе... Но есть еще один путь. Третий путь!
Причем возможен он только в этой стране. Как нас Тетчер называла-то?
"Верхняя Вольта с ракетами"? Очень образно, не откажешь... Что ж, "третьей
силы" у нас не получилось, зато появляется третий путь...
   ...Чем дальше слушал Алферов своего собеседника, тем более удивленное
выражение принимало его лицо. Когда Гущин закончил наконец изложение своей
нетривиальной идеи, Алферов воскликнул:
   - Но ведь это тоже своеобразный переворот!
   - Э, нет! Какой же это переворот? Ни одного выстрела, ни одного, не дай
Бог, трупа! Все в рамках этой, как ее... да, конституции, хе-хе! Причем
какова картина, каков имидж, черт возьми! Тот, кто проделает такую штуку,
здесь, внутри страны, предстанет в светлом образе спасителя нации, а там,
снаружи, спасителем рода человеческого. Каков расклад, а?