и  кончилось
благодетельное влияние университета". С этим пессимистическим замечанием
согласны не все биографы  П.  Как  ни  скудны  были  собственно  научные
сведения, приобретенные им на факультете, образование все-таки несколько
расширило его духовный кругозор; еще  важнее  могло  быть  знакомство  с
Шекспиром, Шиллером ("поэтом человечности, цивилизации и всех  юношеских
порывов"), Г„те,  Корнелем,  Расином,  Руссо,  Вольтером,  Гюго  и  Жорж
Сандом, особенно с последней. Увлекался П. впрочем, только ее проповедью
свободы чувств и  женской  эмансипации;  а  не  общественными  идеалами,
провозглашенными в ее произведениях. Хотя, по словам П.,  он  успел,  за
время бытности в унив., "сознательно оценить русскую литературу", однако
идейное движение 40-х годов вообще мало отразилось  на  развитии  П.,  и
главный  деятель  эпохи,  Белинский,  оказал  влияние   разве   на   его
эстетические   теории,   но   никак   не   на   социальные    воззрения.
Славянофильство  также  оставалось  ему  чуждо.  Его  духовные  интересы
связаны были почти исключительно с театром. В 1844 г. он  "снова  стяжал
славу актера: знатоки ставили его в роли Подколесина даже выше  Щепкина.
Слава первоклассного  чтеца  всегда  оставалась  за  П.,  но  "репутация
великого актера, которая была ему составлена в Москве и которой он очень
гордился, не выдержала окончательной пробы в Петербурге"  (Анненков).  В
1844 г. П. окончил курс университета; отца его в это время уже не было в
живых, мать  была  разбита  параличом;  средства  к  жизни  были  весьма
ограничены. В 1846 г.,  прослужив  два  года  в  палате  государственных
имуществ в Костроме и Москве, П. вышел в отставку и женился на Екатерине
Павловне Свиньиной, дочери  основателя  "Отечественных  Записок".  Выбор
оказался чрезвычайно удачным: семейная жизнь  внесла  много  светлого  в
судьбу П. В 1848 г. он  снова  поступил  на  службу,  чиновником  особых
поручений, к костромскому губернатору, затем был  асессором  губернского
правления (1849 - 53), чиновником главного управления уделов в Петербург
(1854 - 59), советником московского губернского правления (1866  -  72).
Служебная  деятельность,  окунув  П.  в   глубь   мелочей   повседневной
провинциальной жизни, оказала значительное влияние на материал  и  метод
его творчества. "Трезвость",  вынесенная  П.  из  университета,  окрепла
вдали от волнений напряженно культурной жизни. На  литературное  поприще
он выступил в первый раз с маленьким рассказом "Нина"  (в  журнале  "Сын
Отечества", ноль, 1848 г.). но первым произведением его  должно  считать
"Боярщину", написанную в 1847 г.  и,  по  воле  цензуры,  появившуюся  в
печати лишь в 1857 г.  Роман  этот  уже  проникнуть  всеми  характерными
особенностями таланта П.  :  чрезвычайной  выпуклостью,  даже  грубостью
изображения,  жизненностью  и  яркостью  красок,  богатством  комических
мотивов,   преобладанием   отрицательных    образов,    пессимистическим
отношением  к  устойчивости  "возвышенных"  чувствований,  и,   наконец,
превосходным, крепким и типичным языком. В 1850 г., войдя в  сношения  с
молодой  редакцией  "Москвитянина",  П.  послал  туда  повесть  "Тюфяк",
которая имела громкий успех и, вместе с "Браком до  страсти",  выдвинула
его в первые ряды тогдашних писателей. В 1850 -  54  гг.  появились  его
"Комик",  "Ипохондрик",   "Богатый   жених",   "Питерщик",   "Батманов",
"Раздел",  "Леший",  "Фанфарон"  -  ряд  произведений,  до  сих  пор  не
потерявших  неподражаемой  жизненности,  правдивости   и   колоритности.
Разнообразные моменты русской действительности, еще никем не затронутые,
явились  здесь  впервые   предметом   художественного   воспроизведения.
Напомним, для примера, что первый эскиз рудинского типа дан  в  Шамилове
за  четыре  года   до   появления   "Рудина";   ординарность   Шамилова,
сравнительно  с  блеском  Рудина,   хорошо   оттеняет   пониженный   тон
произведений П. Переселясь, в 1853 г., в  Петербург,  Писемсмй  произвел
здесь значительное впечатление своей  оригинальностью  и,  так  сказать,
первобытностью. Осторожность, с какой он уклонялся  от  теоретических  и
философских разговоров, "показывала, что отвлеченные идеи не имели в нем
ни ученика, ни поклонника"; идеи общепринятые и,  казалось,  бесспорные,
находили  в  нем  противника,  сильного  простым  здравым  смыслом,   но
совершенно неподготовленного к их усвоению". В материальном отношении П.
в Петербурге был стеснен; жизнь его  "подходила  к  жизни  литературного
пролетария". Служба  ему  не  удавалась,  писал  он  мало.  За  1854  г.
напечатаны в "Современнике"  Фанфарон"  и  в  "Отеч.  Зап."  "Ветеран  и
новобранец"; в 1855 г. - критическая статья о Гоголе, лучший рассказ  П.
из народного быта: "Плотничья артель" и повесть "Виновата ли  она";  оба
последних произведения имели большой успех;  и  Чернышевский,  в  обзоре
литературы за 1855 год. назвал повесть  П.  лучшим  произведением  всего
года.  Когда  в  1856   г.   морское   министерство   организовало   ряд
этнографических командировок  на  окраины  России,  П.  принял  на  себя
Астрахань и Каспийское побережье; результатом путешествия был ряд статей
в "Морском Сборнике" и "Библиотеке для Чтения". Весь 1857 г. П.  работал
над большим романом и, кроме путевых очерков, напечатал только небольшой
рассказ:  "Старая  барыня".  В  1858  г.  П.  принял  на  себя  редакцию
"Библиотеки для Чтения"; его "Боярщина" явилась, наконец, на свет,  а  в
"Отечественных Записках" был напечатан его chef d'oeuvre - роман "Тысяча
душ". Не прибавляя почти ни одной новой черты  к  облику  писателя,  уже
выразившемуся в его первых произведениях, роман.  как  наиболее  глубоко
задуманное и тщательно обработанное его произведение.  характернее  всех
остальных для художественной физиономии автора, "и прежде всего, для его
всепоглощающего  глубоко  жизненного  реализма,  не   знающего   никаких
сентиментальных   компромиссов".   В   широкую   картину    расшатанного
общественного строя провинции вставлены удивительные по  психологической
отделке портреты отдельных лиц. Все  внимание  публики  и  критики  было
поглощено героем, особенно историей его служебной деятельности. В фигуре
Калиновича все - в прямом несогласии с сущностью  романа  и  намерениями
автора, отрицавшего художественный дидактизм, - видели отражение  модной
идеи конца 50-х годов:  идеи  "благородного  чиновника",  изображенного,
здесь, однако, в довольно сомнительном свете.  Добролюбов,  находя,  что
"вся общественная сторона романа насильно пригнана к заранее  сочиненной
идее", отказался писать о нем. Настенька, по общему признанию
   - наиболее удачный положительный образ П. Быть  может,  благоприятные
внешние обстоятельства, ознаменовавшие эту эпоху в жизни  П.,  дали  ему
уже почти не  повторявшуюся  в  его  деятельности  способность  стать  и
трогательным, и мягким, и чистым в изображении рискованных моментов.  По
этой мягкости близка к "Тысяче душ"  небольшая,  но  сильная  и  глубоко
трогательная повесть: "Старческий грех" (1860). Еще ранее этой повести -
одновременно с романом -  напечатана  была  в  "Библиотеке  для  Чтения"
знаменитая драма П. : "Горькая судьбина". Основа пьесы взята  из  жизни:
автор участвовал в разборе подобного дела в Костроме. Конец пьесы - явка
Анания с повинной -  столь  законный  и  типичный  для  русской  бытовой
трагедии, в замысле автора был иной и в настоящем своем виде  создан  по
внушению артиста Мартынова. Вместе с первыми рассказами П.  из  народной
жизни, "Горькая судьбина"  считается  наиболее  сильным  выражением  его
реализма. В изображении великорусского мужика, в передаче народной  речи
Писемский никем ни раньше,  ни  позже  превзойден  не  был;  после  него
возврат к  пейзанам  Григоровича  стал  немыслимым.  Спускаясь  в  недра
народной жизни, П. оставлял свой обычный  скептицизм  и  создавал  живые
типы хороших людей, столь редкие и не всегда удачные в его произведениях
из быта культурных классов. Общий дух морали, разлитый в  мужицком  мире
"Горькой судьбины", неизмеримо выше удручающей атмосферы "Боярщины"  или
"Богатого жениха". Поставленная в  1863  г.  на  Александрийской  сцене,
драма П. имела чрезвычайный успех и до "Власти тьмы" была единственной в
своем роде мужицкой драмой, привлекающей внимание обширной публики.
   Конец пятидесятых и начало шестидесятых годов были апогеем славы П. К
известности    талантливого    писателя     присоединилась     репутация
замечательного чтеца; блестящий и авторитетный критик, Писарев, посвящал
ему хвалебные  этюды;  он  был  редактором  большого  журнала.  Коренное
противоречие между духом этой эпохи и  мировоззрением  П.  должно  было,
однако, привести к печальному исходу.  П.  не  принадлежал  ни  к  какой
определенной группе и, не  пытаясь  примирить  их  воззрения  каким-либо
эклектическим построением, склонен был видеть одни  слабые  их  стороны.
Чуждый новому литературному  направлению,  П.  вздумал  бороться  с  ним
легким и модным оружием - насмешкой, сатирой,  памфлетом.  Этим  оружием
успешно  владели  его  противники,  сильные  другими   сторонами   своей
деятельности  и,  прежде  всего  -  своей  широкой   популярностью;   но
совершенно иным было положение П. Когда  в  журнале  П.,  имевшем  очень
слабый успех, начался, в конце 1861  г.,  ряд  фельетонов  за  подписью:
Старая фельетонная кляча Никита Безрылов,  уже  невинной  и  благодушной
насмешки первого фельетона  над  литературными  вечерами  и  воскресными
школами было достаточно, чтобы печать, с "Искрой" во главе,  разразилась
против П. бурей негодования. Дальнейшая полемика  привела  к  тому,  что
редакторы  "Искры"  вызвали  П.  на  дуэль,  а   авторитетная   редакция
"Современника" объявила себя солидарной с  яростной  статьей  "Искры"  о
Безрылове. Глубоко потрясенный всем этим, П. порвал связи с  Петербургом
и в начале 1862 г. переселился в Москву. Здесь, на  страницах  "Русского
Вестника", появился в 1863 г. его новый роман,  задуманный  за  границей
(где.  П..  во  время  лондонской  выставки,  познакомился  с   русскими
эмигрантами), начатый в Петербурге еще до  разрыва  с  прогрессистами  и
законченный в Москве под свежим впечатлением этого разрыва. Общепринятое
мнение о "Взбаламученном море", как о произведения грубо  тенденциозном,
полемическом, даже пасквильном, требует некоторых оговорок.  Современная
роману критика видела в нем "брань молодого поколения" (Зайцев в "Русск.
Слове",  1863,  ј  10),  "личную  желчь,  желание  оскорбленного  автора
ответить  противникам,  не  признававшим  его  таланта"   (Антонович   в
"Соврем.", 1864, ј4); но все это применимо, до известной степени, только
к последней части романа; по признанию самого  автора,  "если  здесь  не
отразилась  вся  Россия,  то  зато  тщательно  собрана  вся  ее   ложь".
Противники П. не отказывали ему, однако, в таланте:  Писарев  уже  после
инцидента с "Искрой" ставил П. выше  Тургенева  и  находил.  что  старое
поколение  изображено  в   "Взбаламученном   море"   в   гораздо   более
непривлекательном  виде,   чем   представители   нового.   Евпраксия   -
положительное лицо романа, списанное с  жены  автора  -  противополагает
молодых идеалистов герою,  который,  во  всех  своих  идеалистических  и
эстетических  метаниях,  остается  грубым  материалистом.  Вообще  роман
написан слабо, но не лишен интересных  образов  (напр.  Иона-циник).  Из
Москвы  П.  прислал  в  "Отечественные  Записки"   новое   произведение,
напечатанное в  1864  г.  Это  "Pyccкие  лгуны"  -  "чисто  рубенсовская
коллекция живых и ярких типов русского захолустного житья". П. стал было
заведовать беллетристическим отделом "Русского Вестника", но в  1866  г.
опять поступил на государственную службу. С переездом в Москву совпадает
поворот в направлении творчества и явное ослабление  художественных  сил
П. С этого времени им овладевает "памфлетическое отношение  к  сюжетам",
проникая собою не только боевые изображения современности, но и  картины
отжившего быта. К последним относятся драмы, появившийся  в  1866  -  68
г.г. в журнале "Всемирный  Труд":  "Поручик  Гладков",  "Самоуправцы"  и
"Былые соколы". В 1869 г. появился в славянофильской "Заре" роман  П.  :
"Люди сороковых годов". Художественное  значение  романа  незначительно;
яркими и интересными являются в нем только лица второстепенные;  даже  в
техническом отношении, в связи и  расположении  частей,  он  значительно
ниже прежних произведений автора. Общественные идеи  сороковых  годов  и
представители  обоих  противоположных   направлений,   западничества   и
славянофильства, не находят в авторе  сочувствия;  социальная  проповедь
Жорж Санд и  Белинского  кажется  его  любимцу  -  эстетику,  мистику  и
идеалисту  Неведомову  -  "писанием  с  чужого  голоса",  а  по   адресу
славянофилов устами здравомыслящего Зимина направляется упрек в незнании
народа  -  упрек,  который  П.   повторял   и   впоследствии,   видя   в
славянофильстве одно "религиозно  лингвистическое  сантиментальничанье".
Весьма важны автобиографические элементы романа, на который  П.  не  раз
указывал, как на дополнение к своей биографии. Здесь и его отец, в  лице
полковника Вихрова, и его  воспитание,  гимназия  и  увлечение  театром,
университет,   студенческая   жизнь,   интерес   к   известной   стороне
"жорж-сандизма" и многое другое, игравшее роль в жизни  автора.  Критика
отнеслась, в общем, неодобрительно к роману,  не  имевшему  успеха  и  в
публике. Появившийся около того же времени немецкий перевод "Тысячи душ"
вызвал в Германии целый ряд сочувственных критических  отзывов  (Юлиана,
Шмидта, Френцеля и др.). Через два года ("Беседа", 1871) появился  новый
роман П. : "В водовороте",  где  автор  пытался  "представить  нигилизм,
осуществляемый в общественной среде". По своему  литературному  значению
этот роман еще ниже предыдущего. Затем П. обратился  к  новому  предмету
обличения: ряд драм-памфлетов рисует, в грубых и мало реальных  красках,
финансовых дельцов. "Подкопы" (комедия, в "Гражданине", 1873) -  памфлет
настолько резкий, что цензура вырезала его из журнала - посвящены высшей
администрации; "Ваал", "Просвещенное время" ("Русский Вестник",  1873  и
75)  и  "Финансовый  Гений"   изобличают   концессионеров,   биржевиков,
капиталистов во всевозможных преступлениях. Пьесы эти сценичны  и  имели
успех, но "Финансовый Гений",  показался  редакции  "Русского  Вестника"
настолько слабым в литературном отношении, что его пришлось  печатать  в
маленькой "Газете Гатцука". В столь же незначительных органах  появились
и два  последние  романа  П.  :  "Мещане"  ("Пчела",  1877)  и  "Масоны"
("Огонек", 1880). Первый посвящен изобличению  все  того  же  пошлого  и
наглого "Ваала", противополагаемого  стародворянскому  культу  условного
благородства, красоты и тонкого вкуса; автор  мало  знаком  с  подлинным
"мещанством", и потому отрицательные образы романа совершенно лишены тех
детальных,  интимных  черточек,  которые   только   и   могут   сообщить
поэтической абстракции жизненность. В "Масонах" автор  блеснул  богатыми
историческими сведениями (Ему в этом отношении очень много помог Вл.  С.
Сoловьeв), но роман мало занимателен и интересных  фигур  в  нем,  кроме
упомянутого выше полковника  Марфина,  почти  нет.  Успеха  он  не  имел
никакого. "Я устал писать, а еще более того жить -  писал  П.  Тургеневу
весной 1878 г., тем более, что хотя, конечно, старость - не радость  для
всех, но у меня она особенно уж не  хороша  и  исполнена  таких  мрачных
страданий, каких не желал бы я и злейшему врагу своему".  Это  тягостное
настроение владело П. еще с начала  семидесятых  годов,  когда  внезапно
покончил с собой его любимый сын, молодой математик, подававший надежды.
Тщетно боролась любящая семья с приступами  возрастающей  ипохондрии,  к
которой присоединились  еще  и  физические  недуги.  Светлыми  моментами
последних лет жизни П. были празднование 19 января 1875 г.  (на  полтора
года позже, чем следует), в обществе любителей  российской  словесности,
двадцатипятилетнего юбилея его литературной  деятельности  и  Пушкинские
дни  1880  г.  Хотя  речь  о  Пушкине,   как   историческом   романисте,
произнесенная П. на празднестве, прошла незамеченной,  общее  настроение
его, приподнятое чествованием памяти любимого поэта, было недурно. Новое
несчастье  -  безнадежная  болезнь  другого  сына,  доцента  московского
университета - надломила исстрадавшийся  организм  П.  Обычный  припадок
острой тоски и мнительности не завершился  тихой  грустью  и  физическим
изнеможением, как бывало прежде, но перешел в  предсмертную  агонию.  21
января 1881 года П. скончался. Его смерть не показалась ни  критике,  ни
публике  значительной  утратой  для   литературы,   и   погребение   его
представило разительный контраст с похоронами умершего  почти  в  то  же
время Достоевского. В воспоминаниях людей, знавших П., резко отпечатался
его характерный и сильный образ, в котором  слабые  стороны  значительно
перевешиваются достоинствами. Он был  человек  добродушный,  с  глубокой
жаждой справедливости, чуждый зависти и, при всем сознании своих  заслуг
и дарований, удивительно скромный. Всеми особенностями своего  духовного
склада,  от  неуменья   усвоить   себе   иностранную   культурность   до
непосредственности, юмора и меткости суждений простого здорового смысла,
он выдавал свою  близость  к  народу,  напоминая  умного  великорусского
мужика. Основная черта его характера стала  первостепенным  достоинством
его  дарования;  это  -  правдивость,  искренность,  полное   отсутствие
отмеченных им в статье о Гоголе недостатков до  гоголевской  литературы:
"напряженности, стремления  сказать  больше  своего  понимания,  создать
что-то выше своих творческих сил". В связи с этим он, один из величайших
русских  реалистов  после  Гоголя,  защищал  в  теории  "искусство   для
искусства" и ставил своему учителю в упрек желание "поучать  посредством
лирических отступлений" и "явить образец женщины  в  лице  бессмысленной
Улиньки".  Впоследствии  П.  пожертвовал   этими   взглядами   в   угоду
дидактическим намерениям. Не  это,  однако,  было  причиной  упадка  его
таланта. Многосложные  процессы  общественной  жизни,  которые  П.  взял
предметом своих позднейших романов, требовали, для правдивого,  хотя  бы
даже  и  не  исчерпывающего  изображения  не  одного  дарования,  но   и
определенной и достаточно возвышенной точки зрения. Между  тем  еще  Ап.
Григорьев, которого  никак  нельзя  заподозрить  в  дурном  отношении  к
Писемскому, замечал о его ранних произведениях, что они "говорят  всегда
за талант автора и довольно редко
   - за его миросозерцание". Но этого таланта  было  вполне  достаточно,
чтобы дать поразительно верную и рельефную картину элементарно  простого
строя дореформенной России. Объективность  настолько  глубоко  проникает
лучшие создания П., что  Писарев  называл  Гончарова  -  это  воплощение
эпического творчества"лириком в сравнении с П. ". Скептическое отношение
к  представителям  красивого  празднословия,  не  переходящего  в  дело,
наравне с широкими и  мрачными  картинами  отживающего  быта,  сослужило
незаменимую службу тому движению, которому суждено  было  порвать  связь
между первоклассным  писателем  и  русской  читающей  публикой.  "Полное
собрание сочинений П." издано товар. Вольф в 24 тт. (СП б., 1895).  В  1
т. этого (2-го изд.) напечатаны: "Библиография П. Список книг, брошюр  и
статей, касающихся  жизни  и  литературной  деятельности  П.",  критико-
биографический  очерк  В.  Зелинского,  статья  П.  Анненкова  "П.,  как
художник и простой человек" (из "Вестника  Европы",  1882,  IV),  четыре
автобиографических  наброска  и  письма  П.  к   Тургеневу,   Гончарову,
Краевскому,  Буслаеву  (о  задачах  романа),  Анненкову  и  французскому
переводчику П., Дерели. Материалы для биографии П., кроме  вы