из  пустого  в   порожнее
переливатели, да палки барабанные! Нет,  кабы  были  между  нами  путные
люди, не ушла бы от нас эта девушка, эта чуткая душа, не ускользнула  бы
как рыба в воду!" Но роман недаром называется  "Накануне".  Когда  Шубин
кончает свою элегию возгласом: "Когда же наша придет пора? Когда  у  нас
народятся люди?", его собеседник дает ему надежду на лучшее  будущее,  и
Шубин - верное эхо авторских дум - ему верит. "Дай  срок,  ответил  Увар
Иванович, - будут.
   - Будут? Почва! Черноземная сила! Ты сказал - будут?  Смотрите  ж,  я
запишу ваше слово". - Всего два года отделяют "Накануне" от последующего
и самого знаменитого  общественного  романа  Т.,  "Отцов  и  детей";  но
огромные  перемены  произошли  за  этот  короткий  срок  в  общественных
течениях. Широкими волнами катилась теперь русская жизнь,  все  более  и
более   выделяя   настроение,   которое    уже    не    довольствовалось
неопределенными    перспективами    на    лучшее    будущее.    Недавнее
радостно-умиленное единодушие всех слоев общества  исчезло.  Нарождалось
поколение,  далеко  ушедшее  в  своих  стремлениях  и  идеалах  от  того
скромного минимума человеческих прав, который давали стоявшие  тогда  на
очереди реформы. Но как ни резко было по существу обособление этой новой
общественной группы, оно еще было в подготовительном фазисе и никому  не
приходило на ум констатировать распадение прогрессивного течения на  два
почти враждебных друг другу лагеря. Когда Т. одному из своих  приятелей,
человеку очень умному и чуткому на "веяния" эпохи, сообщил план "Отцов и
детей", то получил ответ, повергший его  в  совершенное  изумление:  "Да
ведь ты, кажется,  уже  представил  подобный  тип...  в  Рудине".  -  "Я
промолчал, говорит Т.; что было сказать? Рудин и Базаров - один и тот же
тип!" Для поразительно тонкой  наблюдательности  Т.  разделение  на  два
поколения обрисовывалось уже ясными очертаниями; он понимал всю  глубину
разлада. Впрочем, трудно сказать, чтобы  Т.  принадлежала  только  честь
первой диагностики,  проницательность  которой  увеличивается  тем,  что
роман, хотя и появился в начале 1862 г., но закончен был уже летом  1861
г., а задуман значит, куда  раньше,  т.  е.  буквально  в  самый  момент
зарождения новых настроений молодого поколения. Тут  уже  как  будто  не
простое констатирование: в значительной степени  роман  Т.  содействовал
самому  дифференцированию  нового  миросозерцания.  В  "Отцах  и  детях"
достигла самого полного выражения одна из самых характерных особенностей
новейшей русской литературы вообще и Т. в частности  -  теснейшая  связь
литературного воздействия с реальными течениями общественных настроений.
В произведениях Т. литература и жизнь до такой степени сближаются одна с
другою,  что  при  анализе  того  или  другого   воспроизведенного   ими
общественного явления часто нельзя отличить, где кончается  литературный
генезис его и где начинается непосредственное действие общественных сил.
И наоборот - при изучении отдельных Тургеневских типов  трудно  сказать,
где отражение действительности  и  где  сфера  пророчески  литературного
творчества.  С  удивительною  чуткостью  отражая  носившиеся  в  воздухе
настроения и веяния эпохи, Т. сам до известной степени  являлся  творцом
общественных течений. Романами Т. не только зачитывались: его  героям  и
героиням  подражали  в  жизни.  Приступая  к  изображению   новоявленных
"детей", Т. не мог не сознавать своей отчужденности от них. В "Накануне"
он стоит  на  стороне  молодых  героев  романа,  а  пред  Еленой,  столь
шокировавшей своими  отступлениями  от  условной  морали  людей  старого
поколения, прямо преклоняется. Такой симпатии он не  мог  чувствовать  к
Базарову, с его материалистическим пренебрежением к искусству и  поэзии,
с его резкостью, столь чуждой мягкой натуре Т. Но отсюда еще  бесконечно
далеко до "оклеветания" всего молодого поколения,  в  котором  партийное
озлобление видело основной мотив романа, и до полного  разрыва  с  новым
течением. В каждом из крупных произведений Т. есть действующее  лицо,  в
уста которого он влагал свое  собственное  тонкое  и  меткое  остроумие,
придававшее такой артистический интерес личной беседе Т. (таковы, напр.,
Пигасов в "Рудине", Шубин в "Накануне", Потугин в "Дыме").  В  "Отцах  и
детях" вся эта ядовитость сосредоточилась в  Базарове,  у  которого  уже
поэтому одному является масса точек соприкосновения с автором. При  всем
коренном разногласии со многими воззрениями Базарова, он все  же  внушал
Т. серьезное уважение. "Во все время писания  я  чувствовал  к  Базарову
невольное влечение", отмечает Т.  в  своем  дневнике  в  день  окончания
романа - и вполне понятно, почему. Ему, летописцу  безволия  и  бессилия
пережитого периода, не  могло  не  импонировать  то,  что  с  появлением
Базаровых исчезает чахлая порода российских Гамлетов  и  уступает  место
крепким натурам, знающим, чего они хотят. Во  всяком  случае,  в  борьбе
двух поколений автор если не на стороне "детей",  то  и  не  на  стороне
"отцов". К Кирсанову дяде он относится полу-иронически; Кирсанов-отец  -
добрый,  но  недалекий  человек;  сравнительно  умеренный   Кирсанов-сын
безусловно   пасует   пред   своим   радикальным    другом    Базаровым.
Неудивительно,  что  чуждая  наших  партийных  споров  немецкая  критика
выражала  впоследствии  великое  удивление  тому,   как   могла   партия
"радикалов" усмотреть отрицательное отношение в  "таком  гордом  образе,
одаренном такою силою характера и такою полною отчужденностью  от  всего
мелкого, пошлого, вялого и ложного". Поместивший роман в  своем  журнале
Катков писал Т.: "Вы пресмыкаетесь перед молодым поколением".  Но  роман
появился в очень острый момент: вновь ожило старое понятие  о  "вредных"
идеях, нужна была кличка для обозначения политического  радикализма.  Ее
нашли в слове "нигилист", которым Базаров определяет свое  отрицательное
ко всему отношение. С ужасом заметил Т., какое употребление  сделали  из
этого термина люди, с политическими взглядами которых он не имел  ничего
общего. В литературе враждебное отношение к роману ярче всего  сказалось
в статье критика  "Современника",  М.  А.  Антоновича:  "Асмодей  нашего
времени".  С  "Современником",  где  до  1859  г.  Т.  был  постоянны  м
сотрудником, у него уже раньше установились холодные  отношения,  частью
из-за личных отношений Т. к Некрасову,  частью  потому,  что  радикализм
Чернышевского и Добролюбова не был симпатичен Т. Но все-таки,  всего  за
11/2 года  перед  тем,  "Накануне"  нашло  на  страницах  "Современника"
восторженную оценку в известной статье  Добролюбова:  "Когда  же  придет
настоящий день", - а теперь Т. был формально причислен  к  ретроградному
лагерю. Другой орган "детей" - "Рус. Слово", в лице Писарева - не только
не усмотрел в Базарове клеветы, но признал его своим идеалом.  В  общем,
однако,  положение  Т.,  как  любимца  всех  слоев  читающей  публики  и
выразителя передовых стремлений  русского  общества,  было  поколеблено.
Если взглянуть на Базарова с исторической  точки  зрения,  как  на  тип,
отражающий настроение шестидесятых  гг.,  то  он,  несомненно,  страдает
неполнотою. Радикализм общественно-политический,  столь  сильный  в  это
время, в романе почти не затронут; то место, где Базаров выражает полное
равнодушие к тому, что у мужика будет хорошая изба, дает прямо  неверное
представление  о  восторженном  демократизме  нового  поколения.   -   В
промежутках  между  четырьмя  знаменитыми  романами  своими  Т.  написал
вдумчивую  статью  "Гамлет  и  Дон-Кихот"  (1860)  и  три  замечательные
повести: "Фауст" (1856), "Ася" (1858), "Первая любовь" (1860), в которых
дал  несколько  привлекательнейших  женских  образов.  Княжна   Засекина
("Первая любовь") просто грациозно-кокетлива, но героиня "Фауста" и  Ася
- натуры необыкновенно глубокие и цельные.  Первая  сгорела  от  глубины
чувства, внезапно на нее налетевшего; Ася, подобно Наталье  в  "Рудине",
спаслась бегством от своего чувства, когда увидела, как не соответствует
его силе безвольный человек которого она полюбила. - В "Отцах  и  Детях"
творчество Т. достигло своей кульминационной точки. В появившихся в 1864
г. "Призраках" элемент фантастический переплетается с рассудочным. Ту же
смесь желания отрешиться  от  современности  с  раздражением  против  ее
представляет  собою  своеобразный   "отрывок"   из   записок   "умершего
художника"  -  "Довольно"  (1865).  Ясно  чувствуется,  что  охлаждение,
вызванное "Отцами и Детьми", болезненно сказалось в сердце автора, столь
привыкшем  в  всеобщей  читательской  любви.  Высшей   точки   авторское
раздражение  достигло  в  "Дыме"  (1867).  Трудно  сказать,   какая   из
общественнополитических  групп  того  времени  изображена  здесь   злее.
Молодое поколение и заграничная эмиграция представлены с одной стороны в
ряде дурачков и тараторящих барынь, с другой - в коллекции любителей так
или иначе пожить на чужой счет. В "Отцах и  Детях"  Т.  проводил  резкую
демаркационную линию между  убежденными  представителями  новых  идей  и
такими   ничтожными   прихвостнями   времени,   как   "эмансипированная"
губернская барынька Кукшина и соединяющий "прогрессивность"  с  продажею
водки откупщический  сынок  Сытников.  В  "Дыме"  Сытниковы  да  Кувшины
выступают на первый план, а эмиграция олицетворена в  фигуре  "великого"
молчальника Губарева, слава которого держится на  том,  что  он  никогда
ничего  не  говорит   и   только   глубокомысленно   издает   какое   то
нечленораздельное мычание.  В  столь  же  печальном  освещении  является
аристократическая среда, собирающаяся под "arbre russe" в Баден-Бадене и
предающаяся  какой  то  вакханалии  реакционных   вожделений.   Наконец,
славянофильские  мечтания  о  русской  самобытности   предаются   самому
ядовитому глумлению в речах желчного западника Потугина, устами которого
несомненно говорит иногда сам автор. Общий пессимизм проникает  повесть,
название которой навеяно мыслью, что все "людское" - дым",  и  "особенно
все  русское".  -  Параксизм  раздражения  длился,  однако,  недолго.  В
"Литературных воспоминаниях" (1868), Т. говорит уже без всякой горечи  о
своей размолвке с прогрессивными элементами и фактически доказывает, как
далек он был от желания написать в "Отцах и Детях" карикатуру на молодое
поколение вообще и на  Добролюбова  в  частности.  В  том  же  году  был
преобразован в общелитературный журнал "Вестник Европы";  Т.  становится
его постоянным сотрудником и разрывает связи с Катковым. Этот разрыв  не
обошелся Т. даром. Его стали преследовать и в "Рус. Вест. ", и в  "Моск.
Вед. ", нападки которых стали особенно ожесточенными в конце 70-х годов,
когда по поводу оваций, выпавших на долю Т.,  Катковский  орган  уверял,
что  Т.  "кувыркается"  пред  прогрессивною  молодежью.  Ряд   небольших
повестей, с которыми Т. выступил в конце 1860-х гг.  и  первой  половине
1870-х  ("Бригадир",  "История   лейтенанта   Ергунова",   "Несчастная",
"Странная история", "Степной король Лир", "Стук,  стук,  стук",  "Вешние
воды", "Пунин и Бабурин", "Стучит" и др.)  весь  относится  к  категории
воспоминаний о далеком  прошлом.  За  исключением  "Вешних  вод",  герой
которых представляет собою еще одно интересное добавление к Тургеневской
галерее безвольных людей, все эти повести мало прибавляют к "тоталитету"
- как говорили в 40-х годах - литературного значения Т.  Воздержание  Т.
от разработки более современных тем  до  известной  степени  объясняется
тем, что он теперь все меньше  и  меньше  сталкивался  с  живою  русскою
действительностью. Уже начиная с 1856 г., когда с него окончательно была
снята опала, он подолгу живал за границею, то лечась на водах, то  гостя
у Виардо; но все-таки он  нередко  бывал  и  у  себя  в  Спасском,  и  в
Петербурге. С начала 1860-х годов он совсем поселяется  в  Баден-Бадене,
где "Villa Tourgueneff", благодаря тому, что  там  же  поселилась  семья
Виардо, стала интереснейшим музыкально-артистическим центром. Война 1870
г. побудила семью Виардо  покинуть  Германию  и  переселиться  в  Париж;
перебрался туда  и  Т.  Переселение  в  Париж  сблизило  Т.  со  многими
эмигрантами и вообще с заграничною молодежью, которая  теперь  перестала
его чуждаться, - и у него снова явилась охота откликнуться на злобу дня:
революционное "хождение в  народ".  Частью  личные  впечатления,  частью
материалы,  которые  ему  доставляли  друзья  из  России  (в  том  числе
документы по так называемому "процессу 50"), создали в нем  уверенность,
что  он  сможет  схватить  общую  физиономию   русского   революционного
движения. В результате получился самый  крупный  по  объему,  но  не  по
значению из романов Т., "Новь" (1877). Глубоко  убежденный  в  том,  что
революционное движение не имеет почвы в России, Т. тем не менее  отнесся
с полным  вниманием  к  тому  психологическому  порыву,  который  создал
движение. Уловить его наиболее характерный черты Т. удалось  не  вполне.
Он  сделал  центром  романа  одного  из  обычных  в  его   произведениях
безвольных людей, столь характерных для поколения 40-х, но никак не 70-х
годов. Нежданов -  неудачник,  идущий  пропагандировать,  чтобы  утишить
сердечную  боль,  и  лишенный  уверенности  в   правоте   своего   дела.
Неудивительно, что первые же неудачи вызывают в нем глубокое отчаяние  -
и он лишает себя жизни у порога дела. Несоответствующим действительности
оказалось и желание Т. уловить новый тип людей негромкой и  неэффектной,
но настоящей работы на пользу народу, в лице Соломина и Марианны. "Новь"
имела не более  как  succes  d'estime.  Из  позднейших  произведений  Т.
("Сон",  "Рассказ  отца  Алексея",  "Отчаянный",  "Клара  Милич"  и  др.
наибольшее внимание обратили  на  себя  "Песнь  торжествующей  любви"  и
"Стихотворения в прозе". Высоко-поэтическая "Песнь торжествующей  любви"
видимо иллюстрирует  мысль  Шопенгауера  о  гении  рода,  т.  е.  о  той
бессознательности, под влиянием которой мы, помимо своего желания,  идем
в своей половой жизни по пути, ведущему к продолжению рода. Превосходные
"Стихотворения в прозе" (1882) представляют собою  ряд  накопившихся  за
долгие годы  отдельных  мыслей  и  картинок,  отлившихся  в  удивительно
изящную, задушевную и вместе с тем сильную форму. К концу жизни слава Т.
достигла своего апогея как в Poccии, где он  опять  становится  всеобщим
любимцем, так и в Европе, где критика, в  лице  самых  выдающихся  своих
представителей - Тэна, Ренана, Брандеса и др. - причислила его к  первым
писателям века. Приезды его в Россию в 1878 - 1881  гг.  были  истинными
триумфами. Тем  болезненнее  всех  поразили  вести  о  тяжелом  обороте,
который с 1882 г. приняли его  обычные  подагрические  боли.  Умирал  Т.
мужественно, с полным сознанием близкого конца, но  без  всякого  страха
пред ним. Смерть его (в Буживале под Парижем, 22 авг. 1883 г.) произвела
огромное впечатление, выражением которого были грандиозные похороны его.
Тело великого писателя было, согласно его желанию, привезено в Петербург
и похоронено на Волковом кладбище при таком  стечении  народа,  которого
никогда ни до того, ни после того не было на похоронах частного лица.
   Далеко не полные собрания соч. Т. (нет стихотворений и многих статей)
с 1868 г. выдержали 4 изд. Одно собрание соч. Т. (со стихами) было  дано
при "Ниве" (1898). Стихотворения изданы под ред. С. Н. Кривенки (2 изд.,
1885 и 1891). В 1884 г. Литературный фонд издал "Первое собр.  писем  И.
С. Т. ", но множество писем Т., рассеянных по разным журналам  еще  ждут
отдельн. издания. В 1901 г. вышли в Париже письма Т. к  франц.  друзьям,
собранные И. Д.  Гальперин-Каминским.  Часть  переписки  Т.  с  Герценом
издана  заграницею  Драгомановым.  Отдельные  книги  и  брошюры   о   Т.
напечатали:  Аверьянов,  Агафонов,   Буренин,   Былеев,   Венгеров,   Ч.
Ветринский, Говоруха-Отрок (Ю. Николаев),  Добровский,  Michel  Delines,
Евфстафиев, Иванов, Е. Кавелина,  Крамп,  Любошиц,  Мандельштам,  Мизко,
Mourrier, Невзоров, Незелснов,  Овсянико-Куликовский,  Острогорский,  J.
Pavlovsky (фр.), Евг.  Соловьев,  Страхов,  Сухомлинов,  Tursch  (нем.),
Чернышев, Чудинов, Юнгмейстер и др. Ряд обширных статей  о  Т.  вошел  в
собр. сочинений Анненкова, Белинского,  Апол.  Григорьева,  Добролюбова,
Дружинина,  Михайловского,  Писарева,  Скабичевского,  Ник.   Соловьева,
Чернышевского, Шелгунова. Значительные выдержки как из этих,  так  и  из
других  критич.  отзывов  (Авдеева,  Антоновича,   Дудышкина,   Де-Пулэ,
Лонгинова, Ткачева и др.) даны в сборники В. Зелинского: "Собрание Крит.
материалов для изуч. произв. И. С. Т." (3-е изд. 1899).  Отзывы  Ренана,
Абу, Шмидта,  Брандеса,  де-Вогюэ,  Мериме  и  др.  приведены  в  книге:
"Иностран. критика о Т." (1884).  Многочисленные  биографич.  материалы,
рассеянные по журналам 1880-х и  90-х  гг.,  указаны  в  "Обзоре  трудов
умерших писателей" Д. Д. Языкова, вып. III - VIII.  С.  Венгеров  Тургор
или внутриклетное давление - вызывается осмотическими  процессами  между
омывающим растительную клетку почвенным раствором или водою и  клеточным
соком, заключающим разнообразные осмотически-сильные вещества, как напр.
соли органических и  неорганических  кислот  и  различные  сахара;  роль
полупроницаемой  перепонки  играет  пленчатый  слой  живой  протоплазмы,
разрушающийся при отмирании, почему мертвая, клетка  тургесцировать  уже
не может. Величину Т. легко определить пласмолизируя  клетку  растворами
солей определенной осмотической концентрации. Обычно давление это  равно
2-3 атмосферам,  достигая,  в  отдельных  случаях,  10,  15  и  даже  20
атмосфер.  В  Т.  растение  имеет  чисто   физический   источник   силы,
обусловливающей крепость растения;  теряя  Т.,  клетка  и  все  растение
"вянет". Будучи тесно связаны со свойствами плазмы, как  полупроницаемой
перепонки, явления в значительной степени зависят  от  состояния  живого
содержимого  клетки:  раздражения,  получаемые  плазмой   извне,   могут
настолько изменить ее осмотические свойства,  что  Т.  более  или  менее
быстро падает или поднимается. Значительную роль играет  Т.  в  явлениях
роста, растягивая, во вторую фазу его, эластичную оболочку клетки.
   А. Рихтер.
   Турин (ит. Torino) - гл. город итальянской провинции Т., до  1860  г.
главный город Сардинского королевства, в 1861 - 65  гг.  -  Итальянского
королевства; под 45ё4› с. ш. и 7ё42› в. д. от Гринвича, на высоте 239 м.
над ур. моря, на лев. бер. р. По, при впадении в нее  р.  Доры  Рипария.
Климат здоровый, но колебания  температуры  значительны.  Зима  довольно
холодная. Средняя годовая темп. 11,8ё, осадков 850  мм.  Дождливых  дней
105. Расположен очень живописно. Много широких и прямых улиц и  красивых
площадей. Лучшие улицы: Bиa ди По, Bиa Рома, Bиa Гарибальди,  Виа  Венти
Сеттембре и Корсо Витторе Эммануэле. Главные площади:  Пиацца  Кастелло,
окруженная аркадами, Пиацца Сан-Карло, Пиацца Карло Феличе,  с  красивым
сквером, Пиацца Виттоpиo Эммануэле I, Пиацца дель  Кастеллио  де  Читта,
Пиацца Кавур, Пиацца Сольферино и Пиацца Витторио  Эммануэле  II.  Сады:
Джардино Пубблико, ботанический, зоологический и королевский. Памятники:
конные фигуры Эммануэля Филиберто и Карла Альберта,  статуи  Амадея  VI,
принца  Евгения  Савойского  II  герцога  Фердинанда  Генуэзского   пред
ратушей, Кавура, Гарибальди, Виктора Эммануила I и многих  других.  Чрез
р. По ведут 4 моста. Церкви: собор Сан Джованни Батиста (1492  -  98)  в
стиле Возрождения, с мраморной капеллой Сантиссимо Сударио (1657  -  74)
работы Гварини, служащий гробницей герцогов Савойских; здесь хранится  в
урне плат, в  котором  Иосиф  Аримафейский  обернул  тело  Христа.  Црк.
Санта-Мария  делль   Консолато   (1679),   сооруженная   Гварини,   црк.
СанФелиппе, црк. Corpus Domini (1609), црк. Сан-Массимо (1849 - 1854), с
красивыми фресками, црк. Ротунде Гран Мад