СТИВЕН КИНГ
	РАССКАЗЫ

"КАДИЛЛАК" ДОЛАНА
АДОВА КОШКА
Перекурщики
Пятая четвертушка
Детки в клетке
Сезон дождя
Скреб-поскреб
Мой милый пони
ЗАВТРАК В "КАФЕ ГОТЭМ"
БАБУЛЯ
БОЛЬШИЕ КОЛЕСА: ЗАБАВЫ ПАРНЕЙ ИЗ ПРАЧЕЧНОЙ (МОЛОЧНИК ј2)
Баллада о гибкой пуле
ВСЕМОГУЩИЙ ТЕКСТ-ПРОЦЕССОР
Верхом на пуле
Восставший Каин
ГРУЗОВИК ДЯДИ ОТТО
ГРУЗОВИКИ
Газонокосильщик
Грузовик дяди Отто
ДЕДА
ДОЛГИЙ ДЖОНТ
ДОМ, КОТОРЫЙ РАСТЕТ НА ВАС
Давилка
ЖРЕБИЙ ИЕРУСАЛИМА
ЗНАЕТЕ, ОНИ КЛАССНО ИГРАЮТ
Иногда они возвращаются
КАРНИЗ
КОНЕЦ СВЕТА
КОРПОРАЦИЯ "БРОСАЙТЕ КУРИТЬ"
КРАТЧАЙШИЙ ПУТЬ ДЛЯ МИССИС ТОДД
КРАУЧ-ЭНД
КРОССОВКИ
КУКУРУЗНЫЕ ДЕТИ
КУСАЧИЕ ЗУБЫ
Компьютер богов
Кратчайший путь для Миссис Тодд
НЕ ВЫНОШУ МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ
НЕЧТО СЕРОЕ
НОЧНАЯ СМЕНА
НОЧНОЙ ЛЕТУН
Нона
ОБЕЗЬЯНА
ОСТАВШИЙСЯ В ЖИВЫХ
ПАЛЕЦ
ПАПСЯ
ПОЛЕ БОЯ
ПОСВЯЩЕНИЕ
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕКЛАДИНА
ПОСЛЕДНЯЯ СТУПЕНЬКА
Плот
ТРАГЕДИЯ ОЛАЙНИЗМА
УТРЕННЯЯ ДОСТАВКА (МОЛОЧНИК ј1)
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НИКОМУ НЕ ПОДАВАЛ РУКИ
Я - ДВЕРНОЙ ПРОЕМ





                        ВСЕМОГУЩИЙ ТЕКСТ-ПРОЦЕССОР


     На первый  взгляд  компьютер  напоминал  текст-процессор  "Wang":  по
крайней мере клавиатура  и  корпус  были  от  "Wang"а.  Присмотревшись  же
внимательнее, Ричард Хагстром заметил, что корпус расколот надвое  (и  при
этом не очень аккуратно - похоже, его  пилили  ножовкой),  чтобы  впихнуть
чуть большую размером лучевую трубку от  IBM.  А  вместо  гибких  архивных
дисков этот уродец комплектовался пластинками, твердыми как "сорокопятки",
которые Ричард слушал в детстве.
     - Боже, что это такое? - спросила  Лина,  увидев,  как  он  и  мистер
Нордхоф по частям перетаскивают машину в кабинет Ричарда.  Мистер  Нордхоф
жил  рядом  с  семьей  брата  Ричарда:  Роджером,  Белиндой  и  их   сыном
Джонатаном.
     - Это Джон сделал, - сказал Ричард. - Мистер Нордхоф говорит, что это
для меня. Похоже, это текст-процессор.
     - Он самый, - сказал Нордхоф. Ему перевалило за шестьдесят,  и  дышал
Нордхоф с трудом. - Джон его именно так и называл, бедный парень... Может,
мы поставим эту штуку на минутку, мистер Хагстром? Я совсем выдохся.
     - Конечно, - сказал Ричард и позвал сына, терзавшего электрогитару  в
комнате на первом  этаже,  о  чем  свидетельствовали  весьма  немелодичные
аккорды. Отделывая эту комнату, Ричард планировал ее как гостиную, но  сын
вскоре устроил там зал для репетиций.
     - Сет! - крикнул он. - Иди помоги мне!
     Сет продолжал бренчать. Ричард взглянул на мистера Нордхофа  и  пожал
плечами, испытывая стыд за сына и не в силах этого скрыть.  Нордхоф  пожал
плечами в ответ, как будто хотел сказать: "Дети... Разве можно в  наш  век
ждать от них чего-то хорошего?" Хотя оба  знали,  что  от  Джона,  бедного
Джона Хагстрома, погибшего сына его ненормального брата, можно было  ждать
только хорошее.
     - Спасибо за помощь, - сказал Ричард.
     - А куда еще девать время старому человеку? - пожал плечами  Нордхоф.
- Хоть это я могу сделать для Джонни. Знаете, он  иногда  бесплатно  косил
мою лужайку. Я пробовал давать ему денег, но он отказывался. Замечательный
парень. - Нордхоф все еще не мог отдышаться.  -  Можно  мне  стакан  воды,
мистер Хагстром?
     - Конечно. - Он сам налил  воды,  когда  увидел,  что  жена  даже  не
поднялась из-за кухонного стола,  где  она  читала  что-то  кровожадное  в
мягкой обложке и ела пирожные.
     - Сет! - закричал он снова. - Иди сюда и помоги нам.
     Не обращая внимания на отца, Сет  продолжал  извлекать  режущие  слух
аккорды из гитары, за которую Ричард до сих пор выплачивал деньги.


     Он предложил Нордхофу остаться на ужин,  но  тот  вежливо  отказался.
Ричард кивнул, снова смутившись но на этот раз скрывая свое смущение, быть
может, немного  лучше.  "Ты  неплохой  парень,  Ричард,  но  семейка  тебе
досталась, не дай бог!" - сказал как-то его друг Берни Эпштейн,  и  Ричард
тогда только покачал головой, испытывая такое же смущение, как сейчас.  Он
действительно был "неплохим парнем". И тем не менее вот что ему досталось:
толстая сварливая жена, уверенная, что все хорошее в жизни прошло мимо нее
и что она "поставила не на ту лошадь"  (этого,  впрочем,  она  никогда  не
произносила вслух), и необщительный пятнадцатилетний сын, делающий  весьма
посредственные успехи в той же школе, где преподавал Ричард. Сын,  который
утром, днем и ночью (в основном ночью) извлекает из гитары какие-то  дикие
звуки и считает, что в жизни ему этого как-нибудь хватит.
     - Как насчет пива?  -  спросил  Ричард.  Ему  не  хотелось  отпускать
Нордхофа сразу - он надеялся услышать что-нибудь еще о Джоне.
     - Пиво будет в самый раз, -  ответил  Нордхоф,  и  Ричард  благодарно
кивнул.
     - Отлично, - сказал он и направился на кухню прихватить пару  бутылок
"Бадвайзера".


     Кабинетом ему служило маленькое, похожее на сарай, строение, стоявшее
отдельно от дома. Как и гостиную, Ричард отделал ее сам. Но в  отличие  от
гостиной это  место  он  считал  действительно  своим.  Место,  где  можно
скрыться от женщины, ставшей ему совершенно  чужой,  и  такого  же  чужого
рожденного ею сына.
     Лина,  разумеется,  неодобрительно  отнеслась  к  тому,  что  у  него
появился свой угол, но помешать ему никак не могла, и это стало  одной  из
немногочисленных побед Ричарда. Он сознавал, что в некотором  смысле  Лина
"поставила не на ту лошадь": поженившись пятнадцать лет назад, они даже не
сомневались, что  он  вот-вот  начнет  писать  блестящие  романы,  которые
принесут много денег, и скоро они станут  разъезжать  в  "мерседесах".  Но
единственный его опубликованный  роман  денег  не  принес,  а  критики  не
замедлили отметить, что к "блестящим" его тоже отнести нельзя. Лина встала
на сторону критиков, и с этого началось их отдаление.
     Работа в школе, которую они когда-то считали лишь ступенькой на  пути
к славе, известности и богатству, уже в  течение  пятнадцати  лет  служила
основным источником дохода - чертовски длинная ступенька, как Ричард порой
думал. Но все же он не оставлял свою  мечту.  Он  писал  рассказы,  иногда
статьи и вообще был на хорошем счету в Писательской гильдии. Своей пишущей
машинкой Ричард зарабатывал до 5000 долларов в год,  и,  как  бы  Лина  ни
ворчала, он заслуживал своего собственного кабинета, тем  более  что  сама
она работать отказывалась.
     - Уютное местечко, -  сказал  Нордхоф,  окидывая  взглядом  маленькую
комнатку с набором разнообразных старомодных снимков на стенах.
     Дисплей беспородного текст-процессора  разместился  на  столе  поверх
самогО  процессорного  блока.  Старенькую  электрическую  пишущую  машинку
"Оливетти" Ричард временно поставил на один из картотечных шкафов.
     - Оно себя оправдывает, -  сказал  Ричард,  потом  кивнул  в  сторону
текст-процессора. - Вы полагаете, эта штука  будет  работать?  Джону  было
всего четырнадцать.
     - Видок у нее, конечно, неважный, а?
     - Да уж, - согласился Ричард.
     Нордхоф рассмеялся.
     - Вы еще и половины не знаете, - сказал он.  -  Я  заглянул  сзади  в
дисплейный блок. На одних проводах  маркировка  IBM,  на  других  -  Radio
Shack. Внутри почти целиком стоит телефонный аппарат Western  Electric.  И
хотите верьте, хотите нет, микромоторчик из детского  электроконструктора.
- Он отхлебнул пива и добавил, видимо, только что вспомнив. -  Пятнадцать.
Ему совсем недавно исполнилось пятнадцать. За два дня до катастрофы. -  Он
замолчал, потом тихо повторил, глядя на свою бутылку пива. - Пятнадцать.
     - Из детского конструктора? - удивленно спросил Ричард,  взглянув  на
старика.
     - Да. У Джона был такой набор лет... э-э.. наверное с  шести.  Я  сам
подарил ему на рождество. Он уже тогда сходил с ума по всяким приборчикам.
Все равно каким, а уж этот набор  моторчиков,  я  думаю,  ему  понравился.
Думаю, да. Он берег его почти десять  лет.  Редко  у  кого  из  детей  это
получается, мистер Хагстром.
     - Пожалуй, - сказал Ричард, вспоминая ящики игрушек Сета, выброшенные
им за все эти годы, игрушек  ненужных,  забытых  или  бездумно  сломанных,
потом взглянул на текст-процессор. - Значит, он не работает?
     - Наверно, стоит сначала попробовать, - сказал Нордхоф.  -  Мальчишка
был почти гением во всяких электрических делах.
     - Думаю, вы преувеличиваете. Я знаю, что он разбирался в  электронике
и что он получил приз на технической выставке штата, когда учился только в
шестом классе...
     - Соревнуясь с ребятами гораздо старше его, причем некоторые  из  них
уже закончили школу, - добавил Нордхоф. - Так по крайней мере говорила его
мать.
     - Так оно и было. Мы все очень гордились им. - Здесь  Ричард  немного
покривил душой: гордился он, гордилась мать  Джона,  но  отцу  Джона  было
абсолютно на все наплевать. - Однако проекты для  технической  выставки  и
самодельный гибрид текст-процессора... - Он пожал плечами.
     Нордхоф поставил свою бутылку на стол и сказал:
     - В пятидесятых годах один парнишка из двух консервных  банок  из-под
супа  и  электрического  барахла,  стоившего  не  больше  пяти   долларов,
смастерил атомный ускоритель. Мне об  этом  Джон  рассказывал.  И  еще  он
говорил, что в каком-то захудалом  городишке  в  Нью-Мексико  один  парень
открыл  тахионы  -  отрицательные  частицы,   которые,   предположительно,
движутся по времени в обратном  направлении,  -  еще  в  1954  году.  А  в
Уотербери, что в Коннектикуте, одиннадцатилетний мальчишка сделал бомбу из
целлулоида, который он соскреб с колоды игральных карт, и  взорвал  пустую
собачью будку. Детишки, особенно  те,  которые  посообразительней,  иногда
такое могут выкинуть, что только диву даешься.
     - Может быть. Может быть.
     - В любом случае это был прекрасный мальчуган.
     - Вы ведь любили его немного, да?
     - Мистер Хагстром, - сказал Нордхоф. - Я  очень  его  любил.  Он  был
по-настоящему хорошим ребенком.
     И Ричард задумался о том, как это странно, что  его  брата  (страшная
дрянь, начиная с  шести  лет)  судьба  наградила  такой  хорошей  женой  и
отличным умным сыном.  Он  же,  который  всегда  старался  быть  мягким  и
порядочным (что значит "порядочный" в нашем сумасшедшем мире?), женился на
Лине, превратившейся в молчаливую неопрятную бабу, и получил от нее  Сета.
Глядя в честное усталое лицо Нордхофа, он поймал себя на том, что пытается
понять, почему так получилось и  какова  здесь  доля  его  вины,  в  какой
степени случившееся - результат его собственного бессилия перед судьбой?
     - Да, - сказал Ричард. - Хорошим.
     - Меня не удивит, если эта штука  заработает,  -  сказал  Нордхоф.  -
Совсем не удивит.


     Когда Нордхоф ушел, Ричард Хагстром воткнул вилку в розетку и включил
текст-процессор. Послышалось гудение, и он подумал, что сейчас  на  экране
появятся буквы IBM. Буквы  не  появились.  Вместо  них,  словно  голос  из
могилы, выплыли из темноты экрана призрачные зеленые слова:
     С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ДЯДЯ РИЧАРД! ДЖОН.
     - Боже, - прошептал Ричард, как подкошенный опустившись на стул.
     Его брат, жена брата и  их  сын  две  недели  назад  возвращались  из
однодневной поездки за город. Машины вел пьяный Роджер. Пил он практически
каждый день, но на этот раз удача ему изменила, и он,  не  справившись  со
своим старым пыльным фургоном, сорвался с почти стофутового обрыва. Машина
загорелась. Джону было четырнадцать лет, нет - пятнадцать. Старик  сказал,
что ему исполнилось пятнадцать за два дня до катастрофы. Еще три года -  и
он бы освободился из-под власти этого неуклюжего глупого медведя. Его день
рождения... И скоро наступит мой.
     Через неделю. Джон приготовил ему в подарок текст-процессор.
     От этого Ричарду почему-то стало  не  по  себе,  и  он  даже  не  мог
сказать, почему именно. Он протянул было руку, чтобы выключить машину,  но
остановился.
     "Какой-то парнишка смастерил атомный ускоритель  из  двух  консервных
банок и автомобильного электрооборудования стоимостью в пять долларов.
     Ну-ну. А еще в нью-йоркской канализации полно крокодилов, и  ВВС  США
прячут где-то в Небраске замороженное тело  пришельца.  Чушь!  Хотя,  если
честно, то, может быть, я не хочу быть уверенным в этом на сто процентов".
     Он встал, обошел машину и заглянул внутрь  через  прорези  на  задней
крышке дисплейного блока. Все, как Нордхоф и говорил: провода "Raio Shack.
Made in Taiwan", провода "Western Electric", "westtrecs" и "Electric  Set"
[детский конструктор] с маленькой буквой 'R', обведенной кружочком.  Потом
он заметил еще кое-что, что Нордхоф  или  не  разглядел,  или  не  захотел
упоминать: трансформатор  "Lionel  train"  [игрушечная  железная  дорога],
облепленный проводами будто невеста Франкенштейна.
     - Боже, - сказал он, рассмеявшись, и почувствовал, что на самом  деле
близок к слезам. - Боже, Джонни, что ты такое создал?
     Но ответ он знал сам. Он уже давно мечтал о текст-процессоре, говорил
об этом постоянно и,  когда  саркастические  насмешки  Лины  стали  совсем
невыносимы, поделился своей мечтой с Джоном.
     - Я мог бы писать быстрее, мигом править и выдавать больше материала,
- сказал он Джону однажды прошлым летом, и  мальчишка  посмотрел  на  него
своими серьезными голубыми глазами, умными, но из-за увеличивающих  стекол
очков всегда настороженными и внимательными. - Это было бы замечательно...
Просто замечательно.
     - А почему ты тогда не возьмешь себе такой процессор, дядя Рич?
     - Видишь ли, их, так сказать, не раздают даром, - улыбнулся Ричард. -
Самая простая модель "Radio Shack" стоит около  трех  тысяч.  Есть  и  еще
дороже. До восемнадцати тысяч долларов.
     - Может быть, я сам сделаю тебе текст-процессор, - заявил Джон.
     - Может быть, - сказал тогда Ричард, похлопав  его  по  спине,  и  до
звонка Нордхофа он больше об этом разговоре не вспоминал.
     Провода от детского электроконструктора.
     Трансформатор "Lionel train".
     Боже!
     Он вернулся к экрану дисплея, собравшись  выключить  текст-процессор,
словно попытка написать что-нибудь в случае неудачи могла как-то  очернить
серьезность замысла его хрупкого обреченного на смерть племянника.
     Вместо этого Ричард нажал на клавиатуре клавишу "EXECUTE", и по спине
у него пробежали маленькие холодные мурашки. "EXECUTE" [казнить,  а  также
исполнить, выполнить] - если подумать, странное слово. н  не  отождествлял
его  с  писанием,  слово  ассоциировалось  скорее  с  газовыми   камерами,
электрическим стулом и, может быть, пыльными старыми фургонами, слетающими
с дороги в пропасть.
     "EXECUTE".
     Процессорный блок гудел громче, чем любой из тех, что ему  доводилось
слышать, когда он приценивался к текст-процессорам в  магазинах.  Пожалуй,
он даже ревел. "Что там в блоке памяти, Джон? - подумал Ричард. - Диванные
пружины? Трансформаторы  от  детской  железной  дороги?  Консервные  банки
из-под супа?" Снова вспомнились глаза  Джона,  его  спокойное,  с  тонкими
чертами лицо. Наверно, это неправильно, может быть, даже ненормально - так
ревновать чужого сына к его отцу.
     "Но он должен был быть моим. Я всегда знал это,  и,  думаю,  он  тоже
знал". Белинда, жена Роджера...  Белинда,  которая  слишком  часто  носила
темные очки в облачные дни. Большие очки, потому что  синяки  под  глазами
имели отвратительное свойство расплываться. Но  бывая  у  них,  он  иногда
смотрел на нее, тихий и внимательный, подавленный громким хохотом Роджера,
и думал почти то же самое: "Она должна была быть моей".
     Эта мысль пугала, потому что они с братом оба знали Белинду в старших
классах и оба назначали ей свидания. У них с Роджером два года разницы,  а
Белинда была как раз между ними: на год старше Ричарда  и  на  год  моложе
Роджера. Ричард первый начал встречаться с девушкой, которая  впоследствии
стала матерью Джона, но вскоре  вмешался  Роджер,  который  был  старше  и
больше, Роджер, который всегда получал то, что хотел, Роджер, который  мог
избить, если попытаешься встать на его пути.
     "Я испугался. Испугался и упустил ее. Неужели  это  было  так?  Боже,
ведь действительно так. Я хотел, чтобы все было по-другому,  но  лучше  не
лгать самому себе о таких вещах, как трусость. И стыд".
     А если бы все оказалось наоборот? Если бы Лина и Сет были семьей  его
никчемного брата, а Белинда и Джон - его собственной,  что  тогда?  И  как
должен реагировать думающий человек  на  такое  абсурдно  сбалансированное
предложение? Рассмеяться? Закричать? Застрелиться?
     "Меня не удивит, если он заработает. Совсем не удивит".
     "EXECUTE".
     Пальцы его забегали по клавишам. Он поднял взгляд - на  экране  плыли
зеленые буквы:
     "МОЙ БРАТ БЫЛ НИКЧЕМНЫМ ПЬЯНИЦЕЙ".
     Буквы плыли перед глазами,  и  неожиданно  он  вспомнил  об  игрушке,
которую ему купили в детстве. Она называлась "Волшебный шар".  Ты  задавал
ему какой-нибудь вопрос, на который можно ответить "да" или  "нет",  затем
переворачивал его и смотрел, что он посоветует. Расплывчатые,  но  тем  не
менее завораживающие и таинственные ответы состояли  из  таких  фраз,  как
"Почти наверняка", "Я бы  на  это  не  рассчитывал",  "Задай  этот  вопрос
позже".
     Однажды Роджер из ревности или зависти отобрал у  Ричарда  игрушку  и
изо всех сил бросил ее об асфальт. Игрушка разбилась и  Роджер  засмеялся.
Сидя в своем кабинете,  прислушиваясь  к  странному  прерывистому  гудению
процессора, собранного Джоном, Ричард  вспомнил,  что  он  тогда  упал  на
тротуар, плача и все еще не веря в то, что брат с ним так поступил.
     - Плакса! Плакса! Ах, какая плакса! - дразнил его Роджер. - Это всего
лишь дрянная дешевая игрушка, Риччи.  Вот  посмотри,  там  только  вода  и
маленькие карточки.
     - Я скажу про тебя! - закричал Ричард что было сил. Лоб его горел, он
задыхался от слез возмущения. - Я скажу про тебя, Роджер! Я  все  расскажу
маме!
     - Если ты скажешь, я сломаю тебе руку, -  пригрозил  Роджер.  По  его
леденящей улыбке Ричард понял, что это  не  пустая  угроза.  И  ничего  не
сказал.
     "МОЙ БРАТ БЫЛ НИКЧЕМНЫМ ПЬЯНИЦЕЙ".
     Из чего бы ни состоял этот текст-процессор, но он  выводил  слова  на
экран. Оставалось еще посмотреть, будет ли он хранить информацию в памяти,
но все же созданный Джоном гибрид из клавиатуры  "Wang"  и  дисплея  "IBM"
работал.  Совершенно  случайно  он  вызвал  у  него  довольно   неприятные
воспоминания, но в этом Джон уже не виноват.
     Ричард оглядел  кабинет  и  остановил  взгляд  на  одной  фотографии,
которую он не выбирал для кабинета  сам  и  не  любил.  Большой  студийный
фотопортрет Лины, ее подарок на рождество два года назад. "Я  хочу,  чтобы
ты повесил его у себя в кабинете", - сказала она, и, разумеется, он так  и
сделал. С помощью этого приема она, очевидно,  собиралась  держать  его  в
поле зрения даже в свое отсутствие. "Не забывай, Ричард.  Я  здесь.  Может
быть, я и "поставила не на ту лошадь", но я здесь. Советую тебе помнить об
этом".
     Портрет с его неестественными тонами никак  не  уживался  с  любимыми
репродукциями Уистлера, Хоумера и Уайета.  Глаза  Лины  были  полуприкрыты
веками, а тяжелый изгиб ее пухлых губ застыл в неком  подобии  улыбки.  "Я
еще здесь, Ричард, - словно говорила она. - И никогда об этом не забывай".
     Ричард напечатал:
     "ФОТОГРАФИЯ МОЕЙ ЖЕНЫ ВИСИТ НА ЗАПАДНОЙ СТЕНЕ КАБИНЕТА".
     Он взглянул на появившийся на экране текст. Слова  нравились  ему  не
больше, чем сам  фотопортрет,  и  он  нажал  клавишу  "ВЫЧЕРКНУТЬ".  Слова
исчезли, и  на  экране  не  осталось  ничего,  кроме  ровно  пульсирующего
курсора.
     Ричард взглянул на стену и увидел, что портрет жены тоже исчез.
     Очень долго он сидел, не двигаясь - во всяком случае, ему показалось,
что долго, - и смотрел на то место,  где  только  что  висел  портрет.  Из
оцепенения, вызванного приступом  шокового  недоумения,  его  вывел  запах
процессорного блока. Запах, который он помнил с детс