СОТКАННЫЙ МИР

Клайв БАРКЕР
Перевод с английского А. Медведева. OCR Денис






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Давным - давно племя чародеев, спасаясь от страшного врага, перенесло себя и свою страну на волшебный ковер. В наши дни юноша и девушка, открывшие тайну ковра, становятся участниками удивительных событий и чудесных приключений.

Книга I

В кукушкином Королевстве

Часть первая

Прыжок в небо

     "Все я, однако, всечасно крушась и печалясь, желаю дом свой увидеть и сладостный день возвращения встретить".
     Гомер "Одиссея"

I
Дома

1

     Ничто никогда не начинается. Нет гневного момента или гневного слова, с которых можно было бы начать историю. Ее корни всегда восходят к другой истории, более ранней, и так до тех пор, пока ее исток не затеряется в веках, хотя каждая эпоха рассказывает ее по-своему.
     Так освящается языческое, страшное становится смешным, любовь превращается в сантименты, а демоны - в заводных кукол.
     Ничто не застывает. Туда-сюда снует ткацкий челнок фантазии, сплетая факты и легенды, мысли и чувства в причудливый узор, в котором еще неявен будущий мир.
     Поэтому нужно подумать, откуда нам начать рассказ.
     Наверное, из какого-нибудь места между полузабытым прошлым и неведомым еще будущим.

***

     Хотя бы отсюда.
     Из этого сада, заброшенного после смерти хозяйки три месяца назад и теперь быстро зарастающего под жарким солнцем августа. Его плоды остались несобраны, а еще недавно заботливо прополотые грядки покрылись травой.
     И с этого дома, похожего на сотни других домов, но стоящего так близко к железной дороге, что неспешный поезд, следующий из Ливерпуля в Крю, заставлял подпрыгивать фарфоровых собачек на подоконнике.
     И с этого молодого человека, который сейчас выходит из дома во двор и направляется к дощатому строению, откуда раздаются воркование и хлопанье крыльев.
     Его зовут Кэлхоун Муни, но все его знают как Кэла. Ему двадцать шесть лет, и он уже пять лет работает в страховой фирме. Работа ему не нравится, но он не может уехать из родного города и бросить отца - особенно теперь, после смерти матери. Все это накладывает печать заботы на его приятное, открытое лицо.
     Он подходит к двери голубятни, открывает ее, и вот тут-то - хотим мы того или нет, - начинается наша история.

2

     Кэл уже не раз говорил отцу, что дверь снизу совсем прогнила. Скоро гнилые доски уже не смогут помешать крысам, во множестве резвящимся вдоль железнодорожных путей, добраться до голубей. Но Брендан Муни после смерти Эйлин потерял интерес ко всему, в том числе и к голубям - несмотря на то, что при ее жизни птицы были его самой большой страстью, а, может быть, именно из-за этого. Раньше мать частенько жаловалась Кэлу, что отец больше времени проводит на голубятне, чем дома.
     Теперь такого никак нельзя было сказать: отец Кэла большую часть дня проводил у заднего окна, глядя на сад и наблюдая, как запустение пожирает плоды труда его жены, словно он находил в этом соответствие печали, пожиравшей его душу. Каждый день, возвращаясь в дом на Чериот-стрит, Кэл заставал отца на том же месте и каждый раз ему казалось, что отец стал еще меньше - не сгорбился, а как-то съежился, будто пытаясь занять как можно меньше места в этом мире, ставшем вдруг чужим и враждебным.

***

     Пробормотав что-то вроде приветствия сорока с лишним птицам, Кэл вошел внутрь и был встречен небывалым волнением. Почти все голуби метались по клеткам в состоянии, близком к истерике. Неужели крысы? Кэл оглянулся, но не заметил ничего, что могло бы вызвать такой переполох.

***

     Некоторое время он стоял и смотрел на их панику, потом решил войти в самую большую клетку к призовым голубям, чтобы попытаться успокоить их прежде чем они повредят себе что-нибудь.
     Он открыл дверцу всего на два-три дюйма, когда один из чемпионов прошлого года, хохлатый под номером 33, вдруг метнулся к выходу. Застигнутый врасплох его быстротой, Кэл не успел захлопнуть дверь, и через секунду 33 уже был на улице.
     - Черт! - воскликнул Кэл, ругая как голубя, так и себя. Когда он закрыл клетку и выскочил во двор, голубь взлетел над садом, сделал три круга, будто определяя направление, и, наконец, взял курс на северо-восток.
     Тут внимание Кэла привлек стук в стекло. Отец стоял у окна и что-то говорил, шевеля губами. Казалось, бегство птицы вывело его из привычного оцепенения. Потом он вышел и спросил, что случилось. Но Кэлу некогда было объяснять.
     - Улетел! - шепнул он и побежал в обход дома на улицу, продолжая глядеть на небо. 33 еще был виден. Кэл знал, что попытки догнать птицу, развивающую скорость до 70 миль в час, смехотворны; но он не мог вернуться к отцу, даже не попытавшись сделать это.
     В конце улицы он потерял беглеца и поднялся на эстакаду, пересекающую Вултон-роуд, перескакивая через три ступеньки. Сверху он видел весь район - ряды крыш, блестящих на солнце, шум движения, узкие улицы, уходящие к заводским окраинам.
     Он увидел и своего голубя - быстро удаляющуюся черную точку. Отсюда было видно, что он не одинок. В двух милях от эстакады в воздухе вились тучи птиц, несомненно, привлеченных какой-то пищей. В городе каждый год случались вспышки численности муравьев, комаров или других насекомых, что неизменно вызывало птичий ажиотаж. Чтобы отъесться на зиму, к тем местам слетались и городские голуби, и воробьи, и чайки с глинистых берегов Мерси, и скворцы с окрестных полей.
     Без сомнения, туда же поспешил и 33. Устав от зерновой диеты и тесноты клетки, он стремился на волю, к приключениям и ненормированной пище. Все это промелькнуло в голове Кэла, пока он следил за кружением птиц.
     Он знал, что невозможно найти одну птицу в этом пернатом вихре, и остается надеяться, что инстинкт приведет в конце концов 33 в родную голубятню. Но волнение птиц передалось и ему, и, сойдя с моста, Кэл зашагал к эпицентру.

II
Искатели

     Женщина у окна отеля "Ганновер" отдернула серую занавеску и посмотрела вниз, на улицу.
     - Как это?.. - пробормотала она теням, затаившимся в углах комнаты. Ответа не было, да она его и не ждала. След явно вел сюда, в этот постылый город, раскинувшийся по берегам медленной руки, которая некогда несла корабли с хлопком и рабами, а теперь лениво тащилась к морю сама по себе. В Ливерпуль.
     - В таком месте, - сказала она. Внизу легкий ветерок гнал по обочине какой-то допотопный мусор.
     - Чему ты так удивлена, - спросил мужчина, полулежащий на кровати, подложив руки под голову. Лицо его было массивным, с крупными, резко выделяющимися чертами, как у актеров, натренировавшихся в дешевых эффектах. Его рот, знавший тысячу вариантов улыбок, нашел один из них, соответствующий ситуации, и проговорил:
     - Мы почти на месте. Ты это чувствуешь?
     Женщина оглянулась на него. Он снял пиджак - ее самый дорогой подарок - и повесил его на спинку кресла. Рубашка промокла от пота в подмышках, и его лицо в свете дня казалось восковым. Несмотря на все, что она знала о нем - а этого было достаточно, чтобы вызвать страх, - он был всего лишь человеком, и сегодня, после всей этой жары и гонки, его пятьдесят два года легли на него всей тяжестью. Все время, пока они искали Фугу, она делилась с ним своей силой, а он с ней - своей хитростью и опытом в этом мире, в зловонном человеческом обиталище, называемом Семьями Кукушкиным королевством, куда она проникла, чтобы утолить жажду мести.
     Но скоро все это кончится. Этот мужчина на кровати, Шэдвелл, получит от того, что они ищут, свою прибыль, а она... она отомстит своим обидчикам и, когда они будут унижены и проданы в рабство, с радостью покинет Королевство.
     Она снова поглядела на улицу. Шэдвелл был прав. Близость Фуги чувствовалась.
     Шэдвелл, лежа на кровати, смотрел на силуэт Иммаколаты на фоне окна. Уже не в первый раз он думал, как бы ему продать эту женщину. Чисто теоретически, конечно, но почему бы не потренировать ум?
     Ведь он был торговцем не только по профессии, но и по призванию. Он гордился тем, что не было ни одной вещи, живой или мертвой, для которой он не мог бы найти покупателя. Он торговал сахаром и оружием, куклами и собаками, святой водой и гашишем, китайскими ширмами и патентованным средством от запора. Были, конечно, у него и неудачи, но еще не было случая, чтобы он не смог продать свой товар.
     И только она, Иммаколата, женщина, с которой он был рядом уже много лет, могла посрамить его талант продавца.
     Во-первых, она была непредсказуема, а покупатели этого не любили. Им нужен был надежный товар. А она не была надежной: ни в своем устрашающем гневе, ни в еще более устрашающем спокойствии. Под безукоризненными чертами ее лица, под глазами, где светилась мудрость столетий, под оливковой южной кожей таились чувства, могущие в одно мгновение наполнить воздух смертельным сиянием.
     Нет, ее продать невозможно - в который раз сказал он себе и решил забыть об этом. К чему терзать себя мечтами о несбыточном?
     Иммаколата отвернулась от окна.
     - Ты отдохнул?
     - Это ты хотела уйти от солнца. Я-то готов начать в любую минуту. Только не знаю, откуда.
     - Нетрудно узнать, - сказала она. - Помнишь, что говорила сестра? События близки к развязке.
     Когда она сказала это, тени в углу заметались и оттуда выступили две мертвых сестры Иммаколаты. Шэдвелл всегда недолюбливал их, и они отвечали ему тем же. Но старшая из них, ведьма, несомненно, обладала даром пророчества. Да и у другой, Магдалены, были свои заслуги.
     - Фуга больше не может скрываться, - сказала Иммаколата. - Едва она трогается с места, как начинает вибрировать. Там ведь столько жизни на таком маленьком пространстве.
     - И ты чувствуешь эти... вибрации? - спросил Шэдвелл, поднимаясь с кровати.
     - Нет еще. Но мы должны быть готовы.
     Шэдвелл натянул пиджак. Подкладка заискрилась, наполняя комнату причудливыми бликами. В мгновенной вспышке он смог разглядеть сестер. Ведьма отшатнулась от света, прикрывая глаза рукой. Магдалену это мало беспокоило: она была слепой от рождения.
     - Когда вибрации начнутся, его местоположение можно будет установить за час или два, - сказала Иммаколата.
     - Час? - переспросил Шэдвелл. Их поиски казались ему бесконечными. - Час я могу подождать.

III
Земля вздрогнула

     Пока Кэл шел, птицы не переставали кружить над городом. Их число все увеличивалось.
     Это не осталось незамеченным. На мостовой стояли люди, приставив ладони к глазам, и смотрели в небо. Повсюду спорили о причинах такого явления. Кэл не вмешивался, а продолжал идти через лабиринт улиц, иногда отступая назад, но все же медленно продвигаясь к цели.
     Теперь ему стало ясно, что его первое предположение неверно. Птицы не искали корм. Никто из них не нырял вниз, чтобы схватить добычу. Они просто кружили в небе - вороны, сороки, чайки, - в то время, как их меньшие собратья, воробьи и зяблики, устав от полета, усеивали крыши и ограды. Были здесь и голуби, сбившиеся в стаи птиц по пятьдесят, и домашние птицы, несомненно, сбежавшие из клеток, как 33. Для канареек и попугайчиков пребывание здесь было самоубийством. Сейчас их дикие сородичи были заняты полетом, но стоит им остановиться, и они быстро и безжалостно расправятся с канарейками, мстя им за единственное преступление - одомашненность.
     Но пока среди птиц царил мир, и они кружили в небе, взлетая и спускаясь, изредка покрикивая.
     Следуя за птицами, Кэл зашел в часть города, которую редко посещал. Здесь одинаковые ухоженные домики его района сменились трехэтажными обшарпанными зданиями, спасенными от бульдозера только ожиданием бума, который никогда не наступит.
     Над одной из таких улиц - на табличке было написано "Рю-стрит", - и летало большинство птиц. Небо над ней было просто черным; уставшие пернатые рядами сидели на ветках, проводах и телевизионных антеннах.
     Кэл вышел на Рю-стрит и сразу же - один шанс из тысячи - увидел своего голубя. Долгие годы наблюдения за птицами выработали у него орлиное зрение: он узнал 33, вылетевшего из стаи воробьев и скрывшегося за одной из крыш.
     Он поспешил за ним, свернув в узкий проулок между домами. Похоже, здесь никто не жил: вдоль стен громоздилась какая-то рухлядь, засыпанная содержимым перевернутых мусорных баков.
     Но в двадцати ярдах от него шла работа. Двое грузчиков вытаскивали из двери дома массивное кресло, пока третий глядел на птиц, сотнями усеявших ограды и подоконники. Кэл подошел ближе, разыскивая голубей. Он нашел больше дюжины, но 33 среди них не было.
     - Что ты об этом думаешь?
     Он не сразу понял, что грузчик, глядящий на птиц, обращается к нему.
     - Не знаю, - честно признался он.
     - Может, они мигрируют, - предположил младший из креслоносцев, опуская свой край ноши.
     - Не будь идиотом, Шэн, - сказал другой, выходец из Вест-Индии. Его имя "Гидеон" красовалось на спине рабочей куртки. - Какого черта они мигрируют в разгар лета?
     - Слишком жарко, - ответил Шэн. - Вот почему. Эта жара вскипятила им мозги.
     Гидеон тоже опустил свой край и отошел к стене, пытаясь зажечь окурок, извлеченный из нагрудного кармана.
     - А неплохо, правда? - мечтательно произнес он. - Быть птицей. Пока лето, здесь, а как яйца подморозит - смотаться куда-нибудь на юг Франции.
     - Они мало живут, - заметил Кэл.
     - Ну и что, - Гидеон пожал плечами. - Мало да хорошо. Меня бы устроило.
     Шэн подергал себя за дюжину белых волосков над губой, которые, видимо, считал усами.
     - А ты разбираешься в птицах, парень?
     - Только в голубях.
     - Гоняешь их?
     - Так, иногда.
     - Мой шурин держит легавых, - ни к селу ни к городу сказал третий грузчик и посмотрел на Кэла, словно это заявление должно было вызвать у того горячий протест. Но Кэл выдавил только:
     - Это собак?
     - Ага. У него было пять, одна сдохла.
     - Жаль, - сказал Кэл.
     - Не очень. Она все равно была слепая на один глаз.
     Сказав это, грузчик счел тему исчерпанной. Кэл снова посмотрел на птиц и улыбнулся, увидев на подоконнике верхнего этажа, своего голубя.
     - Вижу его, - сказал он.
     - Кого? - спросил Гидеон.
     - Моего голубя. Он улетел. Вон, на подоконнике. Видишь?
     Туда посмотрели все трое.
     - Он что, дорогой? - спросил Шэн.
     - Получал призы, - ответил Кэл с некоторой гордостью.
     Он с тревогой посмотрел на 33, но тот, кажется, не собирался улетать, а сидел и чистил перья.
     - Сиди там, - прошептал Кэл, - не двигайся, - потом обратился к Гидеону. - Ничего, если я войду? Попытаюсь его поймать?
     - Валяй. Старуху, которая тут жила, увезли в больницу. Мы выносим мебель в оплату ее счетов.
     Кэл вошел во двор и двинулся к двери, лавируя среди мебели.
     Внутри царила разруха. Если упомянутая старуха и имела что-нибудь ценное, то от него ничего не осталось. На стенах висело несколько дешевых картин; мебель была старой, но не старинной, а занавески и ковры по виду годились только на свалку.
     Стены и потолок были покрыты многолетней копотью - от свечей, стоящих повсюду на полках и подоконниках среди сталактитов оплывшего воска.
     Он прошел по темным, мрачным комнатам. Всюду были тот же разгром и те же запахи пыли и гнили. Кэл подумал, что в больнице хозяйке будет лучше: там хоть простыни чистые.
     Он начал подниматься по лестнице в полутьме, слыша крики птиц и их царапанье по подоконникам. Ему казалось, что эти звуки вращаются, как будто дом был их центром. Он вспомнил фото из "Нэшнл джиогрэфик": звезды, медленно вращающиеся вокруг Полярной звезды, Небесного гвоздя.
     От царапающих звуков у него заболела голова. Он вдруг ощутил слабость и даже страх.
     Он одернул себя. Некогда распускаться. Надо поймать голубя, пока он не улетел. Пробравшись среди какой-то мебели, он вошел в одну из верхних комнат. Она примыкала к той, на подоконнике которой сидел 33. Солнце било сквозь окна без занавесок, и Кэл ощутил, как со лба его стекает пот. Мебели в комнате не было, только на стене висел календарь на 1961 год с фотографией льва, лежащего под деревом, положив лохматую голову на лапы.
     Кэл вышел и зашел в соседнюю комнату, где за грязным стеклом сидел голубь.
     Теперь важно было не спугнуть птицу. Он осторожно подошел к окну. 33 склонил голову и посмотрел на него одним глазом, но не тронулся с места. Кэл, затаив дыхание, попытался открыть окно, но бесполезно. Оно было забито дюжиной основательных гвоздей - примитивная защита от воров.
     Снизу раздался голос Гидеона. Поглядев туда, он увидел, что троица выносит во двор большой свернутый ковер.
     - Заноси влево, Базо! Влево! Ты что, не знаешь, где лево?
     - Я и заношу влево!
     - Не твое лево, идиот! Мое!
     Птицу на подоконнике эти крики ничуть не беспокоили. Она казалась вполне счастливой.
     Кэл пошел вниз. Ему оставалось лишь попробовать добраться до 33 по стене. Последний шанс. Он пожалел, что не догадался захватить с собой зерна. Оставалось надеяться лишь на увещевания.
     - Не вышло? - спросил Шэн, когда он вышел.
     - Окно не открывается. Попробую залезть отсюда.
     - Вряд ли это у тебя получится, - заметил Базо, почесывая живот, выдававший в нем любителя пива.
     - Все равно попытаюсь.
     - Осторожнее, - предупредил Гидеон.
     - Спасибо.
     - ...Ты можешь сломать себе шею.
     Цепляясь за выбоины в стене, Кэл полез наверх. От подоконника его отделяло футов восемь.
     Он снова испытал ощущение, пережитое на лестнице. Хотя взбираться было сравнительно легко, он всегда плохо ладил с высотой.
     - Похоже на ручную работу, - сказал внизу Гидеон, и Кэл посмотрел туда. Грузчик склонился над расстеленным на земле ковром.
     Рядом встал Базо. Сверху была видна его лысина, которую он старательно зализывал.
     - Жаль, что он такой ветхий, - сказал Шэн.
     - Придержи лошадей. Давай рассмотрим получше.
     Кэл вернулся к своей задаче. По крайней мере, теперь они не глазели на него. Наверху не было ветра, и солнце жгло еще сильнее; ручейки пота стекали по его спине до самых ягодиц. Он висел на стене, словно распятый.
     Снизу донесся шепоток восхищения.
     - Ты погляди, какая работа! - воскликнул Гидеон.
     - Знаешь, что я думаю? - понизил голос Базо.
     - Не знаю, пока не скажешь.
     - Можно снести его к Гилкристу. Он дает хорошие деньги.
     - Шеф узнает, - возразил Шэн.
     - Тише, - Базо напомнил товарищам о присутствии постороннего. На деле Кэл был слишком поглощен своим занятием, чтобы обращать внимание на это мелкое воровство. Он добрался до стены и теперь пытался встать на ней. - Разверни его, Шэн, посмотрим, какой он весь.
     - Думаешь, он персидский?
     - Хер его знает.
     Кэл медленно выпрямился и взглянул на подоконник. Голубь все еще сидел там.
     Снизу он слышал звук расстилаемого ковра и возгласы восхищения.
     - Эй, - прошептал он голубю, - ты меня помнишь?
     Птица не реагировала. Кэл сделал один шаг по стене, потом другой.
     - Иди сюда, - простонал он, как настоящий Ромео.
     Птица, казалось, узнала своего хозяина и кокетливо наклонила голову.
     - Ну, иди, - Кэл, забыв об осторожности, протянул руку к окну.
     Тут его нога соскользнула с крошащегося кирпича. Он вскрикнул, испугав птиц, взлетевших с подоконников вокруг, хлопая крыльями - иронические аплодисменты, - и его взгляд метнулся вниз, во двор.
     Нет, не во двор: двор исчез. Его весь занимал полностью развернутый ковер.
     То, что случилось потом, заняло доли секунды, но то ли ум его работал быстрее, то ли время растянулось, и он смог разглядеть зрелище во всех деталях.
     Время заставило краски ковра потускнеть, превратило алый цвет в розовый, а кобальт - в чахлую голубизну, но общее впечатление было поразительным.
     Каждый дюйм ковра, даже его края, покрывали причудливые изображения, совершенно непохожие друг на друга. Но их детали не терялись: изумленные глаза Кэла видели их все разом. В одном месте дюжина узоров сплеталась в