Вернер Гильде.
   Непотопляемый "Тиликум"

   -----------------------------------------------------------------------
   Werner Gilde. Fur 1000 Dollar um die Welt.
   Das Leben des I.C.Voss - von ihm selbst ezzahit (1973).
   Изд. "Мысль", М., 1987. Пер. с нем. - Л.Маковкин.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

   Вокруг света за 1000 долларов. Жизнь Дж.К.Восса, рассказанная им самим



Предисловие

   Кругосветные плавания во  все  времена  вызывали  и  вызывают  у  людей
огромный интерес и всеобщее  восхищение  дерзостью  претворенных  в  жизнь
замыслов, навигаторским  мастерством,  высоким  мужеством  и  великолепной
морской выучкой отважных мореплавателей. Этим неугомонным  людям  тесно  в
четырех стенах. Какими бы резонами они  ни  руководствовались,  все  равно
выход  в  Мировой  океан  и  путешествие  вокруг  Земли   -   предприятие,
направленное  наряду  с  прочим,  а  может  и   в   первую   очередь,   на
удовлетворение здоровой человеческой любознательности, вечного  стремления
самолично увидеть то, что за горизонтом.
   Рассказывая о своей поездке по США в 1969 году, советский  космонавт  и
ученый К.П.Феоктистов говорил: "Человек хочет проникнуть  в  новые,  ранее
неведомые  ему,  бесконечно  далекие  сферы.  Его  влечет  жажда   поиска,
потребность знать...
   ...Я убежден, что, готовясь к плаванию на своих  каравеллах,  Христофор
Колумб в какой-то степени втирал очки королю и королеве, когда  говорил  о
заокеанских сокровищах... Он просто  искал  и  хотел  найти  нечто  новое.
Любознательность, любопытство были и остаются одним из  важнейших  рычагов
человеческого прогресса".
   И все же первые кругосветные  плавания  проходили  под  флагом  наживы.
Магеллан, первый из первых, решился на  свое  плавание  в  поисках  нового
морского пути  в  Индию.  Сэр  Френсис  Дрейк  направил  кругосветный  бег
"Золотой лани", алчно раздувая ноздри от запаха добычи.
   С развитием мореплавания кругосветные  путешествия,  не  потеряв  своей
особой привлекательности,  превратились  постепенно  в  предприятия  более
надежные.  Люди  стали  плавать  вокруг  света  с  научными  целями,   для
проведения различного рода  исследований,  для  совершенствования  морской
выучки экипажей. Вся история мореплавания неразрывно  связана  с  историей
Великих географических открытий. "Корабль стал служить исследованию  Земли
с тех самых пор, как люди впервые вышли в  море...  Океан  -  лаборатория,
корабль  -  инструмент  научного  эксперимента"  -  так   определяет   эту
деятельность моряков большой знаток истории мореплавания и связанных с ним
проблем доктор Хельмут Ханке (ГДР).
   Но вот к концу XIX века кругосветные  плавания  начинают  привлекать  к
себе  взоры  спортсменов.  Собственно,  элементы   спорта   были   присущи
мореплаванию и прежде. Вспомним хотя бы знаменитые гонки чайных  клиперов.
Однако  если  раньше  эти  гонки  преследовали  в  конечном  счете  только
коммерческие цели - рекорды в скорости  способствовали  получению  больших
барышей, - то плавания чисто спортивные, кроме демонстрации способностей и
возможностей человека, иных целей не имели. В то же время дальние плавания
на маломерных судах оказали немалую пользу науке. Они доказали,  что  люди
на самых, казалось  бы,  ненадежных  плавсредствах  способны  преодолевать
огромные расстояния, а  следовательно,  еще  в  глубокой  древности  могли
перебираться с острова на остров, с континента на  континент.  Гипотезы  о
миграции племен и народов получили свое реальное подтверждение.
   Первым, кто обошел вокруг света на  маломерном  судне,  был  американец
Джошуа Слокам. Обогнув земной шар в  одиночку  на  парусном  боте  "Спрей"
водоизмещением всего около  12  тонн,  отважный  Джошуа  продемонстрировал
всему миру свои замечательные спортивные качества  и  виртуозное  владение
судном и парусами. Оказалось, что не только большие корабли,  но  и  малые
суденышки  вполне  способны   преодолевать   сверхдальние   трансокеанские
маршруты.
   Вторым вслед за Слокамом обошел на маломерном судне вокруг  света  Джон
К.Восс, жизнеописанию которого и посвящается эта книга.
   В отличие  от  Слокама  жизнь  и  плавания  Джона  К.Восса  освещены  в
литературе (и особенно на русском языке) значительно меньше. Книга Вернера
Гильде восполняет этот пробел.
   Доктор Вернер Гильде - ученый, физик. Писательский труд  -  его  вторая
профессия. Вернер Гильде - старый яхтсмен. Особенности плавания  на  малых
судах знакомы ему на собственном богатом опыте.  Достаточно  сказать,  что
вместе с женой он приходил на  своей  яхте  из  ГДР  в  Ленинград.  Автору
удалось создать живую, яркую повесть о жизни одного из весьма  незаурядных
людей  своего  времени  -  капитана  Джона  К.Восса  (или,   придерживаясь
первоначального немецкого имени, - Иоганна Клауса Фосса).
   Дж.К.Восс - фигура  весьма  примечательная.  Он  прошел  нелегкий  путь
матроса парусных кораблей прошлого столетия и благодаря своим способностям
и упорству вышел в капитаны. Оказавшись временно не у дел,  Восс  с  двумя
спутниками  предпринимает  поход  за  сокровищами  на  десятитонном  шлюпе
"Ксора". Поход закончился ничем, сокровищ не нашли, но неугомонный Восс не
успокаивается. Весной 1901 года он узнает о плавании  Дж.Слокама.  Человек
азартный,  такого  же  авантюрного  склада  и  железной  закалки,  как   и
прославленный Слокам, Восс решает побить рекорд последнего и обойти вокруг
света на судне, меньшем слокамовского "Спрея". Однако идти вокруг света  в
одиночку он не решился, и плавание его в основном  проходило  при  участии
второго  члена  экипажа.  Спутники  не  всегда  попадались  удачные,   что
создавало подчас забавные ситуации.
   "Тиликум", на котором Восс в мае 1901 года отправился вокруг  света,  -
это переделанная им самим боевая индейская пирога, выдолбленная из  целого
ствола красного  кедра.  Корабельный  плотник  в  юности,  Восс  самолично
подготовил свое судно к плаванию, придумал для  него  весьма  своеобразную
оснастку и сам же неоднократно исправлял повреждения во время плавания.
   Попадая в различные переделки, Восс никогда не  терялся,  умел  отлично
адаптироваться  в  любой   сложной   метеорологической   и   навигационной
обстановке, что и обеспечило  в  конечном  счете  успех  его  предприятию.
Приходилось ему порой лавировать и в сложной житейской  обстановке.  Дойдя
до Австралии и оставшись практически без средств к существованию, он и  не
подумал отказываться от своего замысла -  платная  выставка  "Тиликума"  и
выступления с рассказами о плавании позволили ему пополнить свою  кассу  и
идти дальше. Наконец 21 мая 1904 года Джон  К.Восс  завершил  кругосветное
плавание, подойдя к Америке с востока: судно ошвартовалось  в  бразильском
порту Пернамбуку (ныне Ресифи). Закончилось плавание "Тиликума" 3 сентября
1904 года в Лондоне.
   В журнале "Иллюстрейтед Лондон ньюс"  того  времени  имеется  небольшой
снимок: "Тиликум" на стенке лондонского порта  и  рядом  с  ним  в  полной
парадной капитанской форме сам Джон К.Восс. В  ознаменование  заслуг  Восс
был   удостоен   звания   почетного   члена    Британского    Королевского
географического общества. В 1926 году "Тиликум" был перевезен в  Канаду  и
стал экспонатом Морского  музея  в  Виктории,  откуда  Восс  начинал  свое
кругосветное плавание.
   Капитан  Джон  К.Восс  умер  в  1922  году  в   городке   Трэйси   близ
Сан-Франциско. В последние годы  он  добывал  себе  кусок  хлеба,  работая
водителем небольшого автобуса.
   Книга В.Гильде о  капитане  Воссе  написана  весьма  своеобразно  -  от
первого лица. Это, безусловно, очень интересная книга, интересная в первую
очередь обилием фактического материала.  В  ней  уточнены  даты  важнейших
событий в жизни Восса. Живо и занимательно описаны страны, в  которых  ему
довелось побывать, рассказывается о ветрах  и  течениях,  об  особенностях
быта и труда моряков парусных судов.
   В аннотации к немецкому изданию 1975 г. справедливо  сказано:  "В  этой
книге двуедино сочетаются исторический роман и хроника подлинных  событий,
приключенческая повесть и автобиография незаурядного человека, но  как  бы
ни  трактовать  ее  -  это  отлично  написанная,  прекрасно   рассказанная
история".



От автора

   При рассказе о какой-либо  исторической  личности  неизменно  сразу  же
всплывает вопрос: что здесь  правда,  а  что  -  вымысел,  или,  выражаясь
по-морскому, травля?
   Итак, все даты точны (насколько это оказалось возможным выяснить).  Все
действующие  лица,  игравшие  какую-то  роль  в   становлении   школьника,
корабельного плотника, капитана и, наконец, кругосветного путешественника,
названы настоящими именами.
   Однако - и это я пишу специально для их  потомков,  которые,  возможно,
еще живы и могут прочесть эту книгу, - их характерные черты,  как  добрые,
так и недобрые, - авторский вымысел. Я наделил их характерами, а  зачастую
и портретами людей, которых хорошо знал сам. Но и здесь не следует  искать
доподлинного сходства с каким-нибудь определенным человеком, ибо по  праву
писателя я зачастую объединял характерные черты нескольких лиц в одном  и,
наоборот, какие-то особенности одного делил на нескольких.
   Работая над этой книгой, я пытался, как говорят, войти в образ и всегда
ставил себя на место Иоганнеса Фосса и переносился мысленно в  его  время.
Кое-что из моей биографии способствовало этому. Во-первых, я родом из  той
же деревни, что и он, и некоторые из его школьных товарищей были еще  живы
в мои детские годы. Во-вторых, я  тоже  работал  в  Эльмсхорнской  гавани.
Правда,  не  на  верфи,  но  все  же  неподалеку  от  нее.  О  ремеслах  и
особенностях быта времен, предшествующих первой мировой  войне,  я  многое
узнал от своего отца. Мои дядья со стороны  матери  служили  на  океанских
парусниках. Кое-кто из них добрался до капитанского мостика. Они плавали в
Сан-Франциско и Сидней. Наконец,  мне  самому  довелось  познакомиться  со
многими людьми и их обычаями в Латинской Америке, Англии и Восточной Азии.
Окончательно решение написать эту книгу созрело у  меня  во  время  ночных
вахт на вышке Гедсерского маяка. Теперь я отдаю ее на суд читателю.
   В.Гильде



1

   Общее предисловие к вахтенному журналу (с извинениями).
   Я доказываю, что мне не слабО, и падаю в воду.
   Краткий экскурс в политику. Я иду в школу

   Прежде  всего  прошу  извинить  за  стиль.  По   этой   части   мне   с
профессиональными  писателями  или  журналистами,  конечно,  не  тягаться.
Впрочем, и вообще-то разные люди излагают одни и те  же  события  зачастую
совсем по-иному.  Причины  этого  самые  различные.  В  основном  же,  мне
думается, это связано с позицией, с которой люди рассматривают то или иное
явление.
   Если, к примеру, в вахтенном журнале записано:

   10ь01'W
   50ь01'N
   Компасный курс 271ь
   Ветер N 6-7
   Суточное плавание 155 миль,

   то понимать эту запись можно по-разному.
   Для капитана парусника она означает, что его корабль покинул Английский
канал [Ла-Манш] с благоприятным ветром и перед ним - открытая Атлантика.
   Для матросов это значит, что корабль идет круто к ветру,  и  первая  же
океанская волна окатит своей бурлящей пеной  всю  палубу,  и  придется  им
стоять свою четырехчасовую вахту в мокрой робе на ледяном нордовом  ветру.
А для мозеса  [мозес  -  юнга  (нем.),  профессиональный  жаргон  немецких
моряков; дословно: Мозес - Моисей, может быть, потому,  что  юнга,  как  и
Моисей, с детства пущен плавать по водам], судового  юнги,  та  же  запись
означает страшенный приступ морской болезни. Он помереть готов, лишь бы не
мучиться, а приходится работать, потому что взбучка, которую задал ему чиф
[старший  помощник  капитана,  первый  штурман],  и  страх  перед   новыми
оплеухами вытесняют из его головы глупые мысли о смерти.
   На паруснике с экипажем  в  тридцать  человек  найдется  и  еще  немало
позиций, на которые я мог бы себя поставить. Добавим к этому также позиции
судовладельцев и страховой компании. Но  я-то  ведь  занимаю  только  свою
собственную позицию, а она  где-то  посередине  между  точкой  зрения,  на
которой я стоял, когда происходили описанные в этой книге события, и  моей
сегодняшней, когда я  заделался  владельцем  двух  автобусов  в  Виктории,
Британская Колумбия.
   Есть и другая причина для оправдания моего неровного стиля, о которой я
хотел бы заранее сообщить, чтобы не разочаровать потом  читателя.  Дело  в
том, что в детстве, дома, и после, на верфи и  на  немецких  кораблях,  мы
разговаривали на платтдойч [нижненемецкий диалект], в школе  меня  выучили
языку хохдойч [литературный немецкий язык] (по крайней мере  так  хотелось
думать  учителю  Ниссену).  Плавая  капитаном  на   японском   промысловом
тюленебойном судне, я говорил по-японски. Разговорным же моим языком почти
на целых сорок лет стал  английский,  точнее,  та  его  разновидность,  на
которой говорят на океанских парусниках и в портах и  здесь,  в  Виктории,
Британская Колумбия.
   Я не знаю, понял ли бы меня так вот, запросто,  английский  король.  Но
при всем  при  том  я  -  член  Британского  Королевского  географического
общества, и не просто член, а даже почетный. Но и это  еще  не  все.  Ведь
помимо всех трудностей,  связанных  с  письменным  изложением  событий,  я
должен еще следить, как бы не упустить нить  своего  повествования.  Чтобы
все вышло по-умному, все по порядку...
   О том, что платтдойч  -  мой  родной  язык,  я  уже  упоминал.  Теперь,
пожалуй, пора мне мотать свою пряжу дальше.
   Мои родители говорили только на  платт,  но  отец  мог  еще  писать  на
хохдойч.  Он  владел  плинкой  в  Моордике.  Плинкой  называлось  тогда  в
Шлезвиг-Гольштейне миленькое крестьянское хозяйство с лошадью,  двумя  или
тремя коровами, небольшим наделом пахотной земли и участком торфяника.  По
теперешним моим соображениям размеры этой самой плинки  были  таковы,  что
семья едва ухитрялась сводить концы с концами и не слишком  голодать.  Для
меня это было сущим наказанием, потому как с самого  детства  я  отличался
добрым аппетитом, не покинувшим меня и до сих пор. Каждый год отец забивал
двух свиней. В день  святого  Мартина  [11  ноября]  их  участь  разделяло
несколько гусей. Кроме того,  мы  рыбачили.  Так  что  в  общем-то  харчей
хватало.
   И все равно мы с братьями и сестрами перед каждой  едой  были  голодны,
как акулы, зато после еды - сыты, как киты в сельдяном косяке.
   Не знаю, за какие заслуги, может просто за  красивый  почерк  и  знание
хохдойч, в 1855 году отца  назначили  фогтом  Моордика.  Ничего  общего  с
должностью фогта Гесслера [персонаж из драмы Ф.Шиллера "Вильгельм Телль"],
о котором писал Шиллер, этот пост,  конечно,  не  имел.  Просто  отец  был
своего рода старостой хутора из шести дворов.
   Шлезвиг-Гольштейн входил тогда в состав Дании. Правили в нем  так,  как
это  повелось  со  времен  Тридцатилетней  войны.  Поэтому   наш   Моордик
принадлежал монастырю Итцехоэ, а вся остальная деревня Хорст  -  монастырю
Ютерсен.
   Таким вот образом наша деревня и оказалась разделенной на две части,  и
в одной из них - Моордике - фогтом был мой отец. На запад, север и  юг  за
нашими  дворами  тянулись  марши  [полоса   низменных   побережий   морей,
затопляемая лишь в периоды наиболее высоких приливов и нагонов воды],  где
до самого горизонта простирались летом зеленые луга  с  пасшимися  на  них
стадами черно-белых или красно-белых коров.  В  летние  дни  небо  звенело
ликующими  песнями  жаворонков.  Зимой  вся  местность   была   затоплена.
Насколько видел глаз, повсюду над лугами плескалось  Северное  море.  Лишь
дома да дамбы с проложенными на них дорогами чернели над водой.
   В морозы первыми замерзали залитые водой луга, а  потом  уже  канавы  и
каналы. Луга тянулись полосами шириной всего в несколько десятков  метров,
зато длиной до километра.  Эти  полосы  были  окружены  канавами,  которые
вливались в широкие главные канавы (по сути дела каналы) - веттерны.
   Вдоль  веттерна,  по  дамбе,  шла  дорога.  По  другую  сторону  канала
располагались все шесть крестьянских дворов  нашего  Моордика.  К  каждому
двору вел деревянный мост. Стоит ли говорить, какой жизненно важной  целью
было для деревенского мальчишки научиться влетать с  лихим  разворотом  на
подводе с узкой дороги на такой  мост,  не  задевая  при  этом  большущего
углового камня, специально  положенного  для  защиты  перил  от  подобного
маневра.
   Благополучно въехав на мост,  подвода  громыхала  по  толстым  смоленым
бревнам и попадала в большой двор.  Крестьяне  в  Моордике  достатка  были
весьма среднего, однако любой крестьянский двор на маршах всегда отличался
неким  величием,  словно  корма  хорошего  брига.  Если,  конечно,   слово
"величие" вообще применимо к мощенному булыжником двору с навозной кучей в
углу и крытым соломой домом.
   Двор был около 50 метров в длину и почти столько же  в  ширину.  Каждую
субботу его подметали, это было обязанностью  детей.  Траву  и  мох  между
камнями мать и прислуга тщательно выпалывали  острым  ножом  через  каждые
несколько недель. Главным украшением  двора  была  большая  навозная  куча
прямоугольной формы, которую отец постоянно  заботливо  подравнивал.  Я  с
детства научился уважительному отношению к работе, и это очень пригодилось
мне потом, на парусных кораблях. Всякую  работу  важно  не  только  хорошо
выполнить, она должна еще и смотреться, иметь законченный вид, я  бы  даже
сказал - законченную форму. То ли прямоугольную, как четкие линии  мачт  и
рей стоящего в гавани барка, то ли круглую, как бухта троса.
   Аккуратным и налаженным был и  наш  дом.  Люди  и  животные  в  мире  и
согласии жили под общей длинной  соломенной  крышей.  Впрочем,  соломенная
наша крыша была не из соломы, а из камыша, который каждую осень срезали по
канавам и вязали впрок для кровли. На продольных сторонах кровля так низко
свисала над землей,  что  стоять  под  ней  взрослый  человек  мог  только
пригнувшись.  Фасады  смотрели  на  запад  и  восток,  чтобы  меньше  было
сопротивление вечным западным ветрам.
   Дом делился на две неравные части.  Большая  была  отведена  под  сарай
(впрочем, он же был и хлевом, и стойлом, и еще много чем другим), въезжать
в который можно было прямо с дороги через ворота, достаточно  большие  для
проезда подводы, доверху нагруженной сеном. Ворота сторожил Гектор, злющий
пес, прикованный длинной цепью к косяку. В непогоду через лаз, проделанный
в стенке сарая, он забирался в свою конуру - набитый соломой ящик.
   В сарае с глиняным полом  могли  поместиться  две  фуры  для  перевозки
снопов. Снопы и сено мы сбрасывали с телеги вилами прямо на пол.
   Справа, за дощатой перегородкой, стояла наша лошадь. К стойлу примыкали
кладовки для хлеба и для инструментов. По левую руку, за каменной стенкой,
мычали наши коровы. Зимой сумрачный сарай,  скупо  освещаемый  лишь  двумя
крохотными  оконцами,  прилепившимися  возле  большой  двери,  обогревался
только дыханием животных.
   В меньшей части дома, в самом его конце, были жилые помещения. Справа -
каморка прислуги, за ней - кухня, в которой по существу  и  проходила  вся
наша семейная жизнь. Полы и здесь были из  утрамбованной  глины,  особенно
плотной на тропках, которыми хозяйки сновали от плиты к столу и обратно.
   Наружная дверь, ведущая в огород, летом всегда оставалась полуоткрытой.
Верхняя и нижняя половины этой двери могли открываться независимо одна  от
другой. Открытая верхняя половина была в  кухне  как  бы  вторым  окном  и
одновременно душником, через который вытягивались кухонные ароматы.  Стены
на половину высоты были облицованы делфтским кафелем. На плитках синим  по
белому изображались сцены из библейской истории, в  основном  связанные  с
мореплаванием. Ной загру