НА МОРСКИХ ДОРОГАХ

Константин Сергеевич БАДИГИН
OCR, корректура: Андрей Мятишкин






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Автор этой книги Герой Советского Союза К. С. Бадигин - капитан дальнего плавания, один из известных советских исследователей Арктики. Его книга воскрешает славные страницы прошлого Советской страны и советского народа.
     К. С. Бадигин - автор нескольких повестей и романов. Читатели хорошо знают его книги "Путь на Грумант", "Корсары Ивана Грозного" и другие.

     Биографическая справка: БАДИГИН Константин Сергеевич (1910 - 1984 гг.), русский писатель, капитан дальнего плавания, исследователь Арктики, Герой Советского Союза (1940 г.). Плавать начал в 1928-м матросом на пароходе "Индигирка" в морях Дальнего Востока. После окончания Владивостокского морского техникума был штурманом. В 1935 - 1936-м плавал в Северном Ледовитом океане третьим помощником капитана ледокола "Красин", в 1937 г. - вторым штурманом на ледокольном пароходе "Садко", который 23 октября 1937 г. был затерт дрейфующими льдами вместе с ледоколами "Георгий Седов" и "Малыгин" в море Лаптевых. В апреле 1938 г., когда большинство людей было вывезено самолетами с судов, Бадигина перевели капитаном на "Георгий Седов", на котором он и остался дрейфовать (у ледореза было повреждено рулевое управление) с командой в 14 человек. Дрейф продолжался 812 суток и закончился в Гренландском море. В 1941 - 1943 гг. занимал должности командира ледокольного отряда Беломорской флотилии, начальника штаба архангельского штаба морских операций, первого заместителя Управления беломорских ледовых операций. В 1943 - 1945 гг. капитан теплохода "Клара Цеткин" на Тихом океане. Бадигиным написаны книги : "На корабле "Георгий Седов" через Ледовитый океан" (1941 г.), "Три зимовки во льдах Арктики" (1950 г.), "На морских дорогах" (1978 г.); исторические и приключенческие романы и повести, рассчитанные, в основном, на юношество: "Ключи от заколдованного замка", "Кольцо великого магистра", "Корсары Ивана Грозного", "На затонувшем корабле" "Покорители студеных морей", "По студеным морям", "Путь на Грумант", "Секрет государственной важности", "Три зимовки во льдах Арктики", "Чужие паруса", "Кораблекрушение у острова Надежды".

     Моим читателям
     Славным делам советских моряков посвящается эта книга. Тридцать лет плавал я капитаном. Но самые яркие годы - это дрейф во льдах Северного Ледовитого океана на "Седове" да еще четыре военных года. О них эта книга.
     История дрейфа парохода "Георгий Седов" в общих чертах известна. 23 октября 1937 года близ Новосибирских островов во льдах застряли ледокольные пароходы "Садко", "Малыгин" и "Седов". 29 августа 1938 года ледоколу "Ермак" удалось вывести "Садко" и "Малыгин". "Георгий Седов" из-за поломки рулевого управления остался в океане, вместе с дрейфующим льдом пересек весь Центральный Арктический бассейн и был вынесен в Гренландское море.
     Простому ледокольному пароходу, не подготовленному к условиям продолжительного ледового дрейфа, удалось не только повторить всемирно известный нансеновский дрейф на "Фраме", но пройти еще ближе к Северному полюсу. В высоких широтах "Георгий Седов" пробыл вдвое больше, чем норвежский "Фрам", и в три раза больше, чем первая советская дрейфующая станция "Северный полюс".
     Напомню, что экспедиционный корабль "Фрам" был специально сооружен для ледового дрейфа.
     "Георгий Седов", в отличие от "Фрама", не был приспособлен к сильным ледовым сжатиям. В то время как "Фрам" благодаря яйцевидной форме корпуса выжимался из льдов вверх, прямостенный корпус "Седова" принимал на себя всю силу ледового сжатия.
     И все же нам удалось преодолеть трудности дрейфа. В борьбе со льдами мы сохранили корабль и провели обширный комплекс научных изысканий, существенно обогативший познания природы Центрального Арктического бассейна.
     Полученные в итоге дрейфа научные данные сыграли немалую роль в развитии арктического мореплавания, в решении грандиозной задачи, поставленной партией и правительством перед советским народом: превратить Северный морской путь в нормально действующую транспортную магистраль.
     Тяжела и опасна работа моряков в мирное время. Что же говорить тогда о суровых и беспощадных годах войны! Эти годы я провел среди моряков торгового флота Севера и Дальнего Востока. И теперь, спустя тридцать с лишним лет, не перестаю восхищаться их самоотверженностью и мужеством. Не только военные моряки, но и те, кто выходил в плавание на торговых и рыболовецких судах, героически сражались с ненавистным врагом.
     Портовые рабочие, все, кто оставался в прифронтовых северных городах, по существу, выполняли боевое задание, обеспечивая бесперебойную разгрузку и скорейшую отправку, прежде всего на фронт, важнейших грузов. Среди этих грузов были и военная техника, оборудование, продовольствие, поступавшие из США и Англии по соглашению с Советским правительством о взаимной помощи. Военные и другие материалы поставлялись на морских торговых судах, союзных и советских. Помощь союзников имела, конечно, определенное значение. Но под пером некоторых западных политиков она предстает весьма и весьма преувеличенной.
     Ведь хорошо известно, что англо-американские поставки не шли ни в какое сравнение с тем огромным вкладом, который вносил Советский Союз в дело разгрома врага, с масштабами нашего собственного военного производства.
     Пусть те участки борьбы с врагом и помощи фронту, где я оказался, не находились в эпицентре событий войны. Но думаю, что второстепенных участков тогда вообще не было. Об этом могу судить по тому, с каким неослабным вниманием партия и правительство следили за боевыми действиями Северного флота, за работой морских портов и торговых моряков. И северяне, и дальневосточники, не щадя сил, вместе со всем советским народом приближали час Победы.
     Своей книгой я хотел бы отдать дань уважения тем, с кем сроднила меня война, людям, которые честно и горячо выполняли и выполнили свой долг.
     Буду признателен моим читателям, особенно участникам описанных событий, если они выскажут свое мнение о прочитанном, а может быть, поделятся с автором своими воспоминаниями.

Тетрадь первая. Ледовитый океан

Глава первая. Лагерь тридцати трех

     Я начинаю свои записки со времени назначения меня капитаном ледокольного парохода "Георгий Седов". Это произошло 18 марта 1938 года <До этого работал вторым помощником капитана на ледокольном пароходе "Садко".>.
     Пожилой капитан Д. П. Швецов был болен и не мог оставаться в дрейфе.
     В Москве справедливо решили, что авиационная экспедиция должна снять с дрейфующих кораблей как можно больше людей. На "Садко", "Малыгине" и "Седове" оставалось тридцать три человека - ровно столько, сколько необходимо для научных исследований и поддержания порядка на кораблях. Незачем было подвергать риску жизнь людей, без которых можно обойтись во время дрейфа.
     26 апреля самолеты Алексеева, Орлова и Головина улетели, прихватив последнюю партию отправляющихся на Большую землю моряков.
     Только теперь мы увидели, как мал наш коллектив, оставшийся на дрейфующих кораблях. Опустели твиндеки <Твиндек - помещение между двумя палубами судна, предназначенное для грузов, пассажиров, команды.>. Редко-редко мелькнет на льду одинокая фигура. Это магнитолог вышел на работу в снежный домик или боцман отправился на аэродром собрать уже ненужные флажки. Тишь. Такая тишь, что слышно, как у борта соседнего корабля сошлись двое моряков и один у другого попросил закурить.
     Зимой, когда нас было много, мы ввели шуточное административное деление наших "населенных пунктов": "город Садко", "деревня Малыгино", "село Седово". Теперь и город, и деревня, и село были в лучшем случае хуторами...
     Но скучать нам было некогда. На нас, тридцати трех зимовщиках, лежала нелегкая задача: надо было продолжать в полном объеме все научные наблюдения, готовить корабли к навигации, вести необходимые работы по текущему ремонту.
     В первую очередь следовало доставить на корабли грузы, принятые с самолетов, подсчитать все жизненные ресурсы и разделить их между тремя экипажами. Это была трудная работа, если учесть, как мало нас осталось.
     Накануне 1 Мая мы провели на корабле генеральную уборку.
     Зимой почти все седовцы жили в твиндеке - угрюмом и мрачном помещении, железные стены которого были покрыты инеем и льдом. Теперь после отлета большей части экипажа мы переоборудовали под кубрик красный уголок, находившийся в деревянной надстройке корабля. Вымытые стены выкрасили белилами. Открыли иллюминаторы, и сквозь них круглые сутки светило солнце. Сразу стало светло и уютно.
     Здесь поселились боцман Буторин, кочегар Шарыпов, машинист Алферов, матрос Щелин и повар Шемякинский. Над койками прибили коврики. Повесили семейные фотографии. Посреди кубрика поставили настольный бильярд. Так как людей на кораблях осталось немного и количество жилых помещений сократилось, мы смогли увеличить нормы расходования угля на отопление. В каютах и кубрике стало теплее.
     - Теперь жить можно! - с довольным видом басил Алферов.
     Я и старпом Андрей Георгиевич Ефремов разместились в апартаментах, состоявших из двух кают, которые в обычном плавании предоставлялись капитану. Стармех Розов и второй механик Токарев заняли помещение, предназначенное для старшего механика. Для доктора Соболевского мы оборудовали целый лазарет из двух кают, тщательно вымытых и окрашенных белилами. Можно было бы отвести новое, комфортабельное помещение и для радиста Полянского, нашего уважаемого дяди Саши. Но он наотрез отказался покинуть свою радиорубку, в которой провел всю зиму.
     Большим торжеством явилось открытие новой бани. Старая баня "Седова" пользовалась печальной известностью. В стенных газетах седовцев изображали моющимися в меховых шапках и валенках. Это было недалеко от истины: старая баня помещалась в одном из отсеков корабля, у железной стены, которая в зимние холода неизменно обледеневала.
     Новую баню оборудовали в помещении ванной, предназначенной для командного состава. Здесь установили камелек сложной конструкции. В бочку из-под керосина вделали железный бочонок поменьше - из-под масла. В большой бочке разжигали огонь, а в малой кипятили воду. Железная труба, отводившая дым, обычно нагревалась докрасна, и любители попариться могли всласть пользоваться "парилкой". Чтобы удобнее было раздеваться, поставили небольшой мягкий диванчик. Но водолазу Щелину этого показалось мало, и он перетащил в баню четыре зеркала, развесив их на всех стенах.
     Оставалось привести в порядок кают-компанию. Здесь нам предстояло питаться, проводить часы досуга, собираться на занятия. Мы тщательно вымыли и выскребли все уголки, выбросили вечно дымивший маленький чугунный камелек и заменили его новым, выкрасили стены масляной краской, привели в порядок мебель. Все блестело и сияло. Теперь людей тянуло сюда выпить чашку чаю, побеседовать. А это невольно сближало нас между собой.
     Я не хочу сказать, что на "Седове" все было плохо до нашего прихода. Вовсе нет. Но после тяжелой полярной ночи, во время которой приходилось экономить каждую лопату угля и каждый грамм керосина, тщательная уборка жилых помещений была необходима.
     1 Мая 1938 года мы встречали уже за 80-й параллелью, в Центральном Арктическом бассейне. Под нами лежал океан, покрытый ледовой броней. Материковая отмель осталась позади, и, чтобы взять пробы грунта, гидрологу "Садко" Чернявскому приходилось опускать приборы на глубину свыше 1300 метров.
     В этот день погода стояла чудесная. Легкий ветер шевелил гирлянды флагов, поднятых над кораблями. На ослепительно синем небе ни облачка. На высоких голубоватых торосах можно было заметить первые капли соленой влаги. Поверхность снега кое-где покрылась легким, хрустящим налетом, похожим на лепестки слюды.
     5 мая в кают-компании "Садко" собрались капитаны всех кораблей, чтобы поделить грузы, доставленные на самолетах. "Садко" был ближайшим к аэродрому, и поэтому мы устроили на нем своеобразную оптовую базу.
     Подсчеты показали, что после эвакуации 184 зимовщиков наш коллектив был обеспечен продовольствием на 40 месяцев.
     Начиналась размеренная, будничная жизнь зимовки. Жители лагеря тридцати трех, как и прежде, не могли пожаловаться на избыток досуга. У каждого было по горло работы.
     С наступлением круглосуточного светлого времени возрос объем научных исследований, центром которых по-прежнему оставался "Садко", располагавший глубоководными лебедками и всеми необходимыми приборами.
     На борту "Седова" Андрей Георгиевич Ефремов проводил в этот период систематические наблюдения над наклонением видимого горизонта. Эти наблюдения чрезвычайно важны для точной работы с секстантом. Кроме того, Андрей Георгиевич наблюдал за поведением магнитного компаса.
     На кораблях шла деятельная подготовка к навигации. Вероятно, на материке многие удивлялись, читая наши сообщения о том, что корабли, унесенные льдами в Центральный Арктический бассейн, где-то там, за 80-й параллелью, готовятся к навигации. Но мы верили в возможности советского ледокольного флота и рассчитывали, что "Красин", "Ермак" или достраивавшийся тогда в Ленинграде ледокол "И. Сталин" пробьются к нам на выручку. Следовательно, мы считали себя обязанными заранее подготовить свои котлы и машины к походу.
     На долю механиков "Седова" выпало много работы. Они прудились часто дни и ночи напролет. Эти труды не пропали даром. И если бы руль нашего корабля не был так изуродован льдами, "Седов" в это же лето покинул бы Центральный Арктический бассейн вместе с другими кораблями.
     С каждым днем становилось все теплее. Правда, май за 80-й параллелью куда прохладнее, чем в Москве, но, во всяком случае, теперь ртуть в термометре не спускалась ниже 15 градусов, а это, по нашим представлениям, была весьма приличная температура. В мае я заболел и целый месяц провел в постели.
     За месяц льды изменились до неузнаваемости. Снег таял, обнажая грязно-желтые ропаки <Ропак - льдина, стоящая ребром на сравнительно ровной ледяной поверхности.> старого, многолетнего льда. Там и сям синели снежницы - глубокие лужи талой воды. В некоторых местах лед протаял насквозь. К этим естественным колодцам стекались с веселым журчанием потоки воды. Они несли с собой щепки, обрывки бумаги, мусор, сброшенный с кораблей,- все это напоминало раннюю весну Большой земли.
     Толщина ледяного покрова значительно уменьшилась, и верхняя кромка пера руля теперь явственно выступала из-под рыжевато-бурого льда. Надо было браться за расчистку льдов под кромкой, чтобы проверить наконец состояние руля и винта.
     Вечером я записал в дневнике:
     "Северный Ледовитый океан, 20 июня. Итак, уже почти девять месяцев наш караван дрейфует во льдах. Сейчас находимся на 81°11',2 северной широты и 140°38' восточной долготы. Ветры часто меняются. Поэтому за месяц нас отнесло к северу всего на 16 миль.
     За последние дни пейзаж в районе дрейфа резко изменился. Вместо белоснежной равнины льдов кругом раскинулась бесконечная цепь озер полупресной волы. Таяние снега идет весьма интенсивно. Днем температура на солнце достигает 20 градусов тепла. Сообщение между судами затруднено. Снег стал рыхлым, лыжи проваливаются.
     Над льдами с веселым щебетанием проносятся птицы. Они, по-видимому, избрали своей базой наши суда. Но ни моржей, ни тюленей, ни медведей, которых с большим нетерпением ожидают все наши моряки, по-прежнему нет..."
     В 9 часов утра 21 июня все одиннадцать седовцев собрались у кормы с кирками, ломами и пешнями. Ломы вонзились в податливый, рыхлый лед. Вначале казалось, что дело подвигается вперед довольно быстро. Рядом с прорубью росла пруда битого льда. Но когда мы углубились примерно на метр, возникли непредвиденные затруднения: образовавшуюся яму быстро заполнила талая вода.
     Притащили брандспойт, начали откачивать. По краям проруби нагородили барьер изо льда и снега. Но стремительные потоки снова и снова прорывались в чашу, вырубленную во льду. Приходилось работать ломами и пешнями, стоя наверху, у края майны. Обломки льда, всплывающие со дна, вылавливали железной сеткой.
     После обеда я решил пустить в ход взрывчатые вещества. Мы закладывали аммонал в углубления, высверленные во льду на расстоянии 5-10 метров от корпуса судна, взрывали заряды. Однако и на этот раз существенных результатов не добились.
     На следующий день нас ожидал неприятный сюрприз: вся майна, с таким трудом расчищенная нами накануне, была забита обломками льда, выплывшими откуда-то снизу.
     Накануне была пробита насквозь толща льда, и теперь приходилось иметь дело с так называемыми подсевами: за зиму сжатия нагромоздили под кормой мощные ледяные пласты, втиснутые один под другой, и сейчас куски льда, размельченного взрывами, выходили на поверхность воды.
     Снова пустили в ход аммонал. Вокруг кормы теперь высились целые горы льда, выуженного нами из проруби. Но снизу всплывало еще больше голубых сверкающих глыб. Иногда на этих глыбах, оторвавшихся от днища корабля, были ржавые следы железных листов и заклепок.
     Видимо, природа за зиму создала под "Седовым" целый ледяной погреб, уходящий на несколько этажей под воду.
     Команда работала весь день без отдыха. Все промокли, устали. Но дело и на этот раз почти не продвинулось вперед.
     В конце работы чей-то лом, опущенный в воду, внезапно зазвенел о металл. Звон раздался примерно в метре от пера руля, считая вправо. Что же могло быть? Андрей Георгиевич был склонен считать, что это лопасть нашего винта, которую льды отломили во время сжатия и отнесли в сторону.
     Хотя это предположение и казалось маловероятным, но других объяснений пока не было.
     Чтобы доискаться истины, мы на следующее утро с новой энергией возобновили околку. К полудню удалось выяснить: под водой, на глубине около метра, на ощупь заметно искривление пера вправо. Значит, то, что Андрей Георгиевич считал оторванной лопастью винта, на поверку могло оказаться изогнутым концом пера.
     Положение осложнялось. Я поплелся на "Садко", чтобы посоветоваться с капитаном Хромцовым, который был начальником нашего каравана. Мой рассказ встревожил Хромцова.
     Утром 24 июня у кормы нашего парохода собралось большое общество. Кроме нас, одиннадцати, здесь присутствовали Хромцов и водолаз "Садко" Николаев. Пришло и несколько человека "Малыгина". Предстояло, так сказать, провести консилиум с участием специалистов со стороны.
     Установили водолазную станцию. Принесли скафандр и шлем. Матросы и механики поглядывали на них с опаской. Я и сам прекрасно понимал, что спуск в майну - дело довольно рискованное: в любую минуту могли всплыть новые обломки подсовов и заклинить или обрезать шланг, питающий водолаза воздухом. Но нам нужно было во что бы то ни стало добыть сведения о состоянии руля.
     К 3 часам дня майна была очищена от плавучего льда насколько возможно. Водолазы начали готовиться к работе. Здоровяк Щелин облачился в скафандр. Николаев надел ему на голову шлем, привинтил шлем к скафандру и проверил все соединения. Неуклюже и тяжело ступая по льду свинцовыми подошвами, Щелин подошел к краю майны и осторожно стал сползать в ледяную воду. Через мгновение шлем его скрылся под водой.
     В результате этого обследования в вахтенный журнал "Седова" вечером 24 июня была внесена такая запись:
     "Осмотром обнаружено, что перо руля ниже 230 сантиметров от балера находится во льду и согнуто нижней частью вправо, под углом около 45°. Рудерлис <Рудерпис - вертикальная часть рулевой рамы, к которой крепится плоскость (перо) руля.> и рудерпост <Рудерпост - вертикальный брус кормовой оконечности судна, на который навешивается руль.> на этой глубине находятся в сплошной массе монолитного льда, и осмотреть их нет возможности. Под корпусом судна на 10-15 футов подсевы сплошных полей льда, идущих наклонно от левого борта. Общая толщина нагроможденного льда по измерению превышает 10 метров".
     Первые итоги обследования были довольно безрадостн