ской внешней разведки в  глазах  Горбачева  -
это научно-технический шпионаж.  Во  время  закрытой  встречи  в  лондонском
посольстве 15 декабря 1984 года, на  которой  присутствовал  и  Гордиевский,
Горбачев не удержался  от  похвалы  управлению  Т  ПГУ  и  его  линиям  X  в
заграничных резидентурах. Очевидно, что и тогда Горбачев рассматривал тайное
приобретение западных технологий как важную часть перестройки экономики.
   На протяжении ряда  лет  деятельность  управления  Т  ПГУ  была  наиболее
результативной. Ее активный и тщеславный начальник Леонид Сергеевич  Зайцев,
который начал заниматься научно-техническим  шпионажем  еще  в  шестидесятых
годах, работая в лондонской  резиденту  ре,  попытался  было  выделить  свое
управление из ПГУ и  сделать  его  независимым  подразделением  КГБ.  Однако
Крючков вовсе не  собирался  выпускать  из  рук  такую  важную  часть  своей
разведывательной империи. Зайцев заявлял, что его управление было не  просто
на самофинансировании, но и кормило всю структуру иностранных операций  КГБ.
Хотя управлению Т вычлениться из ПГУ не удалось, оно и так  было  достаточно
независимым. В андроповском институте его курсанты  учились  отдельно  и  по
своим собственным программам. Почти у всех у них за плечами было техническое
образование. В загранрезидентурах сотрудники линии X мало общались со своими
коллегами из других линий. Несмотря на это, надо сказать, что  управление  Т
было  лишь  частью,  хотя  и  важнейшей,  очень  крупного  механизма   сбора
научно-технической информации. (26)
   Сбор научно-технической информации в самой  главной  области  -  в  сфере
обороны - в начале восьмидесятых  годов  координировала  военно-промышленная
комиссия  (ВПК),  которая  при  Горбачеве  получила  статус  Государственной
комиссии   военно-промышленного    комплекса.    Комиссия    работает    под
председательством одного из  заместителей  премьер-министра  и  координирует
деятельность по сбору данных пяти организаций: ГРУ, управления  Т  ПГУ  КГБ,
Государственного комитета по  науке  и  технике  (ГКНТ),  секретного  отдела
Академии наук и  Государственного  комитета  по  внешнеэкономическим  связям
(ГКЭС). По данным  французского  агента  в  управлении  Т,  работавшего  под
кодовым именем Фарвелл в начале восьмидесятых годов, ВПК в  1980  году  дала
указание собрать конкретные научно-технические данные 3. 617  раз.  К  концу
года 1. 085 указаний было выполнено, и эти данные использовались  в  3.  396
советских научных проектах и опытных  конструкторских  разработках.  (27)  В
начале восьмидесятых годов 90 процентов всей наиболее ценной, по мнению ВПК,
информации исходило от ГРУ и КГБ. Хотя много  научно-технической  информации
можно было почерпнуть из открытых источников на Западе, таких,  как  научные
конференции и технические брошюры, разведывательной деятельности придавалось
колоссальное значение. В 1980 году 61, 5 процента информации  ВПК  поступало
из американских источников (не обязательно из  Соединенных  Штатов),  10,  5
процента из Западной Германии, 8 процентов из  Франции,  7,  5  процента  из
Великобритании, 3 процента из Японии.
   Хотя  данных  за  последние  годы  нет,  по  всей   видимости,   масштабы
научно-технического шпионажа возросли. Пожалуй, самыми крупными удачами  ВПК
стало  копирование  американской   системы   воздушного   предупреждения   и
управления   (АВАКС);   американского   бомбардировщика   В-1В    (советский
бомбардировщик "Блэкджек"); серия компьютеров РЯД, скопированная с  образцов
IBM; а также новые микросхемы, сделанные по образцам  "Тексас  Инструменте".
(28)
   На этих-то "достижениях" и строился прогресс Советских  Вооруженных  Сил.
Полагают, что около 150 советских систем вооружений основаны на технологиях,
украденных у Запада.
   Между  тем,  работа  по  заданию  ВПК  составляет  менее  половины   всей
деятельности  управления  Т.  Из  5.  456  "образцов"  (оборудование,  узлы,
микросхемы  и  так  далее),  полученных  к  1980  году,  44  процента   было
использовано в оборонных отраслях, 28 процентов в гражданских через  ГКНТ  и
28 процентов - в самом КГБ и других организациях.  В  том,  возможно,  самом
удачном году немногим более половины разведданных, собранных управлением  Т,
поступило от союзных разведслужб, главным образом,  от  восточных  немцев  и
чехов. Структуры научно-технического шпионажа  советского  блока  продолжали
расширяться до 1989 года. (29) Даже в  начале  1990  года  некоторые  службы
внешней разведки восточноевропейских стран пытались  произвести  впечатление
на свое новое политическое руководство, сосредоточив  все  усилия  на  сборе
информации по тем западным технологиям, которые могли с успехом  применяться
для модернизации  промышленности.  Директор  ЦРУ  Уильям  Уэбстер  заявил  в
феврале 1990 года, что КГБ продолжал расширять свою деятельность,  "особенно
в Соединенных Штатах, где возросло число попыток вербовки людей,  обладающих
техническими знаниями или доступом к технической информации".
   В Западной Европе Управлению Т  удалось  получить  данные  из  Италии  по
системам тактической радиоэлектронной связи  "Катрин",  разрабатываемой  для
НАТО   к   началу   девяностых   годов,   а   также   использовать    группу
западногерманских программистов для проникновения в базу данных Пентагона  и
других научно-исследовательских и военно-промышленных компьютерных систем. В
начале девяностых годов линия X упорно пыталась проникнуть в Японию и  Южную
Корею, сосредоточив все усилия на этом регионе. (30) Несмотря  на  шпионские
потуги,  использовать  украденные  научно-технические  данные  в   советской
промышленности становилось все сложнее. Так,  копирование  нового  поколения
американских и японских микросхем включает в  себя  сопряжение  сотен  тысяч
соединений и создание совершенно новых комплексных  производственных  линий.
Увы! Целый шквал  данных  научно-технической  разведки  не  помог  сократить
разрыв между советскими и западными технологиями,  особенно  вне  оборонного
комплекса. В свою  очередь,  этот  разрыв  затрудняет  копирование  наиболее
совершенных западных разработок.
 
   X X X
 
   Хоть КГБ и поставлял большое количество политических и научно-технических
сведений, ему удалось сделать в горбачевскую политику нового мышления  вклад
и  покрупнее.   Как   настойчиво   повторял   Эрнест   Геллнер,   разрушение
однопартийной советской системы шло  в  рамках  двуступенчатого  внутреннего
процесса. При Сталине  система  держалась  на  страхе  и  официальной  вере,
которую мало кто решался поставить под сомнение. При  Хрущеве  страх  исчез,
верующие и конформисты чувствовали  себя  в  относительной  безопасности  от
ужасов сталинизма, которые в прошлом могли обрушиться на всех и  каждого.  К
концу брежневского правления после краткого периода иллюзорного подъема  при
Андропове вера в систему исчезла, как и страх, который она некогда  внушала.
Осталось лишь то, что советский культуролог Л. Баткин называл "серократией",
то  есть  правлением  серой,  бесцветной,   застойной   и   коррумпированной
бюрократии. (31)
   Трансформация пришедшей в упадок советской системы и начало новой,  более
цивилизованной внешней политики произошли и благодаря изменившимся  взглядам
руководства на окружающий мир, в частности, на Запад. Ни один член Политбюро
за период  с  начала  сталинской  диктатуры  и  до  начала  эпохи  Горбачева
по-настоящему не понимал Запад.  Их  способность  понимать  смысл  сведений,
предоставляемых  политической   разведкой   КГБ,   была   также   затруднена
идеологическими шорами и неизлечимой страстью к теории  заговоров.  В  своих
контактах  с  Западом  непонимание  они  подменяли  тактической   хитростью,
жестокостью, неустанным желанием победить даже в мелочах и знанием некоторых
слабых точек Запада, которые им подсказали дипломаты и разведчики.  В  своих
потугах стать мировой сверхдержавой Советский  Союз  создал  огромную  армию
дипломатов, разведчиков, журналистов  и  научных  работников,  которые  были
заняты сбором массива критической информации о Западе. В конце концов они же
и подорвали некоторые постулаты системы, начавшей гнить изнутри.
   В Михаиле Горбачеве Советский Союз наконец нашел лидера, который, хоть  и
был пропитан многими традиционными догмами  и  неверными  представлениями  о
внешнем мире, хорошо понимал, что коммунистическая система сбилась с пути, и
был готов воспринять новые идеи. Самым влиятельным советником  Горбачева  ко
времени его прихода к власти был политик,  который  знал  Запад  по  личному
опыту, - Александр Николаевич Яковлев, посол в Канаде с 1973  по  1983  год.
Слава  Богу,  мозг   Яковлева   был   лишь   отчасти   затуманен   догматами
марксизмаленинизма. Но на новое мышление Горбачева сильное  влияние  оказали
его многочисленные встречи в КГБ, который  после  списания  операции  РЯН  в
архив стал трезвее смотреть на окружающую действительность.
   Однако к 1987 году темпы и масштаб нового мышления  Горбачева  показались
Виктору Чебрикову слишком резвыми. Сто десятую  годовщину  со  дня  рождения
Феликса  Дзержинского  он  использовал,  чтобы  оживить  старую   теорию   о
гигантском заговоре западных разведслужб по  распространению  идеологических
диверсий,  в  частности,  троцкизма:  "Одной  из  основных  целей  подрывной
деятельности спецслужб и  империалистических  держав  продолжает  оставаться
моральный и политический потенциал нашего общества и советская  философия...
Вот  почему  подрывные  центры  не  жалеют  усилий  на  акты  идеологической
диверсии, наращивают попытки дискредитировать марксистско-ленинскую теорию и
политику Коммунистической партии и всеми силами  стремятся  дискредитировать
исторический  путь  Советского  государства  и  практику   социалистического
строительства. Во имя этого буржуазные идеологи перетрясают свой  прогнивший
багаж и зачастую вытаскивают для  своих  инсинуаций  аргументы  из  арсенала
троцкизма и других оппортунистских течений. " Под огонь Чебрикова попали две
формы   "идеологической    диверсии",    практикуемые    империалистическими
разведками. Первой была их попытка "расколоть нерушимое  единство  партии  и
народа и установить политический и идеологический плюрализм". Второй  формой
было распространение  "вируса  национализма",  который  привел  "к  недавним
провокационным вылазкам националистов  в  прибалтийских  республиках".  (32)
Вполне возможно, что и сам Чебриков верил в эту  чепуху.  Но  Горбачева  она
смущала. К 1987 году он значительно больше сблизился с гибким Крючковым,  до
которого наконец дошло, что традиционные теории заговоров стоит хоть немного
приглушить для того, чтобы они совпадали с  потребностями  нового  мышления.
Горбачев даже пошел на беспрецедентный шаг и взял с собой Крючкова в  первую
поездку в Вашингтон в декабре 1987 года для  подписания  договора  по  РСМД,
первого правового  инструмента  сокращения  ядерного  арсенала  сверхдержав.
Крючков, правда, своего пребывания в Вашингтоне  не  афишировал.  И  все  же
никогда раньше советский лидер не брал с собой на Запад руководителя П
 
 
ГУ. (33) 
   Летом 1988 года Горбачев  тепло  отозвался  о  "целенаправленной  работе"
руководства КГБ и ГРУ, "направленной  на  совершенствование  деятельности  в
условиях, созданных новым этапом развития нашего общества  и  разворачивания
демократических процессов". (34) К этому  времени  дни  Чебрикова  на  посту
председателя КГБ были сочтены. В  октябре  1988  года  его  сменил  Крючков.
Правда, Чебриков оставался членом Политбюро еще одиннадцать месяцев до того,
как и это место ему  пришлось  уступить  Крючкову.  Назначение  руководителя
службы внешней разведки КГБ председателем всего Комитета  (а  такого  раньше
никогда не случалось) было явным свидетельством как  престижа  ПГУ  в  эпоху
Горбачева, так и ее важности.
   Свое прощальное  послание  под  заглавием  "Объективный  взгляд  на  мир"
Крючков  зачитал  на  совещании  в  Министерстве  иностранных  дел.  В   ней
удивительным образом переплелось старое и новое мышление. Речь эта,  правда,
свидетельствовала и о широте перемен во  взгляде  ПГУ  на  Запад,  прошедших
всего  за  пять  лет  со  времени  апокалиптичной  операции  РЯН.  В   целом
выступление  Крючкова  было  оптимистичным.  В  частности,  он  заявил,  что
движение к разоружению и "устранение  угрозы  крупного  военного  конфликта"
стали наконец "вполне  достижимой"  целью.  Международный  образ  Советского
Союза изменился в результате перестройки:  "Образ  врага,  образ  Советского
государства, как тоталитарного и полуцивилизованного общества размывается, и
наши идеологические и политические оппоненты признают глубину наших реформ и
их позитивное влияние на внешнюю политику. " В более общем плане  он  сказал
следующее: "Не слишком удачно мы  проводили  различие  между  социальными  и
политическими слоями современного капиталистического общества  и  множеством
оттенков и течений в расстановке политических сил в конкретном  регионе  или
стране. Пока мы  не  добьемся  объективного  взгляда  на  мир  без  прикрас,
свободного от клише и стереотипов,  все  заявления  об  эффективности  наших
внешнеполитических действий будут просто пустыми словами.  "  Все  же  после
выступления Крючкова стало ясно, что былые подозрения теории  заговоров  еще
бродили у него в уме. Не называя конкретно операцию РЯН, он все же попытался
задним числом ее оправдать: "Многие прежние задачи (ПГУ) все  еще  стоят  на
повестке дня. Главной из них является не  упустить  непосредственную  угрозу
ядерного конфликта. " Крючков по старинке напал на западные "и прежде  всего
американскую" разведывательные службы: "Они в  полной  мере  сохранили  свою
роль ударных отрядов правоконсервативных сил,  одного  из  острейших  орудий
империалистического   "тормозного   механизма"    на    пути    оздоровления
международного положения. Не случайно на Западе широкая кампания шпиономании
и грубых провокаций против  советских  загранучреждений  не  потеряла  своей
силы. "  Только  за  первую  половину  1988  года,  заявил  Крючков,  против
советских миссий и граждан за границей  было  проведено  900  провокационных
операций. (35)
   Заняв пост председателя КГБ, Крючков, по крайней мере на публике, смягчил
свою позицию и начал кампанию по  заигрыванию  с  общественностью.  "КГБ  не
только  в  нашей  стране,  но  и  во  всем   мире,   должен   иметь   образ,
соответствующий его благородным целям, которые мы преследуем в нашей работе,
"- заявил Крючков. (36) В начале 1989 года Крючков  стал  первым  в  истории
председателем КГБ, который в своем кабинете принял посла Соединенных Штатов.
В последующие месяцы он и другие старшие  сотрудники  КГБ  дали  интервью  и
пресс-конференции западным корреспондентам и даже появились  в  фильме  "КГБ
сегодня", который был предложен иностранным телекомпаниям. Крючков также дал
целую серию пресс-конференций  и  телеинтервью  для  советской  аудитории  и
появился на своем утверждении Верховным Советом, где ему  пришлось  ответить
на девяносто шесть вопросов депутатов. Хотя  Крючкова  большинством  голосов
утвердили  на  пост  председателя  КГБ,   при   голосовании   26   депутатов
воздержались, а шестеро проголосовали против.
   В течение всей кампании КГБ по связям с общественностью взгляды  Крючкова
не менялись. По  его  мнению,  КГБ  действовал  "в  строгом  соответствии  с
советской законностью", находился под жестким контролем партии,  с  радостью
принял  и  даже  предложил  контроль  своей  деятельности  новым   комитетам
Верховного  Совета  по  обороне  и  государственной  безопасности,  а  также
полностью отошел от ужасов своего сталинского прошлого  и  предложил  "целую
систему гарантий" для того, чтобы это прошлое  никогда  не  вернулось.  (37)
Хотя  кампания  Крючкова  имела  целый  ряд  интересных  новшеств,  он  явно
перестарался. Его заявление о  том,  что  у  КГБ  нет  стукачей,  а  "только
помощники", было плевком в  лицо  миллионам  советских  людей.  Позже  Борис
Ельцин  сказал  ему  прямо  в  лицо:  "Во-первых,  в   большинстве   крупных
организаций работают не помощники, а соответствующая агентурная сеть органов
государственной  безопасности,  и  это  наносит  нашему   обществу   большой
моральный ущерб... В период демократизации для нас это нетерпимо. " Несмотря
на кампанию активных действий КГБ по его дискредитации,  Ельцин  победил  на
выборах и стал Председателем Верховного Совета РСФСР в мае 1990 года.  После
избрания он пошел на беспрецедентный шаг и  отказался  от  охраны  КГБ.  Эту
функцию взяло на себя новое подразделение в Секретариате Верховного  Совета.
(38)
 
   X X X
 
   Самыми  крупными  изменениями  в  иностранных  операциях  КГБ   в   конце
восьмидесятых годов стали лишь уровень открытости и риторики.  В  1990  году
впервые назначение Леонида Шебаршина начальником  ПГУ  было  обнародовано  в
печати. Когда  корреспондента  "Правды"  допустили  в  штаб-квартиру  ПГУ  в
Ясенево, кабинет Шебаршина показался ему не таким  неприступным  и  мрачным,
как  в  бытность  Крючкова  начальником  ПГУ.  На  полке  стояла   небольшая
фотография  внука  Шебаршина,  на  книжных  полках  стояли  книги   о   КГБ,
опубликованные на Западе,  работы  Солженицына  и  других  авторов,  которые
считались ранее антисоветскими. "Сейчас, - сказал "Правде"  Шебаршин,  -  мы
пытаемся выявить все положительное в мировой  политике,  использовать  любую
возможность для того, чтобы  и  далее  улучшать  международные  отношения  и
прийти  к  взаимоприемлемым  решениям.  "  Однако  Шебаршин   неодобрительно
относится к ревизионистским интерпретациям истории ПГУ: "Я категорически  не
согласен с теми, кто сейчас пытается возложить вину  за  холодную  войну  на
Советский Союз. " Не исчезла и угроза Запада: "Мы ни в коем случае не должны
проглядеть интриги и махинации враждебных сил. " (39)
   Хотя большинство изменений в ПГУ за первые пять лет  правления  Горбачева
были косметическими, произошло по крайней мере  два  заметных  изменения  на
оперативном уровне. Первое  было  в  структуре  "активных  действий".  Когда
Горбачев стал Генеральным секретарем, он и не пытался вмешаться в эту  сферу
деятельности. За  период  между  1975  и  1985  годами  служба  А  (активных
действий) выросла от 50 до 80 человек. Размещена она была в Ясенево. Еще  от
30 до 40  человек  работали  в  Агентстве  печати  "Новости"  на  Пушкинской
площади. Сам Крючков с энтузиазмом поддерживал  "активные  действия"  и,  по
мнению Гордиевского, питал чрезмерные иллюзии в отношении их  эффективности.
Он часто обсуждал кампанию активных действий с Международным отделом  ЦК,  в
котором его энтузиазм, похоже, разделяли. В начале 1985 года Л.  Ф.  Соцков,
первый заместитель начальника службы А, сказал Гордиевскому,  что  служба  в
своей  деятельности  сосредоточивала  усилия  в  трех  областях:  материалы,
рассчитанные на дискредитацию всех аспектов американской политики,  кампания
по  углублению  конфликта  между  Соединенными  Штатами  и   их   натовскими
союзниками, а также поддержка западных движений  в  защиту  мира.  Предметом
особой  гордости  службы  А  в  начале  эпохи  Горбачева  была   организация
освистания речи президента Рейгана в европейском парламенте в мае 1985 года.
Один старший офицер КГБ, который  занимался  активными  действиями,  заверил
Гордиевского, что КГБ даже подсунул свистунам лозунги.
   В принципе офицерам линии ПР в загранрезидентурах предполагалось  тратить
на активные действия около 25 процентов своего рабочего времени. На практике
они тратили на них гораздо меньше. Качество фальшивок  и  других  материалов
службы А было очень разным, что отражало и разношерстность его  сотрудников.
Около 50 процентов офицеров были  специалистами  по  активным  действиям,  а
остальные  -  отбросами  других  управлений.  Очень  немногие  способные   и
тщеславные ка