Соборна колокольня за пожарну каланчу
взамуж идет. Гостей уйму назвали. Мы всей Уймой и идем.
   В городу нас дожидались. Невеста - соборна колокольня - вся  в  пыли,
как в кисейном платье, голова золочена - блестит кокошником.
   Мучной лабаз - сват в удовольствии от невестиного наряду:
   - Ах, сколь разнарядно! И пыль-то стародавня. Ежели эту пыль да в нос
пустишь - всяк зачихат.
   Это слово сватово на издевку похоже: невеста - перестарок,  не  нерву
сотню стоит да на постройки загля-дыватся.
   Сам сват - мучной лабаз подскочил, пыль пустил тучей.
   Городски гости расфуфырены, каменны дома  с  флигелями  пришли,  носы
кверху задрали. Важны гости расчихались, мы в ту пору их, городских, по-
растолка-ли, наперед выстали - и как раз в пору.
   Пришел жоних - пожарна каланча, весь обшоркан. Щикатурка  обвалилась,
покраска слиняла, флагами обвесился, грехи поприпрятал, наверху пожарный
ходит, как перо на шляпе.
   Пришли и гости жениховы - фонарны столбы, непо-гашенныма ланпами коп-
тят, думают блеском-светом удивить. Да куды там фонариному свету  супро-
тив бела дня, а фонарям сухопарым супротив  нашей  дородности  Тут  тако
вышло, что свадьба чуть не расстроилась ведь. Большой  колокол  проспал:
дело свадебно, он все дни пил да раскачивался - глаза, не вовсе  открыл,
а так впол просыпа похмельным голосом рявкнул:
   По-чем треска? По-чем треска?
   Малы колокола ночь не спали - тоже гуляли всю ночь - цену  трески  не
вызвали, наобум затараторили:
   Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной! Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!
   На рынке у Никольской  церкви  колоколишки  -  ро-бята-озорники  цену
трески знали, они и рванули:
   Врешь, врешь - полторы! Врешь, врешь - полторы!
   Большой колокол языком болтнул, о край размах нулся:
   Пусть молчат! Не кричат!
   Их убрать!
   Их убрать!
   Хорошо были, наши певали:
   еще други соборны колокола остроглазы
   приносы-подарки давно высмотрели и завы-
   К нам! К нам!
   С пивом к нам!
   К нам! К нам!
   С брагой к нам!
   К нам! К нам!
   С водкой к нам!
   К нам! К нам!
   С чаркой к нам!
   К нам! К нам!
   Невеста - соборна колокольня ограду, как подол,  за  собой  потащила.
Жоних - пожарна каланча фонарями обставился да кой-кому из гостей фонари
наставил. И пошли жоних и невеста круг собору.
   Что тут началось, повелось! Кто "Во лузях" поет, кто  "Ах  вы,  сени,
мои сени". Колокола пляс вызванивают. Все поют вперегонки и без удержу.
   Время пришло полному дню быть, городскому народу жить пора.
   А дома-то все пьяным-пьяны, от круженья на месте свои места  позабыли
и кто на какой улице стоит, не знают. Тут пошла кутерьма, улицы  с  зад-
ворками переплелись!
   Жители из домов вышли, кто по делам, кто по бездельям,  и  не  знают,
как идтить. Тудою, сюдою али етойдою?
   Мы, уемски, домой весело шли. По дороге кто вдоль, кто поперек  оста-
навливались, дух переводили да отдыхали.
   В ту пору ни конному, ни пешему пути не было. Я на овине  выехал,  на
овине и в Уйму приехал. Дом мой уж на месте стоит. Баня в свое гнездо за
огородом ткнулась - спит пьяным спаньем, окошки прикрыла, как глаза заж-
мурила. Я в избу заглянул, узнать, как жопа - заприметила ли, что в  го-
роду с домом была?
   А жона-то моя, пока в дому мимо лавок в красном  ряду  кружила,  себе
обнов накупила, в новы обновы вырядилась, перед зеркалом  поворачиватся,
на себя любуется. И я засмотрелся, залюбовался и говорю:
   - Сколь хороша ты, жонушка, как из орешка ядрышко!
   Жона мне в ответ сказала: - Вот этому твоему сказу, муженек, я верю!
 
   БАНЯ В МОРЕ
 
   В бывалошно время я на бане в море вышел. Пришло время в море за  ры-
бой идти. Все товарищи, кумовья, сватовья, братовья да  соседи  ладятся,
собираются. А я на тот час убегался, умаялся от хлопот по своим делам да
по жониным всяким несусветным выдумкам, прилег отдохнуть  и  заспал,  да
столь крепко, что криков, сборов и отчальной суматошни не слыхал.
   Проснулся, оглянулся - я один из промышленников в Уйме  остался.  Все
начисто ушли, суда все угнали, мне и догонять не на чем.
   Я недолго думал. Столкнул баню углом в воду, в крышу воткнул  жердину
с половиком - вышла настояща мачта с парусом. Стару воротину рулем  обо-
ротил. Баню натопил, пару нагонил, трубой дым пустил.
   Баня с места вскачь пошла, мимо городу пароходным ходом да в море вы-
вернулась и мимо наших уем-ских судов на полюбование  все  кругами,  все
кругами, по воде вавилоны развела.
   У бани всякий угол носом идет, всяка сторона -  корма.  Воротина-руль
свое дело справлят, баня с  того  дела  и  заповорачивалась,  поворотами
большого ходу набрала.
   Я в печке помешал, пару прибавил, сам тороплюсь - рулем ворочаю. Баня
разошлась, углами воду за версту зараскидывала, небывалошну, невидалошну
одноместну бурю подняла. Кругом море в спокое, берега киснут. А посеред-
ке, ежели со стороны глядеть, что-то вьется, пена бьется, вода брызжется
и дым валит,, как из заводской трубы.
   До кого хоть доводись, переполошится. .Со стороны глядеть - похоже  и
на животину, и на машину. Животина страшна, а машина того  страшне.  Ну,
страшно-то не мне да не нашим уемским.
   Рыбы народ любопытный, им все надо знать, а в бане  новости  завсегда
самы свежи, сами новы. Рыбы к бане со всех  сторон  заторопились.  А  мы
промышлям.
   С судов промышляют по-обнаковенному, по старому заведению. А я с бани
рыбу стал брать по-новому, по-банному. Шайкой в воде поболтаю, рыба  ду-
мат: ее в гости зовут - и в шайку стайками, а к  бане  косяками.  Мне  и
сваливать рыбу места нет: на полок немного накладешь. Стали наши рыбацки
суда чередом да всяко в свою очередь к бане  подходить.  Я  шайкой  рыбу
черпаю, бочки набью, трюма накладу, на палубе выше бортов навалю,  полно
судно отходит, друго подходит. Это дело с краю бани, а  в  середке  баня
топится, народ в бане парится, рябиновыми вениками хвощется. От  рябино-
вого веника пару больше, жар легче и дух вольготнее.
   Чтобы дым позанапрасно не пропадал, в трубе коптилку завели.  Это  уж
без меня. Я баню топил да рыбу ловил.
   В коротком времени все суда полнехоньки рыбой набил. Судно не  брЮхо,
не раздастся, больше меры в него не набьешь. Набрали рыбы, сколько в су-
да да в нас влезло. Остальну в море на развод оставили.
   К дому поворотились гружены суда. Тут я с баней расстался, за  дверну
ручку попрощался. Домой пошли - я на заднем суденышке сел на корме да на
воду муку стал легонько трусить. Мука на воде ровненькой дорожкой от ба-
ни до Уймы легла. Легла мучка на морску воду, на рассоле закисла разом и
тестяной дорожкой стала.
   За нами следом зима шла, морозом пристукнула, вода застыла.  Тестяная
дорожка смерзлась от середки моря до самой нашей деревни.
   Мы в ту зиму на коньках в баню по морю бегали.  Рыбы  учуяли  хлебный
дух тестяной дорожки и по обе стороны сбивались видимо-невидимо,  мамае-
выми полчищами. Мы в баню идем - невода закндывам, вы моемся, выпаримся,
в морской прохладности продышим ся, невода  рыбой  полнехоньки  на  лыжи
поставим. На коньках бежим, ветру рукавицей помахивам, показы-вам,  куда
нам поветерь нужна.
   У нас в банных вениках пар не успевал остывать, вот сколь скоро домой
доставлялись.
   Всю зимушку рыбу ловили, а в море рыбы не переловишь.
   С того разу и повелись зимны рыбны промыслы. Весной лед мякнуть стал,
рыбьи стаи тестяну дорожку растолкали, и понесло ее по многим становищам
хорошему народу на пользу. К весне тесто в море в полну  пору  выходило.
Промышленники тесто из моря в печки лопатами закидывали.  Который  кусок
пекся караваем, а который рыбным пирогом - рыба в  тесто  сама  влипала.
Просолено было здорово. Поешь, осолонишься и опосля чай пьешь в охотку.
   С той поры, как баня жаром да паром море нагревать стала, и  потепле-
ние пошло, и льды пораздвинулись, и зимы легче стали.
 
   БЕЛЫ МЕДВЕДИ
 
   Вот теперича на Нову Землю ездить стало нипочем.  А  в  старо  время,
когда мы, промышленники, туда дорогу протаптывали, своими боками обмина-
ли, солоно доставалось.
   К примеру, скажу о первой попаже на Нову Землю и как белы медведи ме-
ня ловили, а я их поймал.
   Пришел, значит, пароход к Новой Земле. Меня на берег выкинули. Да как
выкинули! От берега далеко остановились: к месту подхода не  знали.  Чи-
новник, что начальствовал на пароходе, говорит:
   - Нет расчета в опасно место соваться, к берегу подходить, швырнем на
веревке, за веревку промыслом заплатит.
   Меня веревкой обвязали, размахали, да и  кинули  на  берег.  Свистком
посвистели, дымом, как хвостом, накрылись и ушли.
   Остался я один. Кругом голо место, и посередке камень торчит, и всего
один. А у берега лесу нанесло множество.
   Я веревку за камень прихватил, другим концом давай  бревна  на  берег
вытаскивать. И стал дом строить.
   Выстал дом уж высоко, только окон да дверей не  прорубил,  топора  не
было, да крышей не успел покрыть.
   Место, в которо меня выкинули с парохода, медвежье было, проходно для
медведей, вроде медвежьего постоялого двора. Белый медведь высмотрел ме-
ня и ко мне со всех ног, а мне куда себя девать? Место голо, в  дом  без
дверей да без окошек не скочишь. Я привязался к концу веревки да от мед-
ведя кругом камня, а медведь за мной, что сил есть, ухлестыват.  Веревка
натянулась, я оттолкнулся ногами от земли, меня на натянутой  веревке  и
понесло кругами.
   Медведь по земле лапы оттаптыват. Я ногу на ногу закинул, цигарку за-
курил, дым пустил, медведя криком подгоняю. Мне что, меня выносом несет,
я и устали не знаю, сижу себе да кручусь.
   Медведь из силы выбился, упал, ему дыханье сперло. Я  веревку  укоро-
тил, медведя дернул за хвост, в дом бескрышной закинул.
   Гляжу - опять медведь. Я и этого таким же ходом прокрутил до уморенья
и в дом закинул. Медведи один за одним идут и идут. Мне дело стало  при-
вычно, я и ловлю. К осеннему пароходу наловил медведей ровно сто! Чинов-
ник счет-расчет произвел, высчитал с меня и за землю, и за  воду,  и  за
всех сто медведей. Мне один пятак дал. Пятак дал, да две копейки с  гро-
шом отобрал на построение кабака и говорит:
   - Понимай нашу заботу о вас, мужиках. Здесь  на  пустом  месте  кабак
поставим да попа со звоном посадим. Это когда с вас, мужиков, денег  на-
собирам.
   Я знал, что чиновники слушают, только когда им выгода есть. Я и  под-
задорил чиновника самому для себя медведей ловить. Чиновник до  конца  и
слушать не стал, на наживу обзарился, веревкой обвязался - и бегом  дру-
гом камня! Я его словом подгоняю:
   - Шибче бежи, ваше чиновничество, скоро медведь тебя увидит, за тобой
побежит. Медвежья пора прошла в этом месте. Чиновник подскочил,  веревка
натянулась, чиновника высоко подняла. Заместо медведя наскочил ветрище с
гро-зищей. Я только малость веревку надрезал.  Ка-ак  рванет  чиновника!
Веревка треснула.
   Чиновника унесло. Над морем пронесло. В Норвегу, в  город  Варду,  да
там с громом, с молнией среди города с неба кинуло. Норвеги в перепуге.
   - Андели, что такое? - кричат, - не иначе как небесный житель из раю!
   Поп норвежский в колокол зазвонил, кадилом замахал и к чиновнику  по-
шел. Прочий народ дожидат дозволения прикладываться к небожителю.
   Чиновник очухался, огляделся да как заорет на попа и на  всех  норве-
гов. Те слов не поняли, а догадались, о чем чиновник кричит. Попу  гово-
рят:
   - Коли таки жители в раю, то мы в рай не хотим! Норвежский  полицейс-
кий просмотрел гостя, услыхал  винной  запах,  увидал  светлы  пуговицы,
признал чиновника и говорит: - Этот нам нужен: чиновники для нас,  поли-
цейских, первы помощники, народ в страхе держать да доходы собирать. Поп
норвежский свое кричит:
   - Ни в жизнь не отступлюсь, ни в жизнь не отдам этого святого. В  на-
шем поповском деле чиновник нуж-не, чем в вашем полицейском. А вам,  по-
лицейским, без нас, попов, с народом не справиться. Мы через этого  свя-
того большой доход займем.
   Чиновника унесло, мне легче стало. Я дом на  воду  столкнул.  Хорошо,
что без окон, без дверей, - вода не зашла. Медведей - всех сто -  запряг
и поехал на медведях по морю. Скоре всяких пароходов. Да  что  пароходы,
им надо дорогу выбирать, а я и по воде и по суху на медведях  качу.  Под
дом полозья из бревен наколотил, оно и легко. Дом вот этот самый, в  ко-
тором сидим. Потрогай рукой, потопай ногой - настоящий, из заправдашнего
леса. Тронь - и будешь знать, что я все правду говорю.
   Медведи - ходуны, им все ходу дай. Запряг медведей и поехал по  горо-
дам. За показ деньги брал и живьем продавал. Одного медведя  купили  для
отсылу в Норвегу, сказывали, чиновник заказывал купить.
   Пожалел я норвегов, что все еще со святым возятся, да  подумал:  "На-
терпятся - сами за ум возьмутся".
 
   БРЮКИ ВОСЕМНАДЦАТЬ ВЕРСТ ДЛИНЫ
 
   Выспался я во всю силу. Проснулся, ногами в поветь уперся и потянулся
легкой потяготой. До города вытянулся - до города не сколь далеко, всего
восемнадцать верст. Вытянулся по городу до рынка, до красного ряда,  где
всякима материями торгуют.
   Купцы лавки отворили. Чиновники да полицейски в лавки шмыгнуть  хоте-
ли, взять с купцов по взятке - это для почину, кому сколько по чину.
   Я руки разминаю после хорошего спанья, чиновни  ков  по  болотам,  по
трясинам кинаю. Полицейски под ступиться боятся.
   Модницы-чиновницы пришли деньги транжирить мужья не трудом  наживали,
жонам нетрудно проживать. Я топтать себя разрешения не дал - модницам до
лавок ходу нет
   Купцы ко мне с поклоном и с вежливым разговором: - Ах, как оченно за-
мечательно хорошо. Малина, что ты чиновников и  полицейских  по  болотам
распределил. Они хоть нам и помогают, да умеют и с нас шкуру сдирать.  А
без модниц мы за выручкой сидим без выручки. Сколько  хочешь  отступного
за освобождение прохода?
   - До денег я не порато падок, сшейте  мне  штаны  на  теперешный  мой
рост. Рубаху с вас не прошу - до-мотканну ношу. Мера штанам, пока дальше
не вытянулся, восемнадцать верст, прибавьте на рост пять верст.
   У купцов брюха подтянулись, рожи вытянулись, рожи  покраснели,  глаза
побелели. Купцы и рады бы полицейских позвать, да те далеко,  до  болота
не ближней конец!
   Материю собрали, штаны сшили  восемнадцативерстовые  с  пятиверстовым
запасом. Я рынок освободил: вызнялся у себя на повети. Брюки  упали  ма-
терчатой горой, всю деревню завалили. На мой рост  один  аршин  с  малым
прибавком надо.
   По жониному зову все хозяйки сбежались с ножницами, с иголками и при-
нялись кроить, резать, шить, петли метать, пуговицы пришивать.  В  одно-
часье все мужики, старики и робята в новы брюки оделись, всем достало. У
нас с тех пор ни один мужик, ни один старик без брюк не ходит. Приезжай-
те, поглядите.
   Купцы с нас во все времена Тянули, сколько их си лы было. Довелось  и
мне потянуться и с купцов стянуть штаны на всю деревню.
 
   МЕДВЕДЬ ОТ ПОПОВСКОГО НАШЕСТВИЯ ИЗБАВИЛ
 
   Потянулся я да в лес.
   А утром ранним да при первом солнышке всяко место праздником живет. И
дерева, и кустики, и травка расправляются, улыбаются, здороваются. Птицы
и всяка живность празднуют всяк по-своему.
   Я бы, может, и долго на праздник  утрешний  глядел  (ведь  всяк  день
по-новому), да увидел наших хозяек домовитых, деловитых,  по  грибы,  по
ягоды торопят себя, заветными дорожками кривуляют, одна другу  обгоняют.
Кажна норовит вперед заскочить и ягодны, грибны места захватить.
   Мне ихны места не подо что, я свои найду. Потянулся я за болотны  то-
пи-трясины, куда ни ногой не пройдешь, ни  лодкой  не  проедешь.  Грибов
там! Место не тревожено, грибница не  рвана,  не  порчена.  Грибы  живут
большущими артелями, кучами с деревню. Я рукой махнул - и разом  на  две
двурушных корзины сгреб.
   Рукой помахиваю с грибного места в деревню, всем хозяйкам к  дому,  к
самому порогу по этакой охапке грибов поставил, ну, и своей жоне столько
же и с при-бавком.
   Повернулся на ягодны места"
   На нетоптаных местах, на неломаных кустах ягод-то, ягод! Видимо-неви-
димо!
   Я вытянутой рукой, пригоршней чуть шевельнул и собрал - ежели на  пу-
ды, то, пожалуй, с два, да что с два, прямо скажу - пять  пудов  ягод  в
одну горсть собрал!
   Я без торопливости, чтобы ягоды не мять, стал их пригоршнями собирать
и всем хозяйкам к дому по горсти пятипудовой насыпал.  И  своей  хозяйке
тоже.
   Сел на повети, у меня и устали нет, ногами не топал, а  руками  пома-
хал, только поразмялся.
   Грибницы, ягодницы домой шли усталы, сердиты, переругивались,  а  как
увидали грибы да ягоды у евоих изб -  все  заулыбались,  голоса  ласково
зазвенели, будто песни запели, и с мужиками не ругались.
   На всю деревню одна попадья своего Сиволдая  всяко  ругала,  что  без
ягод, без грибов осталась. Нам-то чужо дело и вроде как забавно.
   Поп Сиволдай в большом недовольствии был. Как так! Вся деревня в сог-
ласии, вся деревня с ягодами, с грибами, а он, поп, с руганью?
   Свернулся, скрутился поп Сиволдай и в город уехал, а жалиться  не  на
что. И стал Сиволдай чужим добром хвастать. Всем протопопам, попам  стал
рассказывать, каки около Уймы места ягодны да грибны. Ягод, грибов брать
не обрать, да еще останется. Весь поповский народ в один голос пропел:
   Коли мы придем, То все соберем. Окроме нас,
   Никому ничего не достанется. После нас Ни ягод, ни грибов не останет-
ся!
   А я после ягод да грибов, потягиваясь, повернулся по лесу,  высмотрел
медведей в логовах-берлогах. К медведям телефоны провел. Коли  на  охоту
идтить, так сперва справиться, дома ли, чтобы занапрасно время не терять
и самому не уставать.
   С ближним медведем я часто разговаривал. С повети позвоню, а  медведь
один, некому за него отговориться, что дома нету, ну, и мырчит: - М-м-м?
   - Мишенька, это я говорю. Малина. - М-м. Это значит: слушат.  Медведь
слушат хорошо, ежели разговор с "мы" начнешь. Перво дело он сам  "мы"  -
медведь, а второ дело "мы" - малина, мед, масло - это  медведю  первеюще
угощенье, ну, и други "мы" - мясо, молоко - медведь хорошо слушат.
   С ближним медведем у меня больше согласие было,  он  наших  коров  не
трогал, был вроде пастуха, а мы его шаньгами угощали по праздникам. Мед-
ведь не любил, ежели к нему приходили, спать  ему  мешали,  мне  он  люб
уменьем сказки слушать. Я на повети сижу, како-либо дело справляю  и  по
телефону медведю сказку плету - без  слушателя  сказка  не  складыватся.
Медведь слушат, а у меня сказки накапливаются. Медведь-то нас от поповс-
кого нашествия избавил. Собрались городски попы к нам по ягоды, по  гри-
бы. От поповского ходу дорога стемнела, столько их шло. Пришли с вечера,
утром до свету на наши места заповедны двинулись темной тучей ползучей.
   Я медведю по телефону позвонил - медведь сытый был, спал еще, спросо-
нок добрым голосом ответил: - М-м-м?
   - Мишенька, толстолапонька, пугни-ка поповску ораву,  в  наш  лес  по
грибы пошли, хотят всю малину обрать, тебе ягодки не оставят.
   Медведь, слышу, живот сытый чешет, лень медведю выходить: - М-м-м...
   - Мишенька, толстомясонька, попы идут, дьяконов ведут, все ягоды  со-
берут, много сожрут, больше того притопчут. - М-м... м-м...
   Покряхтел медведь у телефона и еще гукнул:  м-м.  И  трубку  повесил.
Слышу: взревел медведь на весь лес, на все болота, на всю округу -  наг-
нал страху-оторопи на всех Сиволдаевых гостей. Бросилось все черно стадо
из лесу, за кочки запинаются, за кусты цепляются, длинны подолы  обрыва-
ют, в мокры места просаживаются, в сухих хвойниках перевертываются.
   Медведь только пятерым-десятерым легонько лапой по заду цапнул, и  то
играючи - медведь-то сытый был. А что крику поднялось! Страсть!
   Попы на меня судье жалобу подали, да пожалели, поскупились  к  жалобе
добавленье масляное али денежное сделать. Судья на них  осердился,  едва
читат, едва слушат.
   Меня в город вытребовали. Мне что: зовут - пришел, не я жалобу  пода-
вал, не мне взятку давать. Судья меня сердито спрашиват:
   - Ты медведя по лесу гонял, мед