лся в
это насекомое, он даже вздрогнул: как две капли воды оно было похоже на то
самое чудище, которое неизвестно откуда появилось у стен зоопарка, затем
похитило слониху Меланью и, протащив ее добрых полкилометра, бросило,
двинулось к Зоологической улице и в нескольких шагах от Фиминого двора
сдохло неизвестно от чего. Было над чем задуматься.
  Людвиг Иванович снова посмотрел на насекомое в Фимином коробке.
Расширенными глазами Нюня смотрела туда же.
  - Нюня, ты поэтому закричала "ой, я же знаю!" там, на пустыре?
  - Да, я подумала: может, это Фима сделал... Я подумала: если оно слониху
утащило...
  - Успокойся, детка, Фиму оно все равно не могло бы вытащить в форточку...
Значит, он, выходя сегодня утром во двор, спрятал все это на груше. И ты в
самом деле не знаешь, где Фима?
  - Не знаю.
  - И не знаешь, как он исчез?
  - Честное ок... честное слово, не знаю.
  Что ж, ясно было одно: Фима хотел, Фима готовился исчезнуть, иначе бы он
не спрятал самые дорогие для него вещи, которые раньше хранились в
сундучке, на дерево, в дупло.
  Что же с ним произошло? Ответ мог быть только в "Дневнике исследователя".
  - Аню-ня! - раздался голос Бабоныко от дверей. - Девочка, пора наконец
спать!
  - Скажите ей! Пожалуйста! - умоляюще зашептала Нюня.
  - Матильда Васильевна, если можно, разрешите ей еще немножко побыть со
мной.
  - Ну, я буду наведываться! - сказала Бабоныко кокетливым голосом и исчезла.
  Вместо нее в дверях появилась Тихая. Она обежала все быстрыми глазками и
задрожала носом, внюхиваясь.
  - Ето чего... конхветы? - спросила она, уставившись на стол.
  - Только ее не пускайте! - прошептала Нюня, и Людвиг Иванович сказал:
  - Пожалуйста, не мешайте нам. Мы вас позовем, если вы понадобитесь.
  На первой странице дневника, который не без волнения раскрыл Людвиг
Иванович, было написано:
  "Приручение насекомых может оказаться для человечества важнее, чем
приручение коровы, лошади и овец (может быть, это придумал я, а может
быть, где-нибудь прочитал, сам не помню)".
  Затем шли план дома и план двора, большой рисунок насекомого с названиями
частей его тела, многочисленные выписки из разных книг, в которых
говорилось, что насекомые уничтожают пятую часть урожая на земле, а яды и
химикаты, которыми пытаются люди бороться с вредными насекомыми, в
конечном счете, отравляют самих людей, в то время как насекомые-вредители
успевают к ним приспособиться.
  "Химические способы борьбы, - цитировалось у Фимы, - грешат недооценкой
почти безграничных возможностей живой материи".
  Слово "безграничных" было подчеркнуто волнистой линией.
  Дальше шла цитата из Дарвина, восхищавшегося разнообразием инстинктов и
умственных способностей муравьев, весь мозг которых не превышает четверти
маленькой булавочной головки.
  "Силу насекомых нельзя недооценивать!"
  - шла надпись через всю следующую страницу. И -
  "Если бы удалось создать устройство, могущее воспроизвести все действия,
на какие способен самый крохотный муравей, то разместить его можно было бы
в сооружении большем, чем величайшее здание мира - Нью-Йоркский Эмпайр
стейтс билдинг".
  Шли данные о том, что поля гибнут без насекомых, и сады гибнут без
насекомых, и леса гибнут без насекомых.
  Людвиг Иванович даже запутался: от насекомых или без насекомых гибнут
поля? Но дальше была опять подчеркнутая запись:
  "Нужно познавать насекомых. В борьбе с вредными насекомыми нам должны
помочь другие насекомые же!"
  И еще, и еще записи - о невероятнейших веществах, которые умеют
вырабатывать насекомые, веществах, которые управляют ростом растений,
веществах, которые лечат страшнейшие болезни.
  Все это было, конечно, очень интересно, однако пока ни на шаг не
приближало к разгадке того, куда и как исчез мальчик.
  Но вот две записи, остановившие внимание Людвига Ивановича:
  "Феромоны - вот главное, что надо искать и исследовать".
  И вторая:
  "ФФ-10 - это будет мой пароль, т.е. Фимкин феромон".
  "ФФ-10" - лишь цифрой отличалось от надписи на второй коробке. Нужно было
немедленно узнать, что это такое. Была ночь, но Людвиг Иванович не имел
права медлить. Нюня, уже дремавшая у стола, хотела было тоже идти, но
Людвиг Иванович остановил ее:
  - Охраняй тут Фимины вещи. Я быстро. Я только позвоню.
  Ольга Сергеевна сидела во второй комнате. Ее он тоже попросил никого не
пускать в Фимину комнату.
  Улица была пустынна. Асфальт уже просох. Свежим и душистым был воздух. К
счастью, ближайший телефон-автомат работал.
  - Дорогой профессор, - сказал Людвиг Иванович, когда дозвонился, -
извините, что так поздно беспокою. Вам знакомо такое слово - феромон? По
буквам? Пожалуйста! Факт, ересь, рецидивист, обыск, милиция, обыск,
наследство.
  - Феромон? Фолликул, евгеника, рецессивность, обмен, моногамия, обмен,
нистагм?
  - Профессор, а нельзя буквы, то есть слова, попроще?
  - Э, пожалуйста! Фугаска, едкость, рана, отрава, малярия, обморок, наркоз!
  Людвиг Иванович даже содрогнулся.
  - Фух! - сказал он. - Да, феромон, действительно. Так что же это такое?
  - Это, уважаемый Людвиг Иванович, вещество. Определенное химическое
вещество, выделяемое насекомыми, живущими семьей, обществом - муравьями,
пчелами, например.
  - И много этих веществ выделяется?
  - О, микродозы!
  - Благодарю вас, профессор!
  В дом Людвиг Иванович возвратился задумчивый. Ольга Сергеевна дремала,
Нюня спала.
  Людвиг Иванович раскрыл Фимкин дневник на заложенной странице и прочел:
  "Они говорят друг с другом не словами, а запахами и вкусом. У них есть
органы химического чувства".
  Дальше шло описание каких-то опытов и краткие результаты:
  "Они любят мясо и мед. Но отравленной приманки не трогают".
  "Муравьиная кислота, купленная в аптеке, для них недостаточна".
  "Алоэ их отпугивает так же, как запах гвоздики".
  А тревога между тем в душе у Людвига Ивановича нарастала. Нет, Фимка не
вор. Но тогда еще непонятнее - где же он? Мальчик исчез часов в двенадцать
дня, и вот уже ночь, а его все нет. Людвига Ивановича так и подмывало
бросить вдумчивое чтение и куда-то бежать, что-то делать. Но ведь Фимка,
перед тем как исчезнуть, спрятал этот дневник вместе с малопонятными
вещами в тайник на старой груше, и хотя все, что до сих пор прочел Людвиг
Иванович, казалось, не имело никакого отношения к исчезновению Фимки, дядя
Люда был следователем и не имел права ни торопиться, ни оставлять что-то
невыясненным. И он хотел уже снова углубиться в чтение, но сначала решил
еще раз посмотреть на содержимое коробков.



                             "Ф тнчоя ивзиза"


  Нюня проснулась от того, что Людвиг Иванович тряс ее за плечо:
  - Нюня, ты брала таблетку из этого коробка?
  Она увидела перед собой коробок с десятью восклицательными знаками,
увидела в коробке вместо четырех три таблетки, сразу все вспомнила и
окончательно проснулась.
  - Я знаю! - крикнула она. - Это, наверное, бабушка Тихая стащила!
  - Оля! - выбежал в соседнюю комнату Людвиг Иванович. - Проснись! Здесь
была Тихая?
  - Она приходила с какой-то фляжкой, спрашивала чай... Какой может быть чай
посреди ночи?! Люда, что случилось?!
  Но Людвиг Иванович уже был в коридоре, стучал изо всех сил в комнату
бабушки Тихой. На стук никто не откликнулся. Людвиг Иванович толкнул дверь
- она заскрипела, раскрылась. В комнате никого не было.
  - Это невероятно! - сказала за спиной Людвига Ивановича Бабоныко. На ней
был какой-то старинный блестящий халат с широкими рукавами и огромным
бантом на спине. - Этого не может быть! Тихая всегда закрывает дверь на
замок, даже если выходит во двор. Ее убили! Ее выкрали!
  - Спокойно! - сказал Людвиг Иванович. - Без паники! Идите спать, Матильда
Васильевна.
  - Ну уж дудки! - сказала вдруг совсем непохоже на себя Матильда
Васильевна. - Пардонэ муа, но я больше ни на шаг не отойду от Анюни. У вас
выкрадут ее из-под носа, а вы и не заметите.
  Она первая прошла в Фимину комнату и демонстративно уселась сбоку от стола.
  Людвиг Иванович потер лоб, подвинул ближе к себе коробки и снова раскрыл
дневник. Но тут его ждал новый удар - с сорок седьмой страницы дневник
оказался зашифрованным.
  "Ф тнчоя ивзиза, - было написано в нем, - хюотдчнпдиф с униюбунш".
  В другое время Людвиг Иванович отправил бы это
специалисту-дешифровальщику. Но шифр означал, что он добрался до чего-то
самого главного! И ведь это не было так трудно, как, скажем, анаграмма
Галилея - бессвязный набор тридцати девяти латинских букв, которую даже
виртуозный математик-вычислитель Кеплер неверно истолковал: "Привет вам,
близнецы, Марса порождение" вместо действительного "Высочайшую планету
тройною наблюдал". Прежде всего, в Фимкиной записи были расстояния между
словами, то есть это было обыкновенное предложение, только написанное
другими буквами. И, что было еще проще, начиналось оно с
одной-единственной буквы. Редко кто начинает предложение с предлога.
Вернее всего, это было подлежащее-местоимение "я". Ну, а если все-таки
предлог - "в"? Например: "В сундуке лежит то-то и то-то". Так-так, а где
же еще есть это "ф"? Да вот, в конце четвертого слова, довольно длинного -
из одиннадцати букв. Людвиг Иванович обладал прекрасной памятью на слова.
Поэтому он сразу вспомнил, что слов из одиннадцати букв, оканчивающихся на
"в", в русском языке всего несколько: "празднослов", "насупротив" да
"фотореактив". Ну а если "ф" все-таки не "в", а "я"? О, длинных слов,
оканчивающихся на "я", в русском языке несметное количество. Одних
глаголов сколько: "наблюдаться", "управляться", "отвлекаться" и так далее.
Так что, вернее всего, "ф" действительно означало "я".
  Но дальше, дальше? Это была алфавитная, а не цифровая криптограмма, то
есть, вернее всего, был взят какой-то абзац, из него по порядку выписаны
буквы, которые и заменили обыкновенный алфавит. Но в таком случае Фимка
должен был часто пользоваться этой книгой - каждый раз, как нужно было
зашифровать запись!
  Людвиг Иванович бросился к этажерке и стал открывать Фимкины книги там,
где открывались сами собой. И тут же вспомнил: еще во время осмотра
Фимкиной комнаты, пролистывая книги, он обратил внимание на абзац в книге
Мариковского "Мой веселый трубачик" о том, как общаются между собой
насекомые. Абзац был не только обозначен тремя карандашами по полю, но и
подчеркнут, причем подчеркнут не сплошной линией, а пунктирной, и не под
всеми буквами стоял пунктир, а только под теми, которые не повторялись:
так что в первом слове были подчеркнуты все буквы, кроме последней, во
втором слове уже только половина букв, в третьем еще меньше, и так весь
абзац!
  Задрожавшей рукой Людвиг Иванович открыл книгу Мариковского. Сомнений быть
не могло - в двух фразах: "Насекомые объясняются звуками, запахами,
жестами, световыми вспышками, еще не известными науке излучениями.
Разговор насекомых так же сложен, как их жизнь, и мы только недавно стали
проникать в тайны этой филологии" - пунктиром был подчеркнут Фимкин шифр,
Фимкина азбука! Людвиг Иванович быстренько выписал на бумажку:


  Н - А Ы - 3 В - П Щ - Ц И - Э
  А - Б Б - И У - Р Л - Ч Э - Ю
  С - В Ъ - К И - С Ч - Ш Ф - Я
  Е - Г Я - Л П - Т Р - Щ
  К - Д Ю - М X - У Г - Ы
  О - Е Т - Н Ж - Ф Ь - Ъ
  М - Ж 3 - О Ш - X Д - Ь

  В этой зашифрованной азбуке не хватило у Фимки места только для "„" и "и".


                                   * * *


  Когда Нюня проснулась второй раз, Бабоныко спала на стуле рядом, а Людвиг
Иванович смотрел на Нюню веселыми глазами.
  - "Падмузель", - сказал он, - не покажете ли вы мне третью щель от левой
ножки стола?
  - А что?! - подскочила Нюня. - Тайник, да?
  Но Людвиг Иванович, вместо того чтобы направиться к щели, начал засовывать
в карманы и за пояс разные предметы, которых на столе за ночь значительно
прибавилось. Два трехцветных фонарика рассовал он по карманам,
пульверизаторы, охотничий нож, пузырьки из коробка с надписью "ФФ-101" и
многое другое.
  Людвиг Иванович еще раз внимательно посмотрел в Фимин дневник и Нюня
посмотрела тоже. Там было написано:
  "Ъзекн сиб ахкоп езпзсз - ствопд пнаяопъх".
  Какая-то тарабарщина! Однако Людвиг Иванович, будто прочел нечто разумное,
еще раз проверил вещи в своих карманах и за поясом, потом строго сказал
Нюне и проснувшейся Матильде Васильевне:
  - Осторожно! Ничего на столе не трогайте! Наблюдайте за мной!
  Он взял из раскрытого коробка (десять восклицательных знаков!) одну из
трех лежавших там таблеток и осторожно положил ее в рот.
  - Ну что, девочка? - сказал он, дососав таблетку, Нюне. - Что ты так на
меня смотришь?
  Но голос его вдруг стал писклявым, и он начал как бы оседать на глазах у
Нюни и Бабоныки.
  - Моу дьо! - сказала красиво и непонятно Матильда Васильевна и прижала
руки ко рту, глядя, как Людвиг Иванович превращается в лилипута.
  - А я знаю! - крикнула Нюня и, выхватив вторую таблетку из коробка, в один
миг проглотила ее.
  - Нюня, не смей! - Бабоныко в ужасе сжала руки.
  - Я скоро! - заверещала уменьшающаяся Нюня.
  - Подожди, я с тобой! - крикнула Бабоныко и схватила последнюю в коробке
таблетку.




                               Часть вторая



                            Сбор у ножки стола


  Бабушка Тихая, в которой было теперь каких-нибудь полсантиметра роста,
сидела у подножия гигантской башни. Не сразу Нюня сообразила, что эта
башня - ножка Фиминого стола.
  - Ну, наконец-то, - проворчала Тихая, когда Людвиг Иванович, Нюня и
Бабоныко, такие же крошечные, оказались перед ней.
  - Тюнь! Так вот вы где! - сказал Людвиг Иванович, но без особого
удивления. - Итак, одну мы уже нашли. Теперь не потерять бы всех разом!
  - О, вы так мило каламбурите! - кокетливым голосом воскликнула Матильда
Васильевна, которая первым делом проверила, не растрепалась ли она во
время уменьшения.
  А Людвиг Иванович пробормотал:


  Каламбура, каламбури, каламбурия,
  Спасти нас может лишь мимикрия.


  И Нюня подумала: "Как это удивительно! Мы уменьшились в... наверное, в
тысячу раз, а остались точно такими же: бабушка говорит старинные
глупости, дядя Люда шутит и сочиняет, а Тихая все такая же сердитая".
  - Как вы-то добрались до Фиминых таблеток? - спросил у Тихой Людвиг
Иванович.
  - А я знаю!.. - крикнула Нюня и осеклась, подумав, что она и сама не
очень-то изменилась.
  - Что же на этот раз знает "падмузель"? - Людвиг Иванович спрашивал и
говорил, как обычно, но вид у него был рассеянный: может, он о чем-то
думал, а может, не мог привыкнуть к тому, что такой маленький.
  - Ничего особенного, - застеснялась Нюня. - Бабушка Тихая любит сладкое,
вот и стащила Фимину таблетку.
  - Очень мило! Вы сделали то, что никому, кроме меня, и уж никак всем нам
вместе делать не следовало. Бабушка Тихая из любви к сладкому, а Нюня и
Бабоныко вообще неизвестно зачем - не пищи, Нюня! - выпили Фимины
уменьшительные таблетки, и теперь никто и не знает, где мы.
  Сначала Нюня даже боялась глядеть вокруг себя, но тут осмелилась и
огляделась. Перед ней простиралось огромное поле, пересеченное канавами.
Поле было красно-бурого цвета, неровное, волнистое и все-таки удивительно
мертвенное. "Это же... пол", - сообразила Нюня. И оттого, что маленькая
Фимина комната превратилась в такое огромное унылое пространство, Нюне
стало прямо тошно. Тогда она перевела глаза на башню - ножку стола - и
стала задирать голову, чтобы увидеть, где же эта "ножка" кончается. Ужас!
Это была небоскребная башня, и над ней нависала громадная крыша, а по низу
этой крыши - высоко-высоко, спиной вниз! - быстро цепляясь шестью
неестественно вывернутыми ногами за неровности, ловко пробиралось то самое
чудище, которое они видели этой ночью мертвым на пустыре!


  - Динозавр! - крикнула в ужасе Бабоныко, которая тоже смотрела вверх.
  - Скорее уж... мурозавр, - откликнутся Людвиг Иванович. - Даже не
мурозавр, а обыкновенный...
  - А я знаю! - закричала Нюня. В эту минуту она уже действительно знала,
что чудища там, на пустыре, и здесь, на крышке стола, - обыкновенные
муравьи.
  Но не успела она все это хорошенько обдумать, как дунул сильный ветер,
бабушка Тихая вдруг вскочила и бросилась к ближней канаве (только потом
Нюня сообразила, что это щель в полу). Под ногами все заколебалось,
затряслось, что-то огромное и страшное надвигалось на них. Нюня схватила
Бабоныку за руку и побежала вслед за Тихой. Подталкивая и прикрывая их, за
ними спешил Людвиг Иванович. Добежав, Нюня увидела в канаве земляной
уступ, на котором ничком ("как в кино про войну") лежала бабушка Тихая.
Сзади прогрохотало, и они попрыгали в канаву и растянулись на земляном
уступе рядом с Тихой. Деревянная стенка возле них оглушительно завизжала и
затрещала, и света над ними не стало. Потом вдруг снова сделалось светло,
и невнятный прерывистый гул отдалился.
  - Ехвимкина мать шастаеть, - сказала бабушка Тихая, поднимаясь с земли и
отряхивая юбку.
  - Э-то Фи-ми-на ма-ма? - Нюне так часто приходилось теперь удивляться, что
она даже радоваться этому не успевала.
  Между тем Людвиг Иванович, о чем-то задумавшись, сидел на краю уступа в
том месте, где трещина уходила вглубь. Потом вскочил и направился к ножке
стола, еще подумал секунды две и решительно зашагал по неровному полю,
приглядываясь к тем канавам, которые для больших людей были просто
трещинами в полу.
  - "Третья щель от левой ножки стола", да? - догадалась Нюня.
  Теперь вид у Людвига Ивановича был не столько озабоченный, сколько
довольный, хотя напевал он очень мрачные стихи:


  Наше положение,
  скажу без утешения;
  нисколько не бле-стя-ще-е.
  Мое такое мнение,
  что это уменьшение
  несчастье настоя-ще-е!


  - Людвиг Иванович! Дядя Люда! А еще что это такое: "зекн сио ахкоп" и
дальше?
  - Ну это-то как раз проще простого. Это значит: "Когда все будет готово,
выпить таблетку".
  - А что это за язык? А откуда вы его знаете? А скажите еще что-нибудь! -
затараторила Нюня.
  - Сказать еще что-нибудь? Пожалуйста: "Ф тнчоя ивзиза хюотдчнпдиф с
униюоунш".
  - Это все было у Фимы в дневнике? А что это значит: "Ф тнчоя"?
  - "Ф тнчоя" - значит "я нашел". "Я нашел способ уменьшиться в размерах".
  - Я же вам говорила, что Фима - гениальный ребенок. И к тому же - обормот!
- убежденно сказала Бабоныко.
  - Обормо-от? - поразилась Нюня.
  - Так называется человек, который знает много языков, - важно пояснила
Бабоныко.
  - Человек, который знает много языков, называется, милая Матильда
Васильевна, не обормот, а полиглот. К тому же это не язык, это Фимин шифр.
  - Контрразведка - я так и знала, - совсем обрадовалась Матильда
Васильевна. - А вы расшифровали! Гениально!
  - Геняльно! - передразнила Тихая. - Вот раздавить тебя каблуком Хвимкина
мать - вот и будеть геняльно!
  - Неправда! - испугалась Бабоныко. - Людвиг Иванович, скажите, это же
неправда?
  - К сожалению, Тихая права - положение очень и очень серьезное. Мы можем
находиться рядом с людьми несколько часов, а люди и знать не будут и могут
даже раздавить нас, как чуть не раздавила Фимина мама.
  - Уж как вы тут ерзали ногами... - проворчала Тихая.
  - Не надо было есть чужих конфет, - не выдержала Нюня.
  - Но разве мы не в состоянии сообщить о себе, позвать на помощь? - все не
могла смириться Бабоныко.
  - Нас не услышат.
  - Но... это же ужасно!
  - А ему весело, - проворчала Тихая.
  - А я знаю! - закричала Нюня. - Я знаю, почему вы веселый! Потому что вы
теперь знаете, что стало с Фимой, правда?
  - Что же с ним стало, как ты думаешь?
  - Он... Он уменьшился! Он нарочно уменьшился, чтобы...
  - Чтобы?.. - переспросил Людвиг Иванович.
  - Не знаю, - призналась Нюня. - Не знаю зачем. Знаю, что зачем-то, но не
знаю зачем.
  - Так-так! А ну, давайте-ка мысленно вернемся к весне этого года. Вспомним
по порядку, как это происходило.
  - Давайте, - с жаром поддержала Нюня. - Я все хорошо помню!



                            Спор у ножки стола


  - Итак, - начал Людвиг Иванович, - однажды весной к вам в дом поселился
мальчик Фима