рмы был приобретен мною в 9-й
Донской стрелковой дивизии.  Раньше  я  работал  начальником  штаба  дивизии
только временно, да и то в дивизии кавалерийской. Девятимесячное  пребывание
на этой должности в пехоте было поэтому чрезвычайно полезным, тем более  что
Донскую дивизию ее командование и штаб стремились превратить в действительно
регулярную. Прежде с регулярными пехотными соединениями я фактически не имел
дела. Под Казанью в 1918 году такие  соединения  только  еще  формировались,
представляя собой конгломерат различных отрядов. В 1919 году на Южном фронте
14-я дивизия, где я служил, тоже не могла  считаться  образцовой.  Она  была
очень громоздкой,  плохо  поддавалась  управлению  и  не  имела  современной
техники. Фактически я там видел недостаточно организованное скопление  людей
с винтовками и орудиями, в разной степени  обученных  и  дисциплинированных,
хотя и обладавших высоким \81\ боевым  духом.  И  когда  перед  нами  встала
задача превратить  Донскую  дивизию  в  так  называемое  опорное  соединение
Северо-Кавказского военного округа, я  использовал  то,  что  видел  и  чему
научился прежде всего  в  Конармии,  дивизии  которой  были  лучше  обучены,
сколочены и вооружены.
     Находясь в Томской дивизии, я наглядно уяснил себе, каким соединение не
должно быть. Служа в Донской дивизии, понял  и  впервые  в  жизни  попытался
показать практически, каким соединение должно быть.  Но  я  еще  не  обладал
опытом  штабной  работы  в  масштабе  военного  округа  и  не  участвовал  в
достаточно  крупных  организационных  мероприятиях.  Возможность  приобрести
такой опыт была предоставлена  летом  1924  года,  когда  меня  перевели  на
должность начальника мобилизационного отдела Московского военного округа.
     В Москву я прибыл в июле и представился начальнику штаба округа  А.  М.
Перемытову. Откровенно говоря,  я  несколько  опасался  новой  работы.  Ведь
мобилизационный отдел ведал такими вопросами, как  перевод  вооруженных  сил
мирного времени  на  военное  положение,  укомплектование  кадров  личным  и
конским  составом,  формирование  новых   частей   и   военных   учреждений,
обеспечение войск вооружением, снаряжением, обмундированием  и  обозом.  Все
это - важные проблемы, однако значительная  часть  работы  осуществлялась  в
общем виде, на бумаге. А до этого я занимался непосредственным формированием
и обучением войск. Я понимал, что, если хочу стать  всесторонне  развитым  и
подготовленным командиром, должен пройти и через подобную работу. Но как она
пойдет? Меня радовало, правда, что командовал округом К. Е.  Ворошилов.  Это
внушало надежду, что живым делом мы обязательно будем заниматься.
     Вначале мои опасения как будто сбывались. Я не мог понять, хорош ли наш
мобилизационный план или плох? Чтобы выяснить, чего стоит  каждый  документ,
какие люди стоят за ним, чему и как они будут  учиться,  что  станут  делать
после призыва, для этого нужно побывать в  воинских  частях,  посмотреть  на
округ в его реальном воплощении и на военкоматы, наконец, просто посидеть  и
подумать  над  идеями,  лежавшими  в  основе  новой  работы.  Но  для  этого
необходимо оторваться от письменного стола. А я не мог этого  сделать.  Меня
захлестнул поток бумаг. Мой предшественник \82\ Таубе так  построил  работу,
что  сотрудник  отдела  поневоле  становился  бюрократом.  Я  успевал   лишь
подписывать всякие реестры, отношения, инструкции, приложения  и  направлять
их  дальше.  Решил   я   тогда   посоветоваться   с   соседом,   начальником
организационного отдела  Н.  К.  Горбатовым.  -  Николай  Константинович,  -
говорю, - вы служили еще в старой армии, в  первую  мировую  войну  являлись
начальником  мобилизационного  отдела  нашего  же  округа.  Непосредственных
подчиненных было у вас два помощника и два писаря. Во всяком случае, так мне
рассказывали.  А  когда  началась  война,  MB  О   отмобилизовался   хорошо.
Единственное недоразумение, которое случилось  тогда,  -  сломался  ключ  от
шкафа  с  мобилизационными  документами.  Для  ликвидации  поломки   слесарю
понадобилось 10 минут, а потом все шло без перебоев. Так это или нет?
     Горбатов смеется. - Так. - А теперь что происходит?  В  том  же  отделе
аппарат вместо четырех в девяносто человек... - Да у меня в отделе еще сорок
человек - добавляет Горбатов. - Вот видите?  Сто  тридцать  человек.  А  нам
нужно создать мобилизационный план. Мыслимо ли это?  Мы  утонем  в  бумажном
море. Оставить бы человек двадцать, остальных перевести на другие должности,
переписку между  комнатами  внутри  отделов  совсем  ликвидировать,  внешнюю
переписку свести до минимума,  а  потом  разрабатывать  конкретный  план.  -
Неплохо бы, - говорит Горбатов, - да только меня могут не послушать, скажут,
что я старую линию гну. Но если вы,  Кирилл  Афанасьевич,  внесете  подобное
предложение, я вас решительно поддержу.
     Пошел я с докладом к Перемытову, изложил идею. Начальник штаба подумал,
подумал и отвечает: "Верное предложение! Пойдемте к командующему".
     Пришли мы к Ворошилову. Я доложил про все от начала до  конца.  Климент
Ефремович посмотрел на меня, усмехнулся и спрашивает Перемытова:  -  А  этот
парень не ликвидирует у нас вообще всю работу? -  Нет,  -  отвечает  Алексей
Макарович, - он правильно предлагает. \83\  -  Хорошо,  -  слышим  ответ,  -
посоветуюсь с Михаилом Васильевичем.
     Сел Ворошилов в автомобиль и уехал к М. В. Фрунзе. Часа  через  полтора
вернулся, вызвал нас обоих и сообщил, что наркомвоенмор и член Реввоенсовета
(председателем РВС Фрунзе стал позже) одобрил предложение, посоветовал слить
мобилизационный  и  организационный  отделы  воедино,  назначить   Мерецкова
начальником объединенного отдела, Горбатова - заместителем. Штаты  сократить
со 120 человек до 60. - Если дело пойдет, - сказал Климент  Ефремович,  -  а
излишки вновь  обнаружатся,  можно  сокращать  дальше,  пока  не  дойдем  до
требуемого минимума. Действуйте, товарищи.
     Стали мы действовать. Ничего, получается. Появилось время  и  на  места
ездить, и документацию улучшать, и думать. Горбатов любил  ощущать  движение
вещей и радовался  переменам,  рассказывая  сослуживцам  о  новых  порядках.
Гляжу, его бывшие коллеги по дореволюционному штабу вдруг начали в коридорах
очень вежливо раскланиваться со мной, а Горбатов посмеивается: - Они боятся,
Кирилл Афанасьевич, что вы и до них доберетесь!
     Узнал про это и Перемытов. Только он отнесся к этому серьезно, пошел  к
Ворошилову и поставил вопрос о назначении меня помощником  начальника  штаба
округа. Свое предложение мотивировал так: у нас почти все начальники отделов
- бывшие генералы; когда он, Перемытов,  бывший  офицер,  вносит  какую-либо
идею, они кривят презрительно губы и пытаются саботировать ее, дескать, этот
выскочка, ходивший в  нашем  подчинении,  теперь  тщится  что-то  такое  там
показать;  а  на  Мерецкова  они  смотрят  как  на   человека,   выдвинутого
революцией,  и  спокойно  ему  подчиняются.   Ворошилов   отнесся   к   этим
соображениям  внимательно,  и  я  вскоре  действительно  был   назначен   по
совместительству помощником начальника штаба, а заодно по политической линии
комиссаром штаба.
     Казалось бы, под бременем трех должностей я должен был  задохнуться.  А
фактически  только  теперь  появилось  у  меня  свободное  время.  Работа  с
мобилизационным  планом  пошла  совсем  по-другому.  Центр  ее  тяжести  был
перенесен в войска, причем главное  внимание  уделялось  и  к  материальному
обеспечению на случай развертывания. \84\
     А. М. Перемытова я все время держал в курсе  дел.  Когда  реорганизация
закончилась, мы вместе с ним пошли к командующему войсками округа. Ворошилов
долго рассматривал  схемы,  а  потом  поинтересовался,  каково  положение  в
приграничных войсках. Перемытов ответил ему, что примерно  такое  же.  Тогда
командующий  забрал  все  материалы  и  поехал   с   ними   к   председателю
Реввоенсовета, которым в начале 1925 года стал Фрунзе. Вернулся он только  к
концу дня. Оказалось, что Фрунзе  изучал  схемы  очень  обстоятельно.  Затем
Климент Ефремович спросил, сколько времени ушло на данную  работу.  Отвечаю:
если считать с проверкой сведений на местах, то  шесть  месяцев.  А  сколько
человек выполняло ее? Пять человек, говорю.
     Тут же командующий приказал предоставить всем пятерым  полуторамесячный
отпуск и отправить  на  курорт,  в  Гурзуф,  вызвал  сотрудника  для  особых
поручений и дал указание премировать меня двухмесячным  окладом.  Я  сказал,
что в Гурзуфский санаторий меня не пустят, так как у меня маленький ребенок,
а оставить семью и ехать один я сейчас не могу. Тогда  командующий  приказал
выделить мне в санатории отдельную семейную комнату и  добавил,  что  Михаил
Васильевич высоко оценил проделанную работу и распорядился  обратить  особое
внимание  на  ее  исполнителей,  предоставив  им  всем  возможность   хорошо
отдохнуть.
     Признаюсь, это меня растрогало. Это был  первый  такой  случай  в  моей
жизни. Сейчас мы уже привыкли к тому, что отдыхаем в  санаториях  или  домах
отдыха, что отпуск советского человека проходит полноценно. А  тогда  этого1
не было.  Советская  власть  только  еще  налаживала  в  общегосударственном
масштабе материальную базу курортов, число путевок было ограниченным.  Да  и
не в этом главное! В конце концов всегда можно было поехать  отдохнуть  всей
семьей в  деревню.  Дорога  забота  о  человеке,  чуткость  по  отношению  к
подчиненному. Вот ты делаешь нужное стране дело, трудишься на общую  пользу,
и это замечают. Поощрение всегда вдохновляет, придает силы, вызывает желание
всего себя отдать любимой  работе,  трудиться  не  покладая  рук.  Нужно  ли
добавлять,  что  это  послужило  заодно  уроком  сотрудникам  штаба,   учило
правильному отношению к подчиненным, воспитывало  нас  самих?  Что  касается
пребывания в санатории, то поездку в Крым я отчасти  использовал  для  того,
чтобы по дороге ознакомиться с так называемыми национальными формированиями.
Они \85\ составляли в то время не меньше десятой части нашей армии.
     1925 год вошел в историю Московского военного округа, да  и  всей  РККА
как год частых и разнообразных организационных мероприятий. Упомяну здесь  о
наиболее  важных.  Во-первых,  на  разных  командирских  уровнях  занимались
изучением территориальной системы. Во-вторых, проводили опытные мобилизации,
частично охватывавшие довольно крупные  зоны  внутри  округа,  с  тем  чтобы
постепенно затронуть весь округ,  проверив  действенность  плана  на  случай
войны. При этом  местную  мобилизацию  осуществляли  уездные  военкоматы,  а
территориальными   частями    ведали    губернские    военкоматы,    ставшие
территориальными  управлениями.   В-третьих,   проводили   большие   маневры
регулярных  частей  с   привлечением   территориальных.   В-четвертых,   под
непосредственным руководством М. В. Фрунзе прошел ряд деловых  совещаний  об
изменении  штатной   структуры   штабных   служб.   В-пятых,   штаб   округа
организовывал многочисленные инспекторские поездки. Их возглавлял чаще всего
К. Е. Ворошилов, который очень интересовался  не  только  службой  и  боевой
готовностью  войск,  но  и  повседневным  бытом,  а  особенно  жизнью  семей
командного состава.
     Ярче других запомнилась  мне  последняя  из  этих  поездок,  когда  мы.
инспектировали  новгородский  гарнизон.   Жены   командиров   долго   водили
Ворошилова по своим квартирам, а потом все  пошли  смотреть  красноармейскую
самодеятельность. На концерт пригласили, конечно, и граждан  города.  Прошел
он с исключительным успехом, достойно завершив удачную  во  всех  отношениях
поездку. Климент Ефремович всегда поддерживал тесный контакт  с  населением,
не замыкался в чисто военных рамках. Герой гражданской войны и  внимательный
начальник, он пользовался в округе огромной  популярностью.  Позднее  она  в
полной мере сохранилась за ним и даже расширилась, когда ему довелось  стать
председателем Реввоенсовета СССР.
     Реформа   осуществлялась   успешно.    Опыт    перестройки    РККА    и
законодательство о прохождении службы были обобщены в Законе об обязательной
воинской службе, принятом в сентябре 1925 года. В том же году ввели в  армии
единоначалие - важнейший элемент всей военной деятельности.
     Для меня лично  1925  год  был  очень  насыщенным.  Помимо  \86\  всего
прочего, о чем говорилось выше, я довольно часто работал  еще  по  поручению
Военной    академии,    интересовавшейся    нашим    опытом    строительства
территориальных частей и соединений. Нередко встречался с П.  П.  Лебедевым.
Весьма знающий и уважаемый  командир,  возглавлявший  во  время  гражданской
войны наш полевой штаб при главнокомандующем С. С. Каменеве, он в дальнейшем
стал начальником академии (после М. Н.  Тухачевского  и  А.  И.  Геккера)  и
постоянно  включал  в   академические   лекции   сведения   о   повседневной
деятельности РККА, чтобы слушатели не отрывались от реальной жизни.  Работая
в  1925  году  в  Реввоенсовете,  Павел  Павлович   особенно   интересовался
организационными проблемами сочетания регулярных войск  с  территориальными.
Он не  скупился  на  мысли,  всегда  излагал  свое  мнение,  и  наши  беседы
относительно дислокации стрелковой территориальной  дивизии  были  для  меня
весьма полезными. П. П. Лебедев нередко приводил  примеры  из  своего  опыта
1918  -  1919  годов,  когда  он   возглавлял   Мобилизационное   управление
Всероглавштаба, и мы постоянно сравнивали прошлое и настоящее.
     Осенью 1925 года страну постигло несчастье:  после  неудачной  операции
скончался М. В. Фрунзе. Вечером того дня, который  стал  последним  в  жизни
выдающегося советского полководца, человек  десять  руководящего  комсостава
МВО отправились в Боткинскую больницу. Ворошилов с  двумя  товарищами  пошли
наверх, выяснить состояние нашего начальника и друга, а остальные  ждали  на
улице. Через  несколько  минут  показался  Климент  Ефремович.  Подавленный,
убитый тяжелым горем, он сообщил, что героя Урала, Туркестана и  Перекопа  с
нами больше нет.  Начались  печальные  дни.  В  Колонном  зале  Дома  Союзов
установили гроб с телом покойного. Я  наряду  с  другими  стоял  в  почетном
карауле.  Рабочие,  крестьяне,  служащие  бесконечной   вереницей   медленно
проходили перед постаментом, провожая в последний путь воина-большевика.  На
отдельном столике лежали траурные письма и  телеграммы.  Среди  других  были
послания от жителей Иваново-Вознесенской  промышленной  области,  пролетарии
которой никогда не забывали коммуниста-подпольщика товарища  Арсения,  и  из
Пишпека, его родины. Сейчас этот город носит имя полководца.
     На пост председателя Реввоенсовета назначили К. Е. Ворошилова.  Климент
Ефремович заявил, что нужно искать  \87\  иную  кандидатуру,  что  он  не  в
состоянии заменить такого крупного государственного деятеля,  каким  являлся
Фрунзе. Однако назначение все же состоялось. Сотрудники штаба МВО восприняли
его как должное,  считая  Ворошилова  одним  из  самых  подходящих  лиц  для
руководства нашей армией. Климент Ефремович обладал серьезным и значительным
опытом  партийно-политической,  государственно-административной  и   военной
работы. Старый член партии, активный деятель большевистского подполья и всех
трех революций, он был во время гражданской войны  руководителем  Луганского
социалистического отряда, командующим 5-й Украинской,  10-й  и  14-й  армий,
членом Военных советов армий и  фронтов,  наркомвнуделом  УССР,  командующим
Царицынским фронтом и Внутренним фронтом  Украины,  а  также  Харьковским  и
Северо-Кавказским военными  округами,  видным  государственным  и  партийным
работником. К. Е. Ворошилов возглавлял Вооруженные Силы страны до 1940 года.
     Командующим войсками  Московского  военного  округа  назначили  другого
видного военного деятеля, Г.  Д.  Базилевича.  Его  жизненный  путь  широким
кругам читателей сравнительно мало известен, и  мне  хочется  рассказать  об
этом замечательном военачальнике поподробнее.
     Крестьянская  семья  Базилевичей  жила  в  одном  из  сел  Черниговской
губернии. Когда я начал в 1924 году работать вместе с Георгием  Дмитриевичем
в МВО, ему было 35 лет. Детство он провел  в  Новгороде-Северском,  где  его
отец служил в  какой-то  канцелярии.  Чтобы  дети  могли  учиться,  родители
трудились денно и нощно, но их грошей хватало еле-еле, и  уже  с  четвертого
класса гимназист Егор давал  самостоятельно  уроки.  Юношей  он  поступил  в
Киевское  военное  училище,  а  по  окончании  попал  в  Москву.  Здесь,   в
Хамовниках,  стоял  Перновский  полк,  где  и  предстояло  служить  молодому
подпоручику. Не удовлетворенная до конца жажда знаний  и  любовь  к  технике
заставили пытливого командира взвода ходатайствовать о разрешении учиться  в
первой русской воздушной школе, как раз в то  время  открывшейся  в  Москве.
Школу эту хорошо знали все городские жители. Я и сам не раз в  свободный  от
работы и учебы час бегал на поле смотреть, как взмывают в  небо  легкие,  но
неуклюжие "фарманы". Г. Д.  Базилевич  быстро  овладел  профессией  летчика.
Однако его подвел старый самолет, и в  экзаменационном  полете  он  потерпел
аварию. Это \88\ отразилось на  его  здоровье.  Пришлось  навсегда  оставить
мечту о службе в авиации.
     Грянула мировая война. Фронт требовал пополнений. Второочередники  3-го
гренадерского Перновского полка включались в состав новой  части.  В  начале
1915 года она была направлена на Юго-Западный фронт.  Одной  из  рот  в  ней
командовал поручик Базилевич. В течение двух лет находился  он  на  переднем
крае, имел шесть ранений, неоднократно был награжден.  Горькие  воспоминания
остались у Георгия Дмитриевича о его командирах. Особенно зло говорил  он  о
генерале В. И. Ромейко-Гурко. Этот генерал, казалось,  должен  был  обладать
немалым  опытом.  Он  наблюдал  в   качестве   военного   представителя   за
англо-бурской войной, служил в действующей армии на  Маньчжурском  фронте  в
1904  -  1905  годах,   возглавлял   комиссию   по   изучению   и   описанию
русско-японской войны.  Однако  никакая  жизненная  школа,  по-видимому,  не
научит того, кто бездарен  от  природы.  Командуя  во  время  мировой  войны
корпусом, Гурко бессмысленно погубил под  огнем  врага  лучшие  силы  своего
соединения.  Зато  он  отличался  верноподданническим  духом  и  слыл   ярым
монархистом.  Недаром  царь  в  конце  концов   назначил   его   исполняющим
обязанности начальника штаба верховного главнокомандующего.
     Безобразия,  творившиеся  на  фронте  и  в  тылу,   омут,   в   который
самодержавие тянуло Россию, открыли глаза боевому офицеру. А  большевистская
пропаганда   доделала   остальное.   Георгий   Дмитриевич    сближается    с
революционными кругами, начинает читать марксистскую литературу.  Постепенно
он завоевал в своем полку большой авторитет, и после  Февральской  революции
солдаты послали его полковым делегатом на армейский съезд Советов в Луцк,  а
там его избрали помощником председателя исполкома Советов Особой армии. (Эта
армия  по   счету   была   13-й,   но   суеверный   генералитет,   убоявшись
"несчастливого" числа, назвал ее Особой.) Базилевич работал рука об  руку  с
большевистской фракцией, находившейся в  меньшинстве,  не  боялся  выступать
против  комиссаров  Временного  правительства,  гнавших  солдат  в  ненужное
наступление. И когда двум полкам одного из корпусов, застрелившим комиссаров
военного министра Керенского и отказавшимся  идти  вперед,  грозила  тяжелая
кара, именно Базилевичу большевики поручили предотвратить массовый расстрел.
\89\
     Как рассказывал Георгий Дмитриевич, он и рабочий  Волков  вдвоем  целую
ночь объясняли казакам, окружившим восставшие полки, против кого  и  во  имя
чьих интересов их направили. Казаки потребовали, чтобы выступавшие доказали,
что они не немецкие шпионы. Базилевич откину