изия ворвалась в Ягнятин, форсировав реку Ростовицу. Справа  и  слева
прорвались наши 14-я и 11-я дивизии, а в Озерную вошла 6-я  дивизия.  Теперь
вся Конармия вклинилась в расположение  вражеских  войск,  которые  пытались
сжать нас с боков. По  флангам  Конармии  ударили  кавдивизия  Карницкого  с
севера, кавбригада  Савицкого  и  пехота  -  с  юга.  Но  Буденный  не  стал
отбиваться  на  флангах,  а  повел  армию  вперед,  в   глубокий   рейд   на
северо-запад. Сзади нас сомкнулось польское кольцо. Так  начался  знаменитый
Бердичевский прорыв. Еще через три дня 4-я кавдивизия  ушла  на  Житомир,  с
ходу овладела им, освободив несколько  тысяч  \55\  пленных  красноармейцев,
потом повернула на восток и установила связь неподалеку от местечка Брусилов
с Фастовской группой войск во главе с И. Э. Якиром. Это означало, что  между
Киевом и Винницей практически был создан "красный коридор".
     Теперь можно было ударить с тыла по 3-й  польской  армии  и  освободить
Киев. Однако вместо нас на Киев стала  надвигаться  с  юга  наша  Фастовская
группа,  а  Конармия  снова  повернула  на  запад.  Я   расценил   это   как
необходимость продолжать рейд  по  вражеским  тылам.  4-я  дивизия  вторично
выбила польский гарнизон из Житомира и  овладела  городом.  Начштаба  ставил
передо мной все новые задачи, требуя разведки в  направлении  то  Киева,  то
Радомысля, то Коростеня, то Новоград-Волынского, то Шепетовки, то Бердичева,
иными словами - во все стороны.  Но  дивизия  пока  не  двигалась  с  места.
Оказалось, что связь со штабом фронта была временно утрачена,  перспективных
же задач и примерного плана действий после прорыва мы не имели.
     В те дни в Житомире со мной случилось одно происшествие. Занятый делом,
я не мог подумать о квартире и сказал об этом коменданту штаба дивизии.  Тот
нашел мне комнату и дал адрес, сказав, что в этом доме живет будто бы бывший
генерал-губернатор. Прихожу я  туда  с  ординарцем.  Встречает  нас  молодая
хозяйка со своим отцом и говорит, что комната занята для господина  красного
офицера,  начальника  разведки.  "То  есть  для  меня",  -  пояснил  я   ей,
расположился и ушел в штаб, а там заметил коменданту, что кто-то проболтался
жителям и они знают о квартирантах  лишнее:  плохо  храните  военную  тайну,
дескать.
     Освободившись на час, отправился я отдохнуть. Гляжу, сидит наша хозяйка
и плачет. В чем дело? "Красные арестовали  отца  за  шпионаж",  -  отвечает.
Звоню в особый отдел:  надежна  ли  моя  квартира?  Особисты  отвечают,  что
надежна, хозяина не они арестовали, но  знают,  кто  это  сделал,  и  сейчас
распорядятся об освобождении.  Успокоил  я  бедную  женщину  и  вернулся  по
срочному вызову  в  штаб.  Через  час  с  разрешения  Косогова  опять  пошел
отдохнуть. Хозяин находился уже  дома,  но  сидел  угрюмый.  Оказалось,  что
арестовали его дочь. Снова звоню в особый отдел. Особисты отвечают,  что  не
они арестовали, однако знают, кто  это  сделал,  и  сейчас  распорядятся  об
освобождении. Еще \56\  через  полчаса  сияющая  женщина  переступила  порог
своего дома.
     Оказалось, что это комендант штаба так глупо и  мелко  мстил  людям  за
собственную болтовню. Его сурово наказали. Ведь из таких "мелочей" слагалось
отношение мирного  населения  к  Красной  Армии.  Это  тоже  была  по-своему
политическая агитация, в которой ничем нельзя было  пренебрегать,  чтобы  не
дать пищу вражеской пропаганде.
     Даже  не  двигаясь  с  места,  Конармия  морально  давила   на   войска
Пилсудского. Пленные показывали, что польские тылы охватила паника, что идет
лихорадочная переброска подкреплений в район прорыва, а 3-я  польская  армия
отступает из Киева, боясь окружения. Так  чего  же  мы  ждем?  Скорее  нужно
отрезать ей пути отхода! И тут наконец прибыл долгожданный приказ  из  штаба
фронта. 1-я Конная изготовилась к  новым  активным  действиям.  6-ю  и  11-ю
дивизии  Буденный  повел  на  юго-запад,  чтобы  прикрыть  зону  прорыва  от
флангового удара со стороны следующих по пятам нашей армии польских уланов и
пехоты. 4-я  и  14-я  дивизии  под  командованием  Ворошилова  двинулись  на
Радомысль,  чтобы  затем  резко  повернуть  на  северозапад  и  ударить   по
группировке в районе Коростеня. Таким образом, армия временно разделилась. А
ночью,  неподалеку  от  Коростеня,  нас   атаковал   скрытно   подобравшийся
противник. Я был дежурным  по  штабу,  объявил  боевую  тревогу  и  разбудил
Ворошилова, а он тотчас бросил бригады в контратаку.
     В течение суток обе стороны с переменным успехом вели напряженный  бой.
Все же мы отбросили врага, но он  ценой  потери  части  своей  7-й  пехотной
дивизии спас другие дивизии, отступавшие  из  Киева  на  Коростень.  В  этом
сражении я был ранен. Уже уезжая в госпиталь  и  лежа  пластом  на  тачанке,
узнал, что место начдива-4 занял комбриг Литунов.
     Примерно с неделю я лежал в киевском  лазарете.  Затем  еще  с  неделю,
ковыляя, ходил по городу, пользуясь случаем,  чтобы  осмотреть  его.  А  как
только рана  затянулась,  вернулся  в  Житомир.  Теперь  это  уже  был  тыл.
Стремительный конармейский прорыв привел  к  краху  всей  польской  обороны.
Успешно  действовал  и  Западный  фронт.  По  всей  линии  боев   белополяки
отступали. В Житомире  мне  сказали:  "Если  хотите  догнать  свою  дивизию,
седлайте коня \57\ и скачите в Ровно. Пока там еще паны. Но когда доскачете,
будете как раз!" Я так и сделал.
     Ехать пришлось двое суток.  Вся  дорога  от  Новоград-Волынского  через
Корец была усеяна польскими  повозками,  брошенными  орудийными  лафетами  и
другими следами недавних  горячих  боев.  Навстречу  вели  группы  вражеских
пленных. Наступило 4 июля.  Впереди  слышалась  канонада.  Заходящее  солнце
поливало золотом ивовые заросли вдоль  русла  Горыни,  где  мы  остановились
поздно вечером напоить лошадей. А еще через несколько  часов,  спотыкаясь  о
спящих прямо на земле бойцов, мы  с  ординарцем  шагали  по  улицам  ночного
Ровно, из которого только что был выбит противник.
     На этот раз меня направили к С. К. Тимошенко, в 6-ю дивизию, на  ту  же
должность помнаштадива. Начальником штаба здесь был К.  К.  Жолнеркевич.  Он
возложил на меня обязанности помощника  не  только  по  разведке,  но  и  по
оперативной работе.  Это  оказалось  чрезвычайно  полезным  с  точки  зрения
приобретения необходимых познаний. Вообще  ни  1918,  ни  1919  год,  вместе
взятые, не дали мне столько боевого опыта, сколько получил я  в  1920  году,
когда служил в Конармии.
     Долгие годы  находился  я  под  впечатлением  того,  чему  научил  меня
командарм С. М. Буденный. Что касается  разведки,  то  в  течение  июля  она
носила особый характер. Наступили дни, о  которых  потом  пели  в  известной
песне:
     "Даешь Варшаву, дай Берлин..." Казалось, что  русская  социалистическая
революция уже шагнула за государственные границы, что вот-вот она  сомкнется
с неизбежным пролетарским восстанием в Польше, Северной  Германии,  Австрии,
Румынии,  что  возродятся  советские  Венгрия  и  Бавария.  Подъем  рабочего
движения в  странах  Европы  позволял  надеяться,  что  всемирное  торжество
трудящихся уже близко. В конце июля возник Польский временный  революционный
комитет. В начале августа образовался Ревком Советской Галиции.
     В этих условиях перед Западным и Юго-Западным фронтами была  поставлена
задача сходящимися  ударами  с  северо-востока  и  юго-востока  пробиться  к
Варшаве. Войска М. Н. Тухачевского, освободив Минск, быстро шли на Вильно  и
через Пинск на Брест. Войска А. И. Егорова подтягивались к  ним,  постепенно
поворачивая на северо-запад своим левым флангом и как  бы  обтекая  Галицию.
12-я армия \58\ Г. К. Восканова оперировала в районе Сарн, готовясь идти  на
Ковель. Конармия нацеливалась на Луцк с  перспективой  Владимир-Волынский  -
Замостье - Люблин. Группа И. Э. Якира получила полосу  Кременец  -  Броды  -
Рава-Русская. 14-я армия М. В. Молкочанова, действуя в  Галиции,  прикрывала
Юго-Западный фронт со стороны Румынии. Теперь ближайшей задачей  дивизионной
разведки  становилось  прощупывание  подходов  к  Луцку,  и  я  работал  над
изучением рубежа Цумань - Олыка - Маинов.
     И вдруг все переменилось. Из штаба фронта прислали указание о  перемене
оперативного направления: мы становились лицом не к Владимиру-Волынскому,  а
ко Львову, Якир - к Стрыю, 14-я армия - к Станиславу,  то  есть  весь  фронт
менял северо-западный курс на юго-западный. Так было  положено  начало  тому
плану, который в  период  наивысшего  напряжения  боев  привел  к  действиям
Западного и Юго-Западного фронтов по расходящимся линиям и в конечном  итоге
явился одной из причин неудачи нашего наступления в Польше.
     Конармия вела бои в четырехугольнике Здолбунов -  Кременец  -  Броды  -
Дубно.  Сражения  носили  чрезвычайно  ожесточенный  характер.   Кавалеристы
превращались в пехоту: подскакав к позициям врага, очень редко атаковали  их
в конном строю, а чаще спешивались и под  ураганным  огнем,  нередко  ползая
по-пластунски, действовали как егеря. Прорвем одну полосу обороны, но тут же
встречаемся со второй, третьей.
     Шла полупозиционная война, вроде той, какую мы вели в конце  мая  возле
Белой  Церкви.  Люди  вымотались,  беря  свое  лишь  урывками.  Порой  бойцы
засыпали, лежа  в  поле  под  вражеским  огнем.  Многие,  будучи  раненными,
оставались  в  строю.  Все  почернели  и  осунулись.  Не  хватало  патронов,
продовольствия,  фуража.  Ремонтные  комиссии  не  справлялись  с  поставкой
лошадей. Отсутствовало пополнение людьми. Но никакой передышки или  хотя  бы
кратковременного  отдыха  не  предвиделось.  Напротив,  ожесточенность  боев
непрерывно нарастала. В начале августа 6-я дивизия пыталась  дезорганизовать
войска противника между Козином и верховьями Стыри, однако  безуспешно.  РВС
армии временно отстранил от должности и перевел в резерв начдива Тимошенко и
начштаба Жолнеркевича. Их место заняли бывший комбриг-2 И, Р.  Апанасенко  и
недавно \59\ приехавший на фронт слушатель Академии Генштаба Я. В. Шеко.
     Неделя с 4 по 11 августа прошла в сражении за переправы через  Стырь  и
за  подступы  к  Радехову.  Новое  руководство  дивизии  действовало   очень
энергично, что оказалось кстати,  так  как  вконец  измотанные  4-ю  и  11-ю
дивизии С. М. Буденный своей властью вывел на  отдых,  а  в  первом  эшелоне
Конармии остались наша и 14-я  дивизии  да  Особая  кавбригада.  Подчиненные
Буденному соседи тоже напрягали все силы: на севере пехота  взяла  Луцк;  на
юге Золочевская группа  И.  Э.  Якира  с  кавбригадой  Г.  И.  Котовского  и
червоноказачьей  дивизией  В.  М.  Примакова  упорно  наступали  на  Ясенов.
Апанасенко получил задачу овладеть Буском.
     Это означало, что нашим бригадам доведется в ближайшие  дни  воевать  в
непролазных болотах по течению Буга. За нашей  дивизией  будет  продвигаться
4-я. Поэтому мы должны были позаботиться о переправах не только для себя, но
и для товарищей. Несколько дней я по  особому  заданию  отыскивал  броды  на
речках, конские тропы в  заболоченных  перелесках  и  готовил  с  выделенной
командой  подручные  средства  для  переправы,  а  потом  временно  исполнял
обязанности начальника штаба дивизии.
     В середине августа Конармия собиралась  перейти  в  общее  наступление,
когда была остановлена встречным и фланговым ударами  поляков.  Развернулись
напряженные бои. Вскоре Конармию известили  о  переподчинении  ее  Западному
фронту. Тем самым наступление на Львов отменялось. И как раз в это  время  я
был отозван из-под Львова на третий курс Академии Генерального штаба (наряду
со многими другими ее слушателями, тоже находившимися на фронтах).
     Считаю не лишним повторить, что  месяцы,  проведенные  в  рядах  Конной
армии,  сыграли  очень  большую  роль  в  моем  формировании  как   красного
командира. Во всяком случае, вплоть до середины 20-х годов  мои  взгляды  на
военное искусство и практическое их воплощение в жизнь определялись  опытом,
вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й  дивизий  1-й  Конной  армии.
Немало способствовала этому в дальнейшем и моя служба в  Московском  военном
округе, которым вплоть до осени 1925 года командовал К. Е.  Ворошилов.  Если
период с лета 1917 года до лета 1920 года был как  бы  первым  этапом  моего
созревания как \60\ военачальника, то последующие пять  лет  явились  вторым
этапом, связанным с усиленным изучением опыта гражданской войны и участием в
проведении охватившей тогда Красную Армию реформы.

СЛОВО ОБ АКАДЕМИИ

     Красной Армии нужен свой вуз. - Климович, Снесарев и Тухачевский. - Как
мы учились. - Теория или практика? - Новая  линия.  -  Опять  в  Судогде.  -
Выпуск.
     В годы гражданской войны мне трижды довелось проходить через  аудитории
Академии Генерального штаба.  Это  высшее  военно-учебное  заведение  сейчас
называется иначе - Военная академия имени М. В. Фрунзе (современная Академия
Генерального штаба создана значительно позже, в 1936 году).
     Стоит сказать несколько  слов  о  том,  как  возникла  первая  академия
Красной Армии. Еще в период борьбы за  Брестский  мир,  когда  зародилась  и
начала формироваться сама Красная Армия, стала ощущаться нехватка  командных
кадров вообще, штабных работников в частности. Центральный Комитет партии  и
Советское правительство решили использовать  кадры  и  учебное  оборудование
Военной (бывшей Николаевской) академии старой армии.  Ведь  многие  офицеры,
честные военные специалисты и патриоты, увидев, что Советская власть  служит
народу и выражает его интересы, уже перешли в то время на ее сторону.
     Однако развернуть  заново  работу  в  столице  академия  не  смогла  по
известным причинам: после подписания Брестского мирного  договора  Советское
правительство,   опасаясь   возможного   вероломного   удара   со    стороны
империалистической Германии, решило перебазировать на восток ряд учреждений.
На западе создавалась так называемая завеса, нечто вроде полевых пограничных
полков  Петроградского,  Западного  и  Орловского  военных   округов   вдоль
демаркационной линии. Тем временем на севере, в центре и на  востоке  спешно
формировались    территориальные    дивизии    Московского,    Беломорского,
Приволжского, Заволжского и  Приуральского  (последние  два  потом  слились)
военных  округов.  \61\  Туда  же,  под  их  защиту,  эвакуировались  многие
предприятия и учреждения, а в их числе и Военная академия.
     Никто тогда еще не предполагал,  что  вскоре  пламя  гражданской  войны
охватит как раз  те  районы,  которые  считались  глубоким  тылом.  Академия
разместилась в Екатеринбурге  (ныне  Свердловск)  неподалеку  от  здания,  в
котором находилось под стражей семейство Романовых.  Белогвардейцы  усиленно
рвались  сюда,  чтобы,  освободив   Николая   II,   сделать   его   знаменем
контрреволюции. Екатеринбург мы не сумели тогда удержать. Правда,  уральские
рабочие успели расстрелять представителей царской династии. Но  наши  штабы,
отступая, материальную часть  академии  с  собой  не  прихватили.  Кадры  же
академии были эвакуированы в Казань.
     О том, что случилось в Казани, рассказывал нам  И.  И.  Вацетис,  после
измены эсера Муравьева возглавивший летом 1918 года Восточный  фронт,  затем
ставший Главнокомандующим, а у нас в академии являвшийся профессором. Личный
состав академии  расположился  в  Казанском  коммерческом  училище.  Вацетис
пытался склонить этих  людей  к  службе  в  Красной  Армии,  но  безуспешно.
Откликнулись  на  речь  командующего  фронтом  лишь  несколько  человек.   А
остальные дождались вступления в  город  белых  и  во  главе  с  начальником
академии старым генералом Андогским ушли в стан врага. Андогский  возглавлял
затем в Томске колчаковскую академию, а еще позже бежал в Маньчжурию.
     Между тем Совет Народных Комиссаров  выдвинул  осенью  1918  года  план
создания 3-миллионной регулярной  армии.  Кто  же  должен  был  обучать  ее,
работать в штабах, командовать соединениями и частями? Военных  специалистов
не хватало. Большое число высокоодаренных  по  природе  людей,  выходцев  из
народа, ставших блестящими командирами, открыла сама гражданская война.  Ряд
старых специалистов честно служили Советской  власти.  Однако  кадров  нужно
было еще больше. Вот  тогда-то  ЦК  РКП  (б)  и  Совнарком  приняли  решение
организовать  новую   академию,   военные   училища,   командные   курсы   и
укомплектовать их в основном участниками Октябрьской революции и гражданской
войны.
     Напряженное положение на фронтах заставило сокращать срок  обучения,  и
его определили в шесть месяцев. \62\ (Потом несколько раз  увеличивали).  Но
даже шесть месяцев  подряд  почти  никто  не  слушал  лекций.  Обычно  люди,
проучившись некоторое  время,  убывали  в  действующую  армию,  чтобы  потом
возвратиться и доучиваться. Так случилось  и  со  мной.  Некоторым  пришлось
курсировать так по три-четыре  раза.  Чаще  всего  зимой  учились,  а  летом
воевали, хотя были  и  исключения.  Постепенное  удлинение  сроков  обучения
приводило  к  нежелательным  последствиям:   нерациональному   распределению
учебных, дисциплин и нерентабельной трате времени. Но иного выхода тогда  не
было.
     Создавали   новую   академию   так.   Реввоенсовет    вызвал    бывшего
генерал-лейтенанта Антония Карловича Климовича из города Козлова, где он был
уездным военруком, дал ему в качестве управделами будущей  академии  бывшего
генерал-майора А. А. Яковлева  и  назначил  комиссарами  старых  большевиков
Эмилия Ивановича Козловского и Владимира  Николаевича  Залежского.  С  этого
момента и начало формироваться  в  Москве  высшее  военно-учебное  заведение
общевойскового типа с генштабовским' уклоном. Вначале академия  разместилась
в бывшем дворце Шереметева на Воздвиженке (сейчас - начало  проспекта  имени
Калинина), занятом до революции Охотничьим клубом.
     Начальство академии менялось. Климовича в  1919  году  сменил  командир
корпуса в старой армии, магистр математических наук, в 1918 году  помогавший
Советской власти организовывать отпор немцам, Андрей Евгеньевич Снесарев.  В
1921 году начальником академии стал М. Н. Тухачевский.  В  годы  гражданской
войны он был одним из виднейших советских военных деятелей -  командарм-1  и
командарм-5,  командующий  Восточным,  Кавказским   и   Западным   фронтами,
руководитель групп войск по подавлению кронштадтского  мятежа  и  ликвидации
антоновщины.
     Из комиссаров кроме вышеназванных в мою бытность слушателем помню П. Н.
Максимовского и В. Д. Виленского-Сибирякова. Из первых профессоров  наиболее
сильное впечатление на меня произвели Александр Андреевич Свечин  и  Василий
Федорович Новицкий, в прошлом офицеры русской армии, перешедшие  на  сторону
Советской власти,  эрудированные  специалисты  военного  дела,  оригинальные
мыслители, замечательные преподаватели. Хорошо знали они и  штабную  службу.
Это было важно вдвойне, так как в 1918 году составление документов в Красной
Армии \63\ кое-кто считал одно время чуть ли не буржуазным пережитком, и  от
этого предрассудка не сразу избавились.
     Газета "Известия" сообщила о наборе слушателей в академию. Кроме  того,
разослали извещения в местные  военкоматы.  Формально  требовалось  обладать
некоторым общеобразовательным цензом, но на деле это условие не соблюдалось.
Главную роль при первом наборе играло наличие рекомендаций двух  членов  РКП
(б), собственного  партстажа  и  опыта  военной  работы,  преимущественно  в
Красной Армии. В результате в академию попали люди с неодинаковыми знаниями.
Кое-кто имел высшее образование, большинство - среднее, а некоторые - только
начальное. Естественно, последним учиться было очень трудно.
     К нам профессура относилась сначала довольно снисходительно. В  1918/19
учебном году существовали только две оценки на зачетах:  "удовлетворительно"
и "неудовлетворительно", причем я не по