енения,  внесенные  Гоголем   в
услышанный  им  анекдот,  можно  сделать  множество самых разных  выводов  и
наблюдений. Но главный  вывод сводится к тому,  что в  частном случае Гоголь
сумел разглядеть типическое.
     А можно сказать и проще.
     В этой истории,  которую при нем рассказали, Гоголь услышал (разглядел)
нечто такое, что  мог услышать и разглядеть только он один. Не случайно ведь
все слушатели  весело  смеялись  над  бедным чиновником, потерявшим ружье, и
только он один, выслушав эту историю, "задумался и опустил голову".
     Вот так  и  каждый  истинный  художник  отзывается  душою на  задевший,
затронувший  его  жизненный  факт.  А   иногда  и  на  сюжет,  разработанный
каким-нибудь  другим  писателем, жившим  совсем в  другую эпоху и  в другой,
далекой стране.
     Известно,   что  на  протяжении  всей  многовековой   истории   мировой
литературы самые  разные писатели  то  и  дело  обращались  к  сюжетам,  уже
использованным  другими их собратьями:  отталкивались от них, воспроизводили
их заново, перестраивая и переиначивая на свой лад.
     Чтобы  как  можно яснее представить себе, как и почему это  происходит,
нам придется провести еще  одно  специальное  расследование, которое мы и на
этот раз поручим Шерлоку Холмсу и доктору Уотсону.

ОТКУДА А. С. ПУШКИН ВЗЯЛ СЮЖЕТ ДЛЯ СВОЕЙ
     "СКАЗКИ О ЗОЛОТОМ ПЕТУШКЕ"

     Расследование ведут Шерлок Холмс и доктор Уотсон

     -  Нет-нет,  Уотсон!  Ни в  коем случае!  Это  было  бы непростительной
ошибкой с вашей стороны, - сказал Холмс.
     Уотсон вздрогнул.
     - Что было бы ошибкой? - растерянно спросил он.
     - Если бы вы сделали то, о чем сейчас подумали.
     - А почем вы знаете, о чем я подумал?
     -  Ах, Боже мой! Сколько раз я уже толковал вам, что у  вас такое лицо,
по которому можно читать, как по открытой книге. Сперва вы хотели поделиться
со  мною  какой-то  важной  мыслью,  пришедшей  вам  в  голову. Потом  вдруг
заколебались. На вашем лице  отразилось сомнение. "Скажу, а  он опять начнет
меня стыдить, упрекать в  невежестве,  - подумали вы. - Так не лучше  ли мне
даже и не начинать этого разговора?" Тут я и позволил себе вторгнуться в ход
ваших  размышлений,  решительно заявив: "Нет, друг  мой! Не лучше! Никак  не
лучше!" Итак, какую мысль вы собирались утаить от меня?
     -  Мысль  очень  простая, - поколебавшись,  решил  все-таки  признаться
Уотсон.  -  Я  все  размышлял  о  том,  почему  писатели с  такой  жадностью
отыскивают разные случаи из жизни. А иногда даже  - и, как вы знаете,  очень
часто - заимствуют свои сюжеты друг у друга...
     - Ну-ну? И к какому же выводу вы пришли?
     -  Я  подумал,  что  интересных сюжетов на свете,  наверное, не  так уж
много. Почти все  они уже использованы. Вот бедным писателям и приходится...
Вы улыбаетесь, словно  я опять сморозил какую-то чудовищную  глупость...  Но
ведь  я  же и  не хотел  затевать  этот  разговор,  вы меня просто вынудили.
Неужели все это только для того, чтобы лишний раз поиздеваться надо мною!
     - Успокойтесь, Уотсон. Я и не  думаю над  вами издеваться. А улыбаюсь я
совсем  по  другому поводу.  Дело  в  том,  друг  мой, что  высказанное вами
предположение, будто  сюжетов  во  всей  мировой литературе насчитывается, в
сущности, очень мало... это предположение уже высказывалось. И не раз.
     - Ну да? - искренно изумился Уотсон.
     - Представьте себе, - кивнул Холмс. - Один  человек, произведя довольно
сложные расчеты, пришел к выводу, что их было всего тридцать шесть. А другой
назвал и вовсе смехотворную цифру - не то двенадцать, не то четырнадцать.
     -  Выходит, я был  прав,  заподозрив, что именно поэтому писателям то и
дело  приходится обращаться к сюжетам,  которые  уже  были  использованы?  -
обрадовался Уотсон.
     -  Подозрительность  в нашем деле необходима,  -  уклонился  от прямого
ответа Холмс. - Вот и я тоже проявил сейчас некоторую,  быть может, излишнюю
подозрительность. Взгляните-ка сюда!
     - Что это?
     -  Это  книга  одного  из  родоначальников  американской  литературы  -
Вашингтона Ирвинга. Она  называется "Альгамбра". Вчера  вечером, читая ее на
сон  грядущий, я заинтересовался  одной из вошедших  в  нее легенд... Вот...
"Легенда об  арабском  звездочете".  Извольте  прочесть... Да нет, не всю...
Достаточно будет только нескольких первых строк. Начните вот отсюда!
     Уотсон,  недоумевая, взял в руки книгу и прочел  строки,  указанные ему
Холмсом:

ИЗ "ЛЕГЕНДЫ ОБ АРАБСКОМ ЗВЕЗДОЧЕТЕ"
     ВАШИНГТОНА ИРВИНГА

     Смолоду он только и делал, что разорял и грабил соседей, а состарившись
и одряхлев, возжаждал отдохновения и решил зажить со всеми в мире.

     - Ну? - спросил Холмс. - Вам это ничего не напоминает?
     Уотсон пожал плечами.
     -  Да  ведь совершенно так же начинается  пушкинская "Сказка о  золотом
петушке".
     - Вероятно, совпадение, - предположил Уотсон.
     - Нет, друг мой, таких совпадений не бывает.
     - А я  все-таки  думаю, что это не более  чем случайное  совпадение. Не
может  быть, чтобы такой человек,  как Пушкин, заимствовал...  это  ведь  не
сюжет... Сюжет - еще куда  ни  шло,  это мы с вами уже обсудили... Но  чтобы
такой  поэт,   как  Пушкин,   почти  дословно   заимствовал   начало  своего
произведения у другого автора...
     - Если не верите, давайте проверим.
     -  Ах, нет!  - продолжал противиться Уотсон. -  Ну за  чем  это! К чему
унижать  великого поэта  полицейским дознанием, словно  он  мелкий карманный
воришка! Я думаю, что это пресловутое сходство,  мой милый Холмс, вам просто
померещилось.
     -  Вы зря так  беспокоитесь  за  Пушкина, - улыбнулся Холмс. - Поверьте
мне: репутации  этого  великого  поэта  решительно  ничего  не  угрожает.  А
проверить, померещилось мне, как  вы изволили  выразиться, это поразительное
сходство или все-таки не померещилось, мы  с  вами  просто обязаны. Дайте-ка
мне, пожалуйста, Пушкина! Нет-нет, не первый том, и не этот... Насколько мне
помнится, "Сказка о золотом петушке" - в четвертом томе...
     Сняв с полки нужный том и быстро найдя нужную страницу, Холмс прочел:

     Негде, в тридевятом царстве,
     В тридесятом государстве,
     Жил был славный царь Дадон.
     Смолоду был грозен он
     И соседям то и дело
     Наносил обиды смело;
     Но под старость захотел
     Отдохнуть от ратных дел.

     -  Ну-ка, Уотсон!  Сравните это с  фразой из сказки Вашингтона Ирвинга,
которую я отметил!
     Уотсон  раскрыл книгу Ирвинга и снова  прочел уже  знакомое ему  начало
"Сказки об арабском звездочете":
     -  "Смолоду  он  только  и  делал,  что  разорял  и  грабил  соседей, а
состарившись и одряхлев, возжаждал отдохновения..."
     Он хотел было продолжить чтение, но Холмс остановил его:
     -  Достаточно, друг  мой! Благодарю вас... Ну, что? Вы и сейчас станете
уверять, что это - всего лишь простое совпадение?
     -  Поразительно,  Холмс! Вы не  перестаете  поражать меня своим  чутьем
криминалиста.
     -  Я бы  скорее назвал  это чутьем  литературным, -  возразил Холмс.  -
Однако суть не в этом. Надеюсь, теперь вы понимаете,  Уотсон, что  оснований
для серьезного расследования тут больше чем достаточно.
     -  О,  да! Но теперь,  насколько я понимаю,  дело за малым. Надо  взять
книгу Ирвинга...  Какое счастье, что она оказалась в  вашей библиотеке!..  И
сравнить ее...
     - С пушкинской "Сказкой о золотом петушке?" Да, Уотсон, вы поразительно
догадливы. Без  сомнения, мы так  и поступим. Но прежде,  чем  приступить  к
делу, нам с вами предстоит выяснить еще один немаловажный вопрос.
     - Какой?
     -   Необходимо  установить,  мог  ли  Пушкин  знать   это  произведение
Вашингтона Ирвинга. Было ли оно ему знакомо.
     - Но ведь это и так ясно!
     -   Как   знать,  Уотсон!   Как   знать!..  Необходимо   документальное
подтверждение.  Иначе   все   наши   построения   окажутся   чистейшей  воды
спекуляцией.
     - Но ведь это сильно осложнит нашу задачу, - огорчился Уотсон.
     - Ничуть.  Для  того чтобы выяснить этот вопрос,  нам  придется  только
заглянуть вот в эту книгу.
     - А что это такое?  - спросил Уотсон, принимая из  рук Холмса увесистый
том.
     Раскрыв титульный лист,  он  прочел: "Модзалевский. Библиотека Пушкина.
Санкт-Петербург, год 1910-й..."
     -  Это, - объяснил  Холмс, - перечень  всех  книг,  имевшихся  в личной
библиотеке Пушкина.
     Быстро перелистав  книгу и найдя  нужную страницу, он вновь сунул  ее к
самому носу Уотсона:
     -  А  вот  и  Вашингтон  Ирвинг. Видите?  В  библиотеке  Пушкина  было,
оказывается, семь книг  этого  автора. И среди них. Ага!  Вот!.. Французское
двухтомное издание  "Альгамбрских сказок" Гляньте-ка! Против  этого  издания
значится: "Разрезан, помет нет".
     - Какая жалость! - воскликнул Уотсон. - Вот если бы пометы были...
     - О, тогда не было  бы никакой нужды в дальнейшем расследовании. Однако
том был разрезан, следовательно, мы можем считать по меньшей мере вероятным,
что Пушкин эту  легенду Ирвинга читал. Таким образом,  Уотсон, у нас  с вами
есть законный  повод начать следствие. Сейчас мы вызовем сюда героев легенды
Ирвинга и устроим  им, как это нам уже  приходилось делать не раз в подобных
случаях, очную ставку.
     - Как?  Вы  хотите пригласить сюда,  в  нашу маленькую квартирку,  всех
героев "Легенды об арабском звездочете"? - испугался Уотсон.
     - Зачем же всех,  -  успокоил его Холмс.  - Пока нам  будет  достаточно
двоих.  Для начала мы пригласим мавританского султана по  имени Абен  Абус и
арабского звездочета Ибрагима ибн-Абу Аюба.
     - А каким образом вы намереваетесь залучить к себе столь важных персон?
-  насмешливо  поинтересовался Уотсон. -  Вызвать  их повесткой? Или,  может
быть, доставить приводом? Под конвоем полицейского?
     - Справимся без полиции, - улыбнулся Холмс. - Не забывайте, Уотсон, что
Абен Абус и Абу Аюб - не живые люди из плоти и крови, а литературные  герои.
И  встретиться  с  ними может каждый,  у кого  достанет для этого  терпения,
знаний, соответствующих навыков, ну и, разумеется, воображения... Взгляните,
друг мой! Требуемые лица уже здесь, к вашим услугам. Будьте добры, сядьте за
стол и вооружитесь пером и бумагой. Вы будете вести протокол допроса.  А вы,
господа, благоволите назвать свои имена и  звания, - обратился он  к  героям
легенды Вашингтона Ирвинга.
     - Мое имя - Абен Абус, о чужеземец! - важно ответствовал первый из них.
     - Профессия? - спросил Холмс.
     - Султан, повелитель Гранады.
     - Благодарю вас. А вы, сударь? - обернулся он ко второму.
     - Ибрагим  ибн-Абу  Аюб, таково мое  грешное имя,  -  тонким старческим
голосом ответил тот.
     - Род занятий? - невозмутимо продолжил допрос Холмс.
     - Главное мое занятие - медицина.
     -  Вот как?  Вы, стало  быть, мой  коллега? - оживился Уотсон.  - Очень
приятно!  А  как  же вы  говорили, Холмс,  что он  -  звездочет?  Звездочет,
насколько я понимаю, это ведь не врач, а астроном?
     - Лет двести тому назад, - пояснил Абу  Аюб, - еще ребенком,  я попал в
Египет,  где  провел многие годы, изучая у  египетских жрецов чернокнижие  и
особенно усердно магию.
     -  Как вы сказали? - изумился Уотсон. - Двести лет назад?! Помилуй Бог!
Уж не хотите ли вы уверить нас, что вам более двухсот лет от роду?
     - Да, - отвечал Абу Аюб. - Мне удалось отыскать секрет продления жизни,
благодаря чему я  живу на свете уже более двух столетий. Но так как открытие
это было сделано мною, когда я был уже в летах, мне удалось увековечить лишь
свои седые волосы да морщины.
     - Не отвлекайтесь, Уотсон,  - поморщился  Холмс. Не  забывайте,  что мы
пригласили к себе этих  господ не ради пустой  болтовни,  а по делу.  Притом
весьма  важному... Мистер Абен Абус. Благоволите сообщить нам, что свело вас
с мистером Абу Аюбом?
     -  Как  вы уже имеете  честь знать,  сударь, - отвечал тот, - я султан,
повелитель Гранады. Во всяком случае, я был им  до той поры, как злая судьба
свела меня с этим наглецом!
     - О, лживый  старец! - вмешался  Абу Аюб. -  Не ты ли еще недавно готов
был благословлять мое имя и осыпал меня щедрыми дарами!
     -  Тихо!  -  прикрикнул  на  распалившихся   стариков  Холмс.   -   Без
препирательств!.. Продолжайте, мистер Абен Абус! Мы внимательно вас слушаем.
     Бывший повелитель Гранады покорно подчинился этому окрику.
     -  Страна моя, - продолжил он свою грустную повесть, -  со  всех сторон
окружена землями, коими правят сыновья тех, с кем я воевал в дни моей бурной
молодости. Эти юные принцы весьма  склонны  то  и  дело требовать от меня по
счетам, завещанным их отцами... Коротко говоря,  враги грозили мне отовсюду.
А так как Гранада окружена дикими и  крутыми горами, скрывающими приближение
неприятеля, я не знал, с какой стороны  мне ожидать  очередного нападения, и
постоянно  пребывал  в  состоянии  вечной тревоги  и настороженности.  И вот
тут-то  силы  зла  уготовили  мне  встречу с  этим  окаянным звездочетом,  с
Ибрагимом ибн-Абу Аюбом, да поразит его Аллах!
     - Не ты ли, - взорвался Абу Аюб, - да замкнет Аллах твои лживые уста  -
не ты  ли  совсем недавно благословлял небеса за  то, что они привели меня в
Гранаду? И не ты ли сделал меня своим ближайшим советником?
     - Вот  как? -  быстро спросил Холмс. - Он сделал  вас своим советником?
Прошу вас, мистер Абу Аюб, расскажи те, как это было?
     - Узнав о горестях и  бедах,  постигших сего престарелого властителя, -
степенно начал Абу Аюб, - я имел  неосторожность поведать ему, что, пребывая
в Египте, я  видел великое чудо, сотворенное некогда одной языческой жрицей.
Над городом Борса, на горе, откуда открывается  вид на долину великого Нила,
стоит баран. А на нем - петушок...
     - Обратите внимание,  Уотсон: петушок! -  многозначительно поднял палец
Холмс.
     - Да, я уже отметил это, - отозвался тот.
     -  Баран и петушок, - продолжал свой рассказ  Абу Аюб, - из литой меди,
укрепленные на тонком стержне, на котором они свободно вращаются.
     - На тонком стержне? - переспросил Холмс. И уточнил: - Иначе говоря, на
спице?
     -  Можно  выразиться  и так, - согласился Абу  Аюб.  -  Важно другое...
Всякий раз,  как стране угрожает нашествие,  баран  поворачивается в сторону
неприятеля, а петушок кукарекает, благодаря чему жители города заранее знают
о надвигающейся опасности. Вернее, о том, откуда она приближается.
     - Понятно, - кивнул Холмс. - Итак, вы рассказали  об этом  чуде мистеру
Абен Абусу...
     - Естественно,  что  когда он  рассказал мне об  этом  дивном волшебном
страже,  -  не выдержал  Абен  Абус, -  я  воскликнул: "Аллах  акбар!  Каким
бесценным  сокровищем  был  бы  для  меня  подобный баран, зорко  стерегущий
окрестные горы! Каким сокровищем был бы петух, кукарекающий в час опасности!
Как мирно почивал бы я у себя во дворце, имея на крыше таких часовых!"
     - И  тогда почтительно  поклонившись  этому  бесчестному  властителю, -
прервал его  Абу Аюб, - я сказал: "О, Абен Абус! Не  зря я так  долго учился
искусству магов и  располагаю помощью  джиннов для  достижения  своих целей.
Тайна  чудесного барана из города Борса для меня больше не тайна. Я  в силах
сотворить для тебя такое же чудо!"
     - И этот  сын шайтана и впрямь сотворил для  меня  точь-в-точь такое же
чудо, - признался Абен  Абус.  -  Он велел  возвести на кровле моего дворца,
стоящего  на скалистом выступе  холма  Альбайсин,  высокую башню.  Она  была
сложена из камней, доставленных из  Египта  и снятых, как  уверил  меня этот
окаянный звездочет, с самой большой пирамиды. Макушку башни увенчивал шпиль.
А на этом шпиле...
     - Сидел петушок? - догадался Уотсон.
     - О, нет! - покачал головой Абу Аюб. - Я сделал нечто лучшее. На  шпиле
была укреплена  фигура мавританского всадника: в одной руке он держал щит, а
в  другой отвесно поднятое копье. Лицо  всадника было обращено к городу.  Но
лишь только на Гранаду  двигался неприятель, всадник тотчас же поворачивался
в ту сторону,  откуда приближался враг,  и брал  копье на  изготовку, словно
немедленно собирался пустить его в ход.
     - Не понимаю!  -  воскликнул  Уотсон. -  С  какой стати  вам вздумалось
заменить петушка всадником? Ведь это портит все дело!
     - О, Аллах! - досадливо сморщился Абу Аюб. - Да не все ли равно: баран,
петушок  или  всадник?  Важно,  чтобы волшебный страж  точно  исполнял  свое
назначение.
     - Ах, нет! Не скажите!  - возразил  Уотсон.  -  Для  наших целей  очень
важно, чтобы это был именно петушок.
     -  Дался  вам этот петушок!  - раздражился Абу Аюб.  - Всадник исполнял
свои обязанности ничуть не хуже петушка, клянусь всеми сокровищами Сулеймана
ибн-Дауда, мир с ними обоими!
     - Да, - согласился Абен Абус. - Надо признать,  что на первых порах сей
волшебный  страж и  впрямь  действовал  не худо. И я щедро вознаградил этого
нечестивого  старца  за услугу. Мой  казначей не  переставал  ворчать  из-за
непомерности  сумм,  расходуемых  этим  наглым   звездочетом  на  отделку  и
украшение  его жилища.  Но я сказал: слово султана есть слово  султана.  Оно
нерушимо. Пусть этот жалкий старик получит все, что пожелает.
     - Вы, стало быть, были им довольны? - спросил Холмс.
     -  Да,  я был доволен, -  не  стал  отрицать Абен Абус.  -  На границах
Гранады  настал  вожделенный  мир.  Грозные  соседи  не  осмеливались  более
вторгаться в мои пределы. После того как всем врагам моим был дан надлежащий
отпор,  бронзовый  всадник  в  течение  многих   месяцев  пребывал  в  одном
положении, а именно - с копьем, поднятым кверху.
     -  Но в один прекрасный  день, -  прервал его Абу Аюб,  волшебный страж
вдруг круто  повернулся  на своем шпиле  и направил копье туда, где  высятся
горы Гвадиса.
     - Да, это было именно так, - подтвердил Абен  Абус. - На  сей раз  этот
сын  шакала и гиены  не солгал  вам.  Я послал  конный  отряд с  приказанием
произвести разведку  в горах.  Разведчики  возвратились  через три  дня. "Мы
обшарили все перевалы, все тропы, - донесли они, - но нигде не шелохнулся ни
один вражеский шлем, ни одно копье. Единственное, что удалось нам обнаружить
в  тех  местах,  была  христианская девушка редкостной  красоты,  спавшая  в
знойный полдень у родника". - "Где же  она?" - воскликнул я. "О, повелитель!
- ответствовали мои верные воины. - Мы привезли ее с собою". - "Так пусть же
эта  девица  немыслимой  красоты  немедленно предстанет пред  наши  очи!"  -
приказал я.
     - Девица была доставлена во дворец, - снова прервал рассказ султана Абу
Аюб,  - и терпкое вино  ее  прелести  кинулось  в голову  этому  нечестивому
старцу, забывшему о своих почтенных сединах.
     - Замолчи, презренный клеветник! - гневно воскликнул Абен  Абус. - Тебе
ли  говорить  о  сединах! Ты  сам  только  что  признался, что твой  возраст
насчитывает более  двух столетий. В сравнении  с тобой  я просто  юноша. Мне
ведь не стукнуло еще и девяноста!
     - Не ты ли, надутый спесью, восклицал недавно, что слово султана должно
быть  нерушимо!  -  парировал  Абу  Аюб.  -  Что же  ты  не  сдержал  своего
султанского слова, презренный?
     - Всякой наглости должен быть предел! - возмутился султан. - Ты получил
во сто крат больше, чем стоят все твои услуги. Низкий сын жалкой пустыни! Не
забывай, что  ты  - раб,  а  я  - твой властелин! Не рассчитывай,  что  тебе
удастся надуть своего повелителя!
     Презрительная усмешка скривила губы Абу Аюба.
     -  Властелин!  Повелитель! -  саркастически  повторил  он  - Властитель
кротовой норы требует повиновения от  того, кому подвластны талисманы самого
Сулеймана ибн-Дауда!
     -  Будь  ты  проклят,  отпрыск дракона  и гадюки! -  утратив  последние
остатки  своего султанского  величия,  завизжал  Абен  Абус.  -  Будь навеки
проклят тот день, когда я впервые услышал твое мерзкое имя!
     - Я боюсь, Уотсон, что наша очная ставка зашла в тупик, - сказал Холмс.
- Будьте