ь самому
себе мраморный замок,  окружить его тройной стеной с бойницами и рвами,  где
его  никто  бы  не  достал,  он  взламывал багдадские и  индусские сундуки и
обогащал своих амкаров,  заказывая им оружие,  одежды и седла для оборванных
ополченцев,  похожих на того дурака,  который хотел быть похожим на умного и
дырявым чувяком отшвырнул куладжу, украшенную изумрудами.
     - Яхонтами! - подхватил мсахури.
     - Можно  подумать,  Арагвский князь  усердствует по  указке мужа  своей
сестры, - язвительно буркнул Андукапар.
     - Если бы хотел усердствовать,  то не убоялся бы схимника замка Арша. -
Зураб выхватил из-за пояса тугой кисет:  - Бери, мсахури, за верность своему
князю и за честный рассказ о муже моей сестры!
     Шадиман заерзал в  бархатном кресле:  "Волчий хвост,  что он  все ссоры
ищет с Зурабом?" - и громко крикнул:
     - Иди, мсахури, мы поможем твоему князю!
     - Светлый царь, я еще не все сказал...
     - Что?  - взревел Андукапар. - Еще о благородстве дикого "барса" будешь
петь?!
     - Нет, князь, об этом все.
     - Тогда убирайся! Мы все знаем.
     - Царь царей,  разреши главное сказать... Утром так определил: не стоит
беспокоить князей,  а  сейчас,  когда благородный князь Арагвский за  правду
наградил, хочу еще одну правду сказать.
     - Говори,  говори, мсахури, отпускать в этих покоях моих подданных имею
право только я!  -  Симон от удовольствия покраснел,  его заинтересовало все
происходящее,  и он мысленно возмутился:  почему этот крокодил Андукапар так
оскорбительно отстраняет царя от всех дел?!
     - Светлый царь царей,  пока ополченцы и  дружинники,  как  исчадие ада,
превращали красивый замок в кучу камней и песка,  я заметил, что длинноносый
азнаур с другим,  хмурым,  в сторону сада удалились и о чем-то тихо говорят.
"Спаси и помилуй, святой Давид! - со страхом подумал я. - Уж не замышляют ли
эти  разбойники подкараулить моего  князя и  напасть на  дороге?"  Не  успел
подумать,  как двое,  к  счастью,  возле толстого дуба на скамью уселись.  Я
подкрался  и  такое  услышал:  "Что,  Георгий  шутит?  Почему  не  хочет  на
Эмирэджиби  напасть?  Сразу  княжеское  сословие  уменьшилось  бы".  -  "Ты,
Димитрий,  не понимаешь,  -  это так хмурый длинноносого назвал,  - Георгий,
напротив,  всеми мерами хочет добиться, чтобы князья прозрели. Посмотри, как
проклятые персы разорили Картли и Кахети..."
     - Опять глупости повторяешь?
     - Благородный хан,  иначе  собьюсь,  так  запомнил...  "проклятые персы
разорили Картли и Кахети".  -  "Э,  Даутбек,  -  это длинноносый хмурого так
назвал, - ты известный буйвол! Князьям сейчас выгоднее за хвост "льва Ирана"
держаться,  чем в благородном деле "барсу" помочь. Подожди, Дато вернется из
Константинополя, другой разговор будет..."
     - Как ты, мсахури, сказал? Из Константинополя?
     - Крепко запомнил, светлый князь Шадиман, из Константинополя.
     - Говори, говори дальше.
     - Тут хмурый вздохнул:  "Думаешь,  султан пришлет янычар?"  -  "Конечно
пришлет.  Разве Дато  когда-нибудь терпел в  посольских делах поражение?"  -
"Но, может, половину того, что просим, пришлет?" - "Георгий говорит: нарочно
много запросил,  чтобы половину получить".  - "Э, хотя бы половину! Я первый
на стену замка арагвского шакала взберусь,  а потом знаю куда.  Ни один перс
от  меня  не  уйдет".  -  "Квливидзе тоже  клянется  рай  Магомета  устроить
непрошеным гостям".  - "Но раньше Георгий должен на Фирана Амилахвари пойти,
опротивело  терпеть  предательство..."  Тут,   светлый  царь,  к  ним  стали
подходить,  и я, как ящерица, пользуясь суматохой, метнулся в кусты. На коне
выскочил из  замка  и  укрылся в  лесу.  До  темноты дрожал,  как  пойманный
воробей, а говорят, воробей не боится света... потом по тропинке поскакал...
     - Постой,  почему утром сразу о Константинополе не сказал? - возмутился
Шадиман.
     - Мой  князь,  Квели  Церетели,  мне  дороже  султана.  Я  то  скакал к
Амилахвари, то прятался, то снова скакал. И недаром лисица перебежала дорогу
раньше слева,  потом справа:  как из-под земли вырос мой князь.  Что,  ему в
гостях плохо постелили?  Почему так домой спешил?  Не успел я  крикнуть:  "О
святая дева!" -  наперерез ему Моурави...  Счастье,  что без семьи мой князь
возвращался.  Еще  другое счастье:  сразу  заметил грозного Моурави.  Вместо
моего князя от  стрелы Моурави сверху упал дикий голубь...  как  раз  удачно
пролетел.  А мой князь в овраг скатился -  раньше справа,  потом слева,  - и
сколько затем  ни  искал  я,  -  это  когда  Моурави со  своими башибузуками
ускакал,  -  сколько ни ползал по оврагу,  не нашел моего князя. Тогда такое
подумал:  к царю должен спешить:  кроме царя, кто поможет моему князю? Я все
сказал...  Отпусти,  царь царей,  в духан, два дня во рту, кроме собственных
зубов, ничего не держал.
     - Постой,   мсахури,   а   когда   должен  вернуться  азнаур  Дато   из
Константинополя, не говорили длинноносый и хмурый?
     - Я все сказал, светлый Шадиман.
     - Но, может, они говорили, когда ждут янычар?
     - Я все сказал, благородный князь Зураб.
     - А на Тбилиси собираются напасть?
     - Я все сказал, глубокочтимый Хосро-мирза. Отпусти в духан, царь царей!
Два дня, кроме своего языка, ничего не жевал.
     - Иди, мсахури. Если нужен будешь, еще раз удостою тебя разговором.
     - Разреши,  царь царей,  за  твое здоровье выпить.  -  И,  нерешительно
потоптавшись,  добавил: - За князя Арагвского две чаши опорожню; его кисет -
его праздник.
     Едва мсахури удалился, Андукапар злобно сквозь зубы процедил:
     - Что собираешься предпринять, Шадиман? Ведь янычары скоро пожалуют.
     - Что  пожелает царь.  Я  только исполнитель воли  шах-ин-шаха  и  царя
царей.
     Зураб  приподнял бровь:  "Нашел время  продолжать шутовство!  Очевидно,
вознамерился защиту Картли-Кахети предоставить шах-ин-шаху".
     - Дурак мсахури напомнил о  зубах и языке!  Нас ждет полуденная еда!  -
вдруг заявил Симон и, поднявшись, добавил: - Иса-хан, зачем тебе торопиться?
Раздели с нами приятные яства.
     Незаметно переглянувшись,  Хосро-мирза  и  Шадиман  поспешили скрыться,
чтобы не предаться неприличному смеху.
     Зураб  ловко выскользнул в  боковую дверь и,  отстранив подслушивающего
лучника,  поспешил  в  свои  покои:  он  предпочел отказаться от  совместной
"веселой" еды.  Подойдя к  нише,  где  горделиво распластал крылья  костяной
орел, напоминавший об Арагвском ущелье, Зураб предался размышлениям: "Дато у
султана!  Все понятно, недаром царь Теймураз восхищался его изящной речью. И
сомневаться не  приходится:  Саакадзе раньше всего набросится на  Ананурский
замок..."  Зураб резко закрутил ус,  направился к  затененному шторой окну и
долго стоял так,  точно впервые заметил купола бань.  Он  взвешивал на весах
разума то  одну  спасительную меру,  то  другую.  Нет,  Русудан не  защитит,
слишком глубоко врезалась в  жизнь Зураба Эристави и  Георгия Саакадзе тропа
вражды.  В  крайности  может  уговорить  мужа  отдать  разоренное  Арагвское
княжество Баадуру?  Законный  наследник!  А  что  такое  Зураб  Эристави без
Арагвского  княжества?  Ничего!  Больше  чем  ничего!  Посмешище  для  всего
княжеского сословия!  Неспроста  ощерились волки,  не  хотят  признавать его
первенства. Кроме злорадства, ему нечего ожидать и... в царском замке. Но не
таков князь Зураб!  Не  следует забывать,  что он ученик Саакадзе!  Он будет
действовать по выверенным правилам Великого Моурави.
     Было  уже  за  полночь,  когда  Зураб  развернул пергамент и,  обмакнув
гусиное  перо  в  коралловые  чернила,  вывел  первое  заглавное  слово.  Он
отказался от еды,  от сна,  и одна лишь мысль сверлила его мозг:  как спасти
Арагвское княжество.
     Письмо к  матери,  княгине Нато  Эристави,  дышало неописуемой сыновней
любовью.  Он так соскучился,  что готов скакать день и ночь,  лишь бы скорей
увидеть свою неувядаемую,  прекрасную мать.  Но... дела царства точно цепями
приковали его к Метехи, где без него сейчас не дышат ни царь, ни придворные.
Не  из-за  них он  временно не  может оставить Метехи,  а  ради возвеличения
знамени Эристави Арагвских.  Ведь это завещал ему доблестный князь Нугзар, и
воля  незабвенного  отца  должна  быть  исполнена.  Но  как  можно  спокойно
возводить башню,  если  основа  шатается?  Сейчас  замок  Ананури напоминает
пустыню,  откуда вышли  в  VI  веке  тринадцать сирийских отцов.  Что  стоят
богатства, наполняющие покои замка, если там нет госпожи? И разве не соблазн
для хищников расхитить веками собранные ценности?  И  куда привезет он  свою
знатную жену?..
     Тут  Зураб запнулся:  нельзя написать -  Магдану,  дочь Шадимана.  Мать
рассердится:  очень гордится Нестан-Дареджан,  царская дочь...  Но  никто не
разведает  и   не  посмеет  перехватить  послание,   отправленное  с  верным
арагвинцем... И Зураб четко вывел на пергаменте "Нестан-Дареджан".
     И, подумав, добавил:
     "В замке царит,  конечно, мерзость запустения! Умоляю тебя, моя госпожа
и  мать,  вернись в  Ананури и  там  дожидайся нашего  приезда.  Окружи себя
верными нам слугами,  пусть украсят замок, выбьют ковры, вычистят серебряную
посуду.
     Пусть  подберут  разноцветные  свечи,   а   повара  приготовят  вдоволь
сладостей.   Не   забудь   охотникам  приказать  побольше  набить  оленей  и
выпотрошить фазанок.  Если внемлешь моей просьбе, немедля возвращайся в свой
замок. Потом... неудобно годами гостить даже у родственников, внучки могут в
душе  счесть  тебя  обедневшей  княгиней.  Такой  позор  для  нашей  фамилии
допустить нельзя.  Пусть лучше у  тебя гостят царицы и знатные княгини.  Как
только прибудешь в Ананури,  пошли ответ с моим посланцем, верным Павле, и к
тебе приедет царица Мариам,  -  она погнала несколько гонцов к Хосро-мирзе с
жалобой на скуку в Твалади, даже Трифилий сейчас не посещает ее. А Магаладзе
так страшится ностевца,  что дальше своего склепа никуда не  выходит.  Еще к
тебе  приедут  приятные  княгиня  Липарит,  княгиня  Качибадзе с  внучками и
племянником.  Для увеселения я пришлю из Тбилиси на шестьдесят дней пандури,
канатоходца,  индусского факира и  фокусника.  Для танцев и пения у нас есть
немало красавиц.  Госпожа моя и любимая мать,  постарайся, чтобы за скатерть
садилось не меньше сорока человек,  - отец любил говорить; "Люди - украшение
стола". Сомневаться не приходится: узнав о твоем возвращении, съедутся также
и  обедневшие  соседи,  родственники.  Удостой  приглашением  преданных  нам
управителей замка,  дружинников и  стражей с  семьями.  Пусть тебе  и  твоим
гостям будет весело и обильно! Пусть замок расцветает, как роза от весеннего
света! Пусть не торжествуют мои враги!"
     Еще несколькими льстивыми выражениями и  пожеланиями Зураб окончательно
затушевал истинную цель  своей  настойчивой просьбы:  оставить княгине  Нато
безопасное убежище и вернуться в замок, окруженный сейчас огненной рекой.
     Окончив  послание,  Зураб  смахнул с  кончика гусиного пера  коралловую
капельку,  напоминающую кровь, выпрямил плечи, взглянул на восходящее солнце
и,  как обычно,  когда ему удавалось задуманное,  расхохотался.  Ему даже не
надо и одного дружинника оставлять в Ананури: Саакадзе никогда не нападет на
замок, где живет мать Русудан.
     У  Шадимана за полуденной едой Зураб обратился к Хосро-мирзе с просьбой
присоединить к  его  приглашению царицы Мариам в  Ананури и  свое пожелание,
чтобы царица,  так горько жалующаяся на одиночество, поехала развлечься. Он,
Зураб,  пошлет сопровождать ее  десять дружинников,  паланкин на  конях и  в
личное  распоряжение пять  кисетов  с  монетами.  Поймав  испытующий  взгляд
Шадимана, просто сказал:
     - Княгиня Нато на скуку жалуется,  царица Мариам тоже.  Я еще несколько
княгинь приглашаю, лишь бы не просила меня хоть на время приехать.
     - Как?  Разве княгиня Нато  не  у  Эристави Ксанских?!  Зураб притворно
удивился:
     - Неужели,  князь, я тебе не говорил, что с последним караваном получил
письмо,  в  котором  княгиня просит  навестить ее,  ибо  решила  вернуться в
Ананури и не выезжать до моего приезда.
     - Возвращение княгини  большая  удача.  -  Шадиман тонко  улыбнулся.  -
Теперь ты, Зураб, можешь спокойно спать в Метехи, а не бодрствовать до зари.
Много любопытных в  закоулках замка интересуются,  почему у  тебя  всю  ночь
горели светильники.
     - Если бы  скрывался,  непременно задернул бы на окнах темные занавеси.
Писал   царице  Мариам,   княгине  Липарит  и   княгине  Качибадзе.   Прошу,
Хосро-мирза,  выдай моим гонцам пропускную грамоту в названные замки,  чтобы
подарки сторожевые сарбазы не отняли.
     - Если здесь обрывается нить разговора об  увеселении княгини Нато,  то
не  поделиться ли нам мыслями,  что предпринять против увеселения Саакадзе с
янычарами?
     - Еще  ничего не  решено?  А  я  думал,  у  Шадимана до  рассвета горел
светильник из-за  ваших размышлений...  Даже  немного удивился,  почему меня
забыли.
     - Кроме нас,  размышлял и  прискакавший ночью князь Цицишвили.  Сегодня
ждем Липарита. Вот тебе случай, Зураб, лично просить князя отпустить княгиню
защищать Ананури. - Шадиман залился добродушным смехом.
     - А ты, Шадиман, разве не боишься за княжну Магдану? Однажды ее выкрали
"барсы"... Говорят, один из хищников сильно влюблен в княжну.
     - Могу тебе,  Зураб,  поклясться,  не боюсь! Тебе обещанная Магдана под
такой защитой,  что она недостижима. А если в нее кто влюблен, не приходится
удивляться,  она прекрасна,  как майская роза. Но, конечно, ты говоришь не о
"барсе",  а о коршуне Гуриели.  Любовь его безбрежна,  как море,  которое он
видит со  своей скалы.  Поэтому-то  он,  несмотря на твои щедрые посулы,  не
соглашается на выкуп арагвинцев.
     - Одному удивляюсь:  не успел я  въехать в  Метехи,  как об этом тут же
узнали в  Мухрани.  Разве мое  пребывание в  Ананури не  удерживало дерзкого
Кайхосро от опасной игры?
     Внезапно Шадимана словно  горячей смолой обдало.  Скрывая волнение,  он
позвал чубукчи,  велел переменить кувшины и подать охлажденные фрукты:  "Как
раньше  не  догадался?  -  мысленно воскликнул царедворец.  -  Сколько ночей
мучился: каким способом исчезла Магдана?! Почему исчезла, знал, - ненавистен
ей  Зураб.  Больше  незачем  себя  утруждать размышлениями:  воспользовалась
суматохой,  спряталась в одну из ароб,  притащивших из Ананури корм коням, а
когда  обратно  возвращались,  негодная  спокойно выехала  из  Тбилиси...  в
удобном  месте  соскользнула  и...   потом...   потом...  Хорешани  сказала:
"Высокородный князь  помог  Магдане уехать  к  братьям.  Высокородный князь!
Почему  вдруг  Кайхосро Мухран-батони напал  на  арагвинцев,  не  приходится
сомневаться:  напал,  чтобы отвлечь внимание.  У  него,  негодница,  просила
защиту.  От кого?  От отца? От Зураба тоже? В Константинополь сопровождал ее
веселый  Дато...  В  благодарность мои  сыновья  помогут "барсу" выпросить у
султана янычар.
     - Твое здоровье, Шадиман, о чем ты так крепко задумался - три раза тебя
окликал.
     - Думал,  Зураб,  о  том,  что  даже  все  предвидящие мудрецы иногда в
колпаках шутов разгуливают. Почему не догадались о посольстве Саакадзе? Надо
оповестить замки,  князья  должны  испугаться,  должны забыть личную вражду.
Надо  спасать сословие,  и  пусть заботятся о  спасении замков,  ибо  руины,
подобные церетелевским,  мало украшают знамена даже знатных фамилий. А что с
князьями?   Мечутся  подобно  пойманным  мышам!   Цицишвили  уверяет,  будто
Магаладзе послал к умному Моурави гонца,  а Саакадзе прогнал гонца:  "Прочь!
Передай твоему князю:  я  от предателей помощи не желаю!  Да и не нуждаюсь в
войске,  скоро у  меня сил будет больше,  чем надо..." Если такой собиратель
войска,  как  Саакадзе,  отказывается от  помощи,  значит,  зубастый мсахури
правду сказал...  Дато, этот приятный уговоритель, сейчас у султана, тоже на
прощальном обеде угощается орехами в  меду...  Не  из-за  этого ли Цицишвили
прискакал?  Князья растеряны,  во все замки страх заполз - чувствуют, и если
не  орехи,  то перец им непременно достанется.  А  собраться воедино и  дать
отпор хищнику не решаются.
     - Выходит,  я  напрасно ночью с короткохвостым чертом совещался.  Такое
подсказал: вызвать перепуганных князей в Метехи на большое совещание.
     - А о чем разговор, Зураб?..
     - О спасении Картли...
     - Спасибо,  князь;  такую новость сообщил,  что от  изумления в  глазах
двоится!
     - Могу еще сильнее изумить... Ты, Шадиман, сейчас полон дум, как спасти
замки.
     - И ты, Зураб, знаешь как?
     - Знаю.
     Выбрав лучший персик,  Шадиман положил его  на  серебряное блюдце возле
Хосро. Потом, изысканным движением приподняв чашу, провозгласил:
     - Победа князю  Арагвскому!  Скоро подымем чаши  в  честь царя  гор.  Я
всегда знал - Зураб Эристави не допустит унизить княжеское сословие.
     - Мы слушаем тебя, благородный Зураб.
     - Сейчас,  царевич Хосро,  я должен говорить открыто. - Зураб оглянулся
на дверь: перехватив его взгляд, Шадиман засмеялся:
     - Говори спокойно,  у  меня не подслушивают.  Иди,  чубукчи,  вино само
будет литься в чаши.
     - Саакадзе готовится нападать только  на  замки,  охраняемые сарбазами.
Ему тоже невыгодно разрушать и  превращать Картли в  обломки камней и  груды
пепла.
     - А разве у Квели Церетели были сарбазы?
     - Хорошо  знаю,  что  не  было,  но  "барс"  его  устрашил в  назидание
остальным.  Мог бы свободно напасть и на Эмирэджиби, на Фирана Амилахвари. А
потому от помощи Магаладзе отказался,  что не верит им,  смолоду враждуют. И
все же не нападает, значит... только против Ирана сейчас замышляет.
     - Не  понял  ли  я  князя  Зураба  ложно?  Остается вывезти  из  Картли
персидское войско?
     - Я предупредил,  царевич: если бы Андукапар или Иса-хан были здесь, не
говорил бы откровенно.  Выхода нет,  султану выгодно помочь Саакадзе,  - это
вы,  уверен,  знаете лучше меня.  Что  хорошего,  если янычары,  предводимые
Саакадзе, перебьют в Картли "львят" Ирана? Разве шах-ин-шах любитель шуток?
     - Ты  ошибаешься,  князь,  выход  есть:  Исмаил должен немедля прислать
десять тысяч,  так повелит Иса-хан. Не следует преувеличивать: султан больше
десяти  тысяч  не  преподнесет Саакадзе.  Допустим,  бесшарварных ополченцев
около двух тысяч.  А азнаурские дружины -  пыль пустыни, больше тысячи шашек
не соберет.
     - А  Мухран-батони?  А Ксанский Эристави?  А Гуриели?  А Леван Дадиани?
Узнав о янычарах,  разве не поспешат на помощь?  А Сафар-паша? Нет, царевич,
ошибаться опасно.  Саакадзе всегда любил  преувеличить силы  врага,  а  свои
преуменьшить, так вернее.
     - Что ж,  придется у Исмаил-хана пятнадцать тысяч взять,  и здесь у нас
не  меньше  пятнадцати тысяч...  Я  уже  раз  победил Саакадзе в  Мухранской
долине.
     - Пусть  спасет  тебя,  царевич,  пресвятая богородица от  второй такой
победы.
     - Странно говоришь, Зураб. Царевич одержал большую победу.
     - Я  думаю,  мой  Шадиман,  что победа на  путях к  замку Арша принесла
пользу лишь Андукапару и  Гульшари,  но  не тысячам сарбазов,  лишенных даже
погребения.
     - Не слишком ли открыто рассуждаешь, князь?
     - Должен,  ибо  недалеко то  время,  когда  царевич Хосро  станет царем
Кахети.  Какая  же  выгода  для  грузинского царя  устраивать  шахсей-вахсей
сарбазам и янычарам на грузинской земле?
     - Не подобает мне слушать такие речи.  Мой властитель -  шах-ин-шах,  и
только ему известно, когда и чем мне быть.
     - Хочу  еще  предупредить,  -  поспешил  Зураб,  видя  намерение  Хосро
подняться.  -  Уже  известно,  что  Саакадзе обрушится на  мой замок...  ибо
арагвинцы совместно с  сарбазами охраняют горцев.  Дабы не уподобиться Квели
Церетели,  я  уже  утром послал гонца с  приказом:  арагвским тысячам уйти в
Ананури и охранять честь князей Эристави - замок, где живет моя мать. Потом,
- я  справедливо