рых
рассказов Папуна.  А Эрасти все подливал в чаши вина,  и веселые гуляки, уже
не  зная,  за что еще выпить,  чокались,  по предложению Папуна,  за фазаньи
гнезда...
     Лориец тоже хотел предложить тост,  но  неожиданно свалился с  тахты и,
сколько его ни  тормошили,  громко храпел.  Уложив лорийца на тахту,  Эрасти
снял с него пояс и вышел. Папуна с дружинниками остался охранять спящего...
     Больше  всех  негодовал Димитрий:  по  его  мнению,  не  стоило столько
времени терять на рыжебородого сатану,  а  попросту избить и обыскать.  Гиви
тоже казалось,  что  Димитрий прав,  и  он  даже вызвался сам расправиться с
расхитителем дорогого вина, припасенного для более приятных вестников.
     - А ты уверен,  Гиви,  что лориец неприятный? - смеясь, спросил Дато. -
Иногда дурак дороже двух умных стоит!..
     - Правда,  Дато,  совсем без  дураков тоже трудно,  вот  я  целый месяц
такого ищу.
     "Барсы" от души смеялись...  Дверь отворилась,  и вошел Эрасти, держа в
руке пояс лорийца. Шум сразу оборвался. Георгий взял пояс, осмотрел, обнажил
тонкий кинжальчик с  изогнутой рукояткой,  украшенной бирюзой,  и  осторожно
стал приподнимать одну за другой серебряные шишечки.  Наконец одна подалась,
Георгий,  нащупав пружинку,  надавил и  из  тайника вытянул узкую  трубочку.
Аккуратно  расправив  свиток,  он  громко  зачитал  послание  Хосро-мирзы  к
мелик-атабагу Лорийскому...
     "Барсы" все больше волновались...  Даутбек смертельно побледнел, а лицо
Димитрия покрылось багровыми пятнами...
     Тяжелое молчание оборвал Дато:
     - Выходит,  Георгий, некуда нам податься из Ахалцихского пашалыка? Мы в
западне?
     - Будем,  если  сами  не  устроим  западню  лорийскому владетелю.  Наши
подозрения подтвердил Вардан.  Гуния клянется,  что  вокруг Самцхе-Саатабаго
сеть раскинул лорийский владетель, всюду в народе сеет неудовольствие против
меня. Предатель решил на моей крови разбогатеть, придется помочь ему...
     - Что, дорогой Георгий, намерен предпринять? - Даутбек тяжело вздохнул.
     - Поговорить с лорийцем.
     - Как ты,  Георгий,  догадался, что в поясе рыжебородый сатана ядовитый
свиток держит?
     - Нетрудно было,  мой Ростом: когда лазутчик неожиданно вместо Хорешани
увидел меня, отшатнулся и схватился за пояс.
     - Дорогой Георгий,  без тебя за всех "барсов" одного дурака никто бы не
дал...
     Охнув, Эрасти опустился на тахту.
     - Гиви,  -  завопил Димитрий,  -  полтора кизяка тебе на язык.  Ты что,
шершавый мерин,  когда-нибудь думаешь,  что говоришь?..  А  вы,  пожелтевшие
черти, почему рычите? - набросился Димитрий на хохотавших Дато и Даутбека. -
Или печалиться вам не о чем?
     - Э,  мой  Димитрий,  -  заступился Георгий,  -  печаль печальные мысли
подсказывает, а сейчас нам нужны веселые, - и, похлопав Гиви по плечу, снова
бережно свернул узенькой трубочкой послание,  заложил обратно внутрь  пояса,
захлопнул шишечку,  велел  Эрасти  осторожно надеть  на  спящего  лорийца и,
посоветовав "барсам" провести остаток ночи на мягких тахтах, вышел...
     Да,  необходимо побыть  одному со  своими тяжелыми мыслями.  Необходимо
разобраться в  надвигающихся событиях...  Ночь словно черным крылом прикрыла
притихнувший сад.  Откуда такая  ночь?  Почему крадется,  подобно лазутчикам
лорийского мелика?  На  сторожевых башенках вырисовывались,  как  серебряные
звезды,  наконечники пик.  Изредка  слышался условный свист  перекликающихся
стражей.
     В  эту  "бархатную" ночь  сон  позабыл прийти  к  Георгию Саакадзе.  Он
поднялся на площадку зубчатой стены,  прислушался:  "Где-то воют шакалы.  Ну
что  ж,  сейчас  их  время!  Хосро-мирза  может  договориться  не  только  с
мелик-атабагом Лорийским,  но  и  с  Сафаром,  задобрив обильными подарками.
Самцхе-Саатабаго -  последняя моя опора!.. Хоть и клянется Сафар в дружбе ко
мне,  но  разве турецкая клятва не  в  одной цене с  персидской?..  Когда-то
лорийский владетель тоже клялся, но когда слишком сладко поют, всегда измену
подозреваю...  Хосро, наверно, лорийскому владетелю много обещал... Что ж, я
тоже люблю одаривать друзей и  врагов.  Известно,  чем  питаются хищники,  и
Хосро  готов  им  уделить часть,  чтобы  получить для  "льва"  львиную долю.
Значит,   необходимо  поставить  между  Сафар-пашой  и  Хосро  непреодолимую
преграду... Лорийский владетель должен быть разгромлен... Иначе Хосро сожмет
меня  в  смертельном  кольце...   После  разгрома  лорийского  мелик-атабага
придется установить особый  надзор за  Сафаром,  атабагом ахалцихским...  Но
осторожность во всем. Мне нельзя восстанавливать против себя султана Турции.
К его помощи я еще вынужден буду прибегнуть...  Оттягиваю, сколько могу... И
потом учту коварство шаха,  в  Картли не впущу;  но тогда какая помощь от их
стоянки за пределами Картли?.."

     День начался обычно.  Мальчики Иорам и Бежан седлали коней для утренней
езды.  Для  обмана  любопытных,  а  может,  и  лазутчиков Метехи,  пятьдесят
дружинников четыре раза водили пятьдесят коней к  реке,  переодевались то  в
желтые чохи,  то в синие, то в белые, - и получалось, что двести дружинников
в  замке.  Дареджан за  что-то  бранила повара,  а  старая няня наблюдала за
девушками,  ткавшими новые  подседельники для  коней  "барсов".  Из  конюшни
доносились ржание и смех.  Это пятьдесят дружинников,  переодевшись в черные
чохи, чистили коней и собирались вести их на водопой.
     Только  в  покоях  Хорешани было  необычно.  На  восьмиугольном столике
приготовлены  вощеная  бумага,  гусиные  перья  и  золотистые  чернила.  Она
намеревалась писать Шадиману.  Дато подавал ей веселые советы, и Хорешани то
смеялась,  то сердилась.  Приглашенные Русудан,  Папуна,  Даутбек и  Георгий
обсуждали  полупросьбу,  полуугрозу Шадимана.  Хорешани  со  свойственной ей
прямотой заявила:  настало время твердого решения -  или  Даутбек женится на
любящей его и любимой им Магдане, или навсегда откажется. Русудан поддержала
подругу: нельзя держать девушку между льдом и солнцем.
     Мертвенная бледность разлилась по  лицу  Даутбека.  Минуту  он  молчал,
потом твердо заявил, что решение им давно принято... и оно не изменилось...
     - Тогда надо Магдану отправить к отцу,  - с укоризной сказала Хорешани.
- Монастырь от нее не убежит.  В  этих стенах и  так слишком много молодости
замуровано. Магдана, возможно, встретит в Метехи достойного князя и, если не
полюбит, все же согласится стать его женой.
     Все ниже опускалась голова Даутбека, но он сурово молчал, словно сердце
его не сжимали раскаленные тиски, словно рыдание не теснило грудь и страшные
мысли не холодили голову.
     - Где у  Даутбека совесть?  -  ругался Папуна.  -  Допустимо ли бросать
девушку в пасть гремучему Шадиману?..
     И еще много нелестных слов высказал Папуна. Но Даутбек молчал.
     Конец мукам друга решил положить Дато:
     - Главное,  в такое время нельзя игрой с Шадиманом обострять и без того
острое положение...  Если бы даже хотел Даутбек,  должен был бы пожертвовать
личным...
     И Георгий признал разумными слова Дато.  Затем, отец имеет право решать
судьбу  дочери;   права  и  Хорешани:   незачем  обогащать  монастырь  новой
жертвой...   Внезапно  Георгий   понял,   что   не   только   из-за   ущерба
государственным интересам  он  ненавидел  монастыри,  но  и  за  погубленную
молодость золотой Нино... "Нино! О неувядаемый цветок моей юности!"
     Саакадзе вздрогнул, тревожно оглядел друзей. Нет! Никто не заметил... и
спокойным голосом спросил:
     - Как  думаешь,  Папуна,  твоего родственника Арчила не  заменили новым
смотрителем царской конюшни?
     - Э, кто посмеет? Арчил сам в коня превратился, пятого царя в метехской
торбе дожевывает.
     Саакадзе  расхохотался,   поцеловал  Папуна  и   посоветовал  отправить
Шадиману послание со  священником,  сейчас преданным дому  Саакадзе за  дары
церкови.  Пусть зайдет к  Арчилу,  передаст от Папуна приветствие и попросит
внимательно следить, не понадобится ли помощь его, Арчила, княжне Магдане.
     Помолчав,  перешли к  обсуждению,  как  дать  знать  Вардану,  что  его
послание оказало Саакадзе большую услугу...  Дато тут  же  предложил способ,
одобренный всеми. И Хорешани послала слугу просить священника древней церкви
к полуденной еде...
     Тем временем,  подружившись с лорийцем,  Эрасти,  гуляя по саду, охотно
отвечал  на  расспросы.  Что?  Сколько Моурави дружинников имеет?  Здесь,  в
замке,  немного,  всегда двести. А где много? Около Кехви, около Сурами тоже
пять  тысяч  стоят...   на   Тбилиси  готовится  напасть  Моурави...   Потом
таинственно  признался,  что  в  замке  спрятан  огненный  бой,  привезенный
азнауром Дато из Русии. "Для важного дела бережем".
     Лориец  счастлив.  Еще  бы!  Привезти владетелю Лоре  важные сведения и
получить награду.
     Заметив Автандила в окне,  машущего платком,  Эрасти поспешил напомнить
лорийцу, что Саакадзе ждет его на прощальную беседу.
     Даже спокойный Ростом согласился с Димитрием, что Георгий слишком много
времени уделяет лазутчику...  И все несказанно обрадовались, когда, наконец,
сияющий лориец выбежал из дверей,  вскочил на арабского жеребца, подаренного
ему Георгием,  и умчался. Димитрий свирепо теребил усы, а Гиви не переставал
ахать,  и  было  отчего:  за  поясом рыжебородого торчала изогнутая рукоятка
кинжальчика, которым Георгий так ловко вскрыл тайную пружину в поясе.
     - Сегодня на рассвете выступим, друзья, к городу Лоре...
     - Как, Георгий, выступаем?! Возможно ли взять укрепленную крепость? Или
забыл - у нас здесь только пятьдесят дружинников.
     - И все же,  мой Даутбек,  крепость мы возьмем.  Начнем сами... Матарс,
проберись к  Квливидзе,  пусть поспешит со  стороны Джелал-оглы  к  северной
стене Лоре,  а ты,  Пануш,  -  к Гуния и Асламазу, - пусть немедля пересекут
Ташири-Лори, направят дружины к западным воротам крепости и начнут осаду. Мы
вовремя подоспеем... Ты, Ростом, скачи к Бакару, скажи: необходимо пополнить
конями и оружием наше ополчение...  Бакар давно огорчался, что даже старикам
приходится  ходить   пешком...   Скажи   суровому  главе   ополченцев,   что
мелик-атабаг  Лорийский  богат,  а  у  наших  ополченцев  благодаря  друзьям
лорийского владетеля семьи  голодают...  Пусть  Бакар подступает со  стороны
замкнутой поляны к главным воротам, там встретимся... Придется тебе, дорогой
Папуна,  скакать в  Дзегви,  Гамбар  подымет Ниаби,  Гракали,  Ахал-Убани  и
Цители-Сагдари. Передай, пусть подойдут к замкнутой поляне, там встретимся.
     - Говоришь,  выступаем сегодня?  Но  разве не месяц надо стоять у  стен
Лоре, чтобы разрушить хоть одни ворота?..
     - Разрушать незачем,  подойдем к  Лоре,  скрытые ночной темнотой.  Пока
наши  азнауры и  ополченцы будут осаждать Лоре,  отвлекая внимание,  лорийцы
сами распахнут южные ворота.
     - Сколько ты заплатил лорийцу, кроме драгоценного кинжальчика?
     - Кинжальчик  открыл   нам   тайну   пояса...   Каждая  услуга  требует
расплаты...  Зато Хосро услужил без задатка. Чему ты удивляешься, Даутбек, и
ты,  Ростом?  Или вы забыли,  что в  послании мирза писал о помощи?  Пятьсот
сарбазов должны вот-вот подойти к  южным воротам,  но  мы опередим Хосро,  и
вместо  минбаши пять  раз  Дато  прокричит кукушкой...  Остальное произойдет
быстро,  ворота откроются, но не Хосро обрадует предателя, а я! Заставлю его
хвастливое оружие покрыться ржавчиной от долгого бездействия...
     - Но,  Георгий, условный крик могут изменить после рассказа лазутчика о
тебе.
     - Лазутчик будет молчать, как рыба, ибо я вынудил его поклясться. Он ни
слова  не  скажет  ни  атабагу,  ни  его  главному советнику Сакуму,  никому
другому, что видел меня...
     - Э, Георгий... Вардану он тоже клялся. Клятва лазутчика - собачий лай.
     - Я вынудил его поклясться жизнью жены... Клятву Вардану нарушил - конь
издох, мою нарушит...
     - Жена издохнет!.. - повеселели "барсы".
     - Ты, Гиви, угадал, так я ему обещал...
     Уже  давно  Папуна  и  "барсы"  перестали серьезно  обсуждать стратегию
предстоящего  боя.  Внезапные  налеты  с  малочисленными дружинами,  быстрые
"летучие" битвы  приучили  их  не  к  рассчитанным построениям,  как  бывало
раньше, а к дерзким наскокам, к беспечному отношению к своей жизни... Потому
и  сейчас никто из  них не  думал готовиться к  бою,  никто не задумывался о
возможных неудачах: нет, неудач не будет, не должно быть...
     И,   как  всегда,   "барсы"  подзадорили  Дареджан,  и  полуденная  еда
украсилась  зажаренными на  вертелах  дикими  гусями,  фазанками,  домашними
каплунами. Папуна, решив выехать к ничбисцам после полуденной еды, поддержал
"барсов".  Только Георгий был задумчив,  он  знал,  как много зависит от его
смелого замысла...  Знал,  как риск велик. Но если удача? Тогда многое можно
исправить,  "А вдруг за воротами Лоре,  как удалось выпытать у  лорийца,  не
тысяча  воинов,  а  гораздо  больше?  Вдруг  Хосро  удалось скрытно прислать
персидские пушки?  Лориец клялся:  "Пушки только ожидают..." Доверять никому
не следует.  Отвага и осторожность -  обязательные спутники летучей войны...
"Барсы" беспечно относятся к ополченским сражениям,  но я знаю - риску здесь
больше...  Приходится за  них  думать,  чтобы  уберечь  от  неожиданности...
Тяжело,  но следует взять и Арчила с десятью разведчиками. Женщин без охраны
оставляю...  Не  больше двенадцати дней пройдет...  Моя Русудан тайный выход
знает...  если... Нет! Никаких случайностей! Никто не разведает, что в замке
нет охраны...  Потом,  стража не  забудет каждую ночь подкатывать к  воротам
волков в  железной клетке.  В случае нападения волкам бросят мясо с порошком
и,  приоткрыв в стене потайную дверцу, выпустят на противника... Это сделает
верный Омар,  он  все  в  Терки  рвется...  вернусь,  пошлю  с  ним  подарок
воеводе... Кроме волков, пузыри с ядом усладят врага..."
     - Э, э, Георгий, не забывай - фазан вкусен горячий, а вино холодное...
     - Ты прав, мой Папуна... Твое здоровье, благочестивый отец!
     Священник, приглашенный к еде, торопливо поднял чашу; он с наслаждением
вкушал праздничные яства.  Видит бог,  он  был счастлив.  Поездка в  Тбилиси
сулила  много  чистой  радости...  Вот  он,  бедный священник,  обремененный
многочисленной семьей,  скучно  доживал свой  век,  сокрушаясь отуречиванием
паствы. Усердные молитвы и внимание к прихожанам, таким же беднякам, как он,
не  улучшали трапезу и  одежду  его  семьи.  Нередко священник другой церкви
посмеивался  над  ним:  "Даром  крестишь,  даром  венчаешь,  даром  панихиду
служишь...  а  свои дети голодают,  это даже господу не угодно..." Священник
сам знал, что плохо выходит, но от кого брать, от таких же голодающих? И вот
Иоанн  Креститель увидел  его  усердие и  наградил чрезмерно.  Да  снизойдет
небесная благодать на паству!  Раньше,  кроме оборванных чох и  заплатанного
женского платья,  ничего церковь в  своих стенах не видела.  А  сейчас?  Все
богачи бросились к  нему,  ибо  семья Моурави,  сам  Моурави,  если в  замке
находится,   и  вся  "Дружина  барсов",  не  считая  слуг,  конюхов,  каждое
воскресенье слушают его  обедню...  Сколько пожертвований,  сколько подарков
его семье! Богатые жители вдруг прозрели, вспомнили о древности церкви, тоже
стали подражать обитателям замка Моурави. И, во славу святой троицы, церковь
заново выкрашена, много ковров, свечей, церковные чаши. О господи, пути твои
неисповедимы!..
     Потом священник стал  размышлять о  поручении Хорешани купить церковную
парчу ему на  праздничную ризу,  материю на  платья его семье.  Для себя она
просила лишь купить фаянсовый кувшин,  -  вчера разбила... любимый был, даже
черепок на  образец дала,  -  священник нащупал в  кармане рясы завернутый в
лоскут черепок от разбитого кальяна и кисет с монетами...
     Прощаясь, священник обещал весь майдан обойти, но сыскать доброй дочери
кувшин  желаемой  раскраски.   Тут   Хорешани,   точно   внезапно  вспомнив,
посоветовала:  если сразу не найдет,  пусть обратится к старосте майдана, он
все знает.  Одно - пусть не говорит, что для нее. Купец предан царю Симону и
не захочет сделать ей, Хорешани, приятное.
     Никогда не  лгавший священник со  вздохом обещал сказать старосте,  что
для себя ищет...
     Неожиданно у самых дверей его догнал Гиви и, к беспокойству всех, сунул
священнику несколько  марчили,  попросив  привезти  казахскую плетку,  пусть
майдан наизнанку вывернет,  но достанет.  Наверно, у амкаров-шорников. Долго
после  ухода  священника  ругали  "барсы"  безмозглого петуха  за  нарушение
уговора ничего не поручать священнику,  дабы не накликать на него подозрений
Метехи и церкови.
     Искоса поглядывая на Саакадзе,  погруженного в  раздумье,  Папуна вдруг
заговорил о Вардане:  кто знает,  может, преувеличивает купец и осторожность
его от страха?
     - Многим рискует Вардан Мудрый,  потому осторожен.  Но, дорогой Папуна,
почему усомнился в Вардане? Какая ему сейчас выгода от Моурави?
     - Э,  Ростом, хитрец знает: хочешь благополучной переправы через бурную
реку,  начинай строить мост  с  того берега.  Осторожность его  от  тяжелого
товара.
     - Товара?
     - Разве не  знаете?  Свойства товара отражаются на  свойствах характера
купца.  Вардан больше парчой,  бархатом,  сукном ворочает,  потому и мысли у
него  тяжелые...  Вот  кто  шелком  торгует -  всегда  шуршит чувяками,  как
влюбленный. А если сладости продает, столько слов сыплет, что сам становится
липким...  Зато купец,  навязывающий лекарства,  такой таинственный,  что от
страха больной спешит или выздороветь,  или умереть... Я сразу разгадаю, чем
купец торгует.
     - Очень хорошо! А который - оружием? - заинтересовался Автандил.
     - Непременно решительный.  И  с  таким лицом обнажает шашку,  будто сам
полководец и вот-вот в бой бросится... только, говорят, в доме два засова на
дверях  повесил:   один  от  воров,  другой  от  хвостатых.  Уверяют,  любит
оружейников чертово племя, ведь смерти помогают - значит, прибыль аду...
     - А который русийские сети всем навязывает?
     - Э,  Гиви,  это  не  купец,  а  ловец  говорящей рыбы,  потому веселый
характер имеет.  Продаст дураку сеть -  хохочет,  продаст крючок -  за живот
держится,  чтобы от смеха не лопнуть.  А если рукавицы продаст, покупатели в
бане от смеха откачивают...
     - Лучше,  друг Папуна,  скажи, разве есть говорящая рыба? Я думал, рыба
потому молчит,  что воды полон рот...  Почему смеетесь?  Может, напрасно так
думал?
     - Напрасно, мой мальчик. Тебе думать вредно, даже таинственный купец от
такого не вылечит.
     - Пускай петух ему в горло плюнет,  -  в сердцах проговорил Гиви,  -  я
после слов Папуна при встрече с таким, как от кудиани, открещиваться буду...
     - Не забудь рукавицы на такой случай натянуть.
     - И вместо бурки в сети закутаться.
     Даже за  прощальной едой,  несмотря на  неизменную защиту Хорешани и  к
неудовольствию Дареджан,  "барсы",  желая развлечь Георгия,  не  переставали
подшучивать над Гиви.
     Русудан и  Георгий были молчаливы.  Посвященная в предстоящее,  Русудан
обдумывала защиту в случае нападения на замок:
     "Иораму поручу восточные ворота,  сама  западные стану  охранять...  Но
никто не должен знать о походе Георгия. Всем слугам скажу: неподалеку в лесу
учение Арчил проводит, лишь свистнут - прискачет... Из ворот замка никого не
выпущу, могут проговориться. Папуна вернется скоро и останется, он притворно
спокоен.  Пусть  около  Хорешани будет:  она  тревожится,  ибо  Дато  совсем
перестал дорожить жизнью...  А все?  Может,  потому и побеждают?  Да,  жизнь
любит смелых...  Двенадцать дней!  О,  хоть бы  они скорей миновали!..  Нет,
продлятся вечность -  надоедливые,  скучные,  как  серый камень,  как  серый
дождь.  Начнут нашептывать самое злое,  сеять сомнения...  А вот сегодняшний
день пролетел,  словно ему под крылья стрелу вонзили...  Георгий почти к еде
не  пр