ц везиром по  настойчивой просьбе
Келиля и Саакадзе,  Ваххаб-паша неожиданно выразил желание не только уйти из
Токата со своими ортами, но и двигаться немедля дальше, в Месопотамию.
     Саакадзе, поддакивая начальнику конницы, напомнил:
     - Дожди прошли.  Дороги для войска открыты. Зачем откладывать на завтра
то,  что доступно сегодня?  Пусть паши Ваххаб,  Рамиз, Фаиз, Хамид и Эсад, а
также капудан-беки Незир,  Тахир,  Джянум...  -  и,  заметив,  как  радостно
блеснул глазами везир,  невозмутимо закончил,  -  останутся в  Токате,  ибо,
чтобы  завоевать Багдад  завтра,  надо  всесторонне обсудить  план  приступа
сегодня.
     Хозрев-паша от  возмущения даже привстал,  он так скривил губы,  словно
вместо сладкого рожка разгрыз стручок перца.
     Саакадзе тоже привстал и отвесил почтительный поклон:
     - Твое  предложение  подсказано  мудростью,   верховный  везир.   -   И
наставительно сказал пашам и бекам:  -  Воля Хозрев-паши - закон! Остаться и
обсудить!
     Хозрев надменно выпрямился и грозно проговорил:
     - Машаллах, я так повелел Моурав-паше!..
     Не успел Моурави въехать в ворота,  как дом его начали осаждать купцы с
дорогими изделиями и  торговцы продуктами.  "Барсы" знали,  что  среди  этих
жаждущих  наживы  немало  лазутчиков.   И  Папуна,  Эрасти  и  Ростом  ловко
выпроваживали всех подозрительных.
     В  этой  суете  один  торговец упорно требовал,  чтобы его  допустили к
самому ага, ибо Непобедимый должен лично купить себе на счастье амулет.
     Конечно,  "барсы" сразу узнали в назойливом торговце Ибрагима,  поэтому
принялись кричать,  что никаких амулетов Моурав-паше не нужно и  пусть купец
отправится в другое место предлагать свой вещий товар. Кругом потешались над
янтарными сердечками и деревянными дельфинчиками,  что,  по-видимому,  не на
шутку рассердило торговца амулетами, и он рассвирепел:
     - Аллах!  Если купец будет согласен,  что его товар не нужен, то, видит
Мухаммед, и до первого неба не дойдет он от голода.
     Многие купцы,  смеясь,  поддерживали его, но Эрасти настаивал, чтобы он
убирался и впредь не надоедал.  Спор разгорелся.  На шум из дома вышел Дато.
Узнав, в чем дело, он будто задумался, потом сурово спросил:
     - Наверно знаешь, недозрелая тыква, что твой амулет счастье принесет?
     Тут Ибрагим поклялся Меккой и всеми святыми, что именно так.
     - Хорошо, подожди!
     Дато незаметно подмигнул, и все "барсы" стали разбирать у других купцов
товар.  В пылу купцы забыли об амулетчике и не заметили,  как Эрасти впустил
Ибрагима во двор, а затем провел на террасу.
     Более  часу  рассказывал Ибрагим о  Стамбуле.  И  когда всех  продавцов
удалось выпроводить и закрыть за ними ворота, Дато спросил, что подразумевал
Ибрагим под амулетом счастья.
     - О трехбунчужный паша,  и вы,  уланы,  пусть солнце светит для вас еще
двести  лет!  Но  Мухаммед  подсказывает  осторожность.  Ханым-везир  Фатима
взбунтовала  знатные  гаремы.   Она  всех  оповещает:  "Гяур  путем  подкупа
присваивает себе  победы  Хозрев-паши  и  крадет славу  главного везира.  Но
недалеко то  время,  когда  Моурав-паша  перестанет красть даже  собственный
палец. Есть один Багдад, а не два, и его возьмет Хозрев-паша!"
     - Это, Ибрагим, кто сообщил? Сестра ага Халила?
     - Это  и  еще  многое,  эфенди Ростом.  Мой  ага Халил советует вам все
бросить и  тайно ускакать в Константинополь,  пасть к ногам султана и молить
его избавить Непобедимого от верховного ифрита.
     - Дорогой  Ибрагим,   -  засмеялся  Саакадзе,  -  невозможное  советует
благородный Халил. Уже все готово для похода на Багдад. Разве султан простит
мне  такое?  А  злоязычной я  не  устрашаюсь.  Янычары,  сражаясь под  моими
бунчуками, никогда не перевернут котлы. Да и многие паши, такие, как Ваххаб,
Рамиз или беки Тахир, Незир и еще многие, - на моей стороне.
     - Паши?  Беки?  Тогда знай,  о  благородный,  что происходит с  пашами,
предпочитающими твои бунчуки конским хвостам везира.
     И,  не сгущая краски, они и так были черны, Ибрагим, невольно приглушив
голос, поведал об убийстве Рахман-паши. Нет, и лишнего дня нельзя оставаться
в проклятом городе,  где собралась свора Хозрева. И если Моурав-паша решится
на  крайнюю  меру,   то  Ибрагим  через  два  дня  поскачет  вперед,   чтобы
предупредить Осман-пашу и о его родственнике и о решении Моурав-паши.
     Молчание  длилось  долго,  расправа  с  Рахман-пашою  произвела тяжелое
впечатление.  "Но, - думал Саакадзе, - гибель Рахман-паши еще больше озлобит
Осман-пашу, и, возможно, удастся избавиться нам от злодея".
     - О Моурав-паша,  принесу тебе через два дня заказанные тобою четки,  и
ты заплатишь за них доверием ко мне!..
     Решено было  пока  ничего не  говорить дружественным пашам об  убийстве
Рахмана.  Делу не поможешь, а это может повредить их сборам в поход. Ибрагим
пусть сам расскажет Осман-паше о виденном и передаст, что надо...
     Нежданно Хозрев-паша уже на  третий день стал торопить Георгия Саакадзе
и  Келиль-пашу.  Чтобы ускорить поход,  он снова настойчиво предложил начать
выводить из  Токата  войска  и  первый  повелел  своему  бинбаши  вывести на
Багдадскую дорогу передовые орты.
     "Барсов" не оставляло хорошее настроение,  хоть от них,  и не укрылось,
что лишь незначительная часть войск Хозрев-паши выступила из Токата.  Но уже
сам факт радовал. И Келиль-паша уверял: "Раз Хозрев решил оторвать от своего
праздного войска хоть одного янычара, то верно, что торопится с походом..."
     Торопились и  "барсы".  Но  Хозрев заявил,  что поскольку трехбунчужный
гурджи решил устроить пир в честь султана, то - раньше пир, потом поход...
     Поручив Папуна и Эрасти устройство пира, Саакадзе со всеми "барсами", а
также и  Келиль-паша занялись переброской войска на  юго-восток.  Поспешил и
Ваххаб-паша,  а  за ним и  остальные дружественные Непобедимому паши и беки.
Взяв со всех слово быть у  него завтра на пиру,  Саакадзе ускакал домой.  За
ним неотступно следовали ликовавшие "барсы".
     Более двух часов ждал Ибрагим полюбившихся ему  гурджи.  Саакадзе сразу
заметил, что Ибрагим расстроен.
     - Что случилось?  А разве Моурав-паша и уланы не знают,  что эфенди Абу
Селим скрылся?  До прибытия "барсов" всюду появлялся,  сеял зло,  подстрекал
янычар  к  бунту  и  к  неповиновению Моурав-паше.  А  как  только в  Токате
показались "барсы",  исчез,  как мираж в пустыне.  Значит, готовится к новым
расправам.
     - Дорогой  мальчик,  -  мягко  улыбнулся Дато,  -  конечно,  при  нашем
приближении должен был исчезнуть! Еще не забыл, как мы высмеяли его...
     Ибрагим  почувствовал,   что  доводы  его  бесполезны,  и  с  отчаянием
выкрикнул:
     - О-о аллах!  Так знайте,  Фатима хвастала, будто посол франков прислал
ей  алмазного дельфина на  золотой цепи  в  знак  благодарности за  помощь в
убийстве Моурав-паши и гурджи-военачальников,  а Хозрев-паше -  шпагу короля
франков -  за  умение поражать так,  чтобы  на  клинке не  оставалось следов
крови.   Во  имя  седьмого  неба,   Моурав-паша,   и  вы,   отважные  уланы,
прислушайтесь к  советам моего отца ага Халила!  А  хеким?!  Он,  как огнем,
охвачен страхом...  О  Непобедимый,  еще  не  поздно!  Пир только завтра,  а
сегодня  вы  все  выедете  проверить войско  и,  подобно  ветру,  умчитесь в
Константинополь!
     И Ибрагим с новой энергией принялся умолять, заклинать...
     Саакадзе  снисходительно слушал  Ибрагима.  Благородная  душа  у  этого
молодого  стамбульца!  Он  достойный  выученик  мудрого  Халила,  властелина
удивительного мира  четок.  Но  этот  удивительный мир,  полный  неожиданных
сочетаний драгоценных камней,  костяных шариков и янтарных бус, помещается в
одной лавчонке,  где от порога до полок не более семи шагов.  Здесь,  в этом
замкнутом пространстве,  рос  Ибрагим,  любитель халвы и  оберегатель кисета
мудрого четочника.
     И  этот  славный  Ибрагим  силился  сейчас  убедить  Георгия  Саакадзе,
вступавшего в  единоборство с  царями и тиранами,  с искушенными в коварстве
царедворцами и магами, Георгия Саакадзе, преодолевшего огромные пространства
и покорявшего земли и души,  - убедить в невозможном! Разве могли эти усилия
мальчика не вызвать улыбку?
     Как дождевые капли стирают грани ступеней, так годы сводят на нет грани
памяти.  Молодой  Саакадзе  на  Триалетских вершинах  превзошел в  искусстве
предвидеть умудренного годами царя  Картли Георгия Десятого.  И  океан может
прислушаться  к  журчанию  ручья,  и  барс  насторожиться при  крике  щегла,
заметившего с высокой ветки приближение врага.
     Георгий  как  будто  внимательно  слушал  молодого  стамбульца,   голос
которого напоминал голос мудрого четочника,  но все это было не больше,  чем
журчание ручья.
     А  у  ног  его  простирался океан,  образуемый бурными  потоками войск.
Развевая   знамена,   под   громоподобные  удары   турецких  барабанов  орты
анатолийского похода устремятся за ним,  Георгием Саакадзе, за его витязями,
"барсами", на линию Диарбекир - Багдад.
     Закипят  малые  битвы,  разгорятся большие  сражения,  они  перейдут  в
кровопролитные бои.  И это больше,  чем жизнь,  -  за этими бушующими огнями
родина,  и  одно  воспоминание о  ней  пьянит  и  наполняет  сердце  сладким
волнением.
     Ибрагим учащенно моргал и  как-то  смешно подергивал носом.  Он был так
огорчен,  словно от  самого Стамбула бережно нес четки из  семнадцати лунных
камней и, дойдя до Токата, уронил их в бездонную пропасть.
     Людям не обычным,  людям,  свершающим большие дела,  свойственна особая
простота. Им претит чувство превосходства над другими, и они любят повторять
мудрое изречение древнего грека:  "Я  знаю только то,  что ничего не  знаю".
Такая простота была естественной для Саакадзе.
     Он не подтрунивап над Ибрагимом,  так хорошо открывшимся в  благородном
порыве. Потрепав его по плечу, он сказал серьезно и успокоительно:
     - Вот что,  мой мальчик,  с  нами ничего не случится.  Через два дня мы
выступаем в  поход.  Но раз ты так беспокоишься,  то я  научу тебя,  как,  в
случае непредвиденной неприятности, оказать нам помощь.
     - О Моурав-паша, научи! Иначе как покажусь на глаза моему любимому отцу
ага Халилу? Он скажет: "Первую тайну доверил тебе, а ты, подобно звездочету,
смотрел на небо, забыв, что все зло на земле..." И перед хекимом стыдно: как
о  вас беспокоился,  поучал!  С какой тщательностью приготовил для Хозрева и
его палачей сладкий порошок...  А важнее, мне перед собой неудобно, сердце к
вам тянется...  Хотел немного на "барса" походить, а на радость насмешливому
джинну,  до петуха не доберусь. Ага Моурав, возьми амулет из зуба крокодила,
в  нем  хеким яд  спрятал...  Говорят,  роскошный пир у  тебя будет...  Если
заметишь...
     - По-твоему,  мой Ибрагим,  я пригласил гостей затем, чтобы травить их,
как бешеных собак? Разве достойно такое вероломство полководца?..
     И опять Ростом подумал:  "Почему бы и не взять зуб крокодила?  Места не
занимает".  Он  с  чувством  неловкости  взглянул  на  друзей  и  облегченно
вздохнул:  конечно,  "барсы" были того же мнения. А Гиви даже облизнул губу,
словно пробовал, достаточно ли сладок порошок хекима.
     - Так вот,  мой мальчик, ты напрасно собою недоволен. Можно быть купцом
с  душою витязя,  можно быть ханом с  душою шакала...  за  примером недалеко
ходить...  Тебе ага Халил передал лучшее,  что есть на земле: благородство и
бесстрашие.  И  от  меня  прими  завет:  будь  храбрым,  защищая  друзей,  и
неумолимым, мстя врагам. - Вместе со словами "прими на память" Саакадзе снял
с себя драгоценное изображение "барса, потрясающего копьем", и застегнул его
на груди ошеломленного юноши. - Знай, Ибрагим: меч и сердце всегда подскажут
правильные поступки.  -  Трижды  облобызав орошенное слезами  восторга  лицо
Ибрагима,  Саакадзе проникновенно добавил:  -  Да  хранит тебя аллах!  Пусть
судьба всегда является тебе в образе красивой ханым!
     Стало тихо, так тихо, как бывает, когда происходит нечто значительное.
     - Вот  видишь,  Ибрагим,  -  прервал молчание Дато,  -  ты  всегда  был
витязем,  но не знал об этом. Сейчас Великий Моурави пробудил твое сознание.
Сам подумай,  разве обыкновенный человек пустился бы  в  такой опасный путь,
чтобы предупредить друзей о коварстве врагов?
     Наконец Ибрагим очнулся, он пытливо оглядел всех: "Нет, не смеются надо
мной сказочные витязи.  Происходящее не  сон,  а  счастливая явь.  И,  видит
аллах,  я,  Ибрагим,  знаю,  как ее продолжить.  -  Он поцеловал изображение
"барса,  потрясающего копьем",  и  бережно  спрятал на  груди  под  курткой,
обвешанной амулетами.  - Нет, не в Токате, городе мелодичных колокольчиков и
злобствующих пашей, начну я носить этот талисман, с тем чтобы не снимать его
всю  жизнь.  Пусть этот талисман предохранит меня от  недостойных поступков.
Пророк свидетель, хочу хоть немного походить на... "барсов" Гурджистана!"
     Наблюдая за Ибрагимом, "барсы" удивлялись его предусмотрительности.
     - Молодец,  Ибрагим!  -  похвалил молодого турка Саакадзе.  - Еще знай:
осторожность -  спутник  храбрости!  -  И,  желая  доставить радость  юноше,
продолжал:  -  Осторожность подсказывает мне  поручить Ибрагиму важное дело:
если  заметишь  что-либо  подозрительное,   поспеши  к  Келиль-паше.  Слуги,
возможно,  начнут спорить, тогда потребуй старшего чауша и скажи, что принес
паше  амулет с  вложенным в  него изречением из  суры корана "Корова".  Будь
откровенен с пашой,  он друг "барсов". А когда вернемся в Стамбул... Что ты,
Ибрагим?!  Конечно вернемся...  то там отпразднуем твое посвящение в витязи.
Передай твоему отцу ага Халилу,  что "барсы" умеют быть благодарными.  И еще
передай ага хекиму:  пусть позаботится о судьбе его друга Юсуфа, придворного
хекима из Исфахана. Наверное, он уже прибыл в Стамбул.


        "ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ"

     Казалось,  весь Токат пришел в движение.  Говорили только о предстоящем
пире  в  честь  султана славных султанов.  Говорили о  подарках,  присланных
султаном,  "средоточием вселенной",  которые будет раздавать верховный везир
Хозрев-паша знатным пашам и бекам.
     Знали о подарках и "барсы".  Недоумевая, Саакадзе спросил везира, когда
он  намерен вручать шубы  Сераля,  если  после пира тотчас в  поход?  Хозрев
охотно пояснил,  что  перед пиром в  доме  вали  получат милость султана все
остальные, а Саакадзе и его "барсы" уже получили...
     Неопределенный ответ,  как ни странно, не насторожил "барсов", - не все
ли  равно,  где примут знатные турки драгоценные одеяния,  а  грузинам одно:
поскорей добраться до стен Багдада,  за которыми -  путь на Картли!  "О, кто
еще может похвалиться такой родиной!"
     Последние  лучи  солнца  обломились об  утесы  гор  и  погасли  в  реке
Ешиль-Ирмак.  Конные  паши,  окруженные свитой,  важно  въезжали  в  высокие
железные ворота,  озаренные разноцветным огнем  праздничных факелов.  Немало
удивились "барсы":  прибывали только приверженцы Хозрева.  Но вали,  горячий
сторонник Моурав-паши, успокоил его.
     - О находящийся под покровительством седьмого неба!  О Непобедимый! Что
делать нетерпеливым в  мире,  где все надо ждать -  и  огонь солнца и  каплю
дождя.  Я все убеждал:  раньше пир, потом подарки. Машаллах, вот что ответил
мне  твой  друг,  удалой  начальник Рамиз-паша:  "Не  следует  противоречить
верховному везиру перед походом". И тут Фаиз-паша добавил: "Желание поскорее
увидеть дар султана заставляет пашей немного опоздать на пир".
     - Но почему сторонники везира не опаздывают?
     - О Мухаммед!  -  Вали звучно расхохотался.  - Клянусь поцелуем любимой
наложницы,  сторонники везира  первые получили роскошные шубы.  А  мне,  ага
Ростом, не удивляйся. Я Хозреву не подчинен и ничего не получил.
     Во  дворе  засуетились слуги,  ударили  барабаны,  крики  "Ур-да-башина
верховному везиру!" оповестили хозяев о прибытии сердар-и-экрема.
     За  Саакадзе  поднялись  и  другие  навстречу  высокому  гостю.  Матарс
поправил на глазу белую повязку.
     Прибыл Хозрев-паша  только с  двумя слугами:  чухадаром,  несшим палку,
дабы отгонять собак, и фонарщиком с огромным фонарем.
     Хотя  Саакадзе  и  презирал  жестокого,  заносчивого везира,  но  такое
доверие не могло не найти в нем отклика.
     В приемном двусветном зале, вымощенном мраморными плитами, горел камин,
узкий  и  высокий,  отбрасывая красные блики  на  затейливые переплеты окон.
Словно  освещенные  изнутри,   мерцали  фарфоровые  вазы,   установленные  в
маленьких нишах.
     Огромный серебряный поднос заменил скатерть. Яшмовые и фарфоровые блюда
сразу опустились на  него,  словно птицы на озеро.  Подали воду с  сахаром и
шербет.
     Начался пир.
     Хозрев-паша никогда так еще не ликовал. О, еще бы! После первого намаза
ворота  Токата  широко распахнутся,  и  отборное войско анатолийского похода
двинется на Багдад!
     И  вновь удивился Саакадзе,  почему не  спешит к  нему на пир ближайший
друг Келиль-паша.
     - Умерь свое недовольство, Непобедимый!
     Дато вздрогнул,  что-то зловещее было в том,  как произнес это знакомое
слово Хозрев.  Потом словно издали донесся его хохоток. Обгладывая косточку,
он  визгливо говорил,  что  вот-вот должен прибыть Келиль-паша,  наверно,  с
Ваххаб-пашой вместе за подарками отправились.
     Поймав на  себе пристальный взгляд Дато,  Хозрев-паша предложил послать
тут же  за Келиль-пашою.  Сам не зная почему,  Саакадзе отказался:  "Если не
спешит, значит, так надо".
     Келиль-паша спешил,  но недаром "у каждого человека судьба висит на его
шее".
     Почему Ибрагим поплелся за  толпой,  устремившейся к  дому вали,  он не
смог  бы  ответить,  ибо  раздача подарков пашам оставляла его  равнодушным.
Какая-то  тоска  сжимала  его  сердце,   и   Ибрагим,   не  находя  покоя  в
караван-сарае, где он и его конь обрели пристанище, слонялся по улицам.
     Вдруг Ибрагим подался в  сторону:  в  проехавшем всаднике он узнал того
разбойника,  который  отсек  голову  Рахман-паше.  Но  почему  этот  злодей,
сопровождаемый группой  башибузуков,  свернул на  улицу,  где  находился дом
Моурав-гурджи?
     Дрожа,   кок  в  лихорадке,   Ибрагим,  крадучись,  поплелся  за  шагом
двигающимися башибузуками.  Тут  он  увидел,  что  все  примыкающие  к  дому
Саакадзе улички охраняются вооруженными до зубов янычарами.  А у ворот дома,
и справа и слева, стоят на страже сипахи из орты верховного везира.
     Озадаченный  Ибрагим  не  знал,   что  предпринять.   Конечно,   в  дом
Моурав-паши его не  впустят.  И  не  опрометчиво ли  переступать порог,  где
пирует Хозрев-собака?  К тому же,  что он,  незнатный,  может один сделать в
случае опасности?..
     Нежданно  разбойник подошел  к  воротам  и  тихо  заговорил с  сипахом.
"Келиль-паша...   нет,  вали...  якши...  за  подарками"  -  уловил  Ибрагим
отдельные  слова  и,   инстинктивно  прижимаясь  к  стенкам,   направился  к
дворцовому  дому  вали.  Здесь  у  позолоченных  ворот  его  поразила  толпа
токатцев,  охваченных тревожном волнением.  Подойдя к нескольким слугам,  он
услышал,  что многие паши давно вошли в  дом,  но  еще ни один не вышел ни с
подарками, ни без них.
     Осмелев,  Ибрагим подошел ближе к  молодому прислужнику и  спросил,  не
видел ли кто Келиль-пашу?
     - О! о! Улан, тебе на что паша?
     - Обещал он  амулет купить,  и  вот я  бегаю за  ним,  а  он ускользает
подобно тени...
     - Сегодня даром бегаешь.  Совсем недавно эфенди Абу-Селим послал за ним
оруженосца, подарок султана хочет вручить.
     Не  дослушав,  Ибрагим спокойно отошел,  но,  завернув за  угол,  хотел
бежать и  сам удивился своей глупости:  "слуга на коне,  а  я...  я  тоже на
коне!" -  И Ибрагим,  не задумываясь,  отвязал от столба одного из коней под
зеленым чепраком и поскакал к дому Келиль-паши. Он мысленно похвалил себя за
то,  что  еще  утром тщательно (на всякий случай) изучил местоположение дома