Сергей Александрович Абрамов.
    Неформашки


  Фантасмагория


  ---------------------------------------------------------------------
  Книга: С.Абрамов. "Новое платье короля". Повести
  Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1990
  OCR    ellCheck: Zmiy (zmiy@i ox.ru), 9 марта 2002 года
  ---------------------------------------------------------------------


  Умнов легко повернул руль,  плавно вписался в  поворот -  и сразу ветер
ворвался в салон,  чуть смазал по физиономии,  но тут же высвистел обратно -
на волю: где ему, слабому до умеренного, с быстрым Умновым тягаться!
  "Хорошо,  иду,  -  разнеженно подумал Умнов. - Мир прекрасен, времени у
меня -  навалом, целый отпуск, скорость - за сотню, движок фурычит как надо,
есть в жизни счастье".
  Подумал он так опрометчиво и немедленно был наказан.
  Из придорожных кустов споро выпрыгнул на шоссе бравый партизан-гаишник,
таившийся до  поры  в  глухом секрете,  взмахнул полосатой палкой,  прерывая
безмятежное счастье Умнова,  которое, кстати, он сам и сглазил. Умнов злобно
вмазал по тормозам,  вырулил на обочину, слегка про себя матерясь, достал из
кармана  техпаспорт,  права,  журналистское могучее удостоверение -  это  на
крайний случай, и вышел из машины.
  Партизан тут как тут.
  - Инспектор ГАИ  Др-др-др,  -  невнятно  представился он,  -  позвольте
документики.  -  Но козырнул,  но обаятельно улыбнулся,  но сверкнул золотым
красивым резцом, серебряным капитанским погоном, начищенными пуговками.
  Одно слово - металлист.
  - А  собственно,  в чем дело?  -  не без высокомерия,  но и без хамства
спросил Умнов.
  - А  собственно,  ни в чем.  Простая проверка с целью выяснения точного
статистического баланса, - опять козырнул, явно довольный научной фразой.
  - Выясняйте, - успокоился Умнов, поняв, что его суперскоростные маневры
остались незамеченными.
  Протянул права и техталон партизану, а удостоверение заначил. И впрямь:
незачем им зря размахивать, не для того выдано.
  Партизан-капитан по  имени  Др-др-др  документы внимательнейшим образом
изучил, вернул владельцу, спросил ласково:
  - Далеко ли путь держите, Андрей Николаевич?
  - На юг,  -  туманно объяснил Умнов.  - На знойный юг, товарищ капитан.
Туда, где улетает и тает печаль, туда, где расцветает миндаль.
  - Неблизко, - вроде бы расстроился капитан. - Ночевать где будете?
  - Где бог пошлет.
  - Дело-то к  вечеру,  -  мелко и будто бы даже подобострастно засмеялся
капитан, - пора бы о боге и вспомнить.
  - Вспомню, вспомню. Вот проеду еще часок и вспомню.
  Честно говоря,  Умнов недоумевал:  с  чего это  представитель серьезной
власти  таким  мелким  бесом  рассыпается?  С  какого  это  ляда  он  советы
бесплатные раздает  и  в  ненужные  подробности вникает?  Не  нравилось  это
Умнову. Потому спросил сухо и официально:
  - Могу ехать?
  - В любую минуту, - уверил разлюбезный капитан. - Только один вопросик,
самый последний: вы кем у нас по профессии будете?
  - Журналистом я  у  вас буду,  -  сказал Умнов.  -  А также был и есть.
Теперь все?
  - Все. Счастливо вам, - и помахал Умнову своим черно-белым скипетром.
  Но вот странность:  садясь в машину,  Умнов увидел в панорамном зеркале
заднего обзора,  как льстивый капитан достал карманную тайную рацию и что-то
в  нее быстро наговаривал,  что-то интимно нашептывал,  то и дело поглядывая
из-под козырька фуражки на умновский "Жигуль".
  "По трассе передает,  сучара,  -  озлился Умнов.  - Чтоб, значит, пасли
меня, конспираторы рублевые. А вот фиг вам!"
  И резко газанул с места,  не пожалел сцепления -  только гравием из-под
колес выстрелил.

  А  за поворотом,  за длинным и  скучным тягуном,  за невысоким дорожным
перевалом вдруг  открылся Умнову  славный городок,  прилепившийся к  трассе,
нежный такой  городок -  с  церковными игрушечными куполами,  со  спичечными
коробками новостроек, с мокрой зеленью садов и парков, с какой-то положенной
ему промышленностью в виде черных труб и серых дымов, открылся он опешившему
Умнову в  недальнем далеке,  километрах эдак в пяти,  видный как на ладошке,
закатным солнцем подсвеченный,  будто нарисованный на теплом лаке палехскими
веселыми мастерами.
  Что   за   наваждение,   банально  подумал   Умнов,   притормаживая  на
подозрительно пустом шоссе  и  доставая из  дверного кармана надежный "Атлас
автомобильных дорог СССР".  Отыскал нужную страницу, нашел на плане проезжее
место.  Впору и  лоб  перекрестить,  нечистого отогнать:  не  было на  плане
никакого подходящего городка. Было большое село Колесное - его Умнов полчаса
назад миновал.  Было село поменьше с обидным названием Папертники -  до него
еще километров двенадцать пилить.  А между ними -  пустота, простор, русское
поле, а если и есть что-то жилое, так столь малое, ничтожное, что "Атлас" им
пренебрег... Новый город, не успели внести его в картографические анналы? Да
нет, вздор, города - не грибы, растут куда медленнее, да и "Атлас" - свежий,
только-только изданный, Умнов его как раз перед отпуском приобрел.
  Так что же это такое, позвольте спросить?
  Мистика,  легко решил Умнов,  поскольку городок -  вот он,  милейший, а
"все врут календари" -  о том еще классик писал.  Да и кому,  как не Умнову,
сорокалетнему  газетному  волку,   о  "календарном"  вранье  знать?   Ошибся
художник,  отвлекся наборщик,  у редактора сын трудно в институт поступал, у
корректора зуб мудрости ломило -  теперь только читатели ошибку и словят.  А
читатели у  нас  -  народ боевой,  грамотный,  к  эпистолярному жанру весьма
склонный, за ними не заржавеет. Ждите писем, как говорится...

  Пять километров -  пустое дело для  "Жигуля".  Умнов их  за  три минуты
одолел.

  Городок  назывался Краснокитежск,  о  чем  Умнов  прочитал на  красивой
бетонной  стеле,  установленной  на  городской  границе  заботливыми  отцами
славного Краснокитежска. А возле нее прямо на шоссе, а также на обочинах, на
прибитой пылью траве,  на  том самом русском поле,  означенном в  "Атласе" и
усеянном не  то  клевером,  не  то гречихой,  не то просто полезной муравой,
шумела,  колыхалась,  волновалась пестрая толпа.  Строем  стояли  чистенькие
пионеры в белых рубашках и глаженых галстуках, вооруженные толстыми букетами
ромашек и  лютиков.  Замер в  строгом каре духовой оркестр -  все  в  черных
смокингах,  груди  зажаты  крахмальными пластронами,  на  воротнички присели
легкие  бабочки,  солнце  гуляло  в  зеркальных  боках  геликонов,  валторн,
тромбонов и флюгель-горнов,  медное солнце в медных боках.  Радостные жители
Краснокитежска,    празднично   одетые,    ситцевые,   льняные,   джинсовые,
нейлоново-радужные,   коттоново-пастельные,   приветственно  махали  -   вот
бред-то,  господи  спаси!  -  Умнову  и  кричали  что-то  лирично-эпическое,
неразличимое,  впрочем,  за шумом мотора.  А впереди всех, отдельной могучей
кучкой попирали землю начальственного вида люди -  в  строгих костюмах серых
тонов,  при галстуках,  а  кое-кто и в шляпах,  несмотря на июльскую дневную
жару.
  Волей-неволей  Умнов  -  в  который  уж  раз  за  последние  минуты!  -
затормозил,  заглушил двигатель,  неуверенно вылез из  машины.  И  в  ту  же
секунду оркестр грянул могучий туш,  скоро  и  плавно перетекший в  грустный
вальс   "Амурские  волны",   толпа  горожан  нестройно  грянула  "Ура!",   а
начальственные люди  исторгли из  своих  рядов тоненькую диву  в  сарафане и
кокошнике,  этакое эстрадно-самодеятельное порождение все  того же  русского
поля,  прелестную,  впрочем,  диву с рушником в протянутых ручонках, на коем
возлежал пухлый каравай и  солонка сверху.  Дива улыбалась,  плыла к Умнову,
тянула к  нему  каравай.  Умнов  машинально вытер  мигом вспотевшие ладони о
джинсы,  столь  же  машинально шагнул  вперед,  потеряв  всякую  способность
что-либо  понимать,  что-либо  здраво оценивать и  делать толковые выводы из
предложенных обстоятельств. Его хватило лишь на искательно-кривую улыбочку и
виноватое:
  - Это мне?
  Вам,  кивнула дива,  вам,  кому ж еще,  ведь нет никого рядом, и Умнов,
вспомнив  многократно виденный  по  телевизору ритуал,  отломил  от  каравая
кусочек,  макнул в  соль и  сунул в  рот.  Было невкусно:  чересчур солоно и
прогоркло,  но  Умнов честно жевал,  а  оркестр уже наяривал любимые страной
"Подмосковные  вечера",  толпа  ликовала  и  веселилась,  а  один  из  серых
начальников достал  из  кармана  сложенные  вчетверо  листки,  развернул их,
достойно откашлялся и повел речь.
  - Мы рады приветствовать вас,  дорогой товарищ Умнов, - складно нес он,
- в нашем небольшом, но гостеприимном и славном трудовыми традициями древнем
Краснокитежске.  Вы въезжаете в  город,  труженики которого работают сегодня
уже в счет последнего года пятилетки.  Немного статистики к вашему сведению.
В  нашем  городе каждую минуту выпускается семь  целых и  три  десятых метра
пожарного рукава,  одна  целая и  семь десятых детских двойных колясок,  сто
пятьдесят  шесть   краснокитежских  знаменитых  чернильных  приборов,   семь
радиоприемников второго класса,  два  и  шесть  десятых складных велосипеда,
двести тридцать четыре подгузника и так далее,  список этот можно продолжать
долго.  Еще  радостный факт.  Потребление алкоголя в  нашем  городе на  душу
населения за  отчетный период снизилось с  пяти целых и  тридцати трех сотых
литра в  год до нуля целых одной десятой,  а наркоманов у нас не было и нет.
Теперь что касается сельского хозяйства...
  Но   Умнов  уже   не   слушал.   Он   напрочь  отключился  от   суровой
действительности и  думал не менее суровую думу.  Что происходит,  граждане?
Проще всего предположить,  что он  спит и  видит странный сон из современной
жизни.  Но  Умнов был суровым реалистом и  никогда не  верил в  разного рода
сверхъестественные явления типа парапсихологии,  телекинеза или  снов наяву.
Куда доступнее классическая идея: его приняли за другого. Так сказать, к нам
едет ревизор.  Но  и  тут осечка:  серый начальник ясно назвал его,  Умнова,
фамилию,  да еще с приложением "дорогой товарищ".  Это-то ясно:  высланный в
ближний дозор  партизанский капитан по  рации сообщил данные об  Умнове.  Но
зачем?  Зачем?! И вообще, откуда взялся на пути этот город, который гордится
двумя сотнями подгузников на душу населения? Нет его на карте, нет! Призрак!
Фантом! Бред!..
  - ...и  поэтому жители Краснокитежска будут  особенно рады  видеть вас,
Андрей Николаевич,  гостем нашего города, - донесся до Умнова зазывный финал
речи серого начальника.
  И  все зааплодировали,  пионеры сломали строй и понесли Умнову скромные
дары  полей,  откуда  ни  возьмись  подрулил  на  желтом  мотоцикле  капитан
Др-др-др, подмигнул Умнову, как старому знакомому: мол, не тушуйся, москвич,
задавай вопросы, коли что неясно.
  Неясным было все, и Умнов решился на вопрос.
  - Позвольте,   -  сказал  он,  -  я  вообще-то  польщен  и  тронут,  но
одновременно недоумеваю: за что мне такая честь?
  - Как за что?  -  деланно удивился серый начальник,  и  остальные серые
легонько  усмехнулись,   понимающе  переглянулись:  мол,  скромен,  конечно,
скромен гость,  но и недалек, несообразителен, хотя и журналист столичный. -
Как за что,  дорогой товарищ Умнов? Как подсчитали специалисты из городского
вычислительного центра, вы - десятимиллионный посетитель Краснокитежска, так
сказать, юбилейный гость нашего города. А это для нас - событие. Это для нас
- радость. И мы просим вас разделить ее вместе с нами.
  Во-от оно что,  понял наконец недалекий Умнов причину парадной встречи.
Вот  ведь завернули отцы-основатели,  вот  ведь показуху устроили на  ровном
месте, делать им больше нечего! Лучше бы выпускали свои подгузники и двойные
коляски,   вместо   того   чтобы   терять  время   собственное  и   проезжих
отпускников...  Кстати,  почему двойные?  В  смысле -  на двоих!  Интересная
мысль...
  - Горд  честью,  -  Умнов  полностью пришел в  себя,  обрел  потерянное
чувство  юмора  и,  как  ему  показалось,  овладел ситуацией.  -  Невероятно
благодарен,  впервые  участвую  в  столь  необычной церемонии,  но  вынужден
отказаться от гостеприимства: спешу, спешу. Я через ваш город - проездом.
  Серые начальники по-прежнему улыбались и  понимающе кивали головами.  У
настороженного Умнова  даже  мелькнула  мысль,  что  он  -  пациент  некоего
сумасшедшего дома,  перед ним -  синклит врачей, которые на дух не принимают
его доводы:  чего взять с психа ненормального.  Но,  как и врачи-психиатры с
психом,  серые  начальники  были  терпеливы  и  вежливы  с  десятимиллионным
варягом.
  - Мы все понимаем,  дорогой Андрей Николаевич, но ведь дело к ночи. Вам
надо передохнуть,  поужинать,  а  где  это  сделать лучше всего,  как  не  в
Краснокитежске? Вас ждет номер люкс в гостинице "Китеж", товарищеский ужин и
небольшой концерт художественной самодеятельности.  За  него вот наша Лариса
ответственна,  наш комсомол,  смена отцов,  - и серый начальник, единственно
говорящий за всех серых,  отеческим жестом опустил длань на сарафанное плечо
дивы с караваем.
  Дива скромно потупилась,  но блеснули из-под ресниц глаза, но пообещали
они усталому Умнову грядущие краснокитежские тайны, пусть самодеятельные, но
ведь художественные,  художественные,  и  дрогнул стойкий Умнов,  сломался и
сдался. Да и то верно: ночевать все равно где-то надо.
  - Ладно,  -  сказал Умнов, - уговорили. Весьма благодарен и счастлив от
нежданного везения. Это ж надо же - десятимиллионный!.. Куда ехать-то?
  - А за нами, - сообщил серый начальник. - А следом.
  И  тут же  невесть откуда сквозь расступившуюся толпу выехали на  шоссе
три черные "Волги",  три сверкающие лаком и никелем современные кареты, куда
скоренько скрылись все серые плюс "наш комсомол" по имени Лариса.
  - Пожалуйста вам,  - сказал капитан ГАИ, открыв настежь дверцу "Жигуля"
и приглашая Умнова занять положенное ему место водителя.
  Умнов сел в машину,  капитан мягко хлопнул дверью и отдал честь. Черные
"Волги"  бесшумно тронулись одна  за  другой,  и  телефонные антенны  на  их
зеркальных крышах торчали стройно и  гордо,  как мачты флагманских кораблей.
Такая, значитца, парадоксальная ситуация: флагмана - три, а единица каравана
- умновская - всего одна. Замыкающим тарахтел капитанский "Урал".
  Скорость была караванная,  степенная:  сорок кэмэ в час. Ликующая толпа
прощально  махала  процессии,  счастливые пионеры  стройно  пели  "Взвейтесь
кострами",  а духовой оркестр -  это Умнов в зеркальце углядел - шел крепким
строем  позади  мотоцикла,  необъяснимым образом  не  отставая  от  него,  и
наяривал дорогую всем людям доброй воли мелодию:  "За столом никто у  нас не
лишний".  С легким ужасом Умнов отметил, что пионерский хор и оркестр звучат
не вразнобой,  а  вполне слаженно,  унисонно,  и это было еще одной загадкой
краснокитежского ареала.

  Вот и найдено слово:  ареал!  Хорошее слово,  иностранное,  позволяющее
если  не  объяснить,  то  уж  допустить  многое.  Согласитесь сами:  ну  что
сверхъестественного   может    произойти   в    обыкновенном   пространстве,
ограниченном рамками районного масштаба?  Ничего не может,  это и голому ежу
ясно!  А обзови это пространство ареалом - и, как сказал поэт, "глухие тайны
мне поручены", а философ добавил: "Ничему не удивляйся".

  Не  спеша  проскочили одноэтажную окраину  Краснокитежска,  где  пышным
цветом цвела  индивидуальная трудовая деятельность.  Прямо у  дороги,  перед
калитками и воротами,  на табуретках,  на стульях,  на лавках были разложены
спелые плоды  садов  и  огородов,  всякие дудочки-сопелочки,  кошки-копилки,
крашенные в  несколько цветов корзинки из  тонких прутьев,  а  также  букеты
царственных гладиолусов и пряно пахнущей турецкой гвоздики.
  Оркестр, отметил Умнов, заметно отстал, совсем исчез из виду.
  Выехали на бойкую улицу,  миновали универмаг,  гастроном, кооперативное
кафе "Дружба",  свернули в какой-то глухой переулочек и неожиданно очутились
на  большой площади,  где  наличествовало мощное  административное здание  с
красным флагом на  крыше,  пара пятиэтажных близнецов неведомого назначения,
облезлая пожарная каланча - памятник архитектуры, еще один памятник - храм о
пяти  куполах,  кресты на  которых отсутствовали,  их  оптом заменила мощная
телевизионная антенна.  В  центре площади гранитный Ленин  указывал рукой на
свежий  транспарант,  на  коем  аршинными буквами значилось:  "Наша  цель  -
перестройка".
  Мельчает народ, ехидно и весело подумал Умнов. Небось вчера еще висело:
"Наша цель -  коммунизм",  а сегодня -  попроще, поконкретнее... Но, кстати,
почему перестройка - цель, а не средство?..
  На этот бессмысленный вопрос Умнов не успел ответить,  поскольку кортеж
остановился около  привычно типового здания  гостиницы,  тоже  пятиэтажного,
серого,  с  опасно  тяжелым козырьком над  парадным входом.  За  годы  своих
журналистских странствий Умнов живал в  доброй сотне таких гостиниц,  мог  с
закрытыми глазами начертить план любой из  них и  даже -  по большей части -
представить себе вид из окна номера:  то ли на грязноватый двор, уставленный
мусорными  баками  -  отходным  хозяйством гостиничной харчевни,  то  ли  на
площадь парадов и  демонстраций,  где  гранитный вождь революции традиционно
бодро  указывал  очередную  цель,   в  спорах  утвержденную  областными  или
районными властями.
  Вспомнили слова одного поэта -  не грех вспомнить к  случаю и  другого:
"Портретов Ленина не  видно.  Похожих не было и  нет".  Кто и  когда,  думал
Умнов,   утвердил  этот  бездарно-типовой  проект  памятника  и  сделал  его
обязательным  для  всех  городов  и  всей  страны?   Вот  было  бы  забавно:
сфотографировать все  эти памятники,  разложить снимки перед...  Кем?..  Ну,
перед членами "Клуба знатоков" на  телевидении и  задать вопрос -  где какой
установлен? Черта с два ответят? Один - ноль в пользу телезрителей...

  А  между тем серые отцы города уже стояли на ступенях гостиницы и ждали
десятимиллионного Умнова. Умнов прихватил с заднего сиденья дорожную сумку с
идеологически вредной надписью "Адидас", вылез из "Жигуля", подумал секунду:
снимать со стекла "дворники" или не стоит?  Но бравый капитан ГАИ так грозно
реял  вдоль  замершего  кортежа,   так  намекающе-предупреждающе  форсировал
движок,  рычал им на всю площадь, что Умнов понял: воров можно не опасаться.
Закинул сумку на плечо, поднялся по ступенькам.
  - Какие будут указания?
  - Какие ж указания в период перестройки?  -  мелко засмеялся все тот же
серый  начальник  -   из  говорливых...  -  Полная  самостоятельность  масс,
инициатива снизу и лишь ненавязчивое руководство сверху. Идет?
  - Умыться бы с  дороги,  -  неуверенно произнес Умнов,  сраженный столь
таранным призывом к инициативе.
  - Думаю,  голосовать не станем,  -  вроде бы пошутил серый начальник. -
Лариса  Ивановна,   проводи  гостя  в  номер.  А  хозяева  гостиницы  дорогу
покажут...  Только просьба к вам,  товарищ Умнов: поспешите, будьте ласковы.
Мы вас в трапезной подождем.
  Комсомолка Лариса подхватила Умнова под руку,  повела к дверям, которые
широко  распахнули перед  ними  радушные хозяева гостиницы,  представленные,
по-видимому,  директором и  его  замом  -  весьма  похожими друг  на  дружку
молодцами  сорока  с  лишним  лет:  оба  невысокие,  оба  лысоватые,  оба  в
одинаковых,  хорошо сшитых кремовых костюмах, кремовых же плетеных баретках,
а  на  пиджачных  лацканах  у  них  красовались  тяжелые  бляхи  с  надписью
латинскими буквами: "Hotel "Kitez"".
  В  холле  строем стояли остальные хозяева:  администраторы,  горничные,
коридорные -  все  в  кремовом,  все с  бляхами.  А  одна кремовая красавица
подлетела к  Умнову и  легкими пальчиками приколола к  его куртке сувенир на
память - такую же бляху.
  - От персонала отеля, - прощебетала.
  - Мерси за внимание, - куртуазно ответил Умнов.
  Надо  сказать,  что  происходящее его  занимало все  больше  и  больше.
Недоумение и злость уступили