Александр и Энн Шульгины
   Tihkal


     Origin: http://high.ru



TIHKAL






ПРЕДИСЛОВИЕ
       КНИГА 1. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.
       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ - ПРИЯТНЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ.
       ГЛАВА 1. НАШЕСТВИЕ.
       ГЛАВА 2. ЛУРД.
       ГЛАВА 3. ДРЭД И ДРУГИЕ ПОУЧИТЕЛЬНЫЕ ОПЫТЫ.
       ГЛАВА 4. БРАЗИЛИЯ.
       ГЛАВА 5. 'SHROOMS
       ГЛАВА 6. ПАНСОФ-2
       ГЛАВА 7. МАРКИ
       ГЛАВА 8. ПИСЬМА ИЗ ЛЕНИНГРАДА.
       ГЛАВА 9. LA RUTA DEL BAKALAO.
       ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПСИХОДЕЛИКИ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЛИЧНОСТИ.
       ГЛАВА 10. ТЕРРИТОРИЯ СОЗНАНИЯ.
       ГЛАВА 11. СЕКС, НАРКОТИКИ И ТЕ, КОМУ ЗА...
       ГЛАВА 12. ЛЬВИЦА И СЕКРЕТНОЕ МЕСТО.
       ГЛАВА 13. ФЛЭШБЭК.
       ГЛАВА 14. ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ.
       ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. TRYPTAMINA BOTANICA
       ГЛАВА 15. ВЕЗДЕСУЩИЙ ДМТ
       ГЛАВА 16. ХОАСКА, ИЛИ АЯХУАСКА
       ГЛАВА 17. ВЬЮНОК И ЕГО СЕМЕНА
       ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВРЕМЯ И ТРАНСФОРМАЦИЯ.
       ГЛАВА 18. БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ?
       ГЛАВА 19. ТРИ ФОТОГРАФИИ.
       ГЛАВА 20. АВТОРСКИЕ ПРЕПАРАТЫ.
       ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ХИМИЯ И ПОЛИТИКА.
       ГЛАВА 21. МОЖЕМ ЛИ МЫ И НУЖНО ЛИ НАМ ?
       ГЛАВА 22. БАРЬЕРЫ НА ПУТИ ИССЛЕДОВАНИЙ.
       ГЛАВА 23. ЗАГАДОЧНЫЙ МИСТЕР ДЖОНС.
       ГЛАВА 24. QUI BONO?
       ЭПИЛОГ.
       ГЛАВА 25. ГАЛИЛЕЙ.








     Предупреждение: данный перевод оригинального текста книги является
собственностью сайта high.ru. Любое несогласованное с руководством сайта
использование, тиражирование и распространение в печатном или электронном виде
этого перевода в целом или его частей является нарушением авторских прав и
преследуется в уголовном порядке. По всем вопросам, связанным с правами на
распространение текста обращаться на team@high.ru

ПРЕДИСЛОВИЕ

ЗАЧЕМ Я ЭТИМ ЗАНИМАЮСЬ

     В начале 80-х годов мне предложили выступить на конференции, которая
проводилась в кампусе Санта-Барбары небольшой группой студентов и аспирантов
Калифорнийского университета. Предложение очень заинтересовало меня, поскольку
конференция оказалась несколько необычной: она была посвящена психоделическим
препаратам. Невероятно, но факт: при всей политической остроте этой темы им
все-таки удалось организовать ее обсуждение в главном кампусе Калифорнии,
раздобыть спонсора и широко проинформировать общественность!
     Мне вспомнилось, как за несколько лет до этого в Берклийском кампусе того
же Калифорнийского университета готовилась конференция, посвященная ЛСД. Она
тоже имела своих спонсоров, но организаторам пришлось столкнуться с сильным
давлением, которое со временем стало просто невыносимым. Кое-кто старался
заставить их отменить конференцию или перенести ее в другое место, ограничить
круг участников, воздержаться от обсуждения некоторых тем и вообще сделать так,
чтобы это мероприятие не имело ничего общего с университетом. Параноидальная
атмосфера сгущалась с каждым днем. Попутно возникали многочисленные мелкие
провокации: например, однажды на доске объявлений Берклийского кампуса появилась
надпись ЖИДЫ! ЖИДЫ! ЖИДЫ! (как говорили потом, это сделал один студент-психолог,
у которого съехала крыша). Из-за всего этого пришлось искать другое место для
конференции. В конце концов она состоялась в University Extension Building,
Сан-Франциско.
     На мой взгляд, это было весьма впечатляющее событие. С докладами выступили
несколько десятков преподавателей и известных ученых. Аудитория состояла из
нескольких сотен сильно прихипованных студентов, богемной молодежи и пяти-шести
"сопровождающих" в белых футболках и головных повязках, которые расхаживали
вокруг аудитории и фотографировали всех и каждого.
     Заметки, которые я сделал на этой конференции, впоследствии куда-то
затерялись, поэтому упомяну лишь о двух сценах, особенно врезавшихся мне в
память. Первоначально предполагалось, что в качестве одного из докладчиков
выступит Аллен Гинсберг; но организаторам дали понять, что в этом случае их шоу
не сможет состояться даже в Сан-Франциско. Поэтому им пришлось пойти на уступки:
отказать Гинсбергу и пригласить генерального прокурора штата (по фамилии Янгер
или что-то вроде того), который, по-видимому, собирался сделать доклад о
юридических аспектах употребления наркотиков. Мне посчастливилось стать
свидетелем их встречи у восточных ворот аудитории. Гинсберг наскакивал на
прокурора, потрясая кулаками, и орал ему прямо в лицо: "Эйхман! Эйхман!
Эйхман!", а тот явно не понимал, о чем идет речь. В своем вступительном слове
устроители конференции прямо объявили собравшимся, что первоначально они хотели
пригласить Гинсберга (аплодисменты), но, к сожалению, поступило указание
вычеркнуть его из официального списка докладчиков (возмущенный вой); однако он
имеет право подняться на сцену в качестве наблюдателя и, как таковой, выступить
с любыми комментариями, какие сочтет нужными (бурные аплодисменты). Это
сообщение задало тон всем дальнейшим событиям. А генеральному прокурору,
насколько я помню, так и не дали слова.
     Вечером состоялось звуковое шоу с модной в те годы подсветкой из масляных
ламп с цветными светофильтрами. Всюду пахло марихуаной. Героем праздника был
Тимоти Лири; где бы он не появлялся, его сопровождала толпа девчонок. Само собой
разумеется, что в дальнейшем Берклийский кампус уже не рисковал проводить
мероприятия такого рода.
     И вот теперь я получил приглашение поучаствовать в чем-то в этом роде, но
на этот раз уже в более периферийном кампусе Санта-Барбары. Конечно же, я был
заинтригован и немедленно дал согласие.
     В Санта-Барбаре я оказался под опекой Роберта Гордона-МакКатчена, почетного
стипендиата по философии религии. Он заверил меня, что в зале соберется
множество заинтересованных студентов, и я смогу сказать им все, что считаю
нужным. Предложение выглядело довольно соблазнительным, но я тут же вспомнил о
неприятных последствиях встречи в Сан-Франциско: некоторых приглашенны туда
докладчиков хозяева встретили довольно нелюбезно, так что те уехали, серьезно
обидевшись. Поэтому я решил подстраховаться и надеть маску академической
кошерности. Находясь в Санта-Барбаре, я ни на минуту не забывал об этом.
     Еще до начала конференции произошло несколько запоминающихся событий.
Прежде всего, в одном из загородных особняков на холмах Санта-Барбары было
организовано неофициальное собрание приглашенных знаменитостей. Мы с Алисой
приехали туда на автомобиле и, пройдя через просторный двор особняка, оказались
в не менее просторной гостиной. Вдоль стен стояли в три ряда стулья, на которых
размещалось добрых четыре десятка человек. Нас здесь никто не знал, поэтому мы
притаились у стены за надежной баррикадой из жаждущих душ. Гостей знакомили с
выдающимися людьми; многие имена были нам известны, но здесь как-то не
представлялся случай с ними побеседовать. Прозвучало мнение, что эта конференция
сможет послужить стартовой площадкой для возрождения психоделического движения.
Вот этот джентльмен хотел бы написать о нем эссе; к нему прислушаются многие.
Вот эта леди хотела бы связаться со своим издателем и запечатлеть нашу встречу в
истории. А вот этот мистер, в свою очередь, хотел бы осветить встречу в
средствах массовой информации: например, устроить соответствующие интервью в
завтрашнем радиоэфире. Короче говоря, здесь собралась элита, способная
перевернуть землю. Мы с Алисой вскоре ушли.
     На другой день мы давали интервью на радио. В маленькой студии собралось
человек пять-шесть, из которых я знал одного только Тимоти Лири. Впрочем, его
вполне хватало для того, чтобы привлечь внимание слушателей, и я был освобожден
от необходимости отвечать на вопросы и вообще говорить что-либо. Я скромно
удалился, пообещав провести открытый семинар на факультете химии. Это было одно
из показательно-академических мероприятий, позволявших устроителям называть свою
конференцию "научной". Администрация Университета, комментируя эту
"психоделическую встречу", всегда могла сослаться на наш исследовательский
семинар для аспирантов химфака: смотрите, мол, все было вполне законно и
правильно.
     Но на химфаке все оказалось далеко не так гладко. Профессор, пригласивший
меня, абсолютно не знал, кто я такой, и почему-то решил, что ему придется
выпустить на кафедру опасного типа, который выступает за употребление и
оправдывает злоупотребление. Терзаясь ужасными сомнениями, он все-таки разрешил
семинар, и зал тут же подвергся беспрецедентному наплыву студентов и аспирантов.
Я вел себя как можно более корректно и дал беглый, но академически безупречный
обзор происхождения, синтеза и возможного механизма действия этих соединений в
качестве синергистов и нейротрансмиттеров. Он был стопроцентено кошерным:
ничего, кроме "реакций по механизму SN-2" и точных молекулярных схем, которые я
называл "приблизительными эскизами". В итоге меня ждал громкий успех, и тем
самым я смог отчасти помочь организаторам конференции.
     Все, что я могу вспомнить о подготовке своего доклада для конференции - это
лаборатория факультета естественных наук Калифорнийского университета, где я
стучал по клавишам старой пишущей машинки, приводя в порядок свой поток сознания
- через один интервал на желтой бумаге. Я помню, что не вполне понимал, зачем я
это делаю, но все-таки знал, что именно хочу сказать. Впрочем, даже этого я не
знал заранее: все возникало по мере написания и закончилось созданием тезисов, в
которых я был вполне уверен. Доклад был, пожалуй, слишком откровенным для
человека, который до сих пор скромно держался в тени, но я уже был готов
привлечь к себе внимание. Вот то, что я говорил двадцать лет назад, и я могу с
уверенностью повторить это сегодня.


ЛЕКАРСТВА ВОСПРИЯТИЯ

     Когда Роберт Гордон Мак-Катчен пригласил меня сюда, чтобы рассказать
что-нибудь о психоделических средствах, моя первая мысль была отказаться. В
конце концов, я химик и фармаколог, а не философ и религиовед, и мне казалось,
что во время прошлогодней встречи я дал достаточно информации о связях между
химической структурой и психической деятельностью.
     Но тут вмешалась моя жена: "А почему бы просто не рассказать им, зачем ты
этим занимаешься?"
     Вопрос показался мне очень интересным. Действительно: вот уже, по меньшей
мере, двадцать пять лет я настойчиво исследую строение, приготовление и свойства
различных психоактивных препаратов: галлюциногенных, психоделических,
диссоциативных, а иногда и просто опьяняющих. Но зачем я этим занимаюсь?
     На такой вопрос хочется ответить дерзко: да потому, что так надо. "Зачем ты
влез на Эверест?" - "Он здесь стоял, вот я и влез". Но не только это
подталкивает меня к исследованиям.
     Когда такой вопрос возникает во время семинара или дискуссии в
академической среде, я обычно делаю особое ударение на слове "психотомиметики" -
термине, который часто употребляется учеными как синоним слова "психоделические
препараты". Он составлен из двух греческих корней: психото (производное от
"психоз") и мимесис ("подражание"). Таким образом, данный термин описывает одно
из наиболее очевидных свойств этих веществ: они способны вызывать состояния,
сходные с симптомами психических заболеваний и, таким образом, могут служить
средствами для исследования некоторых форм психозов и психических расстройств.
     Такой ответ на вопрос: "Зачем Вы этим занимаетесь?" не лишен логики и
вполне безопасен. Он оправдан, по крайней мере, для двух сотен психоделиков,
которые по своему химическому строению подразделяются на две группы:
фенилэтиламины и триптамины. В группу фенилэтиламинов входит около полусотни
веществ, родственных мескалину, и еще примерно столько же их метиловых гомологов
с молекулярной цепью амфетамина. Примерно столько же веществ входит и в группу
триптаминов: все они содержат в себе разнообразные кольца, цепи или
азотзамещенные производные. Некоторые из них конденсируются в более сложные
структуры - такие, как бета-карболины (в частности, гармалин) или эрголины
(например, ЛСД).
     Два основных нейротрансмиттерных вещества, от которых зависит передача
нервных импульсов в человеческом мозге, также принадлежат к группам
фенилэтиламинов (допамин) и триптаминов (серотонин). Это и подталкивает
неврологов к тому, чтобы воссоздавать некоторые формы нейротрансмиттерных
расстройств с помощью психоделиков.
     Такой ответ безопасен, поскольку не содержит в себе ничего угрожающего и
легко принимается как учеными мужами, так и теми, кто выдает правительственные
гранты для исследовательских работ.
     Но в таком ответе нет ни слова правды. Я действительно разрабатываю
средства, но они служат совершенно иной цели.
     Здесь я позволю себе небольшое отступление, чтобы отчасти дать определение
этим средствам и намекнуть на важную задачу, которая, по моему глубокому
убеждению, связана с ними.
     Я уверен, что все элементы "человеческой комедии" находятся в устойчивом
равновесии. Если что-то начинает двигаться в какую-либо сторону, где-то сразу
возникает компенсаторное и уравновешивающее движение в другую сторону. Глядя на
эту систему с точки зрения "добра" и "зла", можно сказать, что равновесие
поддерживается тем, что всякое добро содержит в себе малое, но заметное
количество непроявленного зла, а всякое зло - точно такое же количество
непроявленного добра. Так, в человеческом мозгу Эрос - любовь к жизни и
стремление продолжить себя - сосуществует с Танатосом, или "инстинктом смерти",
находящем свое выражение в разрушительном и агрессивном поведении.
     Так вот: средства, которые я ищу, должны стать словами нового словаря:
того, который позволит человеку более сознательно (и более внятно) общаться с
содержимым собственного разума и психики. Его можно назвать "словарем познания".
Человек, который все лучше понимает (и, таким образом, начинает признавать), что
каждый его поступок и каждое решение является суммой двух противоположных
устремлений, в конце концов может приобрести способность к сознательному выбору.
И познание, которое следует за таким выбором - это путь к мудрости.
     Но не только человеческий дух -- все человеческое общество тоже стремится к
равновесию. Свидетельством тому могут служить некоторые хронологические
совпадения, поддерживающее шаткое равновесие истории человечества.
     В первые века текущего тысячелетия происходило множество жестоких и
бесчеловечных войн, и все они велись во имя религии. Ужасы инквизиции,
смертельно ненавидевшей инакомыслие ("ереси"), отражены во многих исторических
документах. Но именно в те мрачные годы сформировалась структура алхимии,
стремившейся приобрести знание путем исследования материи. При этом целью
алхимиков было отнюдь не превращение свинца в золото, о котором говорят везде и
всюду. Смысл их поисков заключался в том, чтобы снова и снова повторять очистку
и возгонку, все более и более постигая при этом, что именно здесь может
возникнуть синтез, союз между психическим и духовным миром.
     Это бесконечное повторение операций было и работой, и вознаграждением за
работу. Делая это, алхимики приобщались к учению, которое обеспечивало жизненное
равновесие каждого из них.
     За последние сто лет этот процесс развился в то, что мы называем наукой. Но
вместе с развитием произошло и постепенное смещение акцентов: важен стал не сам
процесс, а его результат. В нынешнем веке науки реально ценится только конечный
итог, только "золото". Не исследование, не постижение, а только голый результат,
который приносит нам уважение коллег и признание со стороны окружающих (а
значит, и богатство, и влияние, и власть). Но все эти итоги и результаты
демонстрируют нам ту же самую инь-янскую сущность добра и зла, где одно всегда
содержит в себе частицу другого. Такова была и история прошедших столетий. Нас
научили говорить о том, что плоды науки не имеют отношения к этике и морали, что
в объективном мире научных исследований ничто не является злом или добром само
по себе, и что поддержание некоего равновесия, конечно же, не имеет никакого
значения. И все же в истории происходят почти невероятные хронологические
совпадения, которые свидетельствуют об обратном.
     В 1895 г. Вильгельм фон Рентген обнаружил, что при прохождении
электрического разряда через запаянную трубку с определенным газом находящаяся
рядом пластина, покрытая тонким слоем некоего неорганического вещества, начинает
светиться. А год спустя Антуан Анри Беккерель обнаружил у металла урана
аналогичное всепроникающее излучение, которое заставляло светиться и
окрашиваться пластинку, покрытую цианидом платины. Так была открыта
радиоактивность.
     А еще через год некий Артур Хефтер употребил алкалоид, который был выделен
им из "сорного кактуса", привезенного из Нового Света неугомонным фармакологом
Луи Левином. Это случилось в Лейпциге, 23 ноября в 11.45. Согласно записям
экспериментатора, после приема 150 миллиграммов с ним случилось вот что:
     "Время от времени через поле зрения пролетали необыкновенно яркие точки.
Затем стали появляться пейзажи, залы, архитектурные сооружения..."
     Так был открыт мескалин.
     В течение 20-х-30-х гг. оба мира - физика со своей радиацией и
психофармакология со своими психотропными средствами -- продолжали развиваться,
не противопоставляя себя друг другу и не стараясь выяснить, кто из них
"хороший", а кто "плохой", как это стали делать впоследствии.
     Радиоактивность и радиация заняли ведущее место в медицине. Рентген долго
был незаменим при диагностике, а радиотерапия широко применялась для лечения
заболеваний. Стало известно, что контролируемая и локализованная радиация
способна разрушать злокачественные опухоли, щадя при этом живые клетки.
     Параллельное развитие происходило и в области психологии. Теории Фрейда и
Юнга развивали все более и более разумный подход к душевным болезням, а
исследования Павлова заложили основы экспериментальной психологии.
     Но во время Второй Мировой войны пути обеих наук круто разошлись; и этот
момент тоже отмечен интересным хронологическим совпадением. В конце 1942 г.
Энрико Ферми и некоторые другие ученые Чикагского Университета впервые
продемонстрировали искусственно вызванную и контролируемую реакцию ядерного
распада. Так началась эпоха "неограниченной энергии и независимости от
исчерпаемых энергоресурсов".
     А 16 апреля следующего года в Швейцарии доктор Альберт Хофманн из
исследовательской лаборатории фирмы "Сандоз" случайно проглотил неизвестное
количества вещества, которое он синтезировал четыре года назад, а теперь смог
синтезировать повторно. После этого он ощутил странное беспокойство и
головокружение, которое продолжалось несколько часов. Три дня спустя (19 апреля
в 16.20) он принял отмеренную дозу, 250 микрограммов, и впоследствии сообщал:
     "...(после кризиса смятения и отчаяния) ...я начал наслаждаться
беспрецедентными цветами и игрой застывавших и сохранявшихся форм. Затем на меня
нахлынула калейдоскопическая волна фантастических образов -- изменявшихся,
варьировавшихся, открывавшихся и закрывавшихся по кругам и спиралям..."
     Так был открыт ЛСД.
     Но с тех пор и вплоть до последнего десятилетия все надежды человечества
связывались, главным образом, с богатыми обещаниями ядерной эры - сперва с
энергией распада, а затем - с неограниченным потенциалом ядерного синтеза. А
область галлюциногенов была обозначена как психотомиметическая (имитирующая
психозы) и, в общем, отрицательная. Так продолжалось вплоть до 1960-х гг., когда
произошла странная и ошеломительная смена ролей.
     Знание о ядерном распаде и термоядерном синтезе внесло в психику общества
аспект влечения к смерти. Великие государства одно за другим присоединялись к
братству искусных истребителей человеческого рода. Но, как я уже сказал ранее,
при возникновении любого дисбаланса непременно должен появиться уравновешивающий
противоположный компонент. В данном случае противовесы появились во многих
формах и на многих фронтах, и все они были связаны с одним и тем же процессом:
возрастан