Фима Жиганец.
   Тюремные байки и пр.

   Предисловие. Александр Сидоров.  Трагедия и комедия русских "блатных" словарей

Тюремные байки
Жемчужины босяцкой речи
Мой дядя, честный вор в законе... (Классическая поэзия в блатных переводах)
По фемиде ботаешь?
Издранное


   Александр Сидоров.
   Трагедия и комедия русских "блатных" словарей


     © Copyright Александр Сидоров
     Email: zhiganets@mail.ru


Немного о хорошем

     СВОЮ  СТАТЬЮ  мне  приходится начать  с печального утверждения: в нашем
Отечестве  практически не  существует изданий, которые могли бы претендовать
на  звание "блатного лексикона". При том,  что с  начала 90-х  годов книжный
рынок  захлестнула  волна  всевозможных словарей  "блатного",  "уголовного",
"воровского" жаргонов, "воровского  языка", "русской фени", "блатной фени  и
музыки" и даже "тюремно-лагерно-блатного жаргона".
     Отсутствие достойных словарей особенно обидно потому, что в России есть
замечательный  опыт глубоких, интересных  исследований криминального арго. Я
имею  в  виду  работы   Дмитрия  Сергеевича  Лихачева  "Черты   первобытного
примитивизма  воровской речи" (1933),  "Арготические слова  профессиональной
речи" (1938) и ряд других. Между  тем  большая  часть составителей книжек по
"блатной фене" не знакома с ними.
     Говоря об отсутствии приличных  словарей жаргона, я имею в виду  прежде
всего словари  современного  арго.  Языку сталинских лагерей повезло больше.
Существует  потрясающий  двухтомный   "Справочник  по  ГУЛАГу"  Жака  Росси,
прошедшего  с  1937  по  1958  годы  Лубянку,  Бутырку,  несколько  десятков
пересыльных   тюрем,  Норильские  лагеря,   Александровский  и  Владимирский
централы, а с 1958 по 1961 годы отбывавшего ссылку в Средней  Азии. Конечно,
обидно, что  одно  из лучших справочных изданий о советских  лагерях написал
француз, но счастье, что хотя бы в чужом Отечестве нашелся человек, сумевший
создать энциклопедию советской лагерной жизни.
     Правда,  "Справочник  по   Гулагу"  не  является  чисто  языковедческим
исследованием,  объединяя  в  себе  историю,  документы,  анализ юридических
аспектов  деятельности сталинской лагерной  системы.  Однако собранный Росси
лексический    материал    внушает   уважение    объемом,    достоверностью,
добросовестностью отбора  и толкования (хотя справочник и не лишен некоторых
недочетов). Неплохим  дополнением к Росси является "Словарь блатного жаргона
в  СССР"  Валерия   Махова  (Харьков,  1991  г.),  хотя  ему  и  присущ  ряд
существенных  недостатков, характерных  для  подобного рода изданий (один из
главных  - смешение  просторечной  и блатной лексики). С  некоторой натяжкой
можно  добавить  и блатной словарь  Сергея  Снегова  в книге "Язык,  который
ненавидит"  - хотя этот  лексикон  заслуживает  серьезной критики.  Отличным
словариком языка  ГУЛАГа является список блатных слов в книге В. Высоцкого и
Л.    Мончинского   "Черная   свеча"   -    с   точки   зрения    толкования
уголовно-арестантской лексики он безупречен.
     Достойное  место  в  ряду  словарей  русского  арго  занимает  "Словарь
блатного жаргона в СССР" А. Скачинского  (Нью-Йорк, 1982  г.). К  сожалению,
мне так и не удалось в полной мере ознакомиться с этим изданием, однако даже
отдельные  отрывки  из  него  оставляют хорошее  впечатление. Высокую оценку
словарю  дал  такой  мастер  слова  и  знаток лагерного жаргона,  как Сергей
Довлатов.  Кстати, со словарем Скачинского связана забавная история, которая
касается меня лично. В  статье некоего Б. Быкова "Система и норма  в русском
субстандарте"  (Берлин)  я   с  удивлением  наткнулся   на  безапелляционное
заявление автора:
     "...   Многие   публикации   по   субстандарту,   в    том    числе   и
лексикографические, не только далеко не всегда  выполнены на высоком уровне,
но и иногда просто компилятивны. Так, выпущенный А. Сидоровым в 1992 году  в
Ростове-на-Дону "Словарь  современного блатного и лагерного  жаргона  (южная
феня)"  более  чем на  90 % повторяет появившийся десятилетием ранее словарь
А.Скачинского  (1982).  Возможно,   впрочем,  что   одно  из  имен  является
псевдонимом, поскольку в  одной из  публикаций  об  авторе в  январском (18)
номере  Комсомольской  правды"  (КП  1997, 15) говорится, что  у А. Сидорова
"много псевдонимов" ...
     Забавно, что к моменту создания своего  словаря я  и слыхом не слыхивал
про  Скачинского! Более того: даже  опосредованно не мог воспользоваться его
работой, поскольку в  то время не имел под рукой никаких  словарей  жаргона,
кроме  невразумительного "Сборника жаргонных слов"  Никанорова  1978 года да
уже  названного выше  "Справочника по  ГУЛАГу" (однако  жаргон ГУЛАГа сильно
отличается  от  современного, и я  прибегал  к  его помощи лишь  в отдельных
случаях). Говорю  не в оправдание,  а,  напротив,  с  удовлетворением:  если
созданный таким образом словарь (я бы сказал - лишь бледное подобие словаря)
назван "компиляцией словаря Скачинского", это можно расценивать как похвалу.
Ибо  признание  идентичности  двух  независимых  исследований на  одну  тему
свидетельствует о достоверности отраженного в них материала.
     Впрочем,   у   меня   есть  большие   сомнения  в  добросовестности   и
профессиональности суждений Быкова. Процент совпадений словарей никак не мог
достичь "более чем 90%". Скачинский исследовал лексику 40-х - 70-х годов,  у
меня  же как минимум 30%  слов и  их новых значений относится к периоду 80-х
годов.  Не заметить это мог  только  дилетант, обративший  внимание  лишь на
поверхностное  сходство наиболее распространенных  терминов и понятий. Я  не
говорю  уже о толкованиях словарных статей, где различия еще более очевидны.
И  все  же - чрезвычайно благодарен господину  Быкову  за лестное сравнение,
дошедшее до отождествления личностей.
     Назову   также   замечательный  "Краткий  словарь   блатного  жаргона",
помещенный на  сайте www.afera.newmail.ru/. Автор, Александр Захаров, бывший
работник   уголовного   розыска,   составил   словарь   толковый,   подробно
разъясняющий  термины  и понятия  уголовно-арестантского мира.  К сожалению,
объем словаря невелик, что не  позволило отразить в  нем  значительную часть
жаргонной лексики. К тому же основной  упор  сделан  на лексику мест лишения
свободы, в том числе и на служебно-административную.
     Завершим   список  исследованием  Вильяма  Козловского   "Арго  русской
гомосексуальной субкультуры" (Нью-Йорк, 1986 г.). Тема  специфическая, но  в
словнике  неплохо представлена лексика,  касающаяся изгоев  российских  мест
лишения  свободы  -  пассивных  гомосексуалистов  ("обиженных", "опущенных",
"петухов"  и пр.). Указываются временные периоды, когда  то или  иное  слово
зафиксировано в жаргоне - 40-е,  50-е, 60-е годы...  В других словарях такие
пометы почти не встречаются.
     На  этом  перечень  добротных  словарей можно  считать  исчерпанным.  Я
подразумеваю те  лексиконы,  которые мне довелось серьезно изучать. Часть из
них не отражена в достаточно представительной библиографии словарей русского
арго, составленной Алексеем Плуцером-Сарно (см. www.ruthenia.ru),  остальные
можно найти в указанной выше работе.

     Каждый мнит себя стратегом...
     В  ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ наконец-то появились успешные попытки  дать истинную
оценку авторам подобной макулатуры,  именуемой "блатными" словарями. Одна из
них - статья Алексея Плуцера-Сарно "Русский воровской словарь как культурный
феномен"     (www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/17.html/).    Воспользуюсь
отчасти  его  аргументами, добавив ряд своих.  Первый  и один  из  важнейших
сводится  к тому, что большая часть современных словарей арго - это неумелая
компиляция дореволюционных изданий:
     "Традиция  составления воровских словарей в России родилась в XIX веке.
Она восходит к  жаргонным  словарям В. И. Даля,  И. Д. Путилина  и некоторым
другим.  Но бум лексикографирования воровской речи  в России  начался в 1908
году с выходом  словаря В. Ф.  Трахтенберга, который не был профессиональным
лексикографом,  но зато был профессиональным  мошенником,  "которого  печать
Европы называла "авантюристом ХХ века" (П. Северянин.  Авантюрист века).  Он
ухитрился даже "продать правительству Франции рудники в Марокко", которых он
отродясь  не видывал.  Угодив  в Таганскую тюрьму,  он  собрал интереснейший
словарный   материал  для  воровского  словаря.   Так  получилось,  что  все
последующие  "составители"  просто   переписывали  его  словарь   как  самый
известный  и  популярный, затем  ставили  свое имя  (на титульном  листе)  и
сдавали  книгу  в  печать.  Традиции плагиата в  области лексикографии  были
заложены  именно  в  1910-1920  гг.   Словарь  В.  Лебедева  (1909)   -  это
незначительно  дополненный "Трахтенберг";  пристав В.  М.  Попов (1912)  все
позаимствовал у  Лебедева, а С. М. Потапов (1923)  - у Попова... Последующие
же составители, как  правило, пользовались словарями Попова (1912), Потапова
(1927) и  некоторыми  другими...  Таким  образом,  вся  традиция составления
словарей русского воровского жаргона восходит к В. Ф. Трахтенбергу (1908)".
     Действительно, значительная  часть  лексического  материала  почти всех
нынешних "словарей" русского арго  бездарно "содрана" из перечисленных  выше
изданий.  Замечу,  что и  сам Трахтенберг не  чурался  довольно безграмотных
компиляций  из Всеволода  Крестовского, Владимира Даля  и словарей офенского
языка, так что  пользоваться  его исследованием надо с особой осторожностью,
лишь  будучи  хорошо  знакомым  с другими источниками, особенно с  условными
языками  русских  ремесленников и  торговцев. Разумеется, авторы современных
"блатных"  лексиконов  от  этого  далеки.  Поэтому  их  работы полны  жутких
искажений и диких толкований. Сюда же составители валят без разбора  лексику
ГУЛАГа, а также лексику  словариков  органов внутренних дел "для  служебного
пользования"  (обычно составленных  полуграмотными "ментами", часто тоже  не
чуждавшимися   плагиата   из   Трахтенберга).  Если   добавить   собственные
"наблюдения" авторов "воровских" лексиконов, получим жуткую ахинею,  которая
к уголовно-арестантскому жаргону имеет весьма отдаленное отношение.
     ЗА  ПРИМЕРАМИ  далеко ходить  не надо. Вот "Толковый  словарь уголовных
жаргонов" Ю. Дубягина и А. Бронникова  (М., 1991) и "Краткий англо-русский и
русско-английский  словарь уголовного жаргона"  Ю.  Дубягина и Е. Теплицкого
(М.,  1993).  Как  справедливо  замечает Плуцер-Сарно,  это - необработанные
словарные материалы,  причем не менее половины словаря - общеупотребительная
лексика  (городское  просторечие,  диалектная  речь  ,  сленг,   не  имеющие
отношения к воровскому  языку).  "Отсутствие какого-либо  научного аппарата,
принципов  построения  словаря,  полное  отсутствие   стилистических  помет,
грамматических материалов,  указаний на морфологическую природу слов, четких
определений значений, по  сути,  выводят эту  работу за рамки лексикографии.
Это вообще не словарь" -  справедливо замечает критик. При этом значительная
часть  "блатных"  слов  и  выражений   либо   переврана,   либо  неправильно
истолкована. Например, "масть" означает  касту в арестантской иерархии (вор,
козырный  фраер,  мужик,  козел  и  т.д.),  а  вовсе  не  "принадлежность  к
определенной преступной категории по виду  деятельности" (то есть  домушник,
скокарь,  гопник и пр.), как того хотелось бы авторам.  Подобное  невежество
встречается  у авторов  на  каждом шагу,  устаревшая и  современная  лексика
смешаны в одну кучу без всяких помет.
     Печальную  картину  представляет "Словарь  воровского  языка"  (Тюмень,
1991).   Чтобы  составить  представление   о  знаниях   авторов,  достаточно
нескольких  примеров.  Так, по  их мнению,  "воровским  выражением" является
следующее - "клевые блуевые трузера с  кокетками на боксайде"! Сленг  стиляг
середины  70-х   годов,  которых  в  уголовной  среде  презрительно  именуют
"додиками"... В  качестве блатной лексики выступает также "КАТОН  ТРУЩИЙСЯ -
одежда из  джинсовой ткани, которая после носки изменяет свой первоначальный
цвет, вытирается". Не комментирую.  Хотя встречаются иногда  очень приличные
словарные  статьи, особенно касающиеся  воровских  инструментов и карточного
шулерства.
     К подобного  же  рода  словарям можно отнести  лексиконы, включенные  в
издания  "По   ту  сторону  закона.  Энциклопедия  преступного  мира"   Льва
Мильяненкова  (Санкт-Петербург,  1992), "Законы  преступного мира  молодежи"
Виктора Пирожкова (Тверь, 1994) и все словари "для служебного  пользования",
с  которыми  мне  приходилось иметь  дело.  Исключение  составляет  "Сборник
жаргонных  слов и  выражений,  употребляемых  в устной  и  письменной  форме
преступным элементом" М. Никонорова (М., 1978). Автор честно пытался собрать
воедино  все, что  знал и слышал  о языке уголовников, и в результате  вышел
полный  ералаш.  К тому же  составитель страшно  безграмотен, и  читать  сие
пособие без содрогания  невозможно. Но, по крайней мере, малая толика слов и
выражений современного арго в сборник вошла, хотя и в изуродованном виде.
     Обидно,  что  некоторые  авторы,  которые  могли  бы  создать достойный
словарь, опираясь на собственный опыт (например,  исследователь криминальной
субкультуры   подростков   Пирожков),   поддаются  искушению   компилировать
бездарные  творения,  в  итоге  их собственные словарные  материалы  тонут в
мутном потоке  невразумительной лексики,  не имеющей отношения к  уголовному
арго.
     ВЕНЦОМ БЕЗДАРНОСТИ  И НЕКОМПЕТЕНТНОСТИ можно по праву назвать  "Словарь
тюремно-лагерно-блатного жаргона" Данцика  Балдаева  ("Края  Москвы",  1992)
(переиздана в двух томах под названием "Словарь блатного воровского жаргона"
(М., 1997)). Вот как характеризует словарь Плуцер-Сарно:
     "Самым  большим  по   объему  и   самым  безграмотным   стал   "Словарь
тюремно-лагерно-блатного жаргона:  Речевой и  графический портрет  советской
тюрьмы" (Д. С. Балдаев, В. К. Белко, И. М. Исупов), изданный в Москве в 1992
году.  Это издание представляет  собой хаотические материалы,  которые  даже
трудно  назвать  "словарными".  При  этом  лишь  незначительная  часть  этих
материалов  имеет  отношение  к  воровскому  арго.  В  этой  книге  читателю
предлагаются   просто  списки  слов  без   указания  на  их  грамматическую,
семантическую,   стилистическую    природу.   30%    этих    слов    -   это
общеупотребительная  интердиалектная  (просторечная) лексика,  в  том  числе
обсценная; примерно  5%  - литературная лексика,  5%  - иноязычные слова, не
имеющих никакого отношения к  русскому арго, еще примерно  5%  - диалектные,
областные слова. из  заявленных Из 11 тысяч слов, якобы включенных автором в
словарь,  лексем,  предположительно имеющих отношение к воровскому  жаргону,
оказалось в несколько раз меньше... Количество совершенно литературных слов,
включенных в  словарь  приводит  читателя в полное  недоумение...:  адонис -
'красивый   молодой...   педераст',   амбразура   -  'окно...',  ансамбль  -
'сборище...',  антилопа  -  '...девушка',  антресоли  -  'верхний  ярус...',
архаровец -  'хулиган',  бабахнуть  - 'выстрелить', бабочка -  '...галстук',
банан  -  'мужской  половой   член',   бегемот  -  '...толстяк',  берлога  -
'...укромное место', бизнес -  'сделка', бревно -  'глупый человек', бутон -
'красивая  девушка',  вода - 'пустой  разговор',  гардероб -  'униформа...',
голубой  - 'гомосексуалист',  громила -  'мужчина  крупного телосложения...,
погромщик', гроши - 'деньги', губошлеп - 'болтун', гусар - 'повеса', записка
- 'письмо', клык - 'зуб', клюв - 'нос', клюка - 'трость', критика - 'брань'.
В самом деле, зачем включать в словарь слова, которые есть во  всех словарях
русского литературного языка?"
     При  всем  при   том   издатели  не  постеснялись  предпослать  словарю
предисловие,  отдающее безоглядной  хлестаковщиной:  "Предлагаемый  вниманию
читателей "Словарь..." - единственное в своем роде  издание,  предпринятое в
России  за  все  годы Советской  власти...  Публикуемый в  книге  собственно
словарь  русского  лагерно-блатного арго  содержит около 11 000  лексических
единиц, причем в большинстве своем это активная лексика. По объему материала
словарь  может  стать базовым  для  любого  другого аналогичного  словарного
издания...В  качестве  речений  -  иллюстративного  словесного  материала  в
статьях словаря  даются  примеры  живой  письменной  речи  носителей жаргона
(публикуются подлинные  письма и  записки воров, заключенных,  проституток и
т.д.)...Чтобы  в  полной мере оценить  объем  выполненной работы, достаточно
сказать, что  самый  опытный член авторского  коллектива  -  Д.  С.  Балдаев
посвятил изучению лагерных субкультур около 40 лет жизни...".
     Ну, что сказать? Разумеется, указанный словарь - далеко не единственное
издание    подобного   рода    (к    моменту   его   выхода   одних   только
"послеперестроечных" лексиконов "блатной  фени"  уже  насчитывалось немало).
Использовать   его  как  базовый   положительно  невозможно,   поскольку  он
представляет   из  себя  невразумительную  и  безграмотную  компиляцию.  Что
касается  самого автора,  можно  лишь  сожалеть,  что за  40  лет  "изучения
лагерных субкультур" он ничему не научился.
     А вот на "подлинных письмах воров" придется заострить внимание. Все они
- плод грубой, неумелой мистификации и  никакого отношения ни к  жаргону, ни
тем  более к  воровским малявам и ксивам  не имеют. Видимо, авторы накропали
эти уродливые эпистолы, пользуясь диким воляпюком,  лексику для которого они
черпали в собственном "словаре":
     "Здорово, дед!
     Вот  прошло  больше  пяти  лысаков как  от  хозяина.  Отросла лешога...
Апирекция была всего два года... Как прицокался, балдел у корынки. Дергали в
гадиловку, где петюкали алты  как  вшиварю или  анохе...  Особо фордыбачился
фурсик из кадетов..."
     Из  всей  этой галиматьи  к  уголовному  жаргону имеют  отношение слова
"хозяин" (начальник  тюрьмы или  колонии), "гадиловка" (отделение милиции) и
"дергать" в  значении вызывать, приводить  (типично арестантское словцо) да,
пожалуй,  "корынка" (хотя нынче  обычно используется лишь "корынец" - отец).
Остальное  - плод больного воображения составителей. И главное: зачем вообще
бывшему  арестанту,  находящемуся  на  свободе,  писать "вольному"  приятелю
безобидное  письмецо  о  своей  жизни   (живу   у   мамы,   отросли  волосы,
перевоспитывают  менты) - на арго? По-другому изъясняться не  может?  Полная
ерунда. Так  может  рассуждать  лишь  профан,  никогда  не  слышавший  живой
жаргонной речи.
     То же  дремучее невежество - и в  "липовых"  "воровских  записках". Вот
один из перлов  - "Дубарь  заначен  в  худуке"  (труп  спрятан  в  колодце).
Просторечное "заначить" означает:  припрятать на время, оставить "на потом",
чтобы позже использовать. Так говорят о еде, куреве,  наркотиках, деньгах...
С  какой  целью  неизвестные  "воры" "заначили"  труп  -  чтобы  доесть  или
докурить? "Худук" же сроду не был словом жаргонным. Это - диалектная лексика
(см. "Толковый  словарь"  Даля). Еще до революции малограмотные  составители
"воровских словарей" включили слово  в состав жаргона, поскольку слышали его
от арестантов из крестьянской среды и посчитали "уголовным"... Нынче ни один
"сиделец"  не  скажет, что значит "худук" (сомневаюсь,  чтобы  это  знали  и
современные сельские жители).
     Авторы  словаря даже  не  удосужились  прочесть статью Д. С.  Лихачева,
которую сами же включили в свою книгу. Тогда бы они  по крайней мере поняли,
что жаргонная речь - это  вовсе  не  перевод каждого  обычного слова на язык
"фени":
     То, что воровская речь не может служить  для тайных переговоров, должно
быть ясно, поскольку насыщенность ее специфическими арготизмами не настолько
велика, чтобы ее смысл нельзя было уловить слушающему.  Воровская речь полна