ные глаза, полные, как слезами, тревогой,
упр„ком. Дикой тоской ударил этот взгляд в сердце. На секунду вс„ поплыло.
Батурин качнулся.
  - Вот вы какой! - сказала девушка медленно, со страшным изумлением, тем
неясным, почти угрожающим тоном, когда трудно понять, что последует за
этими словами - удал по лицу или поцелуй.
  - Интересно ты себя вед„шь, Зинка, - сказала значительно Маня. - Оч-чень
интересно ты себя вед„шь. Что ты - сказилась? Человек зов„т тебя по делу,
а ты играешь театр. Сиди и слушай.
  - Отвяжись, - зло крикнула Зина и д„рнула плечом. - Ну, вот, сейчас буду
слушать. Подумаешь - невидаль какая! Видали мы хахалей и почище!
  - Зинка, - Соловейчик прижал руку к груди, - Зинка, - ты не знаешь, какой
это человек, до чего он хороший. Сердце у него золотое. Не бесись, Зинка.
Чего ты хочешь, сумашедшая женщина?
  - Обидели мальчика, - Зинка закурила. - Он молчит, а вы загавкали,
адвокаты. Что он вам, - золото дарил, обедом кормил? Чем он купил тебя,
Соловейчик? Почему он молчит, не обижается? Противно мне с вами.
  Она затянулась, швырнула папиросу на соседний столик. Оттуда сказали
предостерегающе:
  - Барышня, не нервничайте. Одного не можете подцепить или со стариком
спать не сладко?
  Соловейчик за„рзал. Из-за обиженного столика поднялся громоздкий человек
в расст„гнутой шинели. Глаза его запали, он подош„л к Батурину.
  - Уйми эту стерву, - крикнул он, качаясь, и махнул рукой в сторону Зинки.
- Ишь расселись, господа. Сразу двух забрал, одной ему мало. А старый жид
маклерует, гадюка!
  Он смотрел на Соловейчика, глаза его округлились, он набрал в л„гкие
воздуху и истерично крикнул:
  - Вон, сукин кот, пока цел!
  Соловейчик втянул голову в плечи. Батурин медленно вставал, руки у него
заледенели, он не знал, что будет через минуту. В груди будто запрудили
реку, бешенство водой подымалось к горлу. Не глядя на стол, он нащупал там
пустую бутылку.
  "Убью" - подумал он, и будто свежий ветер ударил в голову, - позади,
впереди, кругом была пустота. Батурин наш„л глазами висок.
  - Ст„пка, убь„т! - закричал за соседним столиком отчаянный, визгливый
голос. - Ст„пка, уйди, - убь„т. Видишь, человек не в себе.
  Ст„пка отступил, открыл рот, замычал, коротко замахал руками. Тухлые
судачьи глаза его смотрели не отрываясь в одну точку - лицо Батурина.
  Батурин трудно и тихо сказал:
  - Уйди... иначе... - и задрожал всем телом.
  Человек что-то бормоча, отскочил, бросился к двери. Он толкал столики,
опрокинул бутылку, е„ звон прервал тишину, посетители облегч„нно
засмеялись. Конферансье закричал подсаженным голосом:
  - Граждане, инцидент исчерпан к общему удовольствию! Прошу соблюдать
абсолютную тишину. У работников эстрады глотки тоже не каз„нные, не
забывайте, граждане!
  Батурин сел. Сразу захотелось спать, в теле гудело изнеможенье. С трудом
он подн„с к губам стакан пива и отпил несколько глотков.
  - Вот вы какой! - повторила Зина и улыбнулась. - Теперь я буду вас
слушать, а раньше не хотела, я знаю уже вс„ от папаши.
  - Вам в Ростове будет уваженье, - сказала Маня. - Вы отшили
Ст„пку-музыканта, его все боятся, как холеры.
  - Какого Ст„пку?
  - Ой, - Соловейчик вытер шляпой потный лоб. - Лучше не спрашивайте. Не
дай вам бог ещ„ раз в жизни увидеть этого Ст„пку. Он бандит с Темерника.
Как он тут под боком сидел, - я и не заметил. Знаменитый парень. ГПУ по
н„м давно плачет.
  Батурин снова рассказал вымышленную историю о пропавшей невесте.
Проститутки слушали сначала так же недоверчиво, как и Соловейчик, потом,
очевидно, поверили. Маня даже расстрогалась.
  - Нет, здесь такой не было. А Пиррисон был. Да вот Зинка расскажет, она с
ним жила.
  Зинка подняла к глазам стакан пива и долго не опускала. Батурин
вздрогнул, - ч„ткие следы обозначились во всей этой путанице.
  - Ну что же ты, рассказывай.
  - Сволочь ваш Пиррисон, - тяжело проговорила Зина, поставила стакан и в
упор посмотрела на Батурина. - Собака ваш Пирросон. Невеста твоя с ним
сбежала. - Зина грубо перешла на "ты". - Чистенькая барышня, артистка,
пальчики-маникюрчики. Когда е„ найд„шь, расскажи, как Пиррисон нас по две
на ночь брал.
  - Замолчи, Зинка! - прикрикнула Маня и испуганно посмотрела на Батурина,
- что он, первый такой, Пиррисон, чего распалилась!
  - Отважись, - пронзительно крикнула Зина. - Дай досказать. Видишь -
человек дерьмом интересуется, а на дерьмо охотников мало.
  Батурин решил терпеть до конца. Он понимал, что малейшее слово может
вызвать истерику, дикий скандал, и тогда вс„ потеряно.
  - Слушай, ты - Зина д„рнула Батурина за рукав. - Зачем ты мне о невесте
своей рассказал! Зачем после Ст„пки. Эх ты, несчастный жених! Невеста,
невеста... Да теперь все невесты порченые. Для дураков только и есть
невесты, а для порядочных - женщины. Порядочная девушка! - Зинка
захохотала. - Ух ты, порядочный! Знал куда пойти, чтобы невесту отыскать.
Все вы чист„хи, ручки дамам целуете, разговор у вас такой интеллигентный,
а дойд„т до дела - наплю„те в самое сердце. Не желаю, - дико вскрикнула
она и вскочила, - не желаю я видеть его! Маня, ид„м! А тебе, папаша, грех.
Я из-за Пиррисона травилась, его убить надо, а ты мне приводишь хахаля, он
с Пиррисоном из-за невесты дер„тся. Да пропади они пропадом!
  Она д„рнула Маню за руку и выбежала из пивной.
  - Отщ„лкала. - Пьяный за соседним столикм восхищ„нно покрутил головой. -
Ай да девка! Вот это да, девка!
  Соловейчик был подавлен.
  - Нанюхалась. Взбесилась девочка. Что же теперь делать? От не„ ничего не
добь„шься. Ой, упрямая девочка - ужас!
  - Пойд„м, - Батурин вастл. - Я подумаю, что с ней делать. Зайдите ко мне
завтра утром.
  Он дал Соловейчику пять рублей, и они расстались. На прощанье Соловейчик
долго тряс Батурину руку сухими и слабыми лапками.
  Батурин побродил по улицам. Свежо и печально дул ветер: степь и море
дышали на город полной грудью. В ч„рной листве ослепительно струились
гудящие огни автомобилей.
  "Что же делать? - думал Батурин. - Надо найти е„ и рассказать правду. Она
должна понять. Зря, совсем зря и глупо я начал врать".
  Он вернулся домой, написал письмо капитану в Сухум - всего три фразы:
"Пиррисон был в Ростове. След, кажется, найден. Ждите писем", - и л„г.
Уснул он тяжело и крепко.
  Утром он лежал и ждал Соловейчика. Ходили хрипели, минутная стрелка
ползла на глазах по засиженному мухами циферблату. Батурин смотрел на
стрелку в оцепененье, - казалось, время остановилось, а между тем прошло
уже три часа, и ходики показывали полдень. В час Соловейчика не было.
Батурин встал и умылся во дворе под краном. Курчавые дети сбились вокруг
него плотным кольцом и восхищались.
  - Смотри, как он моется, не то что ты, Мотя.
  Детей разогнали крикливые и гневные мамаши. В три часа прибежал наконец
Соловейчик.
  Он прин„с важную новость, - он видел Зину, и она сказала, что хочет
поговорить с Батуриным.
  - Ой, - Соловейчик подмигнул. - Если бы вы знали, как это было.
  Он испытующе взглянул на Батурина, закатился от смеха и помахал шляпой.
  - Ну? Вы не знаете как это было? Она сама пришла до меня! - выкрикнул он
наконец самое главное. - Она пришла и сказала: "Папаша, я вчера
наскандалила. Правда, некрасиво, папаша?" Я говорю: "Да, не очень красиво,
обидела хорошего человека". -"Соловейчик, - говорит она, - скажи мне, где
он жив„т, мне надо с ним поговорить". Но я тоже хитрый."Что с того, -
ответил я. - что я знал его адрес, когда он вчера вечером уехал". Она
побелела вся. "Ты вр„шь, говорит, старый пачкун. Говори адрес." Я даже
испугался. " Он жив„т секретно, - сказал я, - я не могу никому, боже меня
избави, сказать его адрес, но я могу позвать его, он прид„т куда-нибудь,
ну в сад, в пивную, куда надо, если он захочет прийти и поговорить с
тобой." Она смотрела на меня, как кошка. "Что-то ты крутишь, старик вместе
с ним", - так она сказала. Потом она дала мне два рубля и
говорит:"Соловейчик, милый, найди его и скажи, что я буду ждать его
сегодня вечером в шесть часов в городском саду на музыке". Теперь вы
имеете случай узнать вс„, что хотите. Девушке стало совестно. Я вам
говорил - они обе хорошие, а что делать, если жизнь вышла так, что
пришлось идти на асфальт."
Соловейчик получил мзду и уш„л возбужд„нный - это дело ему нравилось.
Чуть„м пожившего человека он догадывался, что Батурин что-то скрывает, что
дело гораздо важнее, чем кажется. Свои мысли он закончил восклицанием:
  - Молодое дело. Ой, горячие люди, горячие люди!
  Батурин долго брился, часто откладывая бритву и задумывался, глядя в
зеркало, наконец поймал себя на мысли, что надо переодеться, надеть синий
тонкий костюм: в н„м он молодел, синева хорошо оттеняла бледность лица с
морщинками около губ.
  -"Это нужно для дела" - подумал он, стараясь увильнуть, но тотчас же
уличил себя и сказал громко:
  - Вот сволочь!
  Ругательство это относилось к самому себе. Он вспомнил глаза Зинки, как
бы искуственно удлин„нные, ш„пот - "вот вы какой", и у него заколотилось
сердце. "Сколько ей лет?" - подумал он и решил, что года двадцать три -
двадцать четыре.
  Костюм он надел синий, вышел на улицу без кепки, т„плый ветер пригладил
его волосы. Он взглянул на себя в зеркальное стекло магазина и внезапно
ощутил, что стал гибче, свежее, что полон мальчишеского задора.
  Насмешливая и явно искусственная мысль об омоложении, проскочившая в
мозгу, была данью застарелой привычке. Чувство молодости, ветра, то
чувство, что, не задумываясь можно определить как начало подлинного
счастья, билось в теле, как сердце.
  В саду, в горах листвы сверкали белые небольшие лампочки, - было похоже
на иллюминацию. Запах духов и политых дорожек был совершенно южный,
немыслимый на севере. Полосы зел„ного света, ч„рные кущи деревьев и
звенящее, вс„ нарастающее пение скрипки вызывали ощущение печального и
свежего отдыха.
  На скамейке у фонаря, светившего с высоты шипящей звездой, сидела Зина.
Батурин остановился и смотрел на не„ пораж„нный.
  Она была бледна от света фонаря. В небрежной е„ позе, в том, как она
устало откинулась на спинку скамейки и глядела в темноту кустов,
задумавшись о ч„м-то, было нечто необычное, заставившее Батурина простоять
в тени несколько минут.
  Он растерялся. Если бы его спросили, что он ощущал, глядя тогда на не„,
он, очевидно, ответил бы несвязно и глухо о цветении, полном терпкости и
порыва.
  Она раздраж„нно похлопывала перчаткой по открытому колену. Короткий
шуршащий английский плащ не скрывал е„ л„гких ног в ш„лковых серых чулках.
Поля маленькой шляпы затеняли глаза, но Батурин знал, как ярко блестят они
нетерпением и смутной бушующей болью. Были видны на щеке косо и ч„тко
подрезанные блестящие волосы.
  "Неужели она проститутка?"
То, что он видел, - эта молодая и печальная женщина, Зинка с асфальта, -
было невозможно, таило в себе начало почти чудесной перемены.
  Батурин медленно подош„л. Она встала.
  - Наконец вы пришли, - сказала она с л„гким упр„ком, и Батурин не узнал
е„ голос - так он был чист. - А я боялась, что не увижу вас...
  Батурин смотрел на е„ губы, - тонко очерченные, чуть взд„рнутые, они
дрожали. Он не мог поверить, что вчера в пивной эти же губы кричали
"зараза, дерьмо".
  - Неужели это вы? - спросил Батурин и в темноте покраснел - вопрос был
действительно глуп.
  Она резко повернулась к нему, усмешка обнажила е„ ровные сверкающие зубы.
  - Да, я, я, я... Я, проститутка Зинка. Я - дорогая проститутка, - за
красоту платят больше. Вы ошиблись, если приняли меня за рубл„вую. И
Соловейчик вр„т, когда болтает вам об асфальте. Вчера я была пьяна,
говорила вс„, что мне хотелось. Вы очень обиделись?
  - Нисколько.
  - Ид„мте, - она тронула его за руку. - Пойд„м в тень, здесь светло,
трудно говорить.
  Переходы от робости к вызову, от печальных слов к дерзости, звенящей в
голосе разбитым стеклом, заставали Батурина врасплох.
  - Прежде всего не зовите меня Зиной. Зовут меня Валя. Я кое-что хотела
спросить...
  - Спрашивайте. Потом буду спрашивать я.
  - Вот вы засмеялись: говорите, что я нисколько не обидела вас. Это правда?
  - Правда.
  - Почему?
  - Потому, что вчерашний рассказ - чепуха. Нет у меня никакой невесты.
  Валя остановилась. В темноте Батурин не разглядел е„ лица. Он ждал
дерзости, но, как всегда, ошибся.
  - Боже, какая я дура!.. Теперь расскажите мне вс„, но только чистую,
чистую правду.
  Батурин рассказал ей историю с дневником, с Нелидовой и Пиррисоном. Когда
он кончил, - она повторила так же загадочно вчерашнюю фразу:
  - Вот вы какой! А теперь я расскажу вам об этом Пиррисоне. Он негодяй.
Где он сейчас, не знаю. Два месяца назад был в Ростове, потом уехал в
Таганрог, оттуда в Бердянск. Я готова была убить его. Вы это никогда не
пойм„те, потому что вы - мужчина, а знаем мужчин до конца только мы. Я
прожила с ним две недели, я боялась его, теряла голос, он бил меня. Я
однажды нанюхалась кокаину и отравилась. Но меня спасли. Я думала тогда,
что напрасно.
  Она промолчала.
  - Вот и вс„. А что вы хотели спросить?
  - Почему вы позвали меня?
  Валя в ответ засмеялась.
  - Часто сме„шься вместо того, чтобы плакать. Отвечать я не стану.
Пойд„мте.
  По Садовой она почти бежала, не глядя по сторонам. Так же быстро спросила:
  - Что вы будете делать дальше?
  - Поеду в Таганрог.
  - Когда?
  - Завтра же. Тянуть незачем.
  - Я кое-что узнаю сегодня вечером о Пиррисоне. Как вам это передать?
  - Назначьте место.
  - Утром, но рано, часов в восемь, вы сможете прийти в порт, в кофейню
Спирано, знаете? А теперь прощайте.
  - Прощайте, - Батурин крепко пожал е„ горячую руку. - Я страшно вам
благодарен.
  На ладони остался запах духов, и Батурин вечером, ложась спать, не мыл
рук, - было жаль смывать этот запах.
  Утром в кофейне Спиро - розовой и грязной - он уже застал Валю. Она была
бледна.
  - Что с вами?
  - Так... не спала ночь. А с вами? Вы тоже очень бледный.
  - Тоже не спал, - ответил Батурин и улыбнулся.
  Она испуганно опустила глаза. Батурин заказал кофе, но Валя даже не
притронулась к чашке.
  - Я не могу сейчас пить, - сказала она, будто извиняясь. - О Пиррисоне
ничего больше не узнала. Тоска у меня, а тут встретился такой человек
непонятный. Да, вы, вы - непонятный. Ещ„ хуже стало. Я вас обидела, а вы
меня защитили от Ст„пки. Вы убили бы его, правда?
  - Возможно.
  - Как вы поедете в Таганрог, - параходом?
  - Да. В два часа. Ид„т "Феодосия".
  Валя деланно засмеялась, густо покраснела.
  - Слушайте... вот что... возьмите меня с собой. Я, может быть, вам
помогу. Мешать я не буду. Можете совсем меня не замечать. Мне бы только
вырваться из Ростова, я себе здесь опротивела. Проживу в Таганроге
день-два, а там видно будет.
  - Ну что же, едем.
  Валя посмотрела на Батурина пристально, слегка открыв рот.
  - Скажите ещ„ раз.
  - Едем. Вы что ж, не верите мне?
  - Вот теперь хорошо, без "ну что же". В Таганроге меня никто не знает, вы
можете даже ходить со мной. А вчера я бежала. И не потому, что боялась -
вдруг привяжется мужчина, а потому, что могли подумать, что вы... вы со
мной...
  "Странно вс„ это", - подумал Батурин. У него было явственное ощущение,
что жизнь пошла п„стрыми зигзагами, он жил эти дни в дыму, как пьяный. Кто
она? Таких проституток не бывает. Он путался в догадках. Валя будто поняла.
  - Только не спрашивайте меня никогда, как я... Ну, вы сами понимаете. Со
зла вс„ это. Злость во мне страшная. Конечно, глупо, может быть, прорв„т
меня, тогда расскажу.
  Они расстались. На пристань приш„л Соловейчик. Валя приехала после
второго гудка. Когда она взбегала по сходням, капитан переглянулся с
толстым помощником и подмигнул. Она вспыхнула, быстро прошла на корму к
Батурину. На глазах е„ были сл„зы.
  Соловейчик отв„л Батурина в сторону и зашептал:
  - Может, вы мне скажете по чистой совести, в ч„м дело? Ой, товарищ
Батурин, товарищ Батурин, Соловейчика вы не обманете...
  Палуба вздрогнула от третьего гудка, Соловейчик заторопился.
  - Ну, как-нибудь в другой раз. Дай бог вам удачи!
  Пароход отчалил, застилая реку нефтяным дымом. Соловейчик помахал старой
фетровой шляпой и, сгорбившись, побр„л домой, - молодое дело кончилось.
  В дороге Валя изредка взглядывала на Батурина яркими радостными глазами.
Один раз спросила:
  - Вам не стыдно со мной?
  Они стояли у борта. Пароход ш„л морем. В иссиня-древнем тумане темнели
берега, и в густой синеве зарождался вечер. Над Таганрогом была гроза, -
розовые зарницы слепыми вспышками освещали воду. Батурин ничего не
ответил, только положил руку на пальцы Вали.
  В Таганрог приехали после т„плого обильного ливня. Представление о
Таганроге было связано у Батурина с Чеховым. Он думал о сереньком городе,
пустырях, поваленных заборах, провинции. И, как всегда, ошибся. Так
ошибался он постоянно. Ещ„ не было случая, чтобы представление его о
ч„м-нибудь не разбивалось бы вдребезги при столконовении с
действительностью. Эта его черта была источником постоянных насмешек для
Берга.
  Единственный извозчик пов„з их в город через игрушечный, заросший травою
порт. Одуванчики цвели среди гранитных плит, раздавленная кол„сами полынь
наполняла воздух горечью.
  Таганрог был затоплен тишиной, почти звенящей, был пуст, уютен,
изумительно чист. Фонари искрились в воздухе ( после ливня в н„м был блеск
предельной прозрачности). Над морем загорались зв„зды; свет их был
усталый, они мерцали. Батурин подумал, что зв„зды теряют много пламени,
отражаясь в морях, реках, в каждом людском зрачке.
  Из садов сочились запахи цветов, не имеющих имени, никому не знакомых.
России не было. Таганрог был перенес„н сюда с Эгейских островов, был
необычайным смешением Греции, Италии и запорожских степей.
  Музейное безмолвие стояло окрест, и даже море не шумело. Воздух был тонок
и радовал, как воздух новой страны.
  Остановились в гостинице Кумбарули с коричневыми комнатами. На стенах
темнели облупленные фрески. Вс„ состояло из красок, - ночь нависла кущами
ч„рной сирени, мигали белые зарницы, ртутные капли дождя падали с листьев,
лампы зажглись в глубине окон, и комнаты казались сделанными из воска.
  Глаза Вали - зеленоватые и яркие - потемнели от возбуждения. Что-то
сдержанное, как непрошенные сл„зы, - восторг, л„гкий крик - готово было
сорваться с е„ губ.
  Батурин открыл окно и остановился, пораж„нный безмолвием, чистым, как
родниковая вода. Валя тихо подошла сзади. Он слышал е„ дыханье, потом
обернулся на какой-то странный звук и увидел сл„зы. Неудержимые,
захл„стывающие сердце невыносимым счастьем сл„зы текли по е„ щекам из-за
прикрытых ресниц. Она схватила его руку, хотела что-то сказать, но не дали
сл„зы. Она только посмотрела на него искоса из-под ладоней - и этот взгляд
Батурин так и ун„с с собой на всю жизнь, - в н„м было то, для чего нет
слов на человеческом языке.
  - Как вс„ внезапно, - промолвил он тихо.
  Валя засмеялась и сказала ( снова переход, заставший Батурина врасплох ),
что она очень хочет есть. Она ушла за ширму, переоделась, вышла оттуда
бледной, возбужд„нной, как в Ростове, в саду, легко сбежала по лестнице,
распахнула дверь на улицу. Ветер прошумел в акации, рванул е„ платье. Тело
у не„ было совсем девичье - очень тонкое; под платьем обозначились
кругленькие маленькие груди.
  В столовой пламенели под потолком начищенные лампы. Греки и шкипера в
морских каскетках смотрели на Валю и дружелюбно улыбались. Зубы их
блестели, как у негров на этикетках от рома. Один шкипер с серебряной
щетиной на худом лице спустился по ступенькам в сад, сорвал вьющиеся белые
цветы и положил на стол около Вали.
  - Это вашей жене, - сказал он Батурину, улыбнулся и протянул руку. - Нам
весело на вас смотреть. Будем знакомы, - моя фамилия Метакса.
  Он подсел к столику и рассказал о Таганроге много любопытнейших вещей.
После его рассказов Таганрог потерял для Батурина последние черты
реальности. Он казался сказочным городом, освещ„нным синим пламенем пунша,
каким-то выдуманным гриновским Зурбаганом. Он казался солнечным цветником,
где старики, полива