посмотрел через стакан на свет и увидел в фиолетовом квадрате
пышную от множества юбок нищенку-курдянку.
  Нищенка подошла, переливаясь ж„лтыми юбками, красным корсажем, синим
платком, бренькая десятками персидских монет, пылая смуглым и нежным
лицом. Она остановилась около капитана и скороговоркой начала
осточертевший всему Батуму рассказ, как у не„ украли в поезде вещи, умер
реб„нок, персы убили мужа и она ночует на берег в старом пароходном котле.
  Капитан дал ей двугривенный; нищенка тотчас подошла к Терьяну и начала
рассказ снова.
  - Дорогая, - сказал ей Терьян по-турецки, - хочешь заработать - иди
вечером на бульвар, пройди около меня, я буду играть в лото.
  - Пош„л, собака, - ответила равнодушно курдянка и, махнув множеством
юбок, подошла к Зарембе.
  По духану прош„л т„плый ветер.
  - Не нужна мне твоя красота. - Терьян начал сердито вращать белками.
  Курдянка издала гортанный клекочущий звук. Густой румянец подч„ркивал
гневный блеск е„ глаз.
  - Что ты к ней приста„шь? - сказал Заремба примирительно. - Оставь
женщину в покое.
  Терьян заговорил возбужд„нно, с сильным акцентом.
  - Человеку хочу помочь, - понимаешь? - Он показал на капитана. - Женщина
ходит всюду, вс„ смотрит, всех видит. Дашь ей рубль, она тебе про Виттоля
вс„ расскажет. У дома его будет лежать, как собака.
  План Терьяна был отвергнут. Он был действительно глуп, - впутать в дело
дикую нищенку, в дело, требововшее исключительной ловкости и осторожности.
Капитан обж„гся на Сухуме - и теперь и по Батуму ходил с опаской, - как бы
не столкнуться лицом к лицу с Виттолем. Первый раз в жизни ему даже
приснился сон, - будто он встретил Виттоля в тесной улице, и они никак не
могут разойтись, вежливо приподнимая кепки и скалясь, как шакалы.
  Нищенка ушла. Терьян посидел немного и пош„л на бульвар к "девочкам".
Капитан сказал Зарембе:
  - Я дурака свалял. Не надо было рассказывать ему о сво„м деле. Боюсь,
нагадит. Дурак ведь!
  - Он и нагадить не способен. Вот что, товарищ Кравченко, есть у нас
репорт„р Фигатнер. Вот кого бы пощупать. Он жив„т рядом со мной на
Барцхане. Пойд„м, поставим вина, позов„м его. Может быть, чего разузнаем.
  Капитан согласился. На Барцхану шли через порт, - у пристаней толпились
синие облупленные фелюги. Трюмы их были завалены незрелыми трапезундскими
апельсинами. Турки сидели на горах апельсинов и молились на юг, в сторону
Мекки. На юге в сизой мгле всходила исполинская луна. Волны лениво
перекатывали багровый лунный шар.
  Стояла уже лиловая южная осень. Листья платанов не желтели, а лиловели,
лиловый дым курился над морем и горами. В лавочках продавали ч„рно-лиловый
виноград " изабелла".
  Заремба жил в дощатом домике на сваях. Вокруг тянулись кукурузные поля, в
кукурузе рыдали шакалы. За садом шумела мелкая горная речка. Заремба
сбегал в соседний духан, прин„с вина и сыра и пош„л за Фигатнером.
  Фигатнер был стар и плохо выбрит. Лицом он напоминал провинциального
трагика. Ж„лтые глаза его посматривали хмуро. Он сказал капитану,
протягивая руку с бурыми от табака и крепкими ногтями:
  - Очень, очень рад. Приятно встретиться в этом гнусном городе с
культурным человеком. Двадцать пять лет я честно работаю репорт„ром, как
каторжник, как последняя собака, и вот - докатился до Батума и дрожу здесь
перед каждым мальчишкой. А в сво„ время я был корреспондентом "Русского
слова", Дорошевич сулил мне блестящее будущее.
  Фигатнер вдруг подозрительно посмотрел на капитана и спросил:
  - Как ваша фамилия?
  - Кравченко.
  - Вы хохол.
  - Да, украинец.
  - Вы зачем в Батуме?
  - Приехал по делу к Камхи. Жду их агента Виттоля. Он сейчас на Чорохе,
скоро верн„тся.
  - Поздравляю, - промычал Фигантер. - Другого такого прохвоста нет на
земном шаре. Низкая личность. Бабник, спекулянт. Как только советская
земля его носит!
  - Откуда вы его знаете?
  - Я обслуживаю для газеты фирму Камхи. Сегодня я его видел, вашего
Виттоля.
  - Как? - Капитан повернулся к Фигатнеру. - Да разве он здесь?
  - Конечно, здесь. Он вчера ещ„ был здесь, приехал на фелюге с Чороха.
  Капитан посидел минут десять, потом подмигнул Зарембе с таким видом,
будто хотел сказать: вс„ сделано, спасибо - и вышел.
  Впоследствии, вспоминая вс„, что случилось в Батуме, капитан рассказывал,
что уже около дома Зарембы он ощутил тревогу.
Он оглянулся. Было пусто, темно от высооких чинар. Надалеко бормотала
река. Капитан замедлил шаги, что-то т„мное метнулось под ногами, - капитан
вдрогнул и выругался.
  - Ч„ртова кошка! Обабился я с этой американской волынкой! Пора на море.
  Он остановился и прислушался. Стояла звонкая ночная тишина. Море дышало
едва слышно, как спящий человек. Вдали виднелись огни Батума.
  "Далеко ещ„", - подумал с сожалением капитан и зашагал вдоль
железнодорожного полотна, потом быстро оглянулся: ему показалось, что
кто-то ид„т сзади. В тени чинар остановилась неясная тень.
  "Чего боишься, кацо? - сказала тень гортанно и возбужд„нно. - Иди своей
дорогой, не трогай меня, пожалуйста!
  - Я тебе покажу - боюсь! Иди впер„д!
  Тень юркнула за живую изгородь и пропала. Капитан постоял, подождал. Со
стороны Махинджаур нарастал гул, - ш„л поезд из Тифлиса. Далеко загорелись
два его глаза. Это успокоило капитана и он двинулся впер„д. У него было
ощущение, что лучше всего слушать спиной: малейший шорох передавался ей
л„гкой дрожью.
  "Истеричная баба, - обругал себя капитан. - Сопляк!
  Он ш„л быстро, несколько раз оглянулся, - никого не было. Шоссе светилось
мелом и лунным мелом. Поезд догонял его, мерно погромыхивая.
  Когда поезд поравнялся с капитаном, в грохот его ворвался резкий щелчок.
Капитан спрыгнул в канаву и огляделся, - из-за живой изгороди блеснул
тусклый огонь, хлопнул второй выстрел, кепка капитана слетела. Капитан
начал вытаскивать из кармана браунинг, - револьвер запутался, он вывернул
его вместе с карманом, высвободил и выстрелил три раза подряд в кусты. Там
зашумело, гортанный голос что-то крикнул, но за шумом поезда капитан не
расслышал слов.
  Он схватил кепку, нахлобучил, побежал, спотыкаясь, рядом с поездом,
изловчился и вскочил на площадку. На ней было пусто, под ногами валялось
сено. Капитан сел, вынул из обоймы оставшиеся пули и выбросил их.
  Поезд ш„л по стрелкам, у самого лица проплыл зел„ный фонарь. Капитан снял
кепку, пригладил волосы: в кепке на месте якоря была широкая дыра. Он
засунул кепку в карман и пробормотал:
  - Его работа. Ну, погоди ж ты, гадюка. Я тебя достукаю!
  Непривычный страх прош„л. Капитан краснел в темноте, - он три раза
погибал на море, дрался с Юденичем, сидел в тюрьмах, ожидая смертного
приговора, но никогда не испытывал ничего подобного.
  "Слабость", - думал он. - От жары от этой, от сырости распустил нюни.
  Он решил обдумать вс„ спокойно. Выстрелы не были случайными, - за ним
следили от дома Зарембы. Он это почувствовал тогда же. Кто стрелял? Голос
в кустах был как-будто знакомый, но чей - капитан никак не мог вспомнить.
Ясно, что работа Пиррисона. Если он решил убить капитана, значит, дело
гораздо серь„знее, чем казалось вначале. Нужно захватить его сейчас же, по
горячим следам.
  "Портачи", - подумал капитан о Берге и Батурине. Неделю назад он послал
им телеграмму, но до сих пор их не было. Прид„тся работать одному.
  Он соскочил с площадки, когда поезд медленно ш„л через город. Была
полночь. Темнота казалась осязаемой, - хотелось поднять руку и потрогать
шерстяной полог, висевший над головой. Редкие фонари вызывали смутное
опасение: капитан их обходил. В переулке он задел ногой крысу, она
взвизгнула и, жирно переваливаясь, побежала перед ним. Капитан
остановился, прислушался и сказал:
  - Вот паршиво! Скорей бы конец!
  Около общежития для моряков, где он остановился ( общежитие носило
громкое имя "Бордингауз" ), капитан заметил у дверей сидящего человека. Он
полез в карман, нащупал револьвер, но вспомнил, что выбросил пули, и,
решившись, быстро подош„л.
  Море тихо сопело. Вода, булькая, вливалась в щели между камнями и
выливалась с сосущим звуком. На ступеньках сидела нищенка-курдянка.
  Она подняла на капитана смуглое и нежное лицо и улыбнулась. На глазах е„
были сл„зы.
  - Пусти ночевать. Я красивая, жалеть, дорогой, не будешь.
  - Ты чего плачешь?
  - Маленький мальчик такой... - Курдянка показала рукой на пол-аршина от
ступеньки, - Измет, мальчик, зачем умер! Доктор не мог лечить, никто не
мог лечить. Теперь хожу, прошу деньги. Каждый человек хватает меня, ночуй
с ним.
  Она скорбно закачала головой.
  - Ай-я-я, ай-я-я! Я тебе зла не желаю, пусти меня ночевать. Ты смотри.
  Курдянка распахнула платок, - груди е„ были обнажены и подхвачены внизу
т„мной тесьмой. Капитан смотрел на не„, засунув руки в карманы. Смутное
подозрение бродило у него в голове.
  "Хороша" - подумал он.
  Смуглые и маленькие груди казались девичьими.
  "Наверное, вр„т что был реб„нок".
  Такие лица камитан где-то уже видел: с густыми бровями, с полуоткрытым
влажным ртом, с тяжлыми ресницами.
  - Слушай, девочка, - он неожиданно погладил курдянку по блестящим
волосам. - Ты мне не нужна. Вот, возьми, - он дал ей рубль, - а
переночуешь здесь, в коридоре, никто тебя не тронет.
  Ощущение т„плых женских волос было потрясающим. Капитан знал женщин, -
независимых и рыжих портовых женщин, ценивших силу, жадность и деньги. Об
этих женщинах он не любил вспоминать. После встреч с ними он долго
вполголоса ругался. Сейчас он испытывал смятенье. Ему казалось, что он
должен сказать что-то очень хорошее этой женщине - дикой, непонятной,
плачущей у его ног. Он поколебался, шагнул к двери, но курдянка схватила
его за локоть.
  - Слушай, - сказала она тихо и быстро. - Слушай, дорогой. Ходи осторожно,
с тобой в духане злой человек сидел. Он давал мне деньги, говорил - смотри
за ним, каждый день приходи, рассказывай, спи, как собака, у его дверей.
  Капитан обернулся, потряс е„ за плечи:
  - Какой человек?
  - Молодой, по-турецки который говорит.
  "Терьян", - капитан невольно оглянулся. Он чувствовал себя как
затравленный зверь. Ну, попал в перепл„т.
  Он не вернулся к себе в гостиницу. Впервые в жизни он испытал тяж„лое
предчувствие, противную тревогу и пожалел о том, что нет Батурина и Берга.
  "Азия, - думал он, - будь она трижды проклята!"
Он пош„л с курдянкой к маяку в пустой корабельный кот„л. Кот„л лежал у
самой воды. Он врос в песок, был ржавый, но чистый внутри. Капитан заж„г
спичку: в котле были навалены листья, было тепло и глухо. Отверстие было
занавешено рогожей.
  Он л„г и быстро уснул. Курдянка взяла его голову, положила на колени,
прислонилась к стенке котла и задремала. Ей казалось, что вернулся муж,
спокойный и бесстрашный человек, что он подле не„ и она скоро уедет с ним
в Курдистан, где женщины полощут в горных реках нежные шкуры ягнят.
  Когда капитан проснулся, из-под рогожи дул прохладный ветер. Над самым
своим лицом он увидел смеющиеся губы, ровный ряд зубов, опушенные ресницы.
Он сел, похлопал курдянку по смуглой ладони и сказал:
  - Ничего, мы сво„ возьм„м. Жаль мне тебя, девочка. Дика ты очень, - зря
красота пропадает.
  Он выполз из котла и пош„л в типографию к Зарембе, выбирая улицы
попустыннее. Он думал, - как хорошо, если бы у него была такая дочка, и
как глупо, что е„ нет. А жить осталось немного.
  На душе был горький хмель, какой бывает после попойки. Он отогнал
назойливую мысль, что курдянка очень уж дика, а то бы он женился на ней.
  " Ну и дурак", - думал он.
  По пути он заш„л в кофейню, долго пил кофе, глядел на яркое утро. Ему не
хотелось двигаться. Сидеть бы так часами на л„гком ветру и солнце,
вспоминать тяж„лые ресницы, смотреть на вес„лую, зел„ную волну, гулявшую
по порту, выбросить из головы Пиррисона к ч„ртовой матери!
  В типографии капитан застал волнение. Фигатнер сидел за столом и крупным
детским почерком писал заметку. Около него толпились наборщики и стоял
Заремба, поч„сывая шилом за ухом.
  - Вот какое дело, - сказал он смущ„нно капитану. - Терьяня подстрелили.
  Капитан подош„л к столу и через плечо стал читать заметку. Фигатнер
сердито сказал:
  - Не весите над душой, товарищ!
   
"Вчера на шоссе в Барцхану, - читал капитан, - был найден с огнестрельной
раной в области голени правой ноги сотрудник "Трудового Батума" С.К.
Терьян. Терьян возвращался пешком в город из Махинджаур, прич„м на него
было произведено нападение со стороны необнаруженных преступников. Терьян,
уже раненный, не потерял присуствия духа и начал отсреливаться, заползши
за живую колючую изгородь, где и был обнаружен поселянином Аметом Халил
Нафтула, 52 лет, несшим на рынок виноград. Пострадавший отправлен в
городскую больницу. К розыску бандитов приняты меры.
  Неоднакратно мы указывали на небезопасность батумских окраин. О ч„м
думает милиция! Гром не грянет - мужик не перекрестится, - так говорит
мудрость широких рабоче-крестьянских масс. Долго ли будем терпеть эти
хищничества на больших дорогах и не пора ли прокурору Аджаристана крикнуть
сво„ резкое и громкое "нет"! На седьмом году революции жители рабочих
окраин тоже имеют право спать спокойно.
  К ответу бесхозяйственников и склочников из милиции. К ответу
административный отдел Совета, который не считается с жилищной нуждой
граждан и не толко обрекает их на спань„ на улицах под угрозой бандитов,
но да„т им проходные нежилые комнаты, беря плату как за жиль„. Долой
кумовство!"

  Фигантер подумал и приписал:

  "Покойный С. К. Терьян объяснял нападение целью грабежа. Бумажник его
чудом остался невредим. Редакцийя "Трудового Батума" выражает ему сво„
собалезнование, возмущ„нная по поводу неслыханного преступления, и
пожелание скорейшего восстановления нарушенного здоровья".

  Фигатнер поставил наконец точку. Капитан растерянно посмотрел на Зарембу:
  - Ну, что ты об этом думаешь?
  Заремба снова почесал шилом за ухом.
  - Пожалуй, его дело, - ответил он с сомнением, - Виттоля дело, надо
полагать.
  Капитан отв„л Зарембу в сторону и рассказал ему вчерашнюю историю.
Заремба сощурил глаза, поковырял шилом стол и наконец ответил:
  - Ну, и сукиного же сына... Жаль, что ты его не кокнул. То-то он около
нас вился глистом. Раньше вс„ "товарищ ментрапаж", а потом "Евсей
Григорьевич". Теперь слушай. Я сегодня заболею лихорадкой денька на три, и
за эти три дня мы должны его взять - этого сволочугу Виттоля - голыми
руками.
  Во время этого разговора в типографию прибежал редактор Мочульский. Он
правил заметку Фигатнера, фыркал, как кот, и возмущался.
  - При ч„м тут "прич„м"? - фыркал он и ч„ркал снизу вверх карандашом. -
Что это "заползши за живую изгородь"! Зачем эта "рабоче-крестьянская
мудрость и проходящие комнаты"? Когда вы научитесь грамотно писать?!
  Фигатнер стоял у стола и бубнил:
  - Двадцать пять лет работяю, как арестант, и в результате - неграмотный.
Стыдно вам, товарищ Мочульский. Если вы, конечно, боитесь, так вообще
выкиньте эту заметку в корзину. Выкиньте к ч„рту, всю, чтобы ничего не
было, пожалуйста, выкидывайте, будьте настолько добры!
  - Отстаньте, - махнул Мочульский рукой, - не зудите над ухом.
  Капитан спустился с Зарембой вниз в машинное отделение. Они сели на
подоконник и задумались: надо было выработать план действий решительных и
быстрых.
  - Вот что, - придумал наконец Заремба. - Я схожу в больницу к Терьяну,
прикинусь дурачком. Может быть, совпадение, ч„рт его знает. Может, тот
самый, что стрелял в тебя, и в него ахнул. Как думаешь?
  Капитан с сомнением покачал головой. Он думал было рассказать о курдянке,
но спохватился, - этой темы он касаться не хотел. Он понимал, что есть
вещи, о которых говорить нельзя, - иначе тебя сочтут или лгуном или
помешанным.
  - Ну что ж, - согласился он. - Валяй.
  - Иди ко мне, - Зарембаа дал капитану здоровенный ключ. - У меня оно
как-то безопасней. Я приду часа через два.
  Капитан пош„л на Барцхану. На шоссе его обогнал пароконный извозчик. В
фаэтоне сидели турчанки в ч„рных глухих чадрах. Извозчик оборачивался с
козел и ссорился с ними, показывая кнутом в сторону гор.
  Обогнав капитана, он остановился, повернул и помчался обратно в Батум.
Турчанки колотили его по спине, визжали и д„ргали ха плечи. Капитан с
любопытством наблюдал эту сцену.
  Извозчик снова повернул и промчался мимо капитана к Барцхане. Турчанки
сидели спокойно. Потом в шагах ста от капитана экипаж остановился. Капитан
подумал: уж не охотятся ли за ним, и замедлил шаги, разглядывая турчанок.
С воплями и слезами они вылезли из экипажа. На земле они были неуклюжи и
тучны, как откормленные куры. Капитан осторожно подош„л, турчанки
повернулись к нему спиной. Извозчик зло выговаривал им, скручивая папиросу.
  - В ч„м дело? - спросил капитан.
  - Торгуются! - закричал извозчик. - Сговорились в Орта-Батум за два
рубля, в дороге старуха начала торговаться. Да„т полтинник. Я их пов„з
обратно, опять согласились, я пов„з в Орта-Батум, опять торгуются, я опять
в город - плачут, дадим два рубля. Что такое! Высадил их. Иншаллах! Пусть
сидят здесь до вечера.
  Подош„л крестьянин, похожий на галку, - ч„рный и страшный. Он сказал
капитану:
  - Что делать? Турецкая женщина не может пешком ходить: муж убь„т. Нельзя
пешком ходить, ва-ва-ва, чего теперь делать!
  - Что же ты, сукин сын, - сказал капитан извозчику, - сме„шься? Вези
сейчас, а то номер спишу.
  Извозчик что-то гневно заговорил по-турецки. Старуха повернулась к
капитану и завыла скрипучим голосом.
  - Тебя ругает, кацо, - перев„л крестьянин. - Зачем ты, гяур, трогаешь
турецкую женщину. Увидят турки - худо будет.
  Капитан плюнул и пош„л дальше, сказав напоследок извозчику:
  - Ты чего там напл„л, обезьянщик. Номер твой я запомнил. Вот Азия, будь
она четырежды проклята!
  Около дома Зарембы извозчик с турчанками догнал его, остановился и сказал:
  - Видишь, везу. Ты в милицию не ходи, ничего с ними не будет.
  - Ну валяй, валяй, п„с с тобой.
  Одна из турчанок подняла чадру и взглянула в лицо капитану. Чернота чадры
оттеняла е„ жаркий румянец. Удлин„нные глаза е„ смеялись.
  "Вот чертовка!" - капитна снял кепу и помахал ею в воздухе. Экипаж пылил,
качаясь и дребезжа среди чинар, турчанка кивала ему головой.
  Капитану стало весело. Сидя в комнате Зарембы, он думал, что нелепая эта
и п„страя, как цветные нитки, Азия начинает ему нравиться.
  Он вышел во двор и долго без нужды, но с большой охотой мылся у крана,
потом подставил лицо т„плому ветру и неожиданно сделал открытие, что
молодеет.
  Ему захотелось что-нибудь выкинуть: переплыть на пари Батумскую бухту,
жениться на курдянке, устроить пирушку и зажечь головокружительный
фейверк, захотелось созвать старых друзей - коричневых и беззаботных
моряков, слоняющихся по портам Тихого океана, опять увидеть их крепкие
руки, светлые смеющиеся глаза, пощупать новые паруса, побродить по
раскал„нному Брисбену.
  Там во время стачки товарищи приковали его цепью к фонарному столбу,
чтоьы полицейские не помешали сказать ему вес„лую зажигательную речь. Пока
полицейские сбивали цепь, он успел накричать столько, что премьер-министр
выслал его из Австралии, а газеты напечатали его портрет с надписью:
"Бандит Кравченко, призывавший разрушать желеэные дороги и умерщвлять
грудных детей."
Прошлое вспыхнуло в памяти капитана. Оно было окрашено в три цвета:
синий, белый и коричневый. Это был океан, паруса и белые корабли,
коричневые люди и плоды. Он посмотрел на синий свой китель, с которым он
не расставался уже восемь лет, - это был единственный свидетель всего, о
ч„м капитан сейчас вспоминал.
  Тоска по запаху тропических плодов приобрела почти физическую силу.
Освежающий и яркий их сок, казалось, опять просветлял его голову, толкал к
поискам вс„ новых и новых встреч, новой борьбы и кипению волн.
  Смутные размышления капитана прервал Заремба. Он быстро ш„л по шоссе,
поднимая пыль, махал руками, лицо его было покрыто красными пятнами. Он
гвгрил сам с собой, спотыкался и кепку н„с в руке, вытирая ею потное лицо.
  - Слушай! - крикнул он капит