он и вздрогнул. - Я найду его во что бы то
ни стало. Их надо уничтожать.
  Под словом "их" он понимал практичных насвистывающих мужчин,
самомнительных и наглых маклаков, делающих деньги, толкающихся на улицах,
берущих на ночь женщин и комкающих их, как дряную бумажонку. С этой ночи
Батурин заледенел, мысли стали ч„ткими, тв„рдыми. Утром он написал письмо
капитану и начал действовать.
  Он был уверен, что Нелидова в Керчи. Часто у него бывало такое чувство,
что вот только что она прошла по улице, и, не опоздай он на секунду, он бы
встретил е„.
  Были дни шторма. Казалось, над городом прош„л серный ливень: так он был
сожж„н и печален. Глаза воспалялись от известковой пыли. С плеском
накатывался мутный исполинский пролив; ржавые флюгера визжали и согласно
показывали на норд-ост. По утрам на игрушечном базаре Батурин пил молоко и
смотрел ан генеральских вдов. Они продавали простые и душистые букеты.
Батурин ни разу не видел, чтобы эти цветы кто-нибудь покупал. Старухи
страдали, очевидно, тихим безумием. Они сидели молча, покачивая под
слюдяным небом пыльный стеклярус старомодных шляп, и кропили букеты -
астры, левкои и ж„лтые розы - т„плой водицей из гран„ных стаканов.
  Батурин изучил весь город, особенно улицы около порта. Тучные голуби,
переваливаясь как старые гречанки, клевали на мостовой ячмень. Он исходил
окраины, залитые помоями, - вентиляторы ситцевого тряпья и матросских роб.
  В минуты отчаянья он уходил к горам, где солнце бельмом томилось над
земл„й и звенел от ветра сухой чертополох.
  Он зав„л дружбу с рестораторами, с торговками, поившими его молоком, с
папиросниками. Это были люди, с которыми должен был встретиться каждый,
кто жив„т в Керчи. Он выдумал новую трогательную историю о пропавшей жене.
Он передавал им приметы Нелидовой, говорил о л„гкой походке, т„мных
глазах, низком голосе, серебряном браслете на руке и всячески подст„гивал
их память, медлительную, как грузные барки.
  Батурин боялся, что Нелидова совсем не такая, какой он е„ представлял.
При разговорах о ней он часто ловил себя на мысли, что образ Нелидовой
совсем не тот, каким был раньше, что Нелидова в его воображении вс„ больше
становится похожей на Валю. Это его пугало. Возможность найти Нелидову
отодвигалась.
  По вечерам мадам Сиригос кричала своему блудному мужу:
  - Вот посмотри наа жильца из пятого номера. Это настоящий человек, не то,
что ты, бабник! Он два года ищет свою женщину. Таким людям я всегда делаю
уваженье. - И она присылала Батурину фаршированные кислые помидоры.
  Шторм прош„л. Дни влеклись жаркой и донелья тоскливой чередой. Не успевал
уйти один, как в окна вползал вместе с запахом кухонного чада другой, -
такой же бесплодный и бел„сый.
  В один из таких дней Батурина осенило: он выбежал на улицу, прыгая через
пять ступеней, пош„л в редакцию "Красной Керчи" и сдал объявление:
  "Всех знающих о судьбе американского киноартиста Гаррисона ( сначала
Батурин написал Пиррисона, потом зачеркнул и написла "Гаррисона"),
приехавшего в Россию в 1923 г., прошу сообщить по адресу: меблированные
комнаты "Зантэ", комната 5, от 7 до 8 час. вечера."
Принимал у него объявление маленький человечек с серыми вес„лыми глазами.
  Ночью Батурин прош„л в подозрительное "заведение Мурабова", пил коньяк,
пахнувший клопами, и, ждал рассвета. Тоска его достигла небывалой остроты.
Он ощущал е„, как физическую боль, как астму, - ему трудно было дышать.
Пьяная и некрасивая девушка поцеловала его в щ„ку, испакав губной помадой.
Батурин не вытер щ„ку.
  Глаза его сузились, стук бутылок и ветер за окнами вызывали ощущение
быстроты, приближения чуда, - он оглянулся. Он ждал, что откроется дверь,
войд„т Валя, как в пивной в Ростове, и скажет грозно и нежно: "Вот вы
какой".
  Батурин быстро встал и вышел. Одна из девушек, цыганка, вышла за ним и,
прижимаясь к нему, дыша чесноком и наигранной страстью, шептала:
  - Почему ты никого не взял? Такой красивый, иди со мной, жалеть не будешь.
  - Уйди... - тихо сказал Батурин и остановился. - Уйди - убью...
  Цыганка отскочила и скверно выругалась.
  Из домов сочился затхлый запах сна. Воздух облипал лицо жидким клеем.
Батурин прош„л по выветренной лестнице на гору Митридат и л„г на камнях.
  Над Таманью синел туман и заря. Казалось, там ш„л ливень. Зв„зды горели,
как фонари, погруженные в воду, - вода текла, и свет зв„зд колебался в
этой небесной реке. В диких горах облаками нагромождался предрассветный
дым.
  Батурин привстал: холодная медь первых лучей ударила наискось в глаза, на
портал храма, на ж„лтые керченские камни.
  Внезапно он ощутил тоску, которую был не в силах даже осознать, - скорбь
о бронзовых героях и мраморных богинях, о городах, высеченных из розового
камня, о радости, простой, как крик птицы, как утренняя вода из колодца.
Батурин, качаясь, пош„л вниз.
  Догорали маяки. Он представил себе, как мимо них проходят ржавые
пароходы, скрывая в трюмах ром и красный табак, копру и апельсины,
канадскую пшеницу и какао. Идут из морей в моря, от вязких тропиков к
белым стекляшкам северных зв„зд, от болотистых вод Азова в ночь Африки,
блестящую ч„рным лаком, непроглядную ночь, замкнутую в кольцо жары. Идут,
шумя винтами, и исчезают в дикой зелени вод, в странах, иссушающих русые
волосы и сгущающих северную лимонадную кровь.
  "Она должна была видеть вс„, - подумал он и вспомнил Соловейчика и Маню.
  - Если не найду Пиррисона, вернусь к ним... там будет видно..."
Дн„м он уснул: во сне болела голова. В сумерки его разбудили вопли мадам
Сиригос. Глаша пришла в кухмистерскую пить пиво с матросами, и мадам
Сиригос сводила старые сч„ты.
  - Бросьте, мамаша, - успокоительно гудел матросский голос, - не
заводитесь с девочкой, она вас вс„ одно переплюет.
  - Вон, мерзавка! - гремела мадам Сиригос. - Вон с заведенья, паскуда!
  - Уймитесь вы! - кричал второй матрос и колотил бутылкой по столу. -
Уймитесь, бо я не знаю, што я с вами, с двумя, сделаю.
  На улице свистели, и, судя по крику мальчишек и гулу толпы, неумолимый
милиционер Коста приближался к кухмистерской.
  Батурин встал, облился водой, долго рассматривал свои крепкие руки и
усмехнулся:
  - Кому они нужны?
  Он сел на подоконник и смотрел на город. Как всегда, сама по себе
зажглась электрическая лампочка. На рейде сиял огнями пассажирский пароход
из Батума. Рыболовы зажгли на пристанях тусклые фонари. Подходила
очередная ночь. Батурин разорвал на мелкие клочки полученную утром
телеграмму капитана о "женитьбе на Нелидовой".
  - Старая дворняга, - обозвал он капитана, прислонился лбом к косяку и
задумался. Задумчивость эта была, скорей, оцепенением, - он не услыхал
стука в дверь. Стук повторился.
  Батурин нехотя открыл. Тонкий сулэт женщины обрисовался на исписанной
похабщиной стене. Она подняла глаза на Батурина, и он отступил. В т„мных
этих глазах была брезгливая враждебность.
  - Простите, - Батурин узнал е„ низкий голос, - это вы ищете артиста
Гаррисона?
  - Да.
  Она снова взглянула на Батурина, и на этот раз он заметил в е„ глазах
л„гкое смятение, потом вопрос. Батурин закурил и стал спиной к свету.
  - В газете напутали. Я ищу не Гаррисона, а Пиррисона.
  Того, что случилось, Батурин не ожидал. Он услышал крик, бросился к
женщине и поддержал е„ за спину. М„ртво и страшно она свалилась на край
кровати, руки е„ свисали вниз, на одной из них Батурин увидел примету -
серебряный браслет. Он поднял е„ лицо и одну секунду пристально
разглядывал: оно было холодное и белое, как у мраморных богинь, о которых
он думал утром. Он налил в стакан желтоватой воды из графина. Из него
перед этим, видимо, пили водку: вода пахла спиртом. Зубы женщины стучали.
Батурин заставил е„ выпить несколько глотков.
  - Прекратите бузу, граждане! - кричал внизу милиционер Коста. - Я тебе
покажу хватать, ид„м в район!
  - Как душно. - Нелидова открыла глаза, в них стояли сл„зы. - Даже голова
закружилась. Если вам вс„ равно, пойд„мте к морю.
  Они вышли. В кухмистерской было уже пусто, во дворе гармоника запутывала
сложные лады. Шли молча. Молчанье было шумное от множества мыслей. Старухи
протягивали букеты оживших к вечеру цветов и шептали:
  - Возьмите для красавицы, молодой человек.
  - Прежде всего скажите, кто вы и почему ищете Пиррисона?
  Этот вопрос прозвучал как приказ. Батурин молчал.
  - Ну, что же?
  - В древней Греции я был бы героем, - ответил он с плохо сдерживаемой
злобой, - а здесь я никто. У меня нет профессии. Я даже не знаю, сколько
разрядов в тарифной сетке. Сейчас я - самоубийца. Вам этого достаточно?
  Батурин услышал сдержанный смех.
  - Бросьте дурить. Вы не похожи на самоубийцу. Почему вы ищете Пиррисона?
  - Это занятие мне по душе. Я думал так, когда согласился его искать.
Теперь я думаю иначе. Я ищу Пиррисона по поручению инженера Симбирцева.
  - Кроме Пиррисона, он никого не поручал вам искать?
  Батурин молчал. Он решил, что не надо скрываться, иначе провалится весь
его план.
  - Вы слышите? - Она тронула его за рукав. - Что же, вы не хотите отвечать?
  - Я ищу Пиррисона и вас.
  - Это подло! - сказала она резко.
  Она остановилась на пристани. Спазмы душили е„, она не могла говорить.
Батурин насмешливо посмотрел на не„ ии заметил длинные ресницы.
  "Как у Вали" - подумал он и пристально вгляделся в е„ лицо. Оно было
измучено, неуемная боль стояла в глазах. Батурин подумал, что вот эта
женщина - жена Пиррисона, и вздрогнул от отвращения, от жалости, от мысли,
что е„ жд„т, может быть, судьба Вали.
  Старики с фонарями безмолвно удили бычков и сиреневую розмаринку.
Чугунный маяк позванивал от ветревшегося фонаря, и то вырывался, то падал
во тьму кузов турецкой барки.
  - Это подло! - повторила она и отвернулась. - Это сыск! Как он смеет
врываться в чужую жизнь! Как смеете вы...
   
"Ростислав" и "Алмаз" за республику,
Наш девиз боевой - резать публику, -

  орали на пристани мальчишки.
  - Давайте договоримся, - сказал Батурин резко. - Ни Пиррисон, ни вы мне
не нужны. Ни мне, ни Симбирцеву, ни двум моим товарищем, которые ищут
вместе со мной, - один на Кавказе, другой в Севастополе. В вашу жизнь
никто не врывается. Мы ищем дневник вашего брата. Вы сами понимаете, что
такая вещь не может быть частной собственностью. Вот и вс„. Я не сыщик.
  Батурин закурил; при свете спички она мельком взглянула на него.
  - Я не сыщик, - повторил он и поморщился. - Вы зря хотите обидеть меня.
Эти поиски стоили мне дорого, они переломили мою жизнь ( Батурин покраснел
). Раньше я был пуст и скучен. Я был болен вялостью и отсуствием дерзости.
Теперь не то. После того, что я испытал, никакими словами вам не удастся
унизить меня.
  - Что же случилось? - почти испуганно спросила она. - Я не понимаю.
Договаривайте до конца.
  - То, что случилось, к делу не относится. Дневник у вас?
  - Нет.
  - Где же он?
  - У Пиррисона.
  Батурин быстро повернулся к ней.
  - Да, у него, - повторила Нелидова тихо.
  - Где сейчас Пиррисон?
  - Я не знаю.
  - Не знаете? Хорошо. Так или иначе, мы его найд„м. След в наших руках.
  От моря тянуло неуловимым запахом ночи.
  - Я сказал вам вс„. А что вы можете сказать мне? Я шпион, я действую
подло - ладно! Пиррисона вы, кажется, ищете так же, как и я. У нас разные
цели, но задача одна. Мне посчастливилось, и я наш„л вас. Что же дальше?
Вы согласны помочь нам или нет? Вы многое знаете о Пиррисоне, - если вы
поможете, он будет найден быстро и вс„ окончиться, как в добродетельных
американских фильмах: вы отбер„м у него дневник, а вы...
  - А я?
  - Вам вернут мужа.
  Батурин был груб. В первый раз он так резко и не скрываясь говорил с
женщиной. Он ждал дерзости и, как всегда, ошибся.
  Нелидова молчала.
  - Я жду. Если вместе - будем действовать; если нет - мы будем искать
сами, как искали до сих пор. Конечно, когда Пиррисон будет найден мы вас
известим.
  - А если я не соглашусь, что вы будете делать?
  - Первым пароходом уеду.
  - Бросим играть в прятки. - Нелидова встала, глаза е„ блестели в темноте.
- Слова о сыске не относились к вам. Вы грубы, это естественно. Вы
говорите, что поиски переломили вашу жизнь. Переломы даются трудно, но
согласитесь, что я здесь ни при ч„м.
  - Вы многого не знаете, - вырвалось у Батурина.
  - Возможно. Не будем спорить. Сейчас я ничего вам не отвечу. Лучше
завтра. Я даже плохо понимаю, что вы говорите. Ведь у меня же был обморок;
неужели так трудно понять, как я разбита!
  Батурин покраснел: он ждал дерзости и услышал почти мольбу.
  - Ну, не сердитесь, - она взяла Батурина за руку. - Отложим до завтра.
Проводите меня, я вам покажу, где я живу.
  Жила она на горе, далеко от порта. По дороге Нелидова украдкой
разглядывала Батурина. Он нервно курил, свет папиросы освещал его лицо,и
оно казалось, то молодым и печальным, то резким и суровым.
  На рейде прогудел пароход. Из садов пахло политой земл„й. Около базара к
Батурину подош„л Червонец, попросил папироску и прош„л немного рядом,
перекидываясь с Батуриным короткими фразами.
  - Что ж давно не приходишь? - спросил Червонец с упр„ком. - Ты, гляди,
нас не бросай.
  - Ладно, приду.
  Нелидова остановилась у маленького сада. Она просунула руку сквозь
реш„тку калитки, чтобы отодвинуть засов, и у не„ расстегнулся и упал
браслет. Серебряный, короткий звон напомнил Батурину те дни, когда он
искал женскую руку с этим браслетом, жаркие месяцы среди пыли, моря,
степей и кофеен.
  Он нагнулся, чтобы поднять браслет, и в темноте их пальцы встретились. Е„
рука дрожала.
  - Вы устали, - Батурин открыл калитку. - Правда, странно - кабачок в
Альпах и пыльная Керчь?
  Несколько мгновений она молчала.
  - Вы прид„те завтра вечером, - тв„рдо сказала она. - Я хотела сказать
вам... мы будем искать вместе. Я согласна.
  Голос е„ дрогнул от невидной в темноте улыбки.
  - Завтра вы расскажите то, что недоговорили сегодня!
  - Вряд ли.
  Батурин ш„л к Сиригосу. Сознанье было затоплено прозрачной темнотой. Он
думал, стыдясь своей мысли, что расскажет Нелидовой вс„, и ему станет
легче. Впервые он понял, как горько жить без друзей.
  "Так вот шатаешься один и наскочишь на смерть".
  Ему снились дикие креченские камни. По ним бежала прозрачная вода, она
пахла простыми цветами, и старухи протягивали ему гран„ные стаканы с этой
водой и шептали:
  - Купите на счастье, молодой человек!
   
БЕЗЗАБОТНЫЙ ПОПУТЧИК
 
С утра дул белый, ( так казалось Батурину ) и сырой ветер. Перепадали
тихие дожди. Батурин ш„л на пристань: пришла телеграмма от Берга, что он
приедет с первым пароходом.
  На пристани горами было навалено прессованное сено, пахло лугами, под
настилом урчала мыльная вода. Керчь под дожд„м понравилась Батурину,- в
чистых лужах плавали листья, неизмеримая морская свежесть залила город.
  На рейде дымил грязный пароход, давая нетерпеливые гудки. Батурин вскочил
на катер. Катер, выпл„вывая грязную воду и высоко подымая нос, пош„л к
пароходу. Сразу ушла теснота. Рейд открылся исполинским озером, направо за
мысом зеленело Ч„рное море. На катере к Батурину подсел маленький человек
с серыми вес„лыми глазами, - тот самый, что принимал объявление в "Красной
Керчи".
  - Уезжаете? - спросил он Батурина, как старого приятеля, придерживая от
ветра зел„ную фетровую шляпу.
  - Нет, товарища встречаю.
  - А я за новостями для газеты. Я и репорт„р, и корректор, и фельетонист,
и вс„ что хотите. Капитаны у меня знакомые. Иной даже иностранную газету
даст - и то хлеб. Ну как, нашли вы киноартиста?
  - Да, почти...
  Человечек взглянул на Батурина и расхохотался.
  - Чудак-покойник! Что за охота разыскивать американцев.
  Катер проскочил около высокой кормы парохода, - это был "Пестель". Волна
мыла красный ржавый руль. Берг висел на планшире и махал кепкой.
  Он спустился по трапу в катер, расцеловался с Батуриным и, пока катер
мотало у борта, успел рассказать свою одесскую историю. В Севастополе он
ничего не наш„л, поиздержался. Одно время питался сельтерской водой и
вафлями. Потом начал писать очерки для "Маяка Коммуны" и даже прив„з с
собой шесть червонцев.
  - А я, - сказал Батурин, - наш„л здесь Нелидову. У не„ нет дневника. Он у
Пиррисона. Где Пиррисон - неизвестно. Я ещ„ толком с ней не говорил.
  Берг обрадовался.
  - Вы говорите так, будто нашли трамвайный билет. Чудак. Теперь вчетвером
мы отыщем его в два сч„та.
  Берг расспросил о Нелидовой, внимательно посмотрел на Батурина.
  - Болели?
  - Да, болею... - неохотно ответил Батурин. - Малярия.
  Человечек с серыми глазами снова подсел к Батурину, назвал себя. Фамилия
его была громкая - Глан.
  На обратном пути он слушал Берга и Батурина и изредка вставлял слова, -
всегда кстати. На берегу, когда Берг с Батуриным сели на извозчика, он сел
с ними, и это показалось естественным. Берг, очевидно, считал его знакомым
Батурина и не скрываясь говорил о поисках, новых "гениальных планах" и
неудачах. У Батурина было очущение, что Глан - свой человек.
  Около "Зантэ" Глан попращался с ними, обещал зайти перед вечером и
убежал, развевая полы дырявого пальто.
  В номере Берг сказал Батурину:
  - Чудесный город. Пустынный, весь в море, в греках, в камнях. Тут
материалу бездна!
  Батурин улыбнулся и поймал себя на мысли, что со вчерашнего дня, а
особенно сегодня, когда приехал Берг, город потерял свою былую больничную
мертвенность.
  Берг вн„с вес„лую суету. Он рассказал несколько нелепых историй, через
полчаса познакомился с мадам Сиригос и вызвал у не„ большую симпатию
познаниями по части еврейской кухни.
  К вечеру приш„л Глан и предложил пойти попить пива. Батурин отказался. Он
сказал Бергу, что сегодня пойд„т к Нелидовой один, а его познакомит
завтра, - так удобнее.
  - Да ведь она сегодня играет в "Потопе", - сказал Глан. - Куда ж вы к ней
пойд„те?
  Батурин вспомнил, что Нелидова звала его к десяти часам, он вс„ же
отказался остаться. Он решил пойти в театр.
  -Ну, ч„рт с вами, - сказал Берг. - Идите. А я пойду с Гланом по пивным.
Вот где должна быть бездна материала.
  В пивной "Босфор" они сели под портретом лейтенанта Шмидта. В мокрых
сумерках зажгли огни, - они казались особенно прозрачными и ж„лтыми, как
первые свечи на рождественской „лке.
  Глан был бродяга. Сумрак пивной и тишина сырого вечера распологали к
разговорам. Он рассказал Бергу свою жизнь.
  Родился он з Западном крае в русско-еврейской семье. Во время войны его
сослали на поселение в Нерчинск за студенческие беспорядки. После
революции он жил на Дальнем Востоке, работал кочегаром на паровозе, дрался
с японцами и бежал от них на Сахалин. Оттуда он пробрался в Шанхай, там
голодал и грузил рис на вонючие пароходы. В Шанхае он случайно отравился
опиумом, пролежал два месяца в скучном французском лазарете, влюбился в
сиделку-француженку. Ей об этом он не сказал и вот так, без всяких причин,
назло себе уехал из Шанхая в Харбин. Потом долго скитался по России.
  - Больше тр„х месяцев я нигде не жил, - сказал Глан, - не могу. Сос„т под
ложечкой.
  Обезьянье его лицо с добрыми морщинками около глаз чем-то напоминало
Бергу Пушкина.
  Глан был пугливо-деликатен и загорался и гас с необычайной быстротой. Он
знал наизусть многие стихи Блока, увлекался Гюго и с редкой быстротой
перескакивал в своих рассказах от Арзамаса, где чудесно мочат яблоки с
клюквой, к Самарканду, голубому от мечетей и рыжему от засухи.
  Разговор с ним вызывал впечатление, какое получается при разглядывании
вещей через граненый хрустальный сосуд при ярком солнце. Линии смещаются,
контуры очерчены спектральными полосами, земля горит оранжевым пламенем, а
люди приобретают отч„тливые и смуглые краски, как на картинах старых
мастеров.
  Берг с изумлением узнал, что Глан только сегодня познакомился с Батуриным
и понятия не имеет об истории поисков. Историю эту Глан выслушал
настороженно.
  - Возьмите меня с собой. У меня есть полтораста рублей. Как вы думаете,
месяца на два хватит?
  Берг усмехнулся.
  - Хватит, конечно. Надо будет написать капитану.
  Пока между Бергом и Гланом шла беседа в пивной