Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Классика
      Паустовский К.. Блистающие облака -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  -
Константин Паустовский БЛИСТАЮЩИЕ ОБЛАКА Блистающие, или светящиеся, облака наблюдаются очень редко. Их часто принимают за ненормально яркие зори. Они слагаются из мельчайших частиц вулканической пыли, носящейся в воздухе после сильных катострофических извержений. Учебник метерологии ИСТОРИИ, РАСКАЗАННЫЕ НОЧЬЮ - Вставайте! - Капитан потряс Батурина за плечо. - Скоро Пушкино! Поезд гремел среди леса. Пар шипел в кустах, как мыльная пена. Стояла ледяная и горькая осень. По ночам ветер шумно тряс над дощатыми крышами гроздьями стеклянных зв„зд. Огородные грядки были посыпаны крупной солью мороза. Пахло гарью и старым вином. А в полдень над горизонтом розовым мрамором блистали облака. Капитан скрутил чудовищную папиросу из рыжего табака, пристально посмотрел на работницу в красном платочке, дремавшую в углу, и спросил е„ деревянным голосом: - Вы рожали? - Как? - Детей, говорю, рожали? - Рожала. - С болью? - Да, с болью. - Напрасно. Батурин от изумления проснулся, даже привскочил. Свеча отчаянно мигала, умирая в жестяном фонаре. За окном мчались назад, ревя гудками, лязгая десятками кол„с, обезумевшая ночь, ветер, кусты и леса. Мосты звенели коротко и страшно. Путевые будки налетали с глухим гулом и проносились затихая к Москве. - Вот это шпарит! - Капитан расставил покрепче ноги. - А с болью бы рожали, выходит, зря. От дикости. В Австралии так не рожают. - Я знаю, что яйца пекут по-караимски, - пробормотал насмешливо Берг, - но чтобы рожали по-австралийски - что-то не слышал. - Вы многого не слышали, к сожалению. За эту тему с вас рубль. - Ну рубль, - вяло согласился Берг. - Рассказывайте! Капитан был неистощим. Рассказы сыпались из него, как пшено из лопнувшего мешка. Сначала Берг записывал их, потом бросил, изнемогая от их обилия, не в силах угнаться за вес„лым капитанским напором. - Очень просто. Женщине впрыскивают в кровь особый состав и, она рожает во сне. Поняли? Мышцы сокращаются, реб„нок выскакивает, вс„ ид„т гладко. Ни один мускул не сда„т. Этот способ практикуется только в Австралии, и то только в виде опыта - в тюрьмах над арестантками. Узнал я об этом в Брисбенской тюрьме. Меня засадили за забастовку моряков, - мы пустили на дно в Брисбене корыто со штрейкбрехерским грузом. В тюрьме я им показал! Надзиратель прин„с ведро кипятку, чтобы я вымыл пол в камере. Я спрашиваю: - Будьте добры, скажите, что написано над воротами тюрьмы? Он удивился. - Брисбенская тюрьма его величества короля Англии. - Так пускай король сам моет полы в своей тюрьме, я ему не обязан. За это меня загнали в карцер. Я схватил дубовую табуретку и с восьми вечера до часу ночи лупил в дверь изо всех сил. А парень я, видите здоровый. Тюрьмы там гулкие, с чугунными лестницами, - чувствуете, что поднялось. Тарарам, гром, крики. Но терпеливые, черти. Мочали. Только в час, когда я сделал передышку, приш„л начальник тюрьмы. - Как дела? - спросил он ласково. - Благодарю вас, сэр. - Вы намерены ещ„ продолжать? - Вот отдохну малость и начну снова. Он пожал плечами и уш„л. Я колотил с двух часов ночи до десяти утра. В десять утра меня вернули в мою камеру, - пол был начисто вымыт. - Это не арестант, а дьявол, - говорили сторожа. - Из-за его джаз-банда арестантка номер восемнадцать родила на месяц раньше срока. - Реб„нок жив? - спросил я. - Жив. Я написал ей поздравление на клочке конверта и передал в лазарет. "Простите, миледи, - писал я, - что из-за меня вам пришлось поторопиться." Она была дочь мелкого фермера и сидела за убийство мужа. Тогда вот я и узнал об этом способе, - она родила во сне здоровую девочку. Я видел е„ в саду при лазарете. Меня тоже потащили в лазарет: я симулировал падучую. Я испортил им много крови. - Вот! - Капитан вытащил из кармана синюю толстенькую книжку. - Вот описаниие этого способа. Книга издана в Сиднее. Я перевожу е„ на русский, Семашко издаст, и я заработаю на этом деле не меньше ста "червей". Капитан начал развивать изумительные перспективы, - новый способ рожать привед„т к неслыханному изобилию, женщины будут рожать каждый год, республика завоюет весь мир. - Матери поставят вам памятник на вашей родине в Мариуполе, - сказал Берг. - Вашим именем будут называть детей. Вы будете богом женского плодородия, и бронзовые пел„нки - Берг вдохновился, - бронзовые пел„нки будут обвивать пьедестал вашего памятника лавровым венком. В вашу честь Прокофьев напишет марш грудных детей, - торжественный марш под аккомпанимент сосок. Рыбий жир, чудесный рыбий жир будет переименован в жир капитана Кравченко. Работница засмеялась. В черноте блеснули туманные огни джутовой фабрики. Проревел гудок. - Ну, выметайтесь, - предложил капитан. - Приехали. Дача стояла на краю леса, на отл„те. Капитан каждый раз, когда подходил к ней, останавливался и спрашивал: - Чувствуете воздух? Пахло колодезной водой и глухой осенью. Батурин растирал между пальцев ж„лтые листья, и от пальцев ш„л запах горечи. Свежесть ветра, дождя и похолодевщих рек пропитывала опадающую, почти невесомую листву. Осень умирала. Смерть е„ была похожа на чуткий сон, - зима изредка уже порошила по золотым деревьями мокрой траве реденьким и осторожным снегом. Осенняя свежесть продувала всю дачу, особенно капитанскую комнату, похожую на ящик от сигар. Капитан любил плакаты параходных компаний ( Рояль - Мейль - Канада, Мессажери Маритим, Совторгфлота, Ллойд Триестино и многих других ) и заклеил им дощатые стены. Плакаты гипнотизировали белок. Распушив хвосты, они сидели на бер„зе против капитанского окна и, вытаращив булавочные глаза, цепенели перед ч„рными тушами кораблей и белыми маяками на канареечных берегах. Крапал дождь, и виденье экзотических стран застилало беличьи глазки синей пл„нкой сл„з и восторга. По вечерам капитан возился над бесшумным примусом своей конструкции. Вс„ у него было необыкновенное - и примус, и механический пробочник, отламывавший горлышки бутылок, и самодельный радиопри„мник из коробки от папирос, и груды очень толстых книг, казавшихся старинными. Выбор книг говорил об устойчивых склонностях их громоздкого и простоватого хозяина, - там были лоции, мореходная астрономия, "Азбука коммунизма", Джек Лондон по-английски, много географических карт и Библия ( убежд„нный безбожник, он читал Библию исключительно с целью уличить во лжи поповскую клику). На книгах спала австралийская кошка Миссури с зел„ными глазами. Он прив„з е„ из Австралии как "подарок друзей". Миссури была худа и деликатна, не в пример вороватым и ленивым российским кошкам. На стенах висело штук пять часов - капитан был любитель точных механизмов: барометров, секундомеров, хронометров и пишущих машинок. В отсуствие хозяина часы наполняли пустую дачу живым, очень тонким стуком, и сумрак сосновых комнат казался теплее и уютнее. История капитанских плаваний, сиденья по тюрьмам и религиозных диспутов с патерами была так сложна, что даже он сам не мог привести е„ в порядок. Перед приездом в Москву капитан был начальником Мариупольского порта. Там он с обычной прямолинейностью вывел кого-то на чистую воду, установил суровые корабельные порядки, перегнул палку и был устран„н за недостаток дипломатического такта. С тех пор он отказывался от сухопутных постов и ожидал назначения на параход. Он знал, что капитанов в Союзе в двадцать раз больше, чем параходов, и потому не торопился, - только раз в неделю он ходил справляться в управление морского транспорта. В остальное время он писал статьи о сво„м прошлом ( Батурин пристраивал их в морской газете ), чинил точные механизмы и переводил книгу о безболезненных родах. В этот вечер все трое - Берг, капитан и Батурин - собрались в капитанской комнате: капитан пропивал гонорар за статью об углублении Мариупольского порта. В статью он ухитрился ввернуть анекдот о дельфине-лоцмане. Этот дельфин вводил параходы в порт Глазго и получал от портового начальства ежедневный па„к - полпуда свежей рыбы. - Как же он вводил? - заинтересовались в редакции. - Плыл перед носом, - лаконически ответил капитан. На бесшумном примусе сварили наловленных накануне Батуриным раков. Весь день раки дрались в ведре, злобно щ„лкали клешнями и хлопали хвостами. Миссури стояла на книгах, глаза е„ метали зел„ные брызги, она шепела, и хвост е„, похожий на круглую щ„тку, странно дрожал. Сейчас раки лежали успокоенные - оранжевые и пурпурные, чуть под„рнутые старой бронзой - на синем блюде. Водка была прозрачна, как л„д, рюмки потели, и звон их соперничал со звоном точнейших часов, спешивших к дал„кому утру. Ледяная ночь шумела листвой по крыше. Было слышно, как за две версты неслись поезда, изрыгая ржавое пламя. Зв„зды падали за ст„клами окон, гонимые ветром. Уют наливался теплом, - из медного чайника со свистом вылетал пар. Миссури ходила около стульев и нежно мяукала, вся в ярком круге лампы-молнии, боясь ступить в тень под столом. Батурин, выпив, любил говорить печально и значительно. - Слышно, как уходит время, - сказал он закуривая. Табачный дым обтекал сверкающее ламповое стекло, и он долго следил за ним. - Вот это тишина! Берг тишины боялся. Боялся м„ртвых ночей и одиночества. Он был молчалив, спокоен. "Тихий еврейский мальчик" - думал о н„м Батурин. У Берга часто болело сердце. По ночам оно мотором гудело между р„бер, и Берг затихал, не засыпая, прислушивался к предсмертной обморочной тоске. Из упрямства, из мысли, что писатель должен пройти через вс„ он заставлял себя спать в полуразрушенном мезонине на сене. Ветер насвистывал в щели и ворошил сено, шагал по гулкой железной крыше, тупо стучал еловыми лапами в оконную раму. Но Берг терпел. Утром этого дня он, как всегда, вставал рано и пош„л на Серебрянку купаться. В иссиня-ч„рной воде струились по дну, как волосы, м„ртвые травы. Едкая роса капала с осин. Над ельником в тумане, как бы в дыму пожара, выползало косматое клюквенное солнце. Берг быстро разделся, погладил голубоватую вялую кожу. Солнечное тепло не могло пробить мощную толщу сырости. Ледяной ветерок подымался от насквозь промокшей земли. Берг бросился в воду, вскрикнул и тотчас же выскочил. Он быстро и плохо вытерся и оделся. Сырые ноги зябли в рваных ботинках. В теле не было обычной бодрой теплоты, и быстрая боль внезапно д„рнула сердце. Берг согнулся и застонал. Если бы можно было пожаловаться - стало бы легче, но жаловаться некому и нельзя. Кулак, стиснувший сердце, разжимался медленно: сперва Берг мог вздохнуть в четверть дыхания, потом в полдыхания, потом он осторожно выпрямился, вздохнул всей грудью и, боясь споткнуться о корни, пош„л к даче. "Надо кончать повесть, - подумал он. - Как бы не сковырнуться раньше времени". Писал он на подоконнике, сидя боком на продавленном плет„ном стуле. Цепной п„с Цезарь, завидя Берга в окне, долго и обиженно лаял, а Берг смотрел на него и грыз карандаш. - Берг работает, - говорил, просыпаясь, капитан и стучал в стенку Батурину. - Вставайте. Семь часов. Цезарь завыл. Никогда Берг не писал так легко, как в этой комнате, засыпанной листвой и сеном, под лай мохнатого пса. Солнце подымалось над Серебрянкой, небо накрывало леса хрустальным колпаком, тишина рождалась в перелесках. Только сердце в такт бегу карандаша билось легко и быстро. Сейчас Берг вспомнил об этом и улыбнулся. - Вы чего? - сказал капитан и вдруг спросил: - Вы женщин любили? Берг смешался и покраснел. - Два раза... - Ну? - Что - ну? - Рассказывайте. Ваша очередь. Берг помедлил, повертел пустую рюмку. Неожиданно он понял, что вот сейчас расскажет самое главное, о ч„м даже думать позволял себе редко и неохотно. Он взглянул на Батурина - пойм„т ли? Батурин был печален, лицо его покрылось нервной бледностью, в углах губ лежала горечь. Он внимательно посмотрел на Берга, усмехнулся. - Ну, что же? Берг вспыхнул. - Ладно, вам же хуже, - невнятно сказал он. - Да, конечно любил. Двух. Одна была женщина из книги - Настенька из "Идиота". Из-за не„ я первый раз в жизни украл у отца два рубля на театр. К нам приехала труппа из Киева. Они ставили " Идиота". Настеньку играла Полевицкая. Я проплакал на гал„рке спектакль, потом спрятался в уборной, чтобы не уходить из театра, из уборной перебрался под лестницу. " Идиот" ш„л два дня подряд. Я просидел всю ночь и весь следующий день, - меня никто не заметил. На репетиции я слышал е„ голос: потом капельдинер наш„л меня и хотел вышвырнуть. Он обозвал меня "пархатым жид„нком", я дал ему последний рубль, чтобы он не выгонял меня. Смешно. Так я начал страдать из-за женщины и из-за литературы. Капельдинер толкнул меня в шею: сиди за вешалкой, байстрюк! Я просидел до спектакля и дрожал от страха, что меня накроет другой капельдинер, выгонит, и я больше не увижу Настеньку. После спектакля я пош„л к бабушке Мане, - домой я идти боялся. Я стонал при мысли, что в жизни никакой Настеньки нет и не было. Зачем так выдумывать, - я никак не мог понять! Зачем так мучить людей! Берг задумался. Миссури вскочила к нему на колени, запела и начала тереться, закрывая от наслаждения глаза и прижимая ухо. - В антракте выпьем, - предложил капитан. Тонко посыпался звон рюмок. За стенами начался дождь, он рассеянно постукивал по желобу. - Я пош„л к бабушке Мане, занял три рубля и бежал в Одессу. Отец запорол бы меня. В Одессе меня подобрал поэт Бялик. У него была своя типография. Я работал у него мальчиком. Вот вам одна история. Он помолчал. - Первая была ненастоящая женщина. Конечно, лучше ограничиться только ею. Вторая была настоящая, русская девушка, дочь профессора. Это было под Петербургом, на даче, на Неве. Я ходил за ней, как тень, как собачонка. Она говорила мне: "Милый вы, милый Берг, куда вы годитесь!" Я жалко улыбался в ответ, старался быть незаметнее. Я забыл сказать, что я гостил у профессора, отца девушки. По ночам было светло, - я читал Пушкина, не зажигая лампы. Горы зелени тяжело висели над водой, вода была ч„рная и чистая - такой воды я нигде не видел. Как-то мы катались на лодке, я гр„б. Она откинула со лба мои волосы, пригладила и сказала: - Устал, мальчик мой милый? Мы тихо пристали, вышли. Белые ночи раздражают, путают людей, я тогда как-то забыл об этом. Проходили мимо купальни. На лодке сидел рыбалов, я видел красный угол„к его папиросы. Она вдруг сказала: - Я пойду выкупаюсь, Берг. Подождите меня здесь. - Я тоже буду купаться. - Вы? - она искренно удивилась. - Вам ночью нельзя. - Почему? - Глупый вы мальчик. Да потому, что вы - цыпл„нок, еврей! - Ладно, - ответил я, и у меня похолодело вс„ - мозги, руки, даже живот. - Ладно, идите, купайтесь. Она ушла в купальню. Я быстро разделся и бросился в воду. От обиды я глотал сл„зы вместе с невской водой., быстро ослаб, меня понесло к середине реки.Я закричал, - мне показалось, что не река нес„т меня, а море, вспухшее море, и я не вижу берегов. " Вс„ равно, - подумал я. - Пусть!" Очнулся я на бонах спасательной станции. Меня растирал матрос. Над кущами садов уже розовела заря. Она стояла на коленях рядом с матросом, в купальном костюме, бледная, ч„рные волосы припали к е„ щекам. - Берг, я же вам говорила! - крикнула она, когда я открыл глаза. - Вот видите, Берг! Я сел. Матрос прин„с мне платье. Она побежала одеваться в купальню. Матрос сказал мне: - С вашей комплекцией вы плавать опасайтесь. Грудь у вас узковата. Я поблагодарил его, оделся и пош„л пешком к Петербургу. Я слышал, как она звала меня: - Берг, Берг, куда вы? Берг, сумашедший! Она бежала за мной. Я остановился. - Что с вами, Берг, милый? - спросила она с большой, настоящей тревогой. - Куда вы? - Оставьте меня, - ответил я глухо. - Я вас ненавижу! Я отвернулся и пош„л через сады к мостам. Она молчала. Я не оглядывался. Вот вам второй случай. - Вы ненавидете е„ и теперь? - спросил Батурин. - Да, ненавижу. Батурин усмехнулся. Берг взял папиросу, руки у него задрожали, и он неловко положил е„ обратно. Батурин вспомнил, как Берг закаляет себя, его купания на рассветах, его обдуманное упорство, и вслух подумал: - Да, это хорошо. Это правильный вывод. Капитан определил просто: - Антисемитка! Дождь звенел в желобе. Казалось, он звенит годы, столетья, так равномерен был этот привычный ночной звук. Оцепенье дождя и мурлыкание Миссури внезапно были нарушены ударом ветра. Он хлестнул по стене гибкими ветками бер„з, швырнул ворох листьев, капли торопливо застучали в ст„кла, и в лесу раскатился выстрел из дробовика. Залаял Цезарь. В печной трубе заворочалось мохнатое существо, которым пугают детей, и тяжело вздохнуло. Капитан прикрутил лампу. - Кто-то мотается около дома, - сказал он, всматриваясь в окно. Цезарь гремел цепью и хрипел от бешенства. Невидимые шаги трудно чавкали по грязи, потом в окно громко застучала мокрая рука. - Эй, кто на дворе? - крикнул капитан и подош„л к окну. Он нагнулся и рассматривал серое лицо за стеклом. Человек в мягкой шляпе что-то неслышно говорил, губы его двигались. Ветки хлестали его по спине. Капитан открыл окно, - ворвался ветер, широкий гул леса. Лампа мигнула и потухла. Человек за окном спросил тонким малчишеским голосом: - Здесь жив„т Берг? Берг бросился отворять. Незнакомец вош„л, снял пальто и оказался худым, с л„гкой сединой в волосах. Его ж„лтые ботинки размокли, на них налипли лимонные листья. Он несколько раз извинился. - Я больше тр„х часов искал вашу дачу! Спорсить некого, приш„л наугад, на огонь. - Выпейте водки, согрейтесь, - приказал капитан. - Я не пью. - А вы так, смеху ради. Незнакомец с внимательным изумлением взглянул на капитана и выпил. Это был известный инженер Симбирцев, специалист по двигателям внутреннего сгорания. Берг несколько раз рассказывал о н„м капитану. С инженером Берг познакомился в столовой "Дома Герцена", где собираются по вечерам бездомные поэты и праздные люди - любители чарльстона и фокстрота. Инженер был склонен к литературе, любил стихи, писал их изредка и печатал под псевдонимом. Склонность к стихам Симбирцев тщательно скрывал от товарищей: о стихах он говорил только с немногими поэтами. В разговоре с капитаном Берг назвал инженера "лириком". Капитан возмутился, - в его мозгу не укладывались два таких враждебных занятия, как моторы и поэзия. Берг же говорил, что, наоборот, в машинах и чертежах больше поэзии, чем в стихах Пастернака. Однажды он назвал океанские параходы "архитектурными поэмами". Капитан фыркнул и обругал Берга. - Такая поэма как вопр„тся в порт, так на версту завоняет всю воду нефтью. Эх вы, слюнтяй! Поэтому к инженеру капитан отн„сся недоброжелательно, - как может построить даже дрянной мотор человек, склонный к лирике?! Форменная чепуха! Серые глаза и костюм цвета светлой стали, седеющие виски и неторопливый взгляд оценщика - таким инженер показался Батурину. Инженер огляделся. - Далеко забрались. Даже не верится, что в тридцати верстах Москва. Я к вам по делу. - Он обернулся к капитану, потом взглянул на Батурина и Берга. - Поговорим, - согласился капитан, накачивая примус. Его занимало, какие могут быть к нему дела у этого сухого европейского человека и к тому же - лирика. Лирику капитан не любил. Под словом "лирика" он понимал ухаживание за кисейными барышнями, проникновенные речи адвокатов на суде, охи и ахи, восхищение природой, обмороки и не соответствующие мужчине разговоры, например о болонках. При слове "лирика" ему вспоминался неприятный случай в поезде. Напротив него сидела красивая дама в котиковом манто. Ехала она в Тайнинку. Было поздно, дама

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору