Виталий Романов. Два рассказа

---------------------------------------------------------------
 © Copyright Виталий Романов, 1992 - 1999
 Email: vitalik@css.spb.ru
 Date: 5 Aug 1999
---------------------------------------------------------------

        Arachnida Time

        Я почувствовал на себе  пристальный взгляд его огромных немигающих
холодных глаз,  и мое сердце остановилось.  Противная  липкая волна  разом
окатила меня,  в этот момент  сердце лопнуло в груди  от ужаса,  кровавыми
ошметками  вылетая  из моего нутра:  криком перекошенного рта,  обреченной
выпученностью вылезающих из орбит глаз, вставшими дыбом волосами. Я бежал.
Я несся как ракета.  Я никогда так не бегал.  Даже там...
     Помню,  проклятые цины сбили  наш вертолет,  и он чадящей керосиновой
кометой  врезался  в тошнотворно-зеленую,  колышащуюся  массу,  которая со
стремительной жадностью проглотила винтокрылую  машину. У нас не было даже
времени тушить на себе горящие маскхалаты -  цины как стаи шакалов неслись
по пятам:  сначала  на запах  тлеющего  в вертолете  мяса -  не все смогли
выбраться наружу из разбитого корпуса;  потом по следу, ведомые врожденным
для них инстинктом хищников, выслеживающих жертву. Как я тогда бежал!  Что
угодно - только не  к ним в руки...  Что угодно -  жаркие парящие болотца,
свернувшиеся в кольца ядовитые змеи, жадный огонь на спине, делано ленивый
крокодил у водопоя, вместо желанной влаги.  Что угодно -  только не к ним.
Слева и справа падали горящие живые факелы, сзади раздавался  предсмертный
хрип и стоны  пойманных десантников,  я все бежал и бежал.  Среди грохота,
а потом тишины.  Я выбрался  один...  Но даже  тогда  я не бежал так,  как
сейчас.  Я летел  стремительнее лани,  резвее хищного короля бега  ягуара,
быстрее  самой быстрой машины,  я преодолел звуковой,  а затем  и световой
барьеры,  и вылетел  в надпространство,  удирая от него.  Но он  все равно
догонял меня.  Я чувствовал это спиной. Этого не могло быть.  Никто не мог
меня догнать - а он догонял.  Холодно  и равнодушно, спокойно, как наемный
убийца,  который  не испытывает ненависти к своей жертве, может быть  даже
некоторую  любовь  -  ведь  жертва  дает  своему  хищнику  удовольствие  и
пропитание. Он догонял меня, и это облако спокойной уверенности в том, что
мне не уйти, исходивщее от него,  все сильнее и сильнее захлестывало меня.
Я погружался в него больше и больше,  как если бы упал в огромный  могучий
водоворот и виток за витком приближался к его центру; я мог бы барахтаться
и  биться,  но эта  слепая  неведомая  сила  все равно  затянула бы меня в
середину. Он приближался и не было спасения. Я потерял рассудок.
     А потом  перед затуманенным взором что-то сверкнуло и молнией ударило
в грудь и глаза. Наступила спасительная темнота небытия. Но это ненадолго.
Черным комом вернулся ужас,  а с ним пробудилось  сознание, и я понял, что
ударился  всем телом об огромную закругленную стеклянную стену.  Я вскочил
и  изо всех сил грохнул  по ней кулаком,  разбивая его в кровь.  Напрасно.
Стена  не ответила -  она методично  и безмолвно  загораживала мне дорогу,
уходя необозримо  налево и направо,  а также  вверх.  Огромная  стеклянная
банка  и нет  выхода...
     Я медленно  обернулся.  Он уже  не торопился.  Куда ему было спешить?
Не сводя с меня  своих  многочисленных круглых глаз  он плавно  и бесшумно
приближался, переставляя свои мохнатые хитиновые лапы.  Он совсем не устал
в погоне  за мной.  Впрочем, это млекопитающим нужен отдых,  млекопитающие
имеют легкие, раздувающиеся как мешки, когда животное устает от погони.  А
передо  мной  было  не млекопитающее -  огромный  членистоногий  панцирный
убийца-паук.  Он совсем  не устал.  Я не знаю,  как дышат пауки,  меня это
никогда не интересовало.  Он догнал свою жертву,  и его  головогрудь  была
неподвижна,  только огромные  колонны-ноги,  каждая размером почти с меня,
равномерно поднимались и опускались, приближая эту смертоносную машину, да
еще мощные, зазубренные, покрытые ядовитыми наростами-шипами челюсти хищно
шевелились.  С них свисали  капли яда. Точнее,  это для меня был яд, а для
него - желудочный сок. Он собрался переварить и с®есть меня. И я ничего не
мог противопоставить ему.
     Боже, какая страшная смерть! Почему так, в чем я настолько провинился
перед тобой?!
     Огромные  саблевидные  зубы  с  хрустом  разодрали мою плоть, кроша и
сминая ребра...  Когда говорят,  что женщина боготворит свое тело, знайте:
так оно и есть, но если  вам скажут, что мужчина равнодушен к своему - это
обман. Мужчина ведь тоже очень любит свое тело, не так как холит и лелеет,
обожает  и нежит  свое женщина,  но  все же  как  унизительно  это  наглое
вторжение в мое "я"...  Инстинктивно  я еще попытался сжаться  в маленький
комочек,  как улитка  захлопывает раковину,  чтобы уменьшить боль,  но тут
внутри,  где-то  в области  сердца  или  желудка  разорвалась термоядерная
бомба - это он впрыснул яд.  Я закричал от невыносимой боли.
     И проснулся.
Один  в темной комнате...  Только звезды равнодушно смотрят в окно, своими
искрами напоминая мне о том кошмаре,  который только что истязал мое тело.
К  черту  звездное  небо!  Я  включил  свет.  Картина  за окном  сразу  же
потускнела,  теряя  свое  магическое  воздействие.  Часы  показывают 2.30.
Глубокая ночь. Я хочу курить...
     - Мистер  Линке,  вам что-нибудь нужно? -  ожил  монитор  связи.  Дежурная
сестра приветливо  и призывно улыбалась мне с экрана.
     - Нет!
     - Может быть вам все же чем-нибудь помочь?
     - Убирайся  к дьяволу,  бэби! -  заревел я.  Ночная дура.  Тебя бы  на мое
место.  Я бы посмотрел тогда - нужно ли тебе "что-нибудь".
     Экран погас.  Так то лучше.  Я могу  сегодня  хамить всем.  Пусть еще
скажет  спасибо,  что  я  произнес  вслух  только  первую  часть  фразы, а
остальное подумал про себя.
     Ну и хрен с ней! Я хочу курить...
Когда снятся такие кошмары,  можно наплевать на все ограничения и запреты.
В  конце концов,  я просто человек.  И еще  десять дней  мне нельзя  будет
курить.
     Вообще-то можно, но на моем месте стал бы курить только полный идиот.
Окончательный. Наверно, я таковым и являюсь. Кто же еще рискнул бы залезть
в Банку?!  Только  такой болван  как ты, Карл.  Мать вашу,  и как только я
согласился на этот глупый эксперимент?!
     Я встал и закурил.  Руки дрожали  и были непривычно  мокрыми, поэтому
сигарета в ладони стала скользкой,  расползающейся. Противной. Я все равно
затянулся.  Волна крупной дрожи пробила мое тело.  Я встряхнулся, как пес,
вылезающий из холодной воды, и открыл стеклянную дверь на балкон. Подвинул
стул  и сел  перед черным прямоугольником ночи,  вытягивая ноги наружу, на
перила.
     Так то вот, Карл. Ты влез в дурную игру. Хотя еще можно выйти из нее.
Я представил,  как утром скажу  свое решение организаторам "моего турне" и
их  лица  при этом.  У меня  еще  есть  14 часов,  чтобы  отказаться -  по
контракту.  Но  если  я  откажусь  теперь,  после  стольких  ослепительных
интервью, пресс-конференций,  такой  рекламной подготовки  и  трехмесячных
тренировок -  все отвернутся от меня.  Деньги пропадут,  все-все пропадет.
Тогда моя карьера  журналиста  будет закончена. Моя жизнь будет закончена.
Кто  станет  держать  в  редакции  неудачника  и труса?  Кто будет  читать
репортажи обделавшейся  в последнюю ночь вонючки?!  Нет, отказаться  я уже
не могу.  Они  все верно  рассчитали.  Я уже  не откажусь.  Лучше было  не
соглашаться.  А сейчас  я должен продержаться еще 14 часов, а потом еще 10
дней,  и  все.  Я  должен  пойти  в  Банку  и  просто  в оговоренное  этим
контрактом -  чертовой бумажкой! - время  выйти оттуда живым.  И тогда вся
моя дальнейшая жизнь -  когда я вернусь,  потом - будет тихой и спокойной,
обеспеченной;  я больше не стану лезть  ни в какие переделки, я куплю себе
маленький домик  на берегу моря,  и мы с Каролиной будем жить в нем  уютно
и долго.  Я стану загорать  и купаться,  и временами  давать  интервью  за
большие-большие  деньги.  Моим  именем  будут  называть  зубные порошки  и
бюстгальтеры,  или  черт  знает  что  еще,  это  неважно,  только  бы  мне
вернуться.  Вернуться.  Спокойно дожить эти четырнадцать часов и еще потом
десять дней. И все. Разве это много, если потом пятьдесят, может и больше,
лет сплошного счастья? Разве это большая плата?
     Почему я так боюсь?
     Я помню свой страх в детстве, когда по глупости заплыл в море слишком
далеко  и вдруг понял,  что мне уже не справиться с течением, и оно уносит
меня  все дальше и дальше в открытый океан.
     Я помню,  как я боялся  вида крови.  Дурацкое воображение...
     Я помню, как меня  призвали  в армию, помню гнойное, мрачное, дышащее
испарениями зловонное болото,  в котором мы копали окопы, а позднее, когда
стало ясно,  что все не так просто,  как хотелось  нашему правительству  и
командованию -  мы копали в нем и хлюпающие могилы.  Помню джунгли,  где с
деревьев свисали ядовитые змеи  и тех склизистых гадин, что плевались ядом
в глаза,  и глаза,  наливаясь  кровью,  лопались,  помню мошкару,  висящую
везде,  как туман  по утрам  в нашем городе,  мошкару,  не дающую дышать и
сводящую этим с ума, и взрывы, и резкий визг осколков, и горячий дымящийся
ствол в руках, и новобранца, который оступился и упал в жаркую ряску.  Как
он кричал! Мы ничего  не смогли сделать - ни вытащить его, ни пристрелить.
Он даже не успел уйти в воду  и захлебнуться -  так быстро  он сварился. И
того седого капрала,  что мучился животом, ночью побежал в сортир  и долго
сидел там.  А потом, умиротворенный,  вернулся и лег спать.  А наутро наша
десантная рота, поднятая  по сигналу высшей тревоги,  на БМД в®ехала  в их
лагерь и нашла там только мертвых -  тихо спящих на своих походных койках.
Покой и идилия.  Кто-то  широко улыбался  во сне  разорваным от уха до уха
ртом,  кто-то лежал,  подложив руку под голову -  он был  приколот  к полу
длинной  деревянной, хорошо отструганой иглой,  из уха в ухо,  сквозь мозг
и ладонь, а у кого-то просто  перерезано  горло.  Просто!  И кровь -  море
крови,  которой  я так  боялся,  когда был помладше.  Как ожившее  видение
кошмара...  И  полчища  мух.  А седой капрал  сидел в сортире и пел песни.
Он  так  жутко смеялся, когда его  грузили  в санитарный  вертолет.  Потом
толстобрюхая машина,  деловито урча,  поднялась в воздух  и даже рокот уже
стихал, а веселый рев капрала все тревожил джунгли. Я много видел смертей,
разных, но тогда,  в этом лесном лагере, первый раз видел сошедшего с ума.
Солнце жгло беспощадно сквозь густую зелень,  которая тоже ненавидела нас,
закрывая  от нас цинов,  но не закрывая нас от  невыносимого жара,  капрал
орал  патриотические песни, а мухи жужжали,  и мне вдруг захотелось упасть
и зарыться в землю, и стать маленьким-маленьким глупым почвенным червячком
и ни  о чем не думать, забиться в щель букашкой, чтобы меня не было видно.
Совсем.  Никогда.  Но я  не сошел  с ума  в тот  день.  Я  много  стрелял,
приходилось - во все стороны,  и иногда  ствол так обжигал мне ладонь, что
на ней вскипали пузыри, а я молился только на него - выдержи, еще немного.
И мы с тобой оба будем жить. Ты и я. Я даже не матерился,  на это  не было
сил и времени.  Я молился  своему Богу.  У каждого свой Бог.  Выдержи! Мой
автомат не подвел.  И я здесь.  Я вернулся.  Я сам - хищный матерый зверь,
спиной чувствующий  опасность. Я умею смотреть ей в глаза  и побеждать ее.
Я много раз  выходил  победителем  из этой схватки.  Я умею падать лицом в
вонючее дерьмо болота за мгновение  до выстрела  и не дышать.  Даже тогда,
когда вертолет подбитой птицей рухнул в зеленое море, я прошел все посты и
охрану цинов,  обожженный, полуослепший,  без воды и пищи я вышел к своим.
Я сильный зверь. Почему же я так боюсь сейчас?
     Просто  этой ночью  мне в глаза  посмотрела моя смерть.  Она смотрела
на меня так и раньше. Я узнал этот ледяной взгляд. Но тогда от меня ничего
не зависело -  я просто  был одним  из многих,  кого перемолола  мясорубка
войны. Я был одним из многих и просто пытался прожить на один день больше,
чем это удалось другим. А сейчас я сам вызвал ее. С ней нельзя так играть.
Я сделал это. Она пришла за мной, и я знаю, что сам вызвал ее... Зачем?
     Столько лет мне снилось отравленное волнующееся зеленое море, которое
так  и  не  захотело  принять  нас.  Я  писал  репортажи  о  президенте  и
проститутках,  о  министрах  и ученых,  просто  о продавцах  в магазине, о
коммерсантах и телезвездах. О великих и средних. О никаких. Я хотел понять
их и этим постичь себя.  Их глазами.  Говорят, неплохо писал.  У меня есть
имя,  мои статьи  читают представители разных слоев общества. Но почему же
мне снится зеленое море?  Может потому,  что мы  так и не смогли  победить
там?  Раз за разом я выигрывал схватки,  раз за разом  успевал  нажать  на
курок  за долю секунды  до моего противника.  И все равно я не победил. Мы
все проиграли. Но я не умею проигрывать. Не хочу. Может поэтому мне снится
страна цинов, сожженная, чужая, мертвая, но так и не покорившаяся нам?
     А в этом спокойном мире  каменных городов   все не так.  И все не то.
Я не могу нажать  на спусковой крючок,  когда чувствую  спиной  опасность.
Мне некуда упасть -  разве что  на бетонную мостовую,  которая более родна
мне, чем то болото, но, увы, не спрячет  от целящегося в меня.  Я  не могу
жить так.  Я проиграл.  И все мои  репортажи  хороши только потому,  что я
ищу в них ответ - ПОЧЕМУ?  Они написаны из другого мира. Как с того света.
ПОЧЕМУ?  Никто  не ответил мне.
     Я спрашиваю только у себя, а не у вас - почему?  Почему я стал таким?
Как избавиться от этого?  Господи,  но ведь я не хочу  снова  стать таким,
каким  был раньше,  до ЭТОГО.  Просто  теперь  мне  нужен риск.  Риск, как
кому-то нужен наркотик.  И возможность нажать  на спусковой крючок.
     Но я  не хочу стрелять в людей!  Не хочу.  С меня достаточно.  Что же
тогда?  Как преодолеть  это противоречие?  Как разделить  всех на людей  и
нелюдей.  Кто оправдает  меня за этот раздел? Оправдаю ли я себя?
     Я не нашел ответа.  В этой жизни нет того, чем я мог бы "уколоться" и
найти покой. Покой по-своему.
     Идет  последняя  ночь  моего  пребывания  в  человеческом  мире,  и я
пытаюсь  понять -  зачем же  я покидаю его?  Что ищу?  Наверное,  это даже
важнее,  чем реально  представлять,  что меня ждет ТАМ, далее.  Этому меня
три месяца учили  на специальных  тренировках  -  кажется  перебрали  все,
что может изобрести самое изощренное человеческое воображение.  Но это все
бред.  Я все равно знаю, что там -  нечеловеческое воображение. И я должен
его победить.  А для этого  мне  нужно сейчас понять - зачем я туда иду.
     Эту идею  подсказала мне  Каролина...  Я отвлекся,  вспомнив  ее всю.
Прошлую ночь  мы были вместе  последний раз.  А может - не последний, если
я  переживу ЭТО.  Целых  десять дней без женщины...
     Мои  мысли  уезжают  в  сторону.  Десять  дней  без  женщины  в таком
месте - это ерунда.  Мне и не захочется.
     А потом  у меня будет  много женщин,  все женщины  будут принадлежать
мне,  если я пожелаю.  Но у меня  есть Каролина,  зачем мне другие?  Я еще
минутку  полюбовался  ею,  медленно  припоминая  какой  она  была  в  нашу
последнюю, прошлую, ночь. И отогнал от себя все это.
     Зачем же  я иду?  Ах да,  это придумала  Каролина. Женщинам всегда не
хватает денег,  сколько бы  их не было.  Может это из-за них?
     Или просто  любопытство?  Ведь никто  из людей  никогда не был ТАМ.
     Или я хочу оправдать себя  за ту резню,  в которой принимал  участие?
Если  Бог есть,  то для него это отличный шанс  наказать меня  жестоко  за
все мои предыдущие грехи. А если вернусь - то значит прощен?!
     Или  все же  я патологически  болен?  Мне очень нужно победить,  я не
могу  проиграть  и готов  заплатить за это любую цену там, где нет никаких
законов...  Может быть мне лучше обратиться к врачу?
     А черт! Я не знаю.  Я просто иду.  Иду и все.  И хватит забивать себе
голову этим.  Я упрям.  Я иду  и вернусь.  Вы изломали  меня всего,  но не
согнули.  Я буду  первым!  И вернусь назло вам всем. Назло. Слышите, гады!
     Внезапный порыв ярости  скрутил внутренности огненной дугой. Выдернув
из-под  себя  стул,  я с размаху швырнул его в стену.  Получилась красивая
горка обломков.  Я, остывая, смотрел на нее, спиной чувствуя что на эту же
кучу мусора с экрана телемонитора смотрит моя ночная фиалка.
     Потом обернулся.
     - Что-то случилось,  мистер Линке? -  она вопросительно  смотрела на меня.
Эффектный поворот головы, чтобы наилучшим образом  выделить  приятный овал
лица,   большие   распахнутые   глаза,   полуоткрытые  аппетитные губки  и
развернутые плечи, а под белым халатиком в обтяжку, конечно, ничего нет. Я
видел ее  на мониторе  только до пояса,   но готов  был поспорить,  что ее
одеяние заканчивалось ненамного ниже экрана.
     Ну да,  у нее  свои заботы.  Она должна  следить,  чтобы со мной  все
было  в порядке,  чтобы  я не лез  на стены,  не выл  и не рвал  на голове
волосы,  и чтобы  не навредил  себе  слишком  сильно  до  того,  как  меня
запихнут  в Банку.  Ей  даже разрешено  в случае  необходимости  успокоить
меня с помощью своего шикарного тела.  Чтобы я отвлекся и забыл - что меня
ждет.
     Я молча разглядывал ее. Ничего.  Мила. Очень мила.  И выглядит  такой
свеженькой.  Готова переспать  со мной  мгновенно,  как только  я скажу об
этом.  Ей  за это  платят.  Но она  и  сама  не против.  У нее  своя игра.
Наверно,  недурно забеременеть  от Карла Линке  сейчас -  если я  вернусь,
она  исчезнет  еще  месяцев  на  восемь-девять,  а  потом,  когда  родится
ребенок,  без труда докажет,  что он от меня.  И тогда немалая часть денег
из десяти миллионов, что положены по контракту нам с Каролиной, достанутся
этой... красотке.  А если меня  грохнут там -  она спокойно  избавится  от
нежелательного младенца  на первом же месяце.  Все просто.  Беспроигрышная
ставка.  О чем я только думаю?!
     Разве об этом надо думать в последнюю ночь?! Я представил,  как после
возвращения  у меня берут интервью:
     - Мистер Линке, о чем вы думали  в последнюю ночь?
     - Ха-ха, о ночной сиделке -  трахнуть ее или нет!
     Пошла она к черту.  Я-то знаю,  что в случае необходимости она нажмет
кнопку,  на вызов  тут же прибегут  четверо (или больше) накачанных ребят,
и еще неизвестно -  справлюсь  я с ними  или нет.
     Конечно  не справлюсь,  что я  как глупый  индюк -  они  не станут со
мной драться,  просто усыпят.  Я слишком  ценный об®ект, чтобы меня помяли
или дали сойти с ума.
     Итак,  или девочка  в постель, или шприц,  в случае нервного стресса?
Она, наверно,  уже готова была  нажать кнопку, когда  я кричал во сне.  Да
нет,  скорее уж сама бежала сюда. Только не успела.
     Столько денег вбухали в меня...
     Она  о чем-то  настойчиво  спрашивала меня,  и я видел,  что ее  губы
шевелятся, но только сейчас сообразил обратить на это внимание.
     - Что?
     - Я спрашиваю, что с вами... Карл?
     - Я задумался.
     - О чем?
...Все-то тебе надо знать,  милашка.  А впрочем, какая мне разница, почему
бы и не сказать:
     - Если я позову тебя, ты сейчас придешь ко мне?
     - Зачем ты спрашиваешь, Карл?
     - Так. Просто так. Спокойной ночи.
     - Карл... Карл!
     - Да?
     - Я согласна.
     Я усмехнулся. Этот мир только на первый взгляд кажется таким сложным,
хаотичным  и запутанным,  а на самом деле  все бегают  по своей наезженной
колее  и не могут  с нее сойти.  Как глупые  заводные  машинки.  Со слепой
уверенностью в своей правоте.  Пока не кончится завод. А я? Я? Почему я не
такой?
     - Ты не боишься оставить свою кнопку,  ведь отсюда,  из моей комнаты,  уже
не сможешь  вызвать  охрану?  Или будешь  раздеваться  и ляжешь в постель,
сжимая газовый ствол  в руке, а?
     - Зачем же  ты так,  Карл?