ловами, так
как буквально, каждое слово его, конечно, не мог запомнить.
  Лев Николаевич расспрашивает меня подробно о "Вегетарианском Обозрении", в
котором он сотрудничает (*1*),  о числе подписчиков, средствах для издания и
пр., и я отвечаю на все его вопросы.
  "Лев Николаевич,  - говорю я, - я спешил к Вам, надеясь застать Мечникова,
с которым хотел бы поговорить о вивисекции. Я пишу теперь по этому вопросу и
хотел бы знать, как он и Вы смотрите на это?"
  Лев Николаевич отвечает:  "Вопрос о вивисекции,  как и всякий нравственный
вопрос,  можно решать только субъективно:  что я доложен и  чего  не  должен
делать.  Если  рассуждать объективно,  то есть о том,  нужна ли,  полезна ли
вивисекция, то спорам конца не будет.
  Обе стороны  приведут  массу  аргументов  в  свою пользу.  Но если человек
действительно относится сознательно к своим поступкам, взвешивает их, то для
него  вопрос  этот  решенный.  Это все равно что религиозный вопрос:  каждый
находит себе своего Бога, каждый должен его сознать в самом себе".
  Я упоминаю  о  "Записках  врача"  Вересаева  и  затрагиваю  попутно другие
вопросы,  Лев  Николаевич  рассказывает  мне  подробно  о  своей  беседе   с
Мечниковым,  бывшим  у  него днем раньше (*2*).  Особенно его заинтересовало
сообщение Мечникова об антропофагах,  живущих в Африке в Конго и не лишенных
религиозных зачатков. Он предполагает познакомиться поближе с этим вопросом.
Говорим еще о М.  П.  Арцыбашеве,  рассказ которого "Кровь"  Лев  Николаевич
рекомендовал в наш журнал, вегетарианстве и другом.
  Затем Лев Николаевич подымается,  вновь  крепко  жмет  мне  руку,  обещает
кое-что написать для "Вег Обозр" и отправляется бодро на
веранду. Я знаю, что скоро вновь его увижу.
  3-го июня,  вечером,  часов в 7,  я и С.  Д. Николаев (*4*) отправляемся к
Льву Николаевичу.
  Грязь липкая, скверная, кругом лужи и ручейки, небо пасмурное так и готово
вновь заплакать.
  Я решаю  пойти лучше босиком,  снимаю обувь,  засучиваю выше колен брюки и
иду.
  Из Ясной  Поляны  мы  должны  отправиться  на станцию жел дор,
поэтому у каждого из нас в руках ручной багаж.
  Подходим сбоку  к  дому,  где в нижнем этаже имеется уютная приемная.  Нас
встречают Николай Николаевич и Душан Петрович.
  Обмываю руки  и  лицо,  вычищаю  от  прилипшей  грязи платье и подымаюсь с
Сергеем Дмитриевичем наверх в кабинет Льва Николаевича.
  Последний накануне  сделал  какой-то  резкий  поворот своей больной ногой,
растянул себе этим какую-то жилу и принужден был сидеть в своем  передвижном
кресле, вытянув больную ногу, чтобы не тревожить ее.
  Перед ним небольшой подвижной столик,  на котором он раскладывает пасьянс,
Лев Николаевич приветливо здоровается с нами и просит нас подождать, пока он
окончит раскладку.
  Я осматриваю кабинет.
  На противоположной от меня стене висит Сикстинская Мадонна Рафаэля, другие
Мадонны  и  несколько  гравюр;  под  гравюрами находится  длинная деревянная
полка с словарем Брокгауза и Ефрона и другими книгами.  Около  меня  большое
окно,  выходящее в парк.  Возле одной из стен широкий диван.  В кабинете еще
два-три столика с книгами и один большой кабинетный стол с двумя свечками по
сторонам,  за которым,  должно быть,  Л.  Н.  работает.  На столе чернильный
прибор, книги, брошюры и пр. По стенам гравюры и портреты.
  Я сижу напротив Льва Николаевича,  довольно близко, и любуюсь его простым,
мудрым и хорошим лицом.
  Одет он,  как и позавчера, в косоворотке. Я впервые вижу его высокий лоб и
красивые, старческие седые волосы.
  Старое чувство близости к нему не оставляет меня, и мне кажется, что я тут
уже неоднократно бывал.
  Лев Николаевич  откладывает  карты  в  сторону  и  обращается с некоторыми
вопросами к своему другу С. Д. Николаеву.
  В свою   очередь  я  также  задаю  вопросы  Льву  Николаевичу,  касающиеся
"Вегетарианского Обозрения", и получаю лестные для себя ответы.
  Вопрос заходит  об университете.  Я отношусь отрицательно к нему и привожу
несколько примеров из своей студенческой жизни для иллюстрации сказанного.
  Лев Николаевич  говорит:  "Я  читал,  что  многие  профессора  растягивают
нарочно свои лекции так,  чтобы их окончить как раз к сроку,  то есть читают
по сезонам".
  Разговор на эту тему продолжается.  Я говорю:  "Мне приходилось бывать  на
лекциях известного философа Вундта в Лейпцигском университете. Так как Вундт
очень стар,  то он последние слова фраз не произносит ясно;  несмотря на  то
что у меня слух хороший,  я,  стоя около Вундта,  у дверей,  не слыхал порой
окончаний его мыслей и выражений,  а между тем в аудитории сидело на  многих
скамьях несколько сот человек, которые, наверно, его не слыхали, значит, это
какой-то самообман".
  Лев Николаевич, обращаясь ко мне: "А сколько Вундту лет?"
  "Думаю, семьдесят,  во всяком случае за  шестьдесят,  он  стар  и  говорит
слабо".
  "Сергей Дмитриевич,  - говорит Лев Н.,  - возьмите словарь  и  прочтите  о
нем".
  С. Д. берет с полки словарь Брокгауза, подходит к окну и читает, что Вундт
родился  в 1832 году,  был профессором в Цюрихе,  а потом перешел в Лейпциг,
что система его философии включает в себя спинозические и кантовские начала,
но  он  все-таки расходится с ними и идет по своей самостоятельной тропе.  К
сожалению,  зрение мое напряжено больше слуха,  и суть философии Вундта я не
улавливаю,  Лев  Николаевич  слушает  очень  внимательно,  полузакрыв глаза,
держит левую руку на колоде карт,  качает порой головой в  знак  согласия  с
теорией  Вундта и приговаривает:  "Верно".  Статья эта принадлежит Владимиру
Соловьеву,  хорошо и сжато написана и читается  Сергеем  Дмитриевичем  очень
хорошо.
  Заходит разговор о предстоящем празднике,  приезде  в  Ясную  Поляну  сына
великого человека Генри Джорджа (*5*):
  Лев Н.  расспрашивает о нем Сергея Дмитриевича и получает ответ,  что  сын
продолжает дело отца, много пишет, и недурно.
  Л. Н.  говорит:  "Мне снилось ночью,  что сын Генри Джорджа уже приехал  и
говорит по-русски".
  Л. Н. заводит длинную, долгую беседу с С. Д. о Генри Джордже, о монополиях
и трестах. С. Д. отвечает на вопросы, дает нужные объяснения, приводя сейчас
же умные, житейские примеры. Л. Н. во многом с ним соглашается и говорит как
бы про себя: "Великий, великий человек был Генри Джордж, а Европа его еще не
оценила".
  В это  время  входит сын Льва Николаевича,  Лев Львович,  и тоже принимает
участие в разговоре.
  Заканчивая разговор о Генри Джордже,  Л.  Н.  говорит, что окончательного,
исчерпывающего ответа на некоторые вопросы Генри Джордж не даст, да в этом и
нужды  нет.  Идеал  всегда  должен  быть впереди,  к нему нужно всеми силами
стремиться,  но стараться зажать идеал в руках - излишне,  ибо тогда  бы  не
было жизни,  движения,  так как в поисках истины - сама жизнь,  и в процессе
стремления к ней,  в улучшении своего "я" и приближении к  расширяющемуся  и
становящемуся все выше и выше идеалу - все благо человеческой жизни.
  "Лев Николаевич,  -  говорю  я,  -  противники  вегетарианства  не   хотят
признавать этого,  они бросают нам упреки в том,  что мы не достигаем своего
идеала,  что отказываемся от мясоедения,  а между тем  употребляем  животные
продукты  в  виде  обуви  и пр.;  но их упреки в самой своей основе неверны,
кроме того,  техника в настоящее время идет  нам  навстречу,  например,  мой
кошелек  (показываю  его Льву Николаевичу) из металла,  а ботинки совсем без
кожи". Говоря это, я снимаю свою обувь и подаю ее Льву Николаевичу.
  Обувь моя  представляет  из  себя  "гимнастические туфли",  приготовляемые
товариществом "Проводник".
   Л. Н.  внимательно  осматривает  ее,  остается  довольным и говорит,  что
употребляет вегетарианское мыло, не имеющее в себе животных жиров .
  От этой темы переходим на разговор о вегетарианстве, и Л. Н. говорит:
  "Вегетарианство - первая ступень,  на которую должен стать всякий человек,
желающий начать новую, более чистую и осмысленную жизнь".
  Как раз  теперь  я  работаю  над  "Детской  Мудростью"  (*6*)  и  пишу   о
вегетарианстве,  мне  нужно  будет  дать  кое-что  для вашего журнала весьма
хорошего и которому я желаю широкого распространения".
  "А что представляет из себя ваша "Детская Мудрость"?  - спрашиваю я.  "Она
вроде "Круга чтения",  - говорит Л.  Н., - разделена на номера и заключает в
себе рассказы и сцены, рисующие мудрость детей, столь часто пренебрегаемую и
не замечаемую взрослыми.  Подайте мне ту папку!" Я беру со стола  объемистую
черную папку и подаю ему.
  Л. Н.  раскрывает ее,  вынимает  оттуда  лист  бумаги  и  прочитывает  нам
мастерски  недавно  сделанный им перевод с немецкого,  из журнала "Wohlstand
fur Alle" (*).  Маленькая вещица эта очень глубока и  представляет  из  себя
диалог  между отцом и сыном.  На работе сын задает отцу детские вопросы,  из
которых само собой,  шаг за шагом, выясняется вся фальшь современной жизни с
ее капитализмом, милитаризмом и т. п. Отцу все труднее и труднее отвечать на
прямые,  искренние  вопросы  мальчика,  и  он  заканчивает  такими  словами:
"Однако, малый правду рассудил" (*7*).

   (* "Всеобщее благосостояние" (нем.) - анархистский журнал, издававшийся в
Вене. *)

  Л. Н.  очень выразительно и с какой-то радостью прочел эти последние слова
диалога.  Этот  прочитанный им в венском журнале набросок навел его на мысль
написать самому ряд подобных же сценок. Перевод нам всем очень понравился, и
мне  сейчас  же  сделалось  ясным,  что  за прекрасный и глубокий труд будет
представлять из себя "Детская Мудрость".
  Л. Н.  рассказывает нам тему одной из задуманных им сценок из жизни детей,
об их отношении к  убийству  животных  и  безубойному  питанию.  Я  упоминаю
вскользь о его рассказе для детей "Волк", написанном на ту же тему.
  В это время Н.  Н.  Гусев, сидевший все время в уголке у дверей, выходит и
потом возвращается с почтой.  Кроме бандеролей имеется 12 писем.  Д-р Д.  П.
Маковицкий ставит зажженную свечу поудобней для Л.  Н.,  и посыльный  первым
делом  берется  за корректуру книжки "Мысли на каждый день",  переработанной
вновь Львом  Николаевичем  из  "Круга  чтения"  и  содержащей  мысли,  тесно
связанные  по содержанию друг с другом и составляющие нечто целое,  единое и
самостоятельное на каждый месяц.
  Труд этот  очень  дорог  Льву  Ник и,  перелистывая страницы,  он радуется
чистоте работы и ясному шрифту.
  "Прочитать ли вам с первого июня или на сегодняшнее, третье?" - спрашивает
нас Л. Н.
  "И то, и другое", - отвечает Сергей Дмитриевич.
  Лев Николаевич,  при  одной  свече,  без  всяких   искусственных   стекол,
прочитывает нам внятно,  толково и ясно мысли великих мудрецов, приговаривая
почти после каждой довольным голосом: "Как хорошо!"
  И действительно,  мысли  глубоки,  содержательны  и  наводят  на серьезные
размышления. Недаром Л. Н. так высоко ставит и любит этот труд.
  Придет время,  и книга эта станет настольной книгой многих миллионов людей
и  озарит  своим  духовным,  глубоким  и  мудрым   содержанием   их   темное
существование.
  По окончании чтения Л.  Н.  открывает объемистое письмо;  оказалось, что в
нем был медальон Гоголя,  посланный Льву Николаевичу комитетом по устройству
памятника Гоголя в Москве.  Медальон ему понравился,  и  он  сейчас  же  был
осмотрен всеми присутствующими.  Медальон этот сделан из бронзы, и изображен
на нем Гоголь с чересчур вытянутой шеей и глубоко печальным лицом.
  Л. Н.  прочитывает  нам  сопроводительное  письмо  комитета,  подписанное:
"Городской голова Гучков" (*8*).
  Так как  мы  сидим у Льва Николаевича уже более двух часов,  да и на поезд
уже пора, то мы с Сергеем Дмитриевичем решаем уходить.
  Подхожу к Льву Николаевичу, жму ему руку, благодарю и прощаюсь с ним...

        "Комментарии"

  И. Перпер.  У  Льва  Николаевича  Толстого и его друзей.  - Вегетарианское
обозрение, 1909, 15 августа и 15 сентября, No 6 и 7.
  Иосиф Иосифович Перпер (1886-1965),  литератор,  издатель "Вегетарианского
обозрения". Был в Ясной Поляне 1 и 3 июня 1909 г. Д. П. Маковицкий записал в
дневнике  1  июня  1909  г.:  "Сегодня  был  Перпер  из  Кишинева,  издатель
"Вегетарианского обозрения", 24-летний симпатичный, серьезный молодой еврей"
(Яснополянские записки, кн. 3, с. 426).

  1* В  письме  к  Перперу  от 26 января 1909 г.  Толстой хвалил "прекрасно"
составленный 1-й номер журнала "Вегетарианское обозрение" и  обещал:  "Очень
рад буду сотрудничать в нем, если будет случай" (т. 79, с. 46).
  2* См. предыдущие интервью.
  3* Михаил Петрович Арцыбашев (1878-1927),  русский писатель. Толстой резко
отзывался о его  романе  "Санин",  но  хвалил  рассказы  "Бунт"  и  "Кровь".
Последний  -  о  том,  как для гостей забивают домашнюю птицу и как охотники
убивают дичь, - целиком вписывался в вегетарианскую проблематику.
  4* Сергей   Дмитриевич   Николаев  (1861-1920),  экономист,  последователь
Толстого, переводил на русский язык произведения Генри Джорджа.
  5* Генри  Джордж-младший  (1862-1916),  американский журналист,  приехал в
Ясную Поляну 5 июня 1909 г.
  6* Над  сборником  "Детская мудрость" Толстой работал в 1909-1910 гг.  (т.
87).
  7* Т. 37, с. 451.
  8* Николай Иванович Гучков, промышленник, московский городской голова.


        ""Русское слово". В. К. В Ясной Поляне"

От нашего тульского корреспондента

  2-го августа Ясную Поляну посетили члены XI всероссийского лесного съезда,
который происходит сейчас в Туле.
  В этот день члены съезда  ездили  осматривать  подгородное  лесничество  -
Козлову Засеку.
  Кто-то подал мысль посетить Льва Николаевича.  Она была мигом подхвачена и
одобрена.
  Тут же составили письмо к графине Софье  Андреевне  с  просьбой  сообщить,
могут ли они посетить Л. Н., и отправили письмо с нарочным.
  Желание видеть великого старца настолько было сильно,  что экскурсанты,  в
числе около 150 человек,  не выдержали и двинулись пешком в Ясную Поляну, не
дожидаюсь возвращения посланного.
  Экскурсантов пригласили в сад.
  Через несколько минут Лев Николаевич появился среди профессоров  в  черных
сюртуках  и  лесничих  в мундирах и тужурках с зелеными кантами и блестящими
погонами.
  От имени гостей выступил профессор Н. С. Нестеров (*1*) из Москвы.
  - Дорогой Лев Николаевич!  - сказал он.  - Члены XI всероссийского лесного
съезда,  собравшись  в  Туле,  из  глуши лесов,  с разных концов Европейской
России и Сибири,  не могли удержаться от страстного  желания  видеть  вас  и
принести  глубочайшее приветствие и поклон великому мыслителю.  Мы счастливы
видеть вас и выражаем горячее,  задушевное пожелание,  чтобы еще долго-долго
раздавалось ваше живое слово на благо человечества.
  Лев Николаевич,  растроганный  этой  задушевной  речью,  в  свою   очередь
благодарил экскурсантов в самых простых и теплых выражениях.
  В беседе с  гостями  Л.  Н.  интересовался,  будет  ли  на  съезде,  кроме
специального лесного, что-нибудь общечеловеческое.
  Любезно распростившись с экскурсантами,  Лев Николаевич  подарил  всем  по
экземпляру своей брошюры: "Обращение к русским людям" (*2*).

        "Комментарии"

  В. К.  В  Ясной  Поляне  (От  нашего тульского корреспондента).  - Русское
слово, 1909, 6 (19) августа, No 180.
  Автор заметки - Куприянов Виктор Г.
  Д. П. Маковицкий записал 2 августа 1909 г.: "В Туле выставка лесоводства и
всероссийский  съезд  лесничих.  Члены  съезда  сегодня осматривали питомник
Казенный лесничества,  на шоссе в лесу против Ясной  Поляны.  Оттуда  пришли
числом двести, с местным лесничим М. М. Морозовым, хорошим знакомым Л. Н-ча.
Л. Н. вышел к ним перед террасой. Хотел спросить Морозова, есть ли среди них
желающие поговорить с ним,  очень будет рад" (Яснополянские записки,  кн. 4,
с. 27).

  1* Николай Степанович Нестеров (1860-1926), лесовод.
  2* "Обращение к русским людям.  К правительству,  революционерам и народу"
(1905).


        ""Русское слово". Д. Д. Оболенский. У Л. Н. Толстого"

  Я провел вчера несколько часов у Льва Николаевича Толстого.
  Я приехал в момент возвращения Л. Н. с прогулки верхом. Он ездил с дочерью
Александрой Львовной по окрестностям Ясной Поляны.
  Невольно вспомнилось, как 50 лет тому назад я впервые был у Л. Н. и поехал
с  ним  верхом  на  охоту  (*1*).  Мне  было тогда 14 лет,  так что я мог бы
праздновать полувековой юбилей моих посещений Ясной Поляны.  Я не скрою, что
немало  горжусь  этим...  И  не  могу  не  сказать,  что я всегда с радостью
вспоминаю беседы мои с Л. Н...
  Я застал Толстого грустным и взволнованным.
  Накануне, вечером,  в  Ясную  Поляну  явились  крапивенский  исправник   и
становой  и  взяли  под  стражу  личного секретаря Льва Николаевича - Н.  Н.
Гусева (*2*). Арест был мотивирован приказом администрации: выслать Гусева в
Пермскую губернию на два года за революционную пропаганду.
  - Это недоразумение,  - сказал Лев Николаевич. - Гусев никакой пропагандой
не  занимался,  а  отвечал  на  мои  письма,  под  мою  диктовку.  И  людям,
спрашивающим по религиозным вопросам,  он высылал книжки мои, как, например,
"В чем моя вера", - общеизвестные.
  - Это прямо мучение,  - продолжал Лев Николаевич. - Ваяли Черткова, теперь
взяли  Гусева.  Почему же меня не берут?  Это было бы справедливее.  Не дали
человеку даже времени сдать мне мои письма, бумаги, дела... Ведь громадная у
меня переписка, и все было в руках Гусева. И вот из-за меня сейчас человек в
тюрьме...
  И много  на  эту тему говорил Л.  Н.,  и не раз слезы навертывались на его
глазах.
  - Пишу,  - продолжал Л.  Н., - и посылаю к губернатору дочь, чтобы просить
отослать Гусева хоть не этапным порядком,  дать ему возможность за наш  счет
доехать хоть с некоторым комфортом.
  Все домашние  Л.  Н.,  конечно,  тоже  взволнованы,  и  невольно  разговор
вращался около ссылки Гусева.
  - И какое озлобление теперь,  - сказал еще Лев  Николаевич.  -  Я  получаю
ежедневно  угрожающие и ругательные письма;  возьмите для примера полученное
сегодня.  Автор его,  неизвестный мне Захар Суслов,  советует мне у себя  на
дворе   или  в  огороде  сделать  могилу-склеп  и  гроб  заказать.  И  какое
правописание:  гроб через п (гроп мне сулит).  Это тяжело, и я
ответил бы автору, но адреса нет. Я было собрался в Швецию на конгресс мира;
я и речь хотел сказать на пользу мира, о котором всю жизнь мечтаю, хлопочу и
стараюсь,  да  вот  не  пришлось  ехать,  - забастовка помешала,  и конгресс
отложен на год (*3*).  Я бы,  хоть  перед  смертью,  мог  на  конгрессе  без
стеснения высказаться о заветной своей мысли - об ужасах войны и о причинах,
вызывающих войну, - да видно, не суждено.
  Лев Николаевич говорил взволнованно.
  И давно не было так тяжело на душе у меня, как этот раз, когда я слушал Л.
Н. и глядел на его взволнованное лицо.
  - Не могу забыть,  что Гусев из-за меня сейчас в тюрьме,  с  тифозными,  -
прощаясь, еще повторил Л. Н.

        "Комментарии"

  Д. Д. Оболенский. У Л. Н. Толстого. - Русское слово, 1909, 9 (22) августа,
No 182.
  О Д.  Д.  Оболенском - см.  ком. к интервью 1898 г. Оболенский был в Ясной
Поляне 6 августа 1909 г.

  1* Этот эпизод 1858 г.  описан в "Отрывках"  из  воспоминаний  Оболенского
(Международный Толстовский альманах, 1909, с. 239-240).
  2* Гусев был арестован  4  августа  1909  г.  и  выслан  по  постановлению
министра  внутренних  дел  "за  революционную  пропаганду  и распространение
недозволенных книг" (см.:  Гусев Н.  Н.  Летопись жизни и творчества  Л.  Н.
Толстого. 1891-1910, с. 705).
  3* 6 июля 1909 г.  Толстой получил приглашение  принять  участие  в  XVIII
Международном  конгрессе  мира  в  Стокгольме.  В начале августа он составил
доклад для конгресса,  но узнал из газет,  что конгресс отсрочен  вследствие
забастовок  рабочих в Швеции.  Толстой полагал,  однако,  что действительной
причиной отсрочки было то,  что устроители конгресса "побоялись" его приезда
(см.: Маковицкий Д. П. Яснополянские записки, кн. 4, с. 30).