иев, - ответила я. Этой фразе научила
меня сама Аглая. "Без комментариев" - главное и единственное
оружие личного секретаря.
     - Но я не смогу уловить дух автора, не зная автора.
     - Сможете, - уверила его я и добавила:
      -  Самое  интересное в Аглае - это то, что она  пишет.
Поверьте мне.
      Последняя сентенция тоже принадлежала Аглае и  была  с
успехом опробована ею в многочисленных интервью.
     - Она была замужем?
     - Без комментариев.
     - У нее есть дети?
     - Без комментариев.
     - Как давно вы у нее работаете? Вы - ее родственница?
     - Без комментариев.
     - Когда вы в последний раз занимались сексом, Алиса?
      -  Без комментариев, - привычно пробубнила я. И тут же
осеклась,   а   проклятый  немец  расхохотался,  чрезвычайно
довольный собой.
     - Очень остроумно, Райнер. И, кстати, что мы тут...
      Только теперь я сообразила, что мы стоим возле станции
метро  "Алексеевская". И сердце мое тревожно сжалось. Совсем
недалеко  отсюда,  на  улице Бочкова,  жила  позабытая  мною
Дашка.  Несколько  раз  я  порывалась  набрать  ее  номер  и
несколько раз клала трубку. Да и что я могла ей сказать? Что
живу теперь в Москве и работаю у Канунниковой?
     Этого она не переживет.
      Быть  может,  потом, как-нибудь, при  случае...  Когда
Канунникову перестанут читать... Или когда саму Дашку начнут
печатать...  Но  внутренний голос подсказывал  мне,  что  ни
того, ни другого в ближайшее время не случится.
      -  ..У меня здесь встреча. Маленькая встреча. На  пять
минут. А после этого - Музей детектива, как вы и обещали.  А
потом...
      Договорить  Райнер-Вернер не  успел.  А  я  не  успела
дослушать.  Потому  что  в  поле моего  зрения  появилась...
Дашка.
      Только этого не хватало! И что она делает возле метро,
"%$l у нее же тачка! Появление Дарьи было таким неожиданным,
что  я  не  нашла ничего лучшего, как спрятаться за  широкую
спину дружественной нам Германии. И затихла.
      У меня еще была слабая надежда, что Дашка пройдет мимо
и  юркнет  в  метро  (кто знает, может, бесшабашная  "Мазда"
скоропостижно  скончалась в пробках), но Дашка  остановилась
возле Райнера. Более того, Райнер нагнулся к ней, и до  меня
донесся звук поцелуя. А потом и Дашкин голос:
     - Держи свой рюкзак, дорогуша.
     Я намертво приклеилась к широкому ремню Райнер-Вернера:
слово   "дорогуша"  все  объясняло.  "Дорогушами",   еще   с
университетских  времен, Дарья называла мужчин,  с  которыми
спала.  Но как ей удалось переспать с темпераментным  куском
баварской сосиски и - главное - откуда она выцепила его?
      -  Как  насчет  сегодняшнего вечера? - утробным  басом
проворковал Райнер.
      -  Я занята, освещаю презентацию одной попсовой книги,
но  если  ты  хочешь... - многообещающим альтом проворковала
Дарья.
      -  Хочу, - Райнер качнулся вперед, обнажая тылы, и это
неосторожное движение стоило мне подруги.
      Дарья отстранила загребущие лапы немца и во все  глаза
уставилась на меня. Дернула себя за нос. Открыла рот и снова
закрыла его. И снова открыла.
      - Ты! - заорала Дарья, готовая броситься мне на шею. -
Ты в Москве! А я-то ума не приложу, куда ты делась...
      Она  уже  сделала  шаг  ко мне навстречу,  когда  туго
соображающий Райнер-Вернер ляпнул:
        -   Кстати,   познакомься,   это   секретарь   Аглаи
Канунниковой. Я говорил тебе...
     Даже если бы пакостный бундес представил меня как самку
американского таракана Periplaneta americana - даже тогда на
лице Дашки не отразилась бы такая гамма чувств.
      -  Ты?! Секретарша этой выскочки? - Видимо, не в силах
переварить  подобную  новость, она  повернулась  к  Райнеру-
Вернеру. - Она?!
      - Она. - Немец слегка опешил. - А вы знакомы? Дарья не
удостоила  его  и  взглядом. Теперь она смотрела  только  на
меня.
       -   Значит,   она.   Секретарша.  Цепная   собака   у
климактерички  с  причудами. Бледная поганка.  Синий  чулок.
Целка-невидимка, как ты изволил выразиться.
     На немца жалко было смотреть.
      -  Я совсем не то... Ты не поняла... Это просто цитата
из  одной  русской  книги...  Я цитировал...  Die  Shrecken!
<Ужас! (нем.).> - Не договорив, он схватился за голову.
     - Заткнись! - синхронно сказали Райнеру мы с Дашкой.
      -  Пристроилась? - ехидно спросила Дарья.  -  И  когда
только успела?
      - Успела. - Ссориться с Дарьей не входило в мои планы,
но  теперь  я почувствовала приступ ярости. Целка-невидимка,
надо же!
     - Значит, подштанники уже не кроишь?
     - Нет.
      -  Конечно, не кроишь. Ты теперь их стираешь. -  Дашка
расхохоталась, чрезвычайно довольная собой. - Или чем ты там
занимаешься, секретарша?..
      Закончив уничижительную тираду, Дарья бросила такое же
уничижительное  "пока",  развернулась  на  сто   восемьдесят
градусов и двинулась к пешеходному переходу. Через несколько
секунд  баварское  отродье пришло в себя и  даже  попыталось
припустить  за  оскорбленной Дарьей, но вовремя  сообразило,
что Аглая в моем лице - верный источник денег за перевод.  А
роскошная  русская девушка Дарья - всего  лишь  интрижка  на
стороне.
      -  Мне так жаль, Алиса... Очень неловко получилось,  -
промямлило отродье.
     - Да уж. - Я подождала, пока Дашка скроется в переходе.
-  Значит, бледная поганка? Синий чулок? И... Как это вы еще
изволили выразиться? Целка-невидимка?
     Райнер-Вернер затряс пудовым подбородком.
      -  Нет-нет,  что вы... Я был не правильно  понят.  Это
цитата   из  русской  книги.  Я  просто  рассказывал   вашей
знакомой...   Это  ведь  ваша  знакомая,  да?..   Я   просто
рассказывал  ей о своей работе. И о той чести,  которую  мне
оказала фрау Канунникова...
      - К вашему сведению... Я была замужем. И неоднократно.
-  Здесь я явно преувеличила. В моем активе был лишь "Дервиш
взрывает  Париж", вовремя сменивший меня на призовую  лошадь
Тамару  Константиновну. А также два неудавшихся  гражданских
брака - один длиной в месяц, другой - в три дня.
      - Я не имел в виду ничего дурного... Я просто счастлив
работать     с    очаровательной    помощницей    знаменитой
писательницы...
     - Это которая климактеричка с причудами? - уточнила я.
      Райнер-Вернер умоляюще прижал руки к груди и  принялся
что-то  лепетать по-немецки. Потом снова перешел на русский.
Как же он был мне отвратителен!
      -  Я  надеюсь...  Что этот прискорбный  случай..,  это
страшное недоразумение не повлияет на наши отношения.
      -  Повлияет. Еще как повлияет, - заверила  я  Райнера-
Вернера  и  пошла в сторону метро. Пришибленный  случившимся
Райнер поплелся за мной.
       Какое   счастье,  что  завтра  этот  дебил  убирается
восвояси!   Я,   конечно,  ничего  не  скажу  Аглае,   но...
Интересно, где он познакомился с Дашкой? Нет, спрашивать его
об этом я не буду. Много чести.
      Терпения у меня хватило только до эскалатора. Я искоса
посмотрела на топчущегося рядом немца и спросила  -  Где  вы
познакомились?
       Он  несказанно  оживился.  Но  еще  больше  оживилась
малосимпатичная  мне область райнеровского  таза.  Райнер  -
совершенно  непроизвольно - повилял бедрами  и  заискивающим
голосом произнес:
     - О, это знакомая моего приятеля. Он тоже немец, но уже
несколько   лет   живет  в  России,  изучает  инвестиционный
климат...  У  него  много  друзей  среди  богемы  -  актеры,
музыканты,  журналисты. Два дня назад он пригласил  меня  на
"%g%`(-*c.    Годовщина   какого-то    журнала.    Там    мы
познакомились... И Дарья пригласила меня на кофе...
      Зиппер  Райнера  заскрипел, а поясной  ремень  щелкнул
языком. Пригласила на кофе, как же!.. Сколько же нужно  было
его  выпить, чтобы забыть рюкзак? А характеристики, которыми
снабдило  нас  с  Аглаей это чмо? Интересно,  когда  у  него
развязался язык - до кофе или после койки?
      - А вы знакомы с ней? - В голосе немца сквозило жгучее
любопытство.
     - Знакомы.
     Сейчас он наверняка скажет: "Надо же, как тесен мир!"
      -  Надо же, как тесен мир! - промурлыкал Райнер. - Ну,
вы больше не дуетесь?
      Я  не  дулась,  но  в  Музей детектива  мы  так  и  не
пошли...Первое, что я увидела, вернувшись в квартиру  Аглаи,
был большой бумажный пакет, стоящий у двери. Я присела перед
ним  на  корточки  и  заглянула внутрь.  Из  пакета  торчали
головки  желтых  гвоздик.  Их  было  безвкусно  много  -   я
насчитала  не меньше четырех десятков. Какой-то  сумасшедший
поклонник,  не  иначе.  И  то,  что  цветы  у  двери,  легко
объяснимо: Аглая никому не открывает, потому что к ней никто
не  ходит.  А  с  парламентерами из жэка и "Мосэнерго",  как
правило,  веду переговоры я. На меня никто не пялится  и  не
просит оставить автограф на счете за свет.
     Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.
      Я  спустилась  к консьержке, и она сообщила  мне,  что
цветы  действительно принесены Аглае; что принес их парнишка
в  "шапке козырьком назад, как называется, забыла, тьфу  ты,
черт";  что  содержимое  пакета  проверено,  взрывчатки   не
обнаружено и мин нет.
      И  передайте  привет  нашей  писательнице,  она  такая
талантливая,  такая  талантливая,  мы  все  ждем  ее   новую
книгу!..
     Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь - я обнаружила
это  уже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить  в
две  вазы  (в  одну они не помещались). Это не  слишком  мне
понравилось,   это  не  соответствовало  правилам   -   ведь
количество цветов в букете должно быть нечетным.
     Даже такое - сорок восемь!
     Не сорок семь и не сорок девять - сорок восемь! Делится
на  две  вазы  без остатка - в любых возможных вариантах.  А
может  быть, Аглае исполнилось сорок восемь лет, я  ведь  до
сих  пор  не  знаю  ни  месяца, ни  дня  ее  рождения...  Ей
исполнилось  сорок  восемь,  и  кто-то  поздравил  ее  таким
оригинальным способом.
      Очень оригинальным: нечетное число - для живых, четное
- для мертв...
     Один цветок все-таки лишний.
      Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет
на  свои  места. Я заберу его к себе в закуток, будет  очень
мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся
у  меня  под  ногами.  И она с пакетом  от  цветов  в  зубах
отправилась на лежанку.
     А через несколько минут на кухне появилась Аглая.
      -  Очень  мило,  -  сказала она, мельком  взглянув  на
гвоздики. - У вас появился поклонник?
     - У вас. Эти цветы - ваши.
     - Сомневаюсь.
     В эту же секунду я тоже засомневалась. Я "посмотрела на
букет  ее  глазами; этому я, слава богу,  научилась  за  три
месяца - смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были
слишком  просты  для  утонченной Аглаи,  от  них  попахивало
почетными грамотами, одеколоном "Красная Москва" и колоннами
пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.
     - Ну не выбрасывать же, - протянула я.
      -  Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя.  Остаток
дня  я  провела в окружении гвоздик. Из-за них  я  потратила
целых  полтора  часа на очередное письмо, с  которым  обычно
справлялась  за двадцать минут. Из-за них я прочно  застряла
на  термине  "рогами шевелить" и плотно примыкающем  к  нему
словосочетании   "рогач  беспредельный",  которые   украшали
страницы  первого  романа  Аглаи.  А  теперь  должны   стать
украшением ее глоссария.
      Она  ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили
под дверь. И при них не было никакой записки...
      Стоп. Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меня
электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь  и  сейчас
лежит в нижнем ящике моего стола!
      Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула
ящик   и   дрожащими   руками  вытащила   папку   с   грифом
"ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ". Дорого  бы  я
дала  за то, чтобы одно-единственное послание из этой  папки
никогда не приходило.
       Но  письмо  было  на  месте.  Полузабытое  письмо   с
полузабытой угрозой: "БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА.'"
      Вот  они  и пришли, цветы, все сорок восемь - довольно
красноречивое четное число.
      Стоило  мне  вынуть листок из конверта,  как  прежние,
довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой. Я  еще
раз  осмотрела гвоздики - теперь они не казались мне  такими
уж  безобидными.  Напротив,  их растрепанные  головки  вдруг
ожили, резные лепестки свернулись в трубочки и вытянулись  в
мою сторону.
     Ничего опасного на первый взгляд.
     Ни пистолетного дула, ни кинжального ребра. А что, если
цветы  обработаны каким-нибудь ядом?! Чем-нибудь вроде ртути
или  таллия? А я даже не знаю, как они выглядят. И можно  ли
ими хоть что-нибудь обработать...
      Господи,  ну  почему  у меня в школе  была  тройка  по
химии?!
      Несколько  секунд я прислушивалась  к  себе:  нет,  ни
тошноты,  ни  головокружения. И волосы не лезут  пучками.  И
никаких  резей в желудке, а о других симптомах отравления  я
не  слышала  и  не  читала. Да и в  книгах  метрессы  злодеи
никогда  не  использовали яды. Удавки из манильской  пеньки,
струнные  карнизы, холодное оружие всевозможных  размеров  и
модификаций  -  от мачете и самурайских мечей  до  вязальной
спицы;  и  старые  добрые "Макаровы",  которыми  так  славно
/`.$%+  bl дырку в черепе, - все это было. А вот ядов  -  не
было.
     Нужно избавиться от цветов. И чем быстрее, тем лучше.
      Аглая  накрыла меня, когда я тащила охапку  гвоздик  к
двери.
     - Все-таки решились? - сочувственно спросила она.
     Я покраснела и пролепетала что-то невнятное в духе:
       "Вот,  решила  забрать  их  с  собой,  если   вы   не
возражаете".
     Она не возражала.
      ...В  последующие полтора месяца - до  самой  середины
декабря  -  были  присланы еще два букета желтых  гвоздик  -
братья-близнецы первого. Борьба с цветами стала неотъемлемой
частью   моего  существования.  А  бороться  было   с   чем:
телепередачи с участием Аглаи Канунниковой пошли косяком.  В
каждом   уважающем   себя  эфире  ей  торжественно   вручали
традиционный   букет  роз.  На  творческих  встречах   выбор
оказывался  более широким: корзины хризантем от устроителей,
связки  гвоздик от любителей ее ранних - жестких - вещей.  И
задумчивые  анемоны  от ценителей поздней  Аглаи  -  мастера
детектива "закрытой комнаты".
     Справляться с бесконечным потоком флоры было достаточно
легко  - Аглая не питала к цветам никакой любви. За все  это
время  мы  схлестнулись лишь однажды - по поводу  симпатяги-
бонсая.
       Карликовое   деревце   было   преподнесено   "любимой
писательнице"  недавно вернувшимся из Токио чинушей.  Чинуша
служил в одном из департаментов, еще не погорел на взятках и
по  самому малейшему поводу мотался за границу. Книги  Аглаи
стали  для него чем-то вроде "самолетного чтива", с  которым
даже   перелет   Москва   -  Сидней  оказывался   не   более
продолжительным, чем перегон Планерная - Новоподрезково.
      Бонсай  умилил  Аглаю и насторожил меня:  еще  бы,  на
деревце  красовались  мелкие  цветочки,  а  лицо  чинуши  не
вызывало   никакого   доверия.  Это   было   лицо   садиста,
поднаторевшего  на порке розгами социально  не  обеспеченных
слоев населения.
     Аглая так крепко прижала бонсай к груди, что я сразу же
поняла: мне придется туго.
      -  Прелесть, не правда ли, Алиса? - сказала она, когда
мы вернулись в квартиру на метро "Аэропорт".
     Я пожала плечами.
     - Пожалуй, я поставлю его у себя в кабинете...
     Только этого не хватало!
      -  Не  думаю, что это хорошая идея. - Я ухватилась  за
горшок и потянула бонсай к себе.
      -  Уберите  руки.  - Голос Аглаи не  предвещал  ничего
хорошего.
     - Не уберу.
     - Уберите.
     - Не уберу.
      Мы  тащили  деревце в разные стороны, и никто  не  мог
одержать  полной  и окончательной победы.  Пока  в  дело  не
вмешалась  Ксоло.  Собачонка подпрыгнула, ухватила  меня  за
`c*   "   и,   шлепнувшись  на  пол,  громко   залаяла.   От
неожиданности Аглая выпустила горшок, а я, лишившись  опоры,
рухнула на пол. Вместе с бонсаем.
      -  Вы  сошли  с  ума? - через секунду поинтересовалась
Аглая, осматривая обнаженные корни деревца.
     - Почти. - Я тяжело дышала.
     - Что происходит?
     - Вы не должны... Не должны были приносить его домой.
     - Подите к черту.
      -  Я  пойду.  Но хочу предупредить вас. Вы  не  должны
принимать  никаких цветов. Ни от кого. И не должны оставлять
их в квартире.
      -  Она  сошла  с  ума,  Ксоло. - За  неимением  других
собеседников  Аглая апеллировала к собаке, которая  пыталась
лизнуть  ее  в  лицо. - Я приняла на работу  шизофреничку  с
манией преследования.
     - Пусть так... Но вы не знаете...
      Путаясь  и  сбиваясь,  я рассказала  Аглае  о  письме,
максимально  смягчив  эпистолярные угрозы  и  опустив  слово
"сука".   Аглая  терпеливо  выслушала  меня   до   конца   и
рассмеялась.
      -  Так вот что вас взволновало, девочка? Покажите  мне
его!
      -  Я...  Я  его  выбросила. Невозможно  хранить  такую
гадость в доме.
     - О чем еще я не знаю? - Аглая сменила гнев на милость.
- Сколько их было, подобных писем?
     - Одно. Только одно.
       -   Когда  вы  его  получили?..  Подождите,  попробую
догадаться  сама... Незадолго до того, как в доме  появились
желтые гвоздики, да?
     Я кивнула головой.
      -  И вы решили взять на себя функции телохранителя?  Я
вас недооценивала...
     Неужели прибавит жалованье?
      Но  ни о чем подобном Аглая даже не заикнулась. Совсем
напротив,  прочла  мне лекцию о том, что  каждый  популярный
человек  должен  быть готов к такого рода неожиданностям.  И
что  это  -  всего  лишь необременительная  мзда.  Копеечный
билетик за проезд к станции под названием "Слава".
      -  И  вы даже не знаете, кто мог вам послать цветочную
метку?
     - Понятия не имею. Слишком изысканно, чтобы подозревать
первого   встречного.   Может   быть,   коллеги   по    цеху
забавляются...
     - Коллеги по цеху? - удивилась я.
     - Мы, деятели масскульта, люди тяжелые. Не самых лучших
душевных качеств, уверяю вас. Чужая популярность для  нас  -
кость  в горле. Стоит появиться кому-то свеженькому... Кому-
то,  кто  чуть лучше перелицевал сюжеты Агаты Кристи...  Или
Чейза... Или красавчика Жапризо... И все. Конец карьере. Имя
забыто.  А  ничего  более  тоскливого,  чем  забытый  кумир,
человечество не придумало.
     - Так вы думаете...
      - Лучше об этом не думать. - Аглая подмигнула мне. - И
вообще скоро вы с ними познакомитесь.
     - С кем?
      -  С  моими  коллегами по цеху. Под Питером намечаются
съемки  одной любопытной передачи... Вы едете со  мной.  Так
что повеселимся.
      Я  едва  не  упала  от удивления. До  этого  Аглая  не
выказывала никакого желания пастись на одном лугу с  прочими
авторессами,  даже больше - все ее публичные  отзывы  о  них
были окрашены легкой брезгливостью.
      - А цветы? Что делать с цветами? А вдруг это не пустая
угроза?
     - Это пустая угроза. Не берите в голову.
     - Но....
     - Ничего страшного не случится... Ведь до сих пор же не
случалось,  правда?  Но если вдруг...  Если  вдруг  я  паду,
пронзенная  стрелами  молодого бамбука,  обещайте  мне,  что
присмотрите за Ксоло...
     - Глупости.
     - Обещайте.
     Я пообещала.
      Я  пообещала, и бонсай был торжественно  установлен  в
кабинете Аглаи. Больше я его не видела.
      Впрочем, Аглаю я тоже почти не видела: она заканчивала
роман.   Тот   самый,  который  должен  был  явить   широкой
литературной общественности новую Канунникову.  Аглая  почти
не  выходила из кабинета; иногда я и понятия не имела - дома
она  или  нет.  Ради  последних страниц  был  заброшен  даже
кинотеатрик    "КИНОЭТО-ПРАВДА24КАДРАВСЕКУНДУ"    и     наши
воскресные в нем посиделки. Я не слишком переживала по этому
поводу,  тем  более  что теперь мне приходилось  выдерживать
натиск  эмиссаров  нескольких издательств. Эмиссары  жажда