м,
как движется но проводам электрический ток. Один солдат замечает:
	- Все ясно, кроме одного - как эта кривуля проходит по прямому
каналу? Быть такого не может!


.G.12.TIF;3.92";2.8";TIFF


ИЗ СТАРЫХ РОССИЙСКИХ

АНЕКДОТОВ


	Однажды в Царском Селе императрица, проснувшись ранее
обыкновенного, вышла на дворцовую галерею подышать свежим
воздухом и увидела у подъезда несколько придворных служителей,
которые поспешно нагружали телегу казенными съестными припасами.
Екатерина долго смотрела на эту работу, не замечаемая служителями,
наконец крикнула, чтобы кто-нибудь из них подошел к ней. Воры
оторопели и не знали что делать. Императрица повторила зов, и тогда
один из служителей явился к ней в величайшем смущении и страхе.
	- Что вы делаете? - спросила Екатерина.- Вы, кажется, нагружаете
вашу телегу казенными припасами?
	- Виноваты, ваше величество,- отвечал служитель, падая ей в ноги.
	- Чтоб это было в последний раз,- сказала императрица,- а теперь
уезжайте скорее, иначе вас увидит обер-гофмаршал и вам жестоко
достанется от него.


	На звон колокольчика Екатерины никто не явился из ее прислуги.
Она идет из кабинета в уборную и далее и, наконец, в одной из задних
комнат видит, что истопник усердно увязывает толстый узел. Увидев
императрицу, он оробел и упал перед ней на колени.
	- Что такое? - спросила она.
	- Простите меня, ваше величество;
	- Да что же такое ты сделал?
	- Да вот, матушка-государыня: чемодан-то набил всяким добром
из дворца вашего величества. Тут есть и жаркое и пирожное, несколько
бутылок пивца и несколько фунтиков конфет для моих ребятишек. Я
отдежурил мою неделю и теперь отправляюсь домой.
	- Да где же ты хочешь выйти?
	- Да вот здесь, по этой лестнице.
	- Нет, здесь не ходи, тут встретит тебя обер-гофмаршал, и я боюсь,
что детям твоим ничего не достанется. Возьми-ка свой узел и иди за
мною.
	Она вывела его через залы на другую лестницу и сама отворила
дверь:
	- Ну, теперь с Богом!


	В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные
победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог
Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый
адмирал был осыпан милостями императрицы‡ При первом после того
приезде Чичагова в Петербург императрица приняла его милостиво и
изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Для этого она
пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали,
что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет
неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но
императрица осталась при своем желании. На другое утро явился
Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против
себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал‡ Не привыкнув
говорить в присутствии императрицы, он робел, но чем дальше входил в
рассказ, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую
восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при
разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того,
когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все
забыл, ругал трусов-шведов, причем употреблял такие слова, которые
можно слышать только в толпе черного народа. "Я их‡ я их‡" -
кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел,
повалился перед императрицей‡
	- Виноват, матушка, ваше императорское величество‡
	- Ничего,- кротко сказал императрица, не давая заметить, что
поняла непристойные выражения,- ничего, Василий Яковлевич,
продолжайте, я ваших морских терминов не разумею.


	У императрицы Екатерины околела любимая собака Томсон. Она
просила графа Брюса распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру м
сделали чучело. Граф Брюс приказал об этом Никите Рылееву. Рылеев
был не из умных; он не понял и отправился к богатому и известному в то
время банкиру по фамилии Томпсон и передал ему волю императрицы.
Томпсон не на шутку перепугался, побежал к императрице просить
прощении, но по дороге помер.


	Английский посланник подарил Екатерине телескоп, который ей
очень понравился. Придворные, желая угодить государыне, спешили
наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают на
луне горы.
	- Я вижу не только горы, но и лес,- сказал граф Львов.
	- Вы возбуждаете мое любопытство,- произнесла Екатерина,
поднимаясь с кресла, чтобы посмотреть.
	- Торопитесь, государыня, иначе начали рубить лес, вы не успеете.


	К Державину пришел какой-то сочинитель прочесть свое
произведение. Старик часто засыпал при таких чтениях. Так случилось и
на этот раз. Жена Державина, сидевшая рядом, непрестанно толкала его.
Но сон так одолел старика, что он даже захрапел. Когда жена разбудила
его, Державин в гневе закричал:
	- Ты никогда не дашь мне выспаться!


	Однажды в Сенате Разумовский отказался подписать решение,
которое считал несправедливым.
	- Государыня желает, чтоб дело решено было таким образом,-
объявили ему сенаторы.
	- Если так - не смею ослушаться,- сказал Разумовский и подписал
свою фамилию "вверх ногами".
	Этот поступок сразу же стал известен императрице, та потребовала
объяснений.
	- Я исполнил вашу волю, но так как покривил совестью, то и
подпись моя кривая.


	Однажды Львов ехал вместе с Потемкиным в Царское Село и всю
дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея
проронить слова, потому что светлейший находился в мрачном
настроении духа и упорно молчал.
	Когда Потемкин вышел из кареты, Львов остановил его и с
умоляющим видом сказал:
	- Ваша светлость, у меня есть до вас покорнейшая просьба.
	- Какая? - спросил изумленный Потемкин.
	- Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы говорили с
вами дорогою.
	Потемкин расхохотался, и хандра его, конечно, исчезла.


	Как-то раз, за обедом у императрицы, зашел разговор о ябедниках.
Екатерина предложила тост за честных людей. Все подняли бокалы,
один Разумовский не дотронулся до своего. Государыня, заметив это,
спросила его, почему он не доброжелательствует честным людям?
	- Боюсь - мор будет,- отвечал Разумовский.


	Шувалов, заспорив однажды с Ломоносовым, сказал сердито:
"Мы отставим тебя от Академии".- "Нет,- возразил великий человек,-
разве Академию отставите от меня".


	Один придворный спросил Балакирева:
	- Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
	- Оттого,- отвечал шут,- что ты их беспрестанно колотишь
языком.
	Придворный был точно страшный говорун и должен перенесть
насмешку Балакирева без возражений.


	Педрилло (итальянский придворный скрипач.- Сост.) дал
пощечину одному истопнику и за это был приговорен к штрафу в три
целковых.
	Бросив на стол вместо трех шесть целковых. Педрилло дал
истопнику еще пощечину и сказал:
	- Ну, теперь мы совсем квиты.


	Двух кокеток, между собою поссорившихся, спросил Кульковский:
	- О чем вы бранитесь?
	- О честности,- отвечали те.
	- Жаль, что взбесились из-за того, чего у вас нет,- сказал он.


	Молодая и хорошенькая собою дама на бале у герцога Бирона
сказала во время разговора о дамских нарядах:
	- Нынче все стало так дорого, что скоро нам придется ходить
нагими.
	- Ах сударыня,- обрадовались мужчины,- это было бы самым
лучшим нарядом.


	Для домашнего наказания в кабинете Шешковского находилось
кресло особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло,
и как скоро тот усаживался, одна сторона, где ручка, по прикосновению
хозяина вдруг раздвигалась, соединялась с другой стороной кресел и
замыкала гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предотвратить
того; что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслами
опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались
наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло,
обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого
наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами
поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки‡
	Раз Шешковский сам попал в свою ловушку. Один молодой
человек, уже бывший у него в переделке, успел заметить и то, как
завертывается ручка кресла, и то, отчего люк опускается; этот молодой
человек провинился в другой раз и опять был приглашен к
Шешковскому. Хозяин по-прежнему долго выговаривал ему за
легкомысленный поступок и по-прежнему просил его садиться в кресло.
Молодой человек отшаркивался, говорил: "Помилуйте, ваше
превосходительство, я постою, я еще молод". Но Шешковский все
упрашивал и, окружив его руками, подвигал его ближе и ближе к
креслам и готов уже был посадить сверх воли. Молодой человек был
очень силен; мгновенно схватил он Шешковского, усадил его самого в
кресло, завернул отодвинутую ручку, топнул ногой и‡ кресло с хозяином
провалилось. Под полом началась работа! Шешковский кричал, но
молодой человек зажимал ему рот, и крики, всегда бывавшие при таких
случаях, не останавливали наказания. Когда порядочно высекли
Шешковского, молодой человек бросился из комнаты и убежал домой.
Как освободился Шешковский из засады, это осталось только ему
известно.


	Когда Потемкин сделался после Орлова любимцем императрицы
Екатерины, сельский дьячок, у которого он учился в детстве читать и
писать, наслышавшись в своей деревенской глуши, что бывший ученик
его попал в знатные люди, решился отправиться в столицу и искать его
покровительства и помощи.
	Приехав в Петербург, старик явился во дворец, где жил Потемкин,
назвал себя и был тотчас же введен в кабинет князя.
	Дьячок хотел было броситься в ноги светлейшему, но Потемкин
удержал его, посадил в кресло и ласково спросил:
	- Зачем ты прибыл сюда, старина?
	- Да вот, ваша светлость,- отвечал дьячок, пятьдесят лет Господу
Богу служил, а теперь выгнали за ненадобностью: говорят, дряхл, глух и
глуп стал. Приходится на старости лет побираться мирским подаяньем, а
я бы еще послужил матушке-царице - не поможешь ли мне у нее чем-
нибудь?
	- Ладно,- сказал Потемкин,- я похлопочу. Только в какую же
должность тебя определить? Разве в соборные дьячки?
	- Э нет, ваша светлость, возразил дьячок,- ты теперь на мой голос
не надейся; нынче я петь-то уж того - ау! Да и видеть, надо признаться,
стал плохо; печатное едва разбирать могу. А все же не хотел бы даром
хлеб есть.
	- Так куда же тебя приткнуть?
	- А уж не знаю. Сам придумай.
	- Трудную, брат, ты мне задал задачу,- сказал улыбаясь
Потемкин.- Приходи ко мне завтра, а я между тем подумаю.
	На другой день утром, проснувшись, светлейший вспомнил о
своем старом учителе и, узнав, что он давно дожидается, велел его
позвать.
	- Ну, старина,- сказал ему Потемкин,- нашел я тебе отличную
должность.
	- Вот спасибо, ваша светлость, дай Бог здоровья.
	- Знаешь Исаакиевскую площадь?
	- Как не знать; и вчера и сегодня через нее к тебе тащился.
	- Видел Фальконетов монумент императора Петра Великого?
	- Еще бы!
	- Ну так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на
месте, и тотчас мне донеси.
	Дьячок в точности исполнил приказание.
	- Ну что? - спросил Потемкин, когда он возвратился.
	- Стоит, ваша светлость.
	- Крепко?
	- Куда как крепко, ваша светлость.
	- Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратно
мне доноси. Жалование же тебе будет производиться из моих доходов.
Теперь можешь идти домой.
	Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер,
благословляя Потемкина.


	Однажды Потемкин, недовольный запорожцами, сказал одному из
них:
	- Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строиться такая
колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи будет слышно?
	- То не диво,- отвечает запорожец,- у нас в Запорозцине е такме
кобзары, що як заиграють, то аже у Петербурги эатанцують.


	Князь Потемкин во время очаковского похода влюблен был в
графиню. Добившись свидания и находясь с нею в ставке, он вдруг
дернул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини,
человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал,
пожимая плечами: "Экое кири куку!"


	На Потемкина часто находила хандра. Он по целым суткам сидел
один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды,
когда он был в таком состоянии, накопилось множество бумаг,
требовавших немедленного разрешения; но никто не смел к нему войти с
докладом. Молодой чиновник по имени Петушков, подслушав толки,
вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили
их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Потемкин
сидел в халате, босой, нечесаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков
смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин
молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и
вышел в переднюю с торжествующим лицом: "Подписал!.." Все к нему
кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова
поздравляют: "Молодец, нечего сказать". Но кто-то всматривается в
подпись - и что же? На всех бумагах вместо: князь Потемкин -
подписано: Петушков, Петушков, Петушков‡


	У Потемкина был племянник Давыдов, на которого Екатерина не
обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он
решил упрекнуть императрицу, сказав, что она ему не только никогда не
дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что
Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.
	Вскоре после этого разговора императрица, проходя с
Потемкиным через комнату, где между прочим вертелся Давыдов,
обратилась к нему:
	- Пойдите посмотрите, пожалуйста, что делает барометр.
	Давыдов с поспешностью направился в комнату, где висел
барометр, и, возвратившись оттуда, доложил:
	- Висит, ваше величество.
	Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:
	- Вот видите, что я не ошибаюсь.


	Когда Пугачев сидел на Меновом дворе, праздные москвичи
между обедом и вечером заезжали на него поглядеть, подхватить какое-
нибудь от него слово, которое спешили потом развозить по городу.
Однажды сидел он задумавшись. Посетители молча окружили его,
ожидая, чтоб он заговорил. Пугачев сказал: "Известно по преданиям,
что Петр I во время Персидского похода, услыша, что могила Стеньки
Разина находилась невдалеке, нарочно к ней поехал и велел разметать
курган, дабы увидеть хоть его кости‡" Всем известно, что Разин был
четвертован и сожжен в Москве. Тем не менее сказка замечательная,
особенно в устах Пугачева. В другой раз некто, симбирский дворянин,
бежавший от него, приехал на него посмотреть и, видя его крепко
привинченного на цепи, стал осыпать его укоризнами. Дворянин был
очень дурен лицом, к тому же и без носу. Пугачев, на него посмотрев,
сказал: "Правда, много перевешал я вашей братии, но такой гнусной
образины, признаюсь, не видывал".


	В 1770 году, по случаю победы, одержанной нашим флотом над
турецким при Чесме, митрополит Платон произнес в Петропавловском
соборе в присутствии императрицы и всего двора речь, замечательную
по силе и глубине мыслей. Когда вития, к изумлению слушателей,
неожиданно сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись
ее, воскликнул: "Восстань теперь, великий монарх, отечества нашего
отец! Восстань теперь и воззри на любезное изобретение свое!", то среди
общих слез и восторга Разумовский вызвал улыбку окружающих его,
сказав им потихоньку: "Чего вин его кличе? Як встане, всем нам
достанется".


	Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов, говорил,что в
деревне его одна крестьянка, разрешилась от долгого бремени
семилетним мальчиком, и первое слово его, в час рождения, было: "Дай
мне водки!"


	Зимою Павел выехал из дворца на санках прокатиться. Дорогой он
заметил офицера, который был столько навеселе, что шел, покачиваясь.
Император велел своему кучеру остановиться и подозвал к себе офицера.
	- Вы, господин офицер, пьяны,- грозно сказал государь,-
становитесь на запятки моих саней.
	Офицер едет на запятках за царем ни жив ни мертв. От страха у
него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего,
протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву
кучеру:
	- Остановись!
	Павел, с удивлением, оглянулся назад. Кучер остановил лошадь.
Офицер встал с запяток, подошел к нищему, полез в свой карман и,
вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и
встал опять на запятки за государем.
	Это понравилось Павлу.
	- Господин офицер,- спросил он,- какой ваш чин?
	- Штабс-капитан, государь.
	- Неправда, сударь, капитан.
	- Капитан, ваше величество,- отвечает офицер.
	Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает:
	- Господин офицер, какой ваш чин?
	- Капитан, ваше величество.
	- А нет, неправда, майор.
	- Майор, ваше величество.
	На возвратном пути Павел опять спрашивает:
	- Господин офицер, какой у вас чин?
	- Майор, государь,- было ответом.
	- А вот неправда, сударь, подполковник.
	- Подполковник, ваше величество.
	Наконец они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер,
самым вежливым образом, говорит государю:
	- Ваше величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет
прокатиться еще несколько улиц?
	- Что, господин подполковник? - сказал государь. Вы хотите быть
полковником? А вот нет же, больше не надуешь; довольно с вас и этого
чина.
	Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался
подполковником.
	Известно, что у Павла не было шутки и все, сказанное им,
исполнялось в точности.


	По вступлении на престол императора Павла состоялось
высочайшее повеление, чтобы президенты всех присутственных мест
непременно заседали там, где числятся по службе.
	Нарышкин, уже несколько лет носивший звание
обершталмейстера, должен был явиться в придворную конюшенную
контору, которую до того времени не посетил ни разу.
	- Где мое место? - спросил он чиновников.
	- Здесь, ваше превосходительство,- отвечали они с низкими
поклонами, указывая на огромные готические кресла.
	- Но к этим креслам нельзя подойти, они покрыты пылью,-
заметил Нарышкин.
	- Уже несколько лет,- продолжали чиновники,- как никто в них не
сидел, кроме кота, который всегда тут покоится.
	- Так мне нечего здесь делать,- сказал Нарышкин,- мое место
занято.
	С этими словами он вышел и более уже не показывался в контору.


	Случилось, что в одном обществе какой-то помещик, слывший
большим хозяином, рассказывал об огромном доходе, получаемом им от
пчеловодства, так что доход этот превышал оброк, платимый ему всеми
крестьянами, коих было с лишком сто в той деревне.
	- Очень вам верю,- возразил Цицианов,- но смею вас уверить, что
такого пчеловодства, как у нас в Грузии, нет нигде в мире.
	- Почему так, ваше сиятельство?
	- А вот почему,- отвечал Цицианов,- да и быть не может иначе: у
нас цветы, заключающие в себе медовые соки, растут, как здесь крапива,
да к тому же пчелы у нас величиною почти с воробья; замечательно, что
когда они летают по воздуху, то не жужжат, а поют, как птицы.
	- Какие же у вас ульи, ваше сиятельство? - спросил удивленный
пчеловод.
	- Ульи? Да ульи,- отвечал Цицианов,- такие же, как везде.
	- Как же могут столь огромные пчелы влетать в обыкновенные
ульи?
	Тут Цицианов догадался, что, басенку свою пересоля, он
приготовил себе сам ловушку, из которой выпутаться ему трудно.
Однако же он нимало не задумался.
	- Здесь об нашем крае,- продолжал Цицианов,- не имеют никакого
понятия‡ Вы думаете, что везде так, как в России? Нет, батюшка! У нас в
Грузии отговорок нет, ХОТЬ ТРЕСНИ, ДА ПОЛЕЗАЙ!


	Между прочими выдумками он, Цицианов, рассказывал, что за
ним бежала бешеная собака и слегка укусила его в икру. На другой день
камердинер прибегает и говорит:
	- Ваше сиятельство, извольте выйти в уборную и посмотрите, что
там творится.
	- Вообразите, мои фраки сбесились и скачут.
	Когда воздвигали Александровскую колонну, Цицианов сказал:
"Какую глупую статую поставили - ангела с крыльями; надобно
представить Александра в полной форме и держит Наполеошку за
волосы, а он только ножками дрыгает". Громкий смех последовал за
этой тирадой.


	Есть лгуны, которых совестно называть лгунами: они своего рода
поэты, и часто в них более воображе