Владимир Карпович Железников.
        Каждый мечтает о собаке


                                  Повесть


     ---------------------------------------------------------------------
     Железников В.К. Повести. - М.: Дет. лит., 1985
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     В  книгу известного детского писателя,  лауреата Государственной премии
СССР,  входят  повести  "Жизнь  и  приключения чудака",  "Последний  парад",
"Чучело" и другие. То, что происходит с героями повестей, может быть с любым
современным школьником.  И  все-таки  они  могут  поучить своих  сверстников
вниманию  к  людям,  к  окружающему.  Автор  изображает  подростков в  таких
жизненных ситуациях, когда надо принимать решение, делать выбор распознавать
зло и  равнодушие,  то  есть показывает,  как ребята закаляются нравственно,
учатся служить добру и справедливости.
     Издается в связи с 60-летием писателя.
     Для среднего возраста.


        "1"

     В тот день, когда началась вся эта путаница, эта история, из-за которой
я так прославился в школе, я вышел из дому позже обычного.
     Все  утро  я  "танцевал" вокруг матери,  ждал,  когда она  -  без  моих
вопросов скажет,  где вчера пропадала допоздна,  но  она почему-то  молчала.
Раньше если она где-нибудь задерживалась,  то  всегда,  еще стоя на пороге в
пальто,  начинала докладывать,  почему задержалась. А вчера она промолчала и
сегодня продолжала играть в молчанку.
     Я выскочил из дому и понесся галопом по Арбату.  Хорошо еще,  что в это
время на улице нет дневной толчеи и можно бежать без особых помех.  И никому
ты не попадешь под ноги,  и никто не толкает тебя в спину,  и машин мало.  И
даже в воздухе еще не пахнет бензином.
     Наша школа находится в  переулке.  А  сам я  живу на всемирно известном
московском Арбате,  рядом с домом,  на котором висит серая мраморная доска с
указанием, что здесь в 1831 году жил Александр Сергеевич Пушкин.
     Раньше я  пробегал мимо этого дома в  день по  сто  пятьдесят раз и  не
замечал этой знаменитой надписи.  Жил целых тринадцать лет и  не замечал.  А
тут,  в  конце прошлого года,  к  нам  пришел новый учитель по  литературе и
спросил меня как-то, где я живу. Я ответил. А он говорит: "Знаю, это рядом с
домом Пушкина".  Я как дурачок переспросил: "Какого Пушкина?" Вроде бы у нас
с ним общих знакомых с такой фамилией нет. "Александра Сергеевича, - говорит
он.  -  Того самого,  главного...  Ты,  когда сегодня пойдешь домой,  сделай
одолжение,  подыми  голову  и  прочитай на  доме  пятьдесят три  надпись  на
мемориальной доске".
     Я  потом  около  этой  доски час  простоял,  глазам своим не  верил.  И
представьте,  эту  доску повесили еще до  моего рождения.  Полное отсутствие
наблюдательности.
     А  учитель такой симпатичный оказался,  Федор Федорович,  мы  его зовем
сокращенно Эфэф,  и фамилий у него смешная:  Долгоносик...  Сам литератор, а
фамилия зоологическая.  То  есть сначала он мне совсем не показался,  потому
что  у  него  на  каждый  случай  жизни  припасена  цитата  из  классической
литературы, и мне это не понравилось. Что, у него своих слов нет, что ли! Но
потом  я  разобрался,  и  это  мне  даже  стало  нравиться.  Он  как  скажет
какую-нибудь цитату,  так и поставит точку.  Коротко,  и объяснять ничего не
надо.  И еще: когда он говорил эти цитаты, то волновался, а не просто шпарил
наизусть. В общем, настоящий комик.
     Сейчас все скажут,  что про учителей нельзя так говорить,  что они люди
серьезные,  а  не  комики.  Но  я  говорю не в  том смысле,  что он смешной,
какой-нибудь там хохотун вроде циркового клоуна. Наоборот, он редко смеется,
хотя еще  довольно молодой и  не  усталый,  а  комик в  том  смысле,  что он
какой-то необычный человек.  А для меня все необычные -  комики.  И слова он
особенные знает,  и умеет слушать других, и не лезет в душу, если тебе этого
не хочется. И глаза у него пристальные - разговаривая, он никогда не смотрит
в сторону.
     Ну,  в общем, мы здорово с ним подружились, и я к нему часто забегал, в
его "одиночку". Так он называет свою однокомнатную квартирку.
     И в этой истории он мне здорово помог,  как настоящий друг,  а то после
скандала с  кладом меня  прямо поедом ели.  Проходу не  давали.  А  он  меня
поддержал.  Как-то толково объяснил,  чего надо стесняться в жизни, а чего -
нет. И я ему поверил, и это меня, можно сказать, спасло.
     Собственно, все началось из-за клада.
     Нет, все началось из-за Ивана Кулакова.
     Нет, все началось, пожалуй, из-за матери.
     А  может  быть,  все  началось из-за  того,  что  я  люблю  воображать,
придумывать то, чего никак не должно быть.


        "2"

     Я бежал до самой школы и прибежал,  как всегда,  ровно за пять минут до
звонка.
     Влетел в класс и вдруг увидел:  на первой парте в моем ряду сидят сразу
двое новеньких: он и она. Парень и девочка.
     Парень обыкновенный,  а девчонка рыжая-рыжая.  Волосы у нее перепутаны.
Не голова, а куст смородины. Сидят и мило беседуют.
     Не знаю, как кто, а я люблю, когда появляются новенькие, потому что они
пришли неизвестно откуда и это интересно.
     Иду прямо к своему месту,  а глаза влево, влево, влево - на новичков. У
меня даже от этого голова закружилась.  И  тут ко мне сразу подскочила Левка
Попова. Я насторожился: от нее ничего хорошего не жди.
     - Здравствуйте, - пропела она сладким голоском. - С чем пожаловали? - А
говорит нарочно громко-громко. Совершенно ясно, что играет на новичков.
     "С чем пожаловали?" -  какой милый вопросик, просто оригиналка... Мы-то
известно с  чем  пожаловали:  с  портфелем,  в  котором  сложены  учебники и
тетради.  А  вы-то  чего так  орете?  И  тут я  вспомнил,  что в  этом самом
портфеле,  с  которым я  только что пожаловал,  лежит тетрадка по  алгебре с
нерешенной задачкой...
     Достал тетрадь,  чтобы решить эту задачу. А Ленка не уходит, вертится и
крутится возле меня.
     - Хочешь,  я  тебе дам  списать задачку?  -  заорала она снова на  весь
класс.
     Рыжая оглянулась.
     - Хочу, - ответил я.
     Ленка бросилась к  своей парте,  достала тетрадь и  услужливо протянула
мне.  Это было совершенно на нее не похоже. И тут я увидел, что она отрезала
косы. Гром и молния! Еще вчера была с косами, а сегодня короткие волосы.
     - Ты что это? - спросил я.
     Просто так спросил, из вежливости.
     - Ничего. - Притворяется, что ничего особенного не случилось, любит она
из себя строить актрису.
     - А где косы?
     - В век атома и нейлона,  - сказала Ленка, и опять громко-громко, чтобы
эти новенькие обратили на нее внимание, - косы только мешают.
     Конечно, мне было наплевать на ее косы. Девчонка с косами, девчонка без
кос, не все ли равно, но просто неожиданно все это. Знаешь человека сто лет,
как я Ленку, и вдруг он является в совершенно новом виде. Тоненькая, длинная
шея, маленькие уши торчком.
     - Ты их совсем остригла?
     - Нет,  на  время,  -  ответила она.  -  Завтра приду  с  косами.  -  И
засмеялась, что подловила меня.
     Я  видел,  как  эта  новая улыбнулась и  сказала что-то  своему соседу.
Видно, ей понравилась острота этой актрисули.
     Все они одного поля ягоды.  Рыжая оглянулась второй раз, и я на нее так
посмотрел, что, думаю, у нее надолго отпала охота оглядываться. Если захочу,
я  умею посмотреть -  заерзаешь.  Хоть она и новенькая,  а пускай знает свое
место.  А  ты,  Леночка,  у меня еще попляшешь,  мало я тебя таскал за косы,
теперь потаскаю за короткие волосы.
     Хотел тут же  вернуть ей  тетрадь с  задачкой.  Решил подойти,  бросить
тетрадь и заорать на весь класс:  "Оказывается,  я сделал задачку сам... - И
добавить: - А без кос, между прочим, ты просто селедка..."
     Я уже встал,  чтобы осуществить свой план,  но потом передумал. Неохота
было связываться.
     Тут последняя минута проскочила, точно одна секунда, и зазвенел звонок.
Вошел Эфэф.
     Он всегда входит стремительно,  точно боится опоздать.  Оглядит класс и
скажет:  "Не будем терять даром времени".  Но  сегодня у  нас урок классного
руководства.  На  этом уроке Эфэф разрешает говорить что хочешь.  Можно даже
шутить и нести всякую чепуховину, можно задавать любые вопросы.
     Сразу за Эфэф в класс влетел Рябов. Его все зовут Курочка Ряба. Он хоть
и  мой сосед по  парте -  Эфэф почему-то  посадил нас вместе,  -  но люди мы
разные.
     - Почему ты опять опоздал? - спросил Эфэф.
     - Понимаете,  Федор Федорович,  -  сказал Рябов,  - задумался и проехал
одну лишнюю остановку.
     Он начал притворяться,  что говорит чистую правду, а на самом деле врал
и кривлялся.
     - Что это ты, Рябов, стал привирать, - сказал Эфэф. - Раньше я за тобой
этого не замечал.
     Он сделал ударение на слове "этого". Значит, кое-что другое, что ему не
очень нравилось,  он за ним замечал.  Видно,  он намекал на то,  что Рябов -
зубрила и остряк-подпевала. Конечно, это никому не может понравиться.
     Эфэф  склонился к  своей  старой солдатской полевой сумке,  которая ему
досталась в наследство от отца, и все примолкли и вытянули шеи.
     И я вытянул шею: раз Эфэф полез в сумку, значит, будет дело. У него там
такие вещички лежат -  закачаешься.  Он, например, однажды на уроке русского
языка,  когда  всем  до  чертиков  надоели  разговоры  об  однородных членах
предложения,  вытащил из сумки какую-то тоненькую потрепанную книжонку и без
всяких слов предупреждения стал ее читать.
     Я  до  сих  пор  помню,   как  Эфэф  ее  читал,  без  выражения,  тихо,
однообразно, точно не читал, а рассказывал то, что видел сам. А потом, когда
закончил, сказал: "Солдата, который написал эту книжку, уже нет в живых. - И
в сердцах, с обидой добавил: - Рановато он умер".
     Книжка пошла по рядам,  и каждый ее рассматривал,  а когда она дошла до
меня,  я открыл ее и прочел:  "Эм.  Казакевич.  Звезда". А ниже от руки было
написано: "Товарищу по землянке". И стояла подпись автора. Это отец Эфэф был
товарищем по землянке. Да, настоящая это была книжка, вся правда про то, как
воевали,  и про то,  как погибали.  Может быть,  кто-нибудь ее не читал, так
советую прочитать.
     Наконец Эфэф перестал копаться в  своей исторической сумке и,  к общему
разочарованию, вытащил оттуда обыкновенную ученическую тетрадку в двенадцать
листков.
     - Вот тебе тетрадь,  Рябов,  -  сказал он.  -  Будешь в нее записывать,
сколько раз соврал.
     Это точно,  он не любил вралей. Он и другим уже давал такие тетради, но
никогда потом про них не спрашивал.  Дал тетрадь,  и все,  а дальше поступай
как хочешь.
     - Неплохо выпутался,  - сказал Рябов, когда опустился за парту рядом со
мной. - Думал, старик меня не впустит.
     Я  ничего  ему  не  ответил,  потому  что  Эфэф  подошел к  новеньким и
поздоровался.
     Новенькие встали.
     - Как вас величают? - спросил Эфэф.
     - Кулаковы,  -  сказала рыжая.  - Его Иван, а меня Тоша. - Она говорила
медленно и совсем не волновалась. - Мы брат и сестра.
     Ох и длинный оказался этот Иван Кулаков! На голову выше своей сестры.
     - Ну что ж, садитесь, Кулаковы, брат и сестра, надеюсь, мы будем с вами
дружить...  Брат и сестра, брат и сестра... - У него была привычка повторять
то, что ему только что сказали, по нескольку раз.
     Я же говорю - комик, он повторяет одни и те же слова, а сам в это время
думает,  вероятно, про новеньких, и они уже навсегда занимают какое-то место
в  его голове.  Он  теперь об  этих Кулаковых будет думать,  может быть,  до
самого вечера,  хотя еще ничего про них не  знает.  Он  всегда так.  Он  мне
как-то сознался,  что любит думать больше про незнакомых,  чем про знакомых.
Про  знакомых все  знаешь,  а  про незнакомых можешь придумать то,  что тебе
хочется.
     Я  теперь тоже часто,  как он,  думал про незнакомых.  Раньше я  всегда
думал про деда,  да про мать,  да про свой класс,  и все".  А теперь я увижу
какого-нибудь  случайного  паренька  на  улице,  какого-нибудь  симпатичного
великана,  вроде этого новенького,  Ивана Кулакова,  и  целый день про  него
думаю и представляю, что он стал моим лучшим другом и мне все-все завидуют.
     Я задумался про все это и представил себя уже лучшим другом новенького,
даже  не  заметил,  как  вытащил  из  кармана  детскую  игрушку -  маленькую
деревянную лошадку.  Вчера я  случайно нашел ее в  письменном столе,  когда,
поджидая мать,  рылся  в  старых вещах.  Люблю  я  рыться в  старых вещах  и
вспоминать всякие  забытые случаи из  своей  жизни,  которые уже  никогда не
повторятся.
     Ей было лет восемь,  этой лошадке.  Мне ее вырезал отец, после того как
мы впервые побывали в  цирке.  Я до этого ни разу не видел живой лошади,  ну
вот он мне ее и вырезал,  чтобы я мог с ней играть в цирк и вспоминать,  как
мы вместе туда ходили.
     А тут Рябов нагнулся и выхватил у меня игрушку.
     - Отдай, - тихо сказал я.
     - Не отдам,  -  ответил Рябов.  В  это время к  нам подошел Эфэф,  и он
добавил: - Сиди и слушай Федора Федоровича.
     Ах,   какой  он  был  дисциплинированный!  Схватил  чужую  вещь  и  еще
выставлялся.
     - В чем дело? - спросил Эфэф.
     - Вот, - сказал Рябов и протянул мою игрушку.
     Все тут же уставились на нас:  очень им было интересно посмотреть,  что
такое держит Эфэф в руках.
     - Маленький,  маленький,  маленький мальчик,  -  сострил Рябов. - Ему в
классе скучно, и он принес с собой игрушку.
     Все засмеялись.  И новенькие тоже повернулись в мою сторону, только они
не  засмеялись.  На  всякий  случай  держали нейтралитет.  А  все  остальные
смеялись. В нашем классе умеют посмеяться, даже когда не надо.
     Эфэф молча отдал мне лошадку.
     Он тоже не смеялся.  Он не любил,  когда перед ним выслуживаются,  -  у
некоторых учителей это проходит, но не у Эфэф.
     Но тут вскочила Зинка Сулоева и сказала:
     - Федор Федорович, а Лена остригла косы.
     И  все сразу переключились на Ленку и  забыли про меня.  Наконец-то она
добилась своего, все-все смотрели на нее. А главное - эти Кулаковы!
     - В век атома и нейлона романтические косы ни к чему,  -  вставил я.  -
Вообще голову надо развивать, а не завивать.
     Я  заметил,  что Эфэф чуть подобрал губы,  он всегда так делает,  когда
чем-нибудь недоволен.  Потом он  посмотрел на Ленку,  потом перевел глаза на
меня. Какие-то у него были странные глаза: они не видели меня, хотя смотрели
на меня в упор.
     Он сказал громко и так медленно:

                Не властны мы в самих себе
                И в молодые наши леты
                Даем поспешные обеты,
                Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

     Странные стихи. Как это "не властны мы в самих себе..."?
     На перемене ко мне подскочила Зинка и своим таинственным телепатическим
голосом прошептала:
     - Дай твою руку,  и я догадаюсь,  о чем ты сейчас думаешь, - и схватила
меня за руку.
     А я,  точно по какому-то гипнотическому приказу, подумал об этой рыжей,
об этой новенькой.  А Зинка страшный человек.  На вид обыкновенная толстуха,
но  иногда на  нее находит,  и  она угадывает чужие мысли.  Или мы в  классе
спрячем какой-нибудь предмет, а она находит его.
     Пришлось довольно грубо вырвать у нее руку. Мне эти таинственные штучки
были сейчас ни к чему.
     - А я догадалась и так! - закричала Зинка.
     - Ну чего ты кричишь?  -  сказал я  тихо.  -  Подумаешь.  -  И  добавил
многозначительно: - Неизвестно еще, что и как...
     - А мне известно,  а мне известно!.. - закричала снова Зинка уже совсем
не телепатическим голосом, захохотала и выскочила из класса.


        "3"

     После уроков прибежал наш  вожатый,  десятиклассник Борис Капустин.  Он
возится с нами пятый год,  еще со второго класса, и без конца таскает нас по
каким-то биологическим музеям и  промышленным выставкам,  а один раз водил в
институт. Там делали операцию собаке не хирургическим ножом, а лучом лазера.
И  потом  целый  час  продержал нас  на  морозе,  доказывая,  что  это  была
совершенно особенная  операция.  Луч  лазера,  рассекая  кровеносные сосуды,
закупоривает их,  получается операция без крови. А когда его кто-то перебил,
он  огляделся и  сказал,  что наша компания ему надоела до макушки и  что он
мечтает поскорее кончить школу, чтобы избавиться от нас.
     Он и правда собирался за один год два класса проскочить - не разрешили.
Он в  министерство гонял,  там тоже оказались консерваторы.  И  Эфэф за него
хлопотал, ничего не помогло. Ему сказали, что "закон есть закон", и точка. А
то все начнут прыгать через класс, и в школах еще больше будет путаницы.
     Смешно,  как будто все люди одинаковые:  ведь одни могут прыгать в  год
через два класса,  а другие -  за два года одного класса не могут одолеть, и
им учителя с тоской тройки выставляют. Это же ни для кого не секрет.
     Ну,  в  общем,  влетел  Капустин в  класс,  прогремел своими  железными
коробками,  которыми он  вечно набивает карманы.  Он  в  них  таскает всякую
живность. И заорал:
     - Братцы,  выберем звеньевых.  Только в современном темпе.  Как говорят
американцы "стресс" и "тенш", что значит "давление" и "напряжение".
     Сначала образовали четыре звена.  И я попал в четвертое.  А потом Борис
сказал:
     - Всем, кто не попал в первые четыре звена, встать.
     Встали: Рябов, Ленка, Зинка-телепатка и двое новеньких.
     Неплохая компания подобралась...
     Этот  Иван  Кулаков  посмотрел на  меня  и  улыбнулся.  Не  кому-нибудь
улыбнулся,  не остряку Рябову и  даже не расстриге Ленке,  а  мне.  И я ему,
конечно, улыбнулся и встал, как будто я еще не попал ни в какое звено.
     - А ты чего встал? - спросил Борис.
     Я промолчал. Не скажешь ведь, что, по-моему, Кулаков хороший парень и я
хочу  быть  с  ним  в  одном звене.  Борис внимательно оглядел всех стоящих,
понимающе хмыкнул - каждому человеку приятно догадаться - и сказал:
     - А звеньевых выберете сами.  -  Он уже вскочил, чтобы уйти, он уже был
на ходу,  но что-то грохнуло у него в кармане,  и он тут же вытащил здоровую
железную коробку из-под монпансье.
     Мы окружили его.
     Он  осторожно открыл  коробку:  там  в  горстке земли  возился какой-то
червяк. Довольно противно так извивался.
     Ленка испуганно взвизгнула,  а  новенькая,  эта рыжая,  видно бойкая на
язычок, сказала:
     - Обыкновенный дождевой червяк.
     - Не червяк,  а лумбрикус террестрис. Интереснейшее существо: создатель
чернозема.
     Ну и тип этот Капустин: "Интереснейшее существо"!
     - Мой  папа  на  таких лумбрикусов рыбу  ловит,  -  сказала новенькая и
засмеялась. А смех у нее такой ехидный, и глаза тоже издевательски смеялись.
     Другая бы  на  ее  месте ни слова не произнесла,  а  эта даже на Бориса
замахнулась.   А  Борис,   тоже  размазня,  вместо  того  чтобы  сказать  ей
какое-нибудь "ласковое" слово и мигом осадить -  таких надо сразу осаживать,
- смутился и торопливо ушел.
     А она посмотрела на меня, и я на всякий случай отвернулся. Попадешь еще
ей на язык, сделает из тебя посмешище на виду у всех.
     Когда  Борис ушел,  мы  сели  в  угол  и  выбрали по  моему предложению
звеньевым Ивана  Кулакова.  Выбрали единогласно,  даже  слишком единогласно,
потому что Ленка подняла за него сразу две руки.
     - Ладно, ребята, я согласен, - сказал Иван. - Только, чур, один за всех
и все за одного. - Он записал в тетрадь наши фамилии и добавил: - Для начала
запишем, чем занимаются наши родители. Будем по очереди ходить друг к другу,
пусть они нам рассказывают про свою работу.
     - Ой, как интересно! - сказала Ленка. - Это просто замечательная идея.
     - Наш отец летчик-испытатель,  -  сказал Иван. - Он может рассказать об
авиации, а мама врач.
     "Ничего себе семейка", - подумал я.
     - У меня отец инженер-конструктор по автомобилям, - сказала Ленка.
     - Это нам п