Ян Грабовский.
   Муха с капризами

      Перевод с польского Бориса Заходера
      Москва, Детгиз, 1959


      Отсканировала Аляутдинова А.Х.

      Содержание
         Борис Заходер. К читателям
         Метка
         Ооо! Ууу! Ах!
         Юла
         Берек
         Душек
         Муся
         Цирк на дворе
         Муха с капризами
         Университет на ясене
         Черный петух
         Пан Кубяк
         Совершенно ручной человек
         Европа
         Пипуш
         Солдатский кот
         Тузик, Рыжий и гости


      К ЧИТАТЕЛЯМ

      Сколько на свете книжек про зверей и птиц! Целый океан!
      Тут и  чудесные сказки --  про Куму-Лису и Братца-Кролика, про Серого
Волка и  Жар-Птицу, тут и тысячи  басен, и замечательные  рассказы десятков
писателей от Сетон-Томпсона до Виталия Бианки, и повести, и даже  целые ро-
маны -- например, "Бемби", -- словом, всего и не перечесть.
      Кажется порой -- ну, что еще  нового можно сказать о животных? Да тем
более, не о львах и  слонах,  обитателях далеких, таинственных стран, не  о
сказочных чудовищах,  а о самых обыкновенных собаках и  кошках, курах и ов-
цах. Что про них расскажешь интересного? Оказывается -- очень много!
      Слыхали вы, например, чтобы овца, обыкновеннейшая овца "особачилась"?
Почти превратилась  в собаку -- выучилась "служить" и  даже лаять на прохо-
жих? Или о том, как гусыня служила сторожем? Наверно, не слыхали!
      А знаете ли вы, о чем разговаривают щенята,  когда разрывают кротовую
нору? Известны ли вам правила собачьей вежливости? Знакомы ли вы  с предме-
тами, которые преподают скворцы в своем университете? Вряд ли!
      А вот  польский писатель Ян  Грабовский, чья книга лежит сейчас перед
вами, знает  все это  досконально. Уверяю вас -- обо  всех своих мохнатых и
пернатых героях этот писатель  знает  такие интересные истории, что начнешь
читать -- и не оторвешься!
      Ян Грабовский рассказывает  о животных по-своему, не так, как расска-
зывали о них другие писатели.
      Его герои -- звери  и птицы -- часто разговаривают друг с  другом. Да
еще как разговаривают: шутят и спорят, размышляют вслух, а порою  даже бра-
нятся.
      И хотя мы с вами прекрасно знаем, что животные на самом деле разгова-
ривать не умеют, у нас ни на минуту не возникает чувства, что автор расска-
зывает нам небылицы. Наоборот! Веришь, что все было именно так, как расска-
зал нам  об  этом  писатель.  В чем же здесь секрет? -- спросите вы. В этой
книжке вы прочтете повесть, или повесть-сказку, которая поможет найти ответ
на этот вопрос. Она называется "Совершенно ручной человек". Странное назва-
ние, правда? Тем более, что, если верить автору,  придумали это название...
воробьи. Да, да! Это они прозвали "совершенно ручным человеком" никого ино-
го, как самого Яна Грабовского. А он, писатель, только подслушал  эти слова
и озаглавил ими свою повесть... Это, конечно, шутка. Но в ней большая прав-
да.
      Ян Грабовский очень любил животных. И не только любил. Он  уважал их.
Любил и уважал,  как друзей и  помощников человека (прочтите,  например,  в
этой книге рассказы о коне Береке и ослике Молодце) и просто, как живые су-
щества.
      Любя и уважая животных, он пристально приглядывался к  ним и научился
их понимать, так что они доверчиво раскрывали ему все свои маленькие тайны.
Они вполне могли считать его "совершенно ручным"--ведь он  никогда не обма-
нывал их доверия.
      А когда Грабовский стал писать о животных, он, как и всякий талантли-
вый писатель, отдал им, своим  героям,  частицу своего юмора, своего ума  и
сердца. Потому-то такими живыми встают они со страниц его книг.  Ян Грабов-
ский прожил большую жизнь. Он родился  в 1882 году в маленьком польском го-
родке с длинным названием Рава Мазовецкая. Инженер-химик по образованию, он
изучал историю  искусства,  преподавал в гимназии, составлял математические
задачники и путеводители по родному краю, который он так хорошо знал.
      Но подлинным его призванием была литература. Герои его  книг -- слав-
ная овечка Метка и кошка  Европа,  озорные собачонки Рекся и Пуцек,  мудрый
ворон Пипуш -- тот самый, который однажды подарил своей приятельнице-девоч-
ке огромную жабу, и гусыня Малгося -- давно стали любимцами польской детво-
ры. И не только польской.  Хотя писателя  уже нет в живых -- он умер в 1950
году, --  книги его продолжают выходить в свет и у него на родине, в народ-
ной Польше, и в других странах.
      Уже двумя  изданиями вышла у нас его  книжка "Рекся  и Пуцек". Те  из
вас, кто читал  ее,  будут, наверно,  рады  встретиться с вороном  Пипушем,
славными псами Тупи и Чапой и  другими своими старыми знакомыми и узнать об
их новых приключениях.
      Книга, которую  вы прочтете сейчас,  познакомит вас и со многими пока
что неизвестными вам героями Грабовского. В нее вошли почти все его расска-
зы и  повести, изданные в Польше в сборниках  под названиями "Крылатая бра-
тия" и "Любимый зверинец".
      Надеюсь, что вам будет приятно познакомиться с забавными героями это-
го замечательного писателя.
                                   Борис Заходер


      МЕТКА

      На той стороне улицы, почти напротив наших ворот, стоял в саду домик.
Так себе  домик --  не красавец, не урод. Почему  он почти всегда пустовал,
трудно было понять. Но так уж как-то получилось: кто бы ни поселился в этом
доме -- самое большее через полгода уезжал из нашего городка.
      Единственным постоянным жильцом вечно пустовавшего двора  был пан По-
п„лэк, почтальон. Занимал он две малюсенькие комнатушки во  флигеле. Он был
вдовцом и растил двух дочерейблизнецов -- Зосю и Висю. Девочки были так по-
хожи друг  на друга,  что я различал их только  по цвету ленточек, которыми
они завязывали свои  тоненькие косички. Они чем-то напоминали маленьких ко-
тят пепельной шерсти. Были они обе степенные, важные, говорили мало и всег-
да хором. На прогулках они водили за собой на красной ленточке черную овеч-
ку, которую звали Жемчужинкой.
      Жемчужинка --  это была не  овечка, а  чудо ума и  верности. Так,  по
крайней мере, уверяли обе сестрички.  Должен  признать,  что  действительно
черная овечка всегда ходила за девочками по пятам; когда ее звали по имени,
блеяла. А все-таки это была овца. Овца овцой. Глаза ее смотрели на мир сон-
но и слезливо. Но это, как  мне казалось, больше всего и нравилось сестрич-
кам Попелюшкам в их овечке.
      -- Она такая кроткая! -- восхищалась Зося.
      -- И такая ласковая! -- вторила Вися.
      Ну что ж, прекрасно! Сестрички и их кроткая овечка очень  любили друг
друга -- чего же еще нужно?
      Как-то девочки несколько дней не показывались  со  своей  овечкой  на
улице. Я слышал, что Жемчужинка заболела. Вдруг после  обеда сестрички вле-
тают ко мне в  сад. Мордашки заплаканы, глаза полны слез, а  подбородки так
трясутся, что бедняжки слова не выговорят.
      -- Что случилось? -- спрашиваю.
      -- Ах, дядя Ян! -- всхлипывает Зося.
      -- Такое несчастье! -- вторит Вися.
      И обе -- в слезы: плачут-заливаются. Я их успокаиваю как умею. Дал по
конфетке. Никакого впечатления. Дал по второй -- не  помогает. Только когда
угостил их вишневым вареньем, удалось выяснить в чем дело. Жемчужинка умер-
ла...
      -- Что ж поделаешь, милые, -- говорю, -- тут уж ничем не поможешь.
      -- А что будет с Меткой? -- спрашивает меня Вися и снова в слезы.
      -- Да, как же Метка? -- повторяет сквозь слезы Зося.
      -- Какая  еще  метка? -- удивляюсь я. -- В жизни не слыхал ни о какой
метке!
      Оказалось, что у Жемчужинки появилась дочка, что эту  дочку, такую же
черную, как и ее мама, девочки уже назвали Меткой, что Метке этой всего три
дня от роду, и о том, чтобы кормить  ее  из  соски, не может быть и речи. В
общем, дела такие, что хоть прощайся с Меткой!..
      Сижу и думаю, как пособить маленьким, заплаканным Попелюшкам. И вспо-
минаю вдруг о нашей Верной. Говорю девочкам:
      -- Давайте сюда свою сиротку. Верная -- собака добрая, благородная. И
она как раз сейчас кормит сынишку. Может быть, примет и  вашу  Метку в свою
семью. Попробуем!
      Сестрички Попелюшки удивленно уставились на меня.
      -- Нашу Метку отдать собаке? -- обиделась Зося.
      -- В собачью конуру? --- поддержала ее Вися и передернула плечами.
      -- Или  в собачью  конуру, или ничем вам помочь  не смогу, -- коротко
отвечаю я.  -- А что ваша Метка за птица такая, чтобы не могла стать прием-
ной дочкой  моей Верной? Хорошо, если бы  у всех  людей было такое  золотое
сердце, как у этой собаки!
      Девчушки переглянулись, подумали,  подумали -- и, ни слова не говоря,
побежали домой. Они тут же вернулись.
      -- Вот она,  --  говорит Вися и развертывает  кусок  старой овчины. А
там-- ягненочек.
      -- Овчина -- это Меткино приданое, -- объясняет мне Зося.
      -- Чтобы ей было тепло в конуре, -- добавляет Вися.  Идем  с Меткой и
ее приданым к конуре. Зову Верную.
      Выходит. Смотрит мне в  глаза  преданным взглядом, но машет хвостиком
как-то торопливо.
      "Если у  тебя, хозяин, ко мне важное  дело, --  говорит, -- то  скажи
скорей. Ведь  ты знаешь, что у меня в конуре малыш. Нельзя ни на минуту ос-
тавлять его без присмотра".
      Я положил перед Верной на  землю  Метку в овчинке. Ягненочек был  так
слаб, что не стоял на ногах.
      -- Это свой, -- говорю Верной. -- Свой, милая!
      "Да как же можно не пожалеть такого беспомощного червячка!" --отвеча-
ют мне честные собачьи глаза. Взяла моя Верная ягненка осторожно за шиворот
и унесла к себе.
      Попелюшки онемели от изумления. А когда пришли в себя, схватили овчи-
ну и полезли обе разом в конуру.
      -- Вы уж не вмешивайтесь! -- говорю девочкам. -- Видно, Верной овчин-
ка ваша ни к чему. Она сама знает, как ей воспитывать свою приемную дочку.
      Девчушки постояли перед  конурой с овчинкой  в руках, постояли  --  и
пошли.
      Но с тех пор ежедневно, по  нескольку раз в день, появлялись на нашем
дворе. Они приносили с собой какое-нибудь угощение для  Верной, молча клали
его в миску и усаживались на корточках перед конурой. Но Метки не было вид-
но:  в  конуре  было темно, Метка была черная и не высовывала носа на свет.
Только иногда выглядывал из будки каштановый увалень -- сынишка Верной, пу-
шистый и круглый,  похожий на плюшевого медвежонка. Сестрички окрестили его
Мишкой. Так и осталось. Но и Мишке не хотелось выходить из конуры. На свете
в это время было совсем неинтересно: без перерыва лил дождь, стоял пронизы-
вающий холод, как часто бывает ранней весной.
      Наконец выглянуло солнце. Попелюшки как раз вертелись возле конуры. И
вдруг я слышу их визг:
      -- Вот она! Вот она! Наша Метка! Наша Метка!
      Гляжу, через высокий порог конуры с  трудом переваливается каштановый
клубок -- Мишка. Вышел, уселся, зевнул  и с аппетитом чихнул. За ним выско-
чила Метка.  Стала перед будкой, отряхнулась и  -- я  даже глаза протер  от
изумления!--вдруг уселась на землю,  точь-в-точь  как собака. Да, да, пред-
ставьте себе!
      Мишка отправился путешествовать по двору. Метка -- за  ним. Она оста-
навливалась, когда он садился, пускалась  галопом,  когда  Мишка  вырывался
вперед. Мишка залез в лужу. Метка зашлепала по воде. Намокший  Мишка запла-
кал, заплакала и Метка, хотя вовсе не намокла. Чудеса!
      Попелюшкам все это очень не понравилось. Почему? Прежде всего потому,
что я запретил им брать  на руки  и Мишку и Метку. Что мне, жалко было? Да,
жалко. Жалко малышей.  Ведь они очень хрупкие. Неосторожным движением можно
искалечить такую крошку на всю жизнь.  А ведь животное -- не игрушка, прав-
да?
      Я объяснил это сестричкам. Но, очевидно, мои слова их не убедили.
      Девочки обиделись. И перестали ходить к нам во двор. А  вскоре уехали
к тетке в деревню.
      Я был этому рад. Почему? Да  как бы вам сказать... Я все больше убеж-
дался, что Метка ни капли не похожа на свою маму Жемчужинку. Не была она ни
кроткой, ни ласковой.
      Одним словом, ничего в ней не  было похожего на овечку, на ту притор-
но-сладкую овечку,  которую ожидали Попелюшки. Метка "особачилась". "Особа-
чилась" окончательно и бесповоротно!
      Вы спросите, как это "особачилась"? А так: стала вести себя совершен-
но, как собака. Как ее приемная мать Верная и молочный брат Мишка.
      Метка делала все то  же, что делал Мишка. Мишка гонялся за  курами --
Метка гонялась за курами. Мишке часто  влетало от белого петуха, и Метке от
него же доставалось на орехи. Мишка  ссорился с утками -- Метка отгоняла их
от корытца. Мишка прыгал за  воробьями  -- Метка ловила бабочек. Спали  они
вместе в конуре, вместе отправлялись на экскурсии к пруду. Бегали по двору,
описывали восьмерки вокруг  столбов. И еще: одинаково резво улепетывали они
от метлы в карающей деснице нашей Катерины.
      Одно только разделяло их -- еда. Метка, правда, совала нос  в собачью
миску, но каши есть  не могла. Зато Мишка делал большие глаза,  когда Метка
щипала травку или жевала сено. Он не переставал изумляться, что его дорогая
Метка может есть такую гадость.
      Как-то я  купил для Метки  овечьего лакомства -- кусок каменной соли.
Положил его в решето и оставил на дворе. Ну и  заработала  же Метка языком,
вылизывая соль! Прямо как  ветряная  мельница крыльями. Вы, наверно, ничего
подобного не видели.  Заметил это Мишка. Заворчал, тявкнул, оттолкнул Метку
и хвать зубами соль! Да как фыркнет! Начал  чихать, отплевываться, вытирать
язык о  траву.  С тех пор с отвращением смотрел на решето и на Метку, когда
она лизала соль.
      "Испорченный вкус!" -- кривился он и отходил от греха подальше.
      Не думайте, однако, что у  Метки  с Мишкой вкусы были всегда  разные.
Валялась у нас на дворе кость, мосол, обглоданный чистоначисто. Мясом там и
не пахло -- это  была просто собачья игрушка. Все щенята скуки  ради грызли
ее в ту пору, когда ничего интересного на дворе не  происходило.  И как раз
из-за этой  игрушки однажды Мишка  с Меткой подрались. Да так основательно,
что Мишка, скуля, убрался в конуру. А Метка потом долго  бегала  по двору с
костью в зубах...
      С тех пор я даже не удивлялся, когда Метка вместе с Мишкой выбегала к
воротам и облаивала прохожих. Спросите: как это "облаивала"?  А так: блеяла
басом, как труба.
      Моя племянница Крися научила Мишку служить. Вскоре и  Метка стала хо-
дить на задних ногах, совсем как балерина. Да еще и "просила" передними но-
гами куда ловчее  и старательнее, чем  Мишка, который вообще  был  страшным
лентяем и ничего не хотел делать как следует.
      Прошло лето. Попелюшки вернулись из  деревни.  И в тот же самый  день
пришли посмотреть, как поживает их Метка.
      Отворили они калитку, остановились. Первым увидел  их Мишка. Бросился
к ним с лаем. За ним Метка. Оба прыгают вокруг бедных девчушек, а те стоят,
не смея пошевелиться, и смущенно улыбаются.
      Вышел я на этот шум, дал каждой сестричке по куску соли.
      -- Поздоровайтесь с Меткой, -- говорю.
      Метка почуяла соль.  И сразу стала "служить". Просит, машет передними
ножками. Сестрички -- хохотать!
      -- Как собака! Как собака! -- заливаются обе.
      Но вдруг Зося посерьезнела и говорит:
      -- Но только уж наша Метка не будет такая, как ее мама!
      А Вися тоже:
      -- Не будет такой кроткой, ласковой, как настоящая овечка.
      -- Ну  и  что  же?  -- спрашиваю я. -- Разве из-за этого вы будете ее
меньше любить?
      Зося на минутку задумалась.
      -- Пусть уж будет такая, как есть, -- шепнула она.
      -- Мы и такую будем любить, -- поддержала Вися.
      Славные, умные  девочки были эти  маленькие Попелюшки, верно? И в тот
же самый день Метка  переселилась на новую квартиру. Как же хорошо  было ей
там, на просторном, безлюдном дворе!
      Когда же по городу разлетелась весть  о том, что у Попелюшек есть ов-
ца, которая умеет "служить", на дворе стало людно. Ведь всем  хотелось пос-
мотреть на  такую диковину. И маленькие хозяйки очень  гордились тем, что у
них есть овца, которая -- ну совсем как собака!


      ООО! УУУ! АХ!

      Было это  несколько лет тому назад.  Как-то так счастливо  все сложи-
лось, что в моем распоряжении оказалась неделя с  хвостиком свободного вре-
мени. И машина в полном распоряжении. Если бы вы были на моем месте, вы бы,
ни минуты не колеблясь,  отправились  путешествовать, правда? Вот это самое
сделал и я.
      Я моментально оказался на Мазурах. Ведь хотя вся наша Польша прекрас-
на, но Мазуры поздней весной  --  это настоящее чудо! Таких хвойных  лесов,
таких озер, такой сочно-зеленой травы и голубого неба вы нигде  не увидите.
Колесить по этому краю -- огромное наслаждение!
      Однажды пришлось мне заночевать  в  лесной сторожке. Хозяева мои были
очень милые люди. Мы заговорились  с  ними  до  поздней ночи. И сам не знаю
как, сболтнул я им, что не  прочь бы завести волка, самого настоящего волка
прямо  из  лесу.  Конечно, когда утром я садился за руль машины, я и думать
забыл об этой фразе.
      Еду. Трясет  меня на избитой дороге так,  что души  в себе не  слышу.
Проехал километров этак  сорок и вдруг  слышу сзади, за  спиной...  детский
плач. Оглядываюсь. Лежит, правда,  на  заднем сиденье куча всевозможных по-
житков, но  ребенка среди них, понятное  дело, нет. "Померещилось  мне", --
думаю. И еду дальше. А тут  снова раздается жалобный писк. Ослышаться я ни-
как не  мог. Останавливаюсь, открываю дверь,  заглядываю во все  корзинки и
вижу: из-под какого-то  узла смотрит на меня безнадежно заплаканная мордаш-
ка. Хватаю -- и вытаскиваю что-то вроде большой муфты из медвежьего меха! С
этой муфты смотрят на меня очень жалобно две пуговки. Неужели волчонок?
      "Н-да,--думаю,--милые хозяева  устроили мне приятный сюрприз. Вот так
история!" Делать нечего.
      -- Раз  уж нам придется путешествовать вместе, --  обращаюсь я к сюр-
призу, -- то, дорогой друг, начнем с того, что ты умоешься!
      И к  озеру с господином волком. Едва удалось  мне его отмыть! Во-пер-
вых, добрые люди его плотно накормили на дорогу; вовторых, проселок был че-
ресчур неровный для волчьего младенца.
      Умылись мы, поцеловались -- волчонок оказался очень ласковым. Я поло-
жил его рядом с  собой на сиденье. Едем дальше. Заехали на  хутор, напились
молока.  Все  превосходно. Только  ночью  -- скандал!  О  том, чтобы  спать
где-нибудь, кроме как со мной в постели, не может быть и речи! Иначе -- ры-
дания. Не знаю, устояли  бы вы перед слезами сироты, у которого  нет другой
опоры, кроме  вас, --  я оказался неспособным на такую  жестокость. И вот с
той ночи всю дорогу спал я в одной постели с волком. С настоящим серым вол-
ком!
      И если меня не постигла участь бабушки Красной Шапочки, то лишь пото-
му, что мой серый волк прекрасно помещался у меня под мышкой. А голову клал
всегда на подушку.
      Мой Рекс -- так мы назвали волчонка -- был и позже самым ласковым су-
ществом на свете. Любил лизаться, ласкаться больше любого щенка. Единствен-
ное огорчение, которое он мне причинил, было разве то, что  он поразительно
быстро пришел к убеждению, что я в сравнении с Крисей,  дамой  в вашем воз-
расте, просто нудный старик.
      И всю свою любовь отдал он моей племяннице. Ее он любил, а меня толь-
ко уважал. А выбивалку совсем не любил.
      С нашими дворовыми  собаками  волчонок жил в мире  и  согласии. Как и
они, получал нахлобучки от  Имки,  кошки, суровой воспитательницы наших ще-
нят. Да и в других отношениях  его судьба ничем не отличалась от судьбы лю-
бого другого  щенка, проводившего свою  собачью молодость на нашем дворе. А
по виду Рекс так напоминал собаку, что я не очень верил в его дикое, лесное
происхождение и кровожадные инстинкты.
      Отличался наш волчонок от щенят разве только удручающей худобой. Пря-
мо стыдно было его людям показывать. Иной мог подумать, что мы морим бедня-
гу голодом.