й пролет,- 
вы давно
        динаму
              видели в глаза?
- Извините
          нас,
              сермяжных,
                        за стишонок неудачненький.
Не хотите
         под гармошку поплясать ли?- 
Это,
    в лапти нарядившись,
                        выступают дачники
под заглавием
              - крестьянские  писатели.
О, сколько нуди такой городимо,
от которой
          мухи падают замертво!
Чего только стоит
                 один Радимов
с греко-рязанским своим гекзаметром!
Разлунивши
          лысины лачки,
убежденно
         взявши
               ручку в ручки,
бороденок
         теребя пучки,
честно
      пишут про Октябрь
                       попутчики.
Раньше
      маленьким казался и Лесков - 
рядышком  с Толстым
                   почти не виден.
Ну, скажите мне,
                в какой же телескоп
в те недели
           был бы виден Лидин?!
 - На Руси
          одно веселье - 
                         пити...- 
А к питью
         подай краюху
                     и кусочек сыру.
И орут писатели
               до хрипоты
                          о быте,
увлекаясь
          бытом
                госиздатовских кассиров.
Варят чепуху
             под клубы
                      трубочного дыма - 
всякую уху
          сожрет
                читатель-Фока.
А неписанная жизнь
                  проходит
                          мимо
улицею фыркающих  окон.
А вокруг
        скачут критики
                      в мыле и пене:
- Здорово пишут писатели, братцы!
- Гений-Казин,
              Санников-гений...
Все замечательно!
                 Рады стараться!- 
С молотка
         литература пущена.
Где вы,
       сеятели правды
                     или звезд сиятели?
Лишь в четыре этажа халтурщина:
Гиза,
     критика,
             читаки
                   и писателя.
Нынче
     стала
          зелень веток в редкость,
гол
   литературы ствол.
Чтобы стать
           поэту крепкой веткой - 
выкрепите мастерство!

1926




РАЗГОВОР С ФИНИНСПЕКТОРОМ О ПОЭЗИИ 

Гражданин  фининспектор!
                        Простите за беспокойство.
Спасибо...
          не тревожьтесь...
                           я постою...
У меня к вам
            дело
                деликатного свойства:
о месте
       поэта
            в рабочем строю.
В ряду
      имеющих
             лабазы и угодья
и я обложен
           и должен караться.
Вы требуете
           с меня
                 пятьсот в полугодие
и двадцать пять
               за неподачу деклараций.
Труд мой
        любому
              труду
                   родствен.
Взгляните - 
           сколько я потерял,
какие
     издержки
             в моем производстве
и сколько тратится
                  на материал.
Вам,
    конечно, известно явление "рифмы".
Скажем,
       строчка
              окончилась словом
                                "отца",
и тогда
       через строчку,
                     слога повторив, мы
     ставим
           какое-нибудь:
                          ламцадрица-ца.
Говоря по-вашему,
                 рифма - 
                        вексель.
Учесть через строчку! - 
                        вот распоряжение.
И ищешь
       мелочишку суффиксов и флексий
в пустующей кассе
                 склонений
                          и спряжений.
Начнешь  это
            слово
                 в строчку всовывать,
а оно не лезет - 
                нажал и сломал.
Гражданин  фининспектор,
                        честное слово,
поэту
     в копеечку влетают слова.
Говоря по-нашему,
                 рифма - 
                         бочка.
Бочка с динамитом.
                  Строчка - 
                            фитиль.
Строка додымит,
               взрывается строчка,- 
и город
       на воздух
                строфой летит.
Где найдешь,
                     на какой тариф,
рифмы,
      чтоб враз убивали, нацелясь?
Может,
      пяток
           небывалых рифм
только и остался
                что в Венецуэле.
И тянет
       меня
           в холода и в зной.
Бросаюсь,
         опутан в авансы и в займы я.
Гражданин,
          учтите билет проездной!
 - Поэзия
         - вся! - 
                 езда в незнаемое.
Поэзия - 
         та же добыча радия.
В грамм добыча,
               в год труды.
Изводишь
        единого слова ради
тысячи тонн
           словесной руды.
Но как
      испепеляюще
                 слов этих жжение
рядом
     с тлением
               слова - сырца.
Эти слова
         приводят в движение
тысячи лет
          миллионов сердца.
Конечно,
        различны поэтов сорта.
У скольких поэтов
                 легкость руки!
Тянет,
      как фокусник,
                   строчку изо рта
и у себя
         и у других.
Что говорить
            о лирических кастратах?!
Строчку
       чужую
            вставит - и рад.
Это
   обычное
          воровство и растрата
среди охвативших страну растрат.
Эти
   сегодня
          стихи и оды,
в аплодисментах
               ревомые ревмя,
войдут
      в историю
               как накладные расходы
на сделанное
            нами - 
                  двумя или тремя.
Пуд,
    как говорится,
                  соли столовой
съешь
     и сотней папирос клуби,
чтобы
     добыть
           драгоценное слово
из артезианских
               людских глубин.
И  сразу
        ниже
            налога рост.
Скиньте
       с обложенья
                   нуля колесо!
Рубль девяносто
               сотня папирос,
рубль шестьдесят
                столовая соль.
В вашей анкете
              вопросов масса:
- Были выезды?
              Или выездов нет?- 
А  что,
       если я
             десяток пегасов
загнал
      за последние
                  15 лет?!
У  вас - 
         в мое положение войдите - 
про слуг
        и имущество
                   с этого угла.
А что,
      если я
            народа водитель
и одновременно - 
                 народный слуга?
Класс
     гласит
           из слова из нашего,
а мы,
     пролетарии,
                двигатели пера.
Машину
      души
          с годами изнашиваешь.
Говорят:
        - в архив,
                  исписался,
                            пора!- 
Все меньше любится,
                   все меньше дерзается,
и лоб мой
          время
               с разбега крушит.
Приходит
        страшнейшая из амортизаций - 
амортизация
           сердца и души.
И когда
       это солнце
                 разжиревшим боровом
взойдет
       над грядущим
                   без нищих и калек,- 
я
   уже
      сгнию,
            умерший  под забором,
рядом
      с десятком
                моих коллег.
Подведите
         мой
            посмертный баланс!
Я утверждаю
           и - знаю - не налгу:
на фоне
       сегодняшних
                  дельцов и пролаз
я буду
      - один! - 
                в непролазном долгу.
Долг наш - 
           реветь
                 медногорлой сиреной
в тумане мещанья,
                 у бурь в кипенье.
Поэт
     всегда
           должник вселенной,
платящий
        на горе
               проценты
                       и пени.
Я
  в долгу
         перед Бродвейской лампионией,
перед вами,
           багдадские небеса,
перед Красной Армией,
                     перед вишнями Японии - 
перед всем,
           про что
                  не успел написать.
А  зачем
        вообще
              эта шапка Сене?
Чтобы - целься рифмой - 
                        и ритмом ярись?
Слово поэта - 
             ваше воскресение,
ваше бессмертие,
                гражданин канцелярист.
Через столетья
              в бумажной раме
возьми строку
             и время верни!
И встанет
         день этот
                  с фининспекторами,
с блеском чудес
               и с вонью чернил.
Сегодняшних дней убежденный житель,
выправьте
         в энкапеэс
                   на бессмертье билет
и, высчитав
           действие стихов,
                           разложите
заработок мой
             на триста лет!
Но сила поэта
             не только в этом,
что, вас
        вспоминая,
                  в грядущем икнут.
Нет!
    И  сегодня
              рифма поэта - 
ласка
     и лозунг,
              и штык,
                     и кнут.
Гражданин фининспектор,
                       я выплачу пять,
все
   нули
       у цифры скрестя!
Я
  по праву
          требую пядь
в ряду
      беднейших
               рабочих и крестьян.
А если
      вам кажется,
                  что всего делов - 
это пользоваться
                чужими  словесами,
то вот вам,
           товарищи,
                    мое стило,
и можете
        писать
              сами!
1926



ПЕРЕДОВАЯ ПЕРЕДОВОГО 

Довольно
        сонной,
               расслабленной праздности!
Довольно
        козырянья
                 в тысячи рук!
Республика искусства
                    в смертельной опасности - 
в опасности краска,
                   слово,
                         звук.
Громы
     зажаты
           у слова в кулаке,- 
а слово
       зовется
              только с тем,
чтоб кланялось
              событью
                     слово - лакей,
чтоб слово плелось
                  у статей в хвосте.
Брось дрожать
             за шкуры скряжьи!
Вперед забегайте,
                 не боясь суда!
Зовите рукой
            с грядущих кряжей:
"Пролетарий,
            сюда!"
Полезли
       одиночки
               из миллионной давки - 
такого, мол,
            другого
                   не увидишь в жисть.
Каждый
      рад
         подставить бородавки
под увековечливую
                 ахровскую кисть.
Вновь
     своя рубаха
                ближе к телу?
А в нашей работе
                то и ново,
что в громаде,
              класс которую сделал,
не важно
        сделанное
                 Петровым и Ивановым.
Разнообразны
            души наши.
Для боя - гром,
               для кровати - 
                             шепот.
А у нас
       для любви и для боя - 
                             марши.
Извольте
        под марш
                к любимой шлепать!
Почему
      теперь
            про чужое поем,
изъясняемся
           ариями
                 Альфреда и Травиаты?
И любви
       придумаем
                слово свое,
из сердца сделанное,
                    а не из ваты.
В годы голода,
              стужи-злюки
разве
     филармонии играли окрест?
Нет,
    свои,
         баррикадные звуки
нашел
     гудков
           медногорлый оркестр.
Старью
      революцией
                поставлена точка.
Живите под охраной
                  музейных оград.
Но мы
     не предадим
                кустарям-одиночкам
ни лозунг,
          ни  сирену,
                     ни киноаппарат.
Наша
    в коммуну
              не иссякнет вера.
Во имя коммуны
              жмись и мнись.
Каждое
      сегодняшнее дело
                      меряй,
как шаг
       в электрический,
                       в машинный коммунизм.
Довольно домашней,
                  кустарной праздности!
Довольно
        изделий ловких рук!
Федерация  муз
              в смертельной опасности - 
в опасности слово,
                  краска
                        и звук.
 
1926



ВЗЯТОЧНИКИ 

Дверь. На двери - 
                  "Нельзя без доклада"
Под Марксом,
            в кресло вкресленный,
с высоким окладом,
                  высок и гладок,
сидит
     облеченный ответственный.
На нем
      контрабандный подарок - жилет,
в кармане - 
            ручка на страже,
в другом
         уголочком торчит билет
с длиннющим
           подчищенным  стажем.
Весь день - 
            сплошная работа уму.
На лбу - 
        непролазная дума:
кому
    ему
       устроить куму,
кому приспособить кума?
Он всюду
        пристроил
                 мелкую сошку,
везде
     у него
           по лазутчику.
Он знает,
        кому подставить ножку
и где
     иметь заручку.
Каждый на месте:
невеста - 
в тресте,
кум - 
в Гум,
брат - 
в наркомат.
Все шире периферия родных,
и
  в ведомостичках узких
не вместишь
           всех сортов наградных - 
спецставки,
           тантьемы,
                    нагрузки!
Он специалист,
              но особого рода:
он
  в слове
         мистику стер.
Он понял буквально
                   "братство народов" .
как счастье братьев,
                    теть
                       и сестер.
Он думает:
          как сократить ему штаты?
У Кэт
     не глаза, а угли...
А может быть,
             место
                  оставить для Наты?
У Наты формы округлей.
А там
     в приемной - 
                 сдержанный гул,
и воздух от дыма спирается.
Ответственный жмет плечьми:
                           - Не могу!
Нормально...
            Дела разбираются!
Зайдите еще
            через день-другой...- 
Но  дней не дождаться жданных.
Напрасно
         проситель
                   согнулся дугой.
- Нельзя...
           Не имеется данных!- 
Пока поймет!
             Обшаркав  паркет,
порывшись в своих чемоданах,
проситель
          кладет на суконце пакет
с листами
          новейших данных.
Простился.
           Ладонью  пакет заслоня
- взрумянились щеки - пончики,- 
со сладострастием,
                   пальцы слюня,
мерзавец
         считает червончики.
А  давший
          по учрежденью орет,
от правильной гневности красен:
- Подать резолюцию! - 
                     И в разворот
- во весь! - 
            на бумаге:
                     "Согласен"!
Ответственный
              мчит
                   в какой-то подъезд.
Машину  оставил
               по праву.
Ответственный
             ужин с любовницей ест
ответственный
             хлещет "Абрау".
Любовницу   щиплет,
                   весел и хитр.
- Вот это
         подарочки Сонечке:
Вот это, Сонечка,
                 вам на духи.
Вот это
       вам на кальсончики...- 
Такому
      в краже рабочих тыщ
для ширмы  октябрьское зарево.

Он к нам пришел,
                чтоб советскую нищь
на кабаки разбазаривать.
Я
  белому
        руку, пожалуй, дам,
пожму, не побрезгав ею.
Я лишь усмехнусь:
                 - А здорово вам
наши
    намылили шею!- 
Укравшему хлеб
              не потребуешь кар.
Возможно
        простить и убийце.
Быть может, больной,
                    сумасшедший угар
в душе
      у него
            клубится.
Но если
       скравший
               этот вот рубль
ладонью
       ладонь мою тронет,
я, руку помыв,
              кирпичом ототру
поганую кожу с ладони.
Мы  белым
         едва обломали рога;
хромает
       пока что
               одна нога,- 
для нас,
        полусытых и латочных,
страшней
        и гаже
              любого врага
взяточник.
Железный лозунг
               партией дан.
Он нам
      недешево дался!
Долой присосавшихся
                   к нашим
                          рядам
и тех,
      кто к грошам
                   присосался!
Нам  строиться надо
                   в гигантский рост,
но эти
      обсели кассы.
Каленым железом
               выжжет  нарост
партия
      и рабочие массы.

1926





     В ПОВЕСТКУ ДНЯ 

Ставка на вас,
             комсомольцы-товарищи,- 
на вас,
       грядущее творящих!
Петь
    заставьте
             быт тарабарящий!
Расчистьте
          квартирный ящик!
За десять лет -
              устанешь бороться,-
расшатаны
        - многие!-
                  тряской.
Заплыло
       тиной
            быта болотце,
покрылось
         будничной ряской.
Мы так же
         сердца наши
                    ревностью жжем -
и суд наш
         по-старому скорый:
мы
  часто
       наганом
              и финским ножом
решаем -
        любовные споры.
Нет, взвидя,
            что есть
                    любовная ржа,
что каши вдвоем
               не сваришь,-
ты зубы стиснь
              и, руку пожав,
скажи:
      - Прощевай, товарищ!-
У скольких
          мечта:
               "Квартирку б внаем!
Свои сундуки
            да клети!
И угол мой
          и хозяйство мое -
и мой
     на стене
             портретик".
Не наше счастье -
                 счастье вдвоем!
С классом
         спаяйся четко!
Коммуна:
        все, что мое,-
                      твое,
кроме -
       зубных щеток.
И мы
    по-прежнему,
                если радостно,
по-прежнему,
            если горе нам -
мы
  топим горе в сорокаградусной
и празднуем
           радость
                  трехгорным.
Питье
     на песни б выменять нам.
Такую
     сделай, хоть тресни!
Чтоб пенистей пива,
                   чтоб крепче вина
хватали
       за душу
              песни.
         ___________

Гуляя,
      работая,
              к любимой льня,- 
думай о коммуне,
               быть или не быть ей?!
В порядок
         этого
              майского дня
поставьте
         вопрос о быте.

1926



ПРОТЕКЦИЯ
Обывателиада в 3-х частях

            1

Обыватель Михин -
друг дворничихин.
Дворник Службин
с Фелицией в дружбе.
У тети Фелиции
лицо в милиции.
Квартхоз милиции
                Федор Овечко
имеет
     в совете
             нужного человечка.
Чин лица
        не упомнишь никак:
главшвейцар
           или помистопника.
А этому чину
            домами знакома
мамаша
      машинистки секретаря райкома.
У дочки ее
          большущие связи:
друг во ВЦИКе
             (шофер в автобазе!),
а Петров, говорят,
                  развозит мужчину,
о котором
         все говорят шепоточком,-
 
маленького роста,
                 огромного чина.
Словом -
       он...
           Не решаюсь...
                       Точка.

            2

Тихий Михин
пойдет к дворничихе.
"Прошу покорненько,
попросите дворника".
Дворник стукнется
к тетке заступнице.
Тетка Фелиция
шушукнет в милиции.
Квартхоз Овечко
замолвит словечко.
А главшвейцар - 
Да Винчи с лица,
весь в бороде,
             как картина в раме,-
прямо
     пойдет
           к машинисткиной маме.
Просьбу
       дочь
           предает огласке:
глазки да ласки,
                ласки да глазки...
Кого не ловили на такую аферу?
Куда ж удержаться простаку-шоферу!
Петров подождет,
                покамест,
                         как солнце,
персонье лицо расперсонится:
- Простите, товарищ,
                    извинений тысячка...- 
И просит
        и молит, ласковей лани.
И чин снисходит:
               - Вот вам записочка.-
А в записке -
            исполнение всех желаний.

            3

А попробуй - 
            полазий
без родственных связей!
Покроют дворники
словом черненьким.
Обложит белолицая
тетя Фелиция.
Подвернется нога,
перервутся нервы
у взвидевших наган
и усы милиционеровы.
В швейцарской судачат:
                     - И не лезь к совету
все на даче,
            никого нету.-
И мама сама
           и дитя-машинистка,
невинность блюдя,
                 не допустят близко.
А разных главных
                неуловимо
шоферы
      возят и возят мимо.
Не ухватишь -
            скользкие,-
                      не люди, а налимы.
"Без доклада воспрещается".
                          Куда ни глянь,
"И пойдут они, солнцем палимы,
И застонут...".
              Дело дрянь!
Кто бы ни были
              сему виновниками
- сошка маленькая
                 или крупный кит,- 
разорвем
        сплетенную чиновниками
паутину кумовства,
                  протекций,
                            волокит.

1926



ЛЮБОВЬ 

Ми