иллюминаторы завтрашних городов.
Мы идем
нерушимо,
бодро.
Эй, двадцатилетние!
Взываем к вам.
Барабаня,
тащите красок ведра.
Заново обкрасимся.
Сияй, Москва!
И пускай
с газеты
какой-нибудь выродок
сражается с нами
(не на смерть, а на живот).
Всех младенцев перебили по приказу Ирода;
а молодость,
ничего -
живет.

1919



СОВЕТСКАЯ АЗБУКА 

         А
Антисемит Антанте мил.
Антанта - сборище громил.

         Б
Большевики буржуев ищут.
Буржуи мчатся верст за тыщу.

         В
Вильсон важнее прочей птицы.
Воткнуть перо бы в ягодицы.

         Г
Гольц фон-дер прет на Ригу. Храбрый!
Гуляй, пока не взят за жабры!

         Д
Деникин было взял Воронеж.
Дяденька, брось, а то уронишь.

         Е
Европой правит Лига наций.
Есть где воришкам разогнаться!

         Ж
Железо куй, пока горячее.
Жалеть о прошлом - дело рачье.

         3
Земля собой шарообразная,
За Милюкова - сволочь разная.

         И
Интеллигент не любит риска.
И красен в меру, как редиска.

         К
Корове трудно бегать быстро.
Керенский был премьер-министром.

         Л
Лакеи подают на блюде.
Ллойд-Джордж служил и вышел в люди.

         М
Меньшевики такие люди -
Мамашу могут проиудить.

         Н
На смену вам пора бы. Носке!
Носки мараются от носки.

         О
Ох, спекулянту хоть повеситься!
Октябрь идет. Не любит месяца.

         П
Попы занялись делом хлебным -
Погромщиков встречать молебном.

         Р
Рим - город и стоит на Тибре.
Румыны смотрят, что бы стибрить.

         С
Сазонов послан вновь Деникиным.
Сиди послом, пока не выкинем!

         Т
Тот свет - буржуям отдых сладкий
Трамваем Б без пересадки!

         У
У "правых" лозунг "учредилка".
Ужели жив еще курилка?!

         Ф
Фазан красив. Ума ни унции.
Фиуме спьяну взял д'Аннунцио.

         Х
Хотят в Москву пробраться Шкуры.
Хохочут утки, гуси, куры.

         Ц
Цветы благоухают к ночи.
Царь Николай любил их очень.

         Ч
Чалдон на нас шел силой ратной.
Чи не пойдете ли обратно?!!

         Ш
Шумел Колчак, что пароход.
Шалишь, верховный! Задний ход!

         Щ
Щетина украшает борова.
Щенки Антанты лают здорово.

         Э
Экватор мучает испарина.
Эсера смой - увидишь барина.

         Ю
Юнцы охочи зря приврать.
Юденич хочет Питер брать.

         Я
Японцы, всуе белых учите!
Ярмо микадо нам не всучите.

1919










"Окна сатиры Роста" 1919-1920 годов

              *  *  *

1. Рабочий!
    Глупость беспартийную выкинь!
    Если хочешь жить с другими вразброд -
    всех по очереди словит Деникин,
    всех сожрет генеральский рот.
2. Если ж на зов партийной недели
    придут миллионы с фабрик и с пашен -
    рабочий быстро докажет на деле,
    что коммунистам никто не страшен.
    
1919, октябрь



  ПЕСНЯ РЯЗАНСКОГО МУЖИКА 

1. Не хочу я быть советскай.
        Батюшки!
    А хочу я жизни светскай.
        Матушки!
    Походил я в белы страны.
         Батюшки!
    Мужичков встречают странно.
         Матушки!
2. Побывал у Дутова.
         Батюшки!
    Отпустили вздутого.
         Матушки!
3. Я к Краснову, у Краснова -
         Батюшки!
     Кулачище - сук сосновый.
         Матушки!
4. Я к Деникину, а он -
         Батюшки!
     Бьет крестьян, как фараон.
         Матушки!
5. Мамонтов-то генерал -
         Батюшки!
     Матершинно наорал.
         Матушки!
     Я ему: "Все люди братья".
         Батюшки!
     А он: "И братьев буду драть я".
         Матушки!
6. Я поддался Колчаку.
         Батюшки!
     Своротил со скул щеку.
         Матушки!
     На Украину махнул.
         Батюшки!
     Думаю, теперь вздохну.
         Матушки!
     А Петлюра с Киева -
         Батюшки!
     Уж орет: "Секи его!"
         Матушки!
7. Видно, белый ананас -
         Батюшки!
     Наработан не для нас.
         Матушки!
     Не пойду я ни к кому,
         Батюшки!
     Окромя родных Коммун.
         Матушки!

1919, октябрь


          *  *  *

1. Оружие Антанты - деньги.
2. Белогвардейцев оружие - ложь.
3. Меньшевиков оружие - в спину нож.
4. Правда,
5. глаза открытые
6. и ружья -
    вот коммунистов оружие.

1920, июль


        *  *  *

1. Если жить вразброд,
     как махновцы хотят,
2. буржуазия передушит нас, как котят.
3. Что единица?
    Ерунда единица!
4. Надо
     в партию коммунистическую объединиться.
5. И буржуи,
     какими б ни были ярыми,
6. побегут
    от мощи
    миллионных армий.

1920, июль


ИСТОРИЯ ПРО БУБЛИКИ И ПРО БАБУ,
НЕ ПРИЗНАЮЩУЮ РЕСПУБЛИКИ 

1.   Сья история была
       в некоей республике.
       Баба на базар плыла,
       а у бабы бублики.
2.    Слышит топот близ ее,
       музыкою веется:
       бить на фронте пановье
       мчат красноармейцы.
3.    Кушать хотца одному,
       говорит ей: "Тетя,
       бублик дай голодному!
       Вы ж на фронт нейдете?!
4.    Коль без дела будет рот,
       буду слаб, как мощи.
5.    Пан республику сожрет,
       если будем тощи".
6.    Баба молвила: "Ни в жисть
       не отдам я бублики!
       Прочь, служивый! Отвяжись!
       Черта ль мне в республике?!"
7.    Шел наш полк и худ и тощ,
       паны ж все саженные.
       Нас смела Панова мощь
       в первом же сражении.
8.    Мчится пан, и лют и яр,
       смерть неся рабочим;
       к глупой бабе на базар
       влез он между прочим.
9.    Видит пан - бела, жирна
       баба между публики.
       Миг - и съедена она.
       И она и бублики.
10.  Посмотри, на площадь выйдь -
       ни крестьян, ни ситника.
       Надо вовремя кормить
       красного защитника!
11. Так кормите ж красных рать!
       Хлеб неси без вою,
       чтобы хлеб не потерять
       вместе с головою!

1920, август


    КРАСНЫЙ ЕЖ 

Голой рукою нас не возьмешь.
Товарищи,- все под ружья!
Красная Армия - Красный еж -
железная сила содружья.
Рабочий на фабрике, куй, как куешь,
Деникина день сосчитан!
Красная Армия - Красный еж -
верная наша защита.
Крестьяне, спокойно сейте рожь,
час Колчака сосчитан!
Красная Армия - Красный еж -
лучшая наша защита.
Врангель занес на Коммуну нож,
баронов срок сосчитан!
Красная Армия - Красный еж -
не выдаст наша защита.
Назад, генералы, нас не возьмешь!
Наземь кидайте оружье.
Красная Армия - Красный еж -
железная сила содружья.

1920



     *  *  *

1. Каждый прогул -
2. радость врагу.
3. А герой труда -
4. для буржуев удар.

1921, январь



     ЧАСТУШКИ 

Милкой мне в подарок бурка
и носки подарены.
Мчит Юденич с Петербурга
как наскипидаренный.
Мчит Пилсудский, пыль столбом,
стон идет от марша.
Разобьется панским лбом
об Коммуну маршал.
В октябре с небес не пух -
снег с небес валится.
Что-то наш Деникин вспух,
стал он криволицый.

1919-1920




Стихотворения 1920-1925 годов

ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ! 

Я знаю -
не герои
низвергают революций лаву.
Сказка о героях -
интеллигентская чушь!
Но кто ж
удержится,
чтоб славу
нашему не воспеть Ильичу?
Ноги без мозга - вздорны.
Без мозга
рукам нет дела.
Металось
во все стороны
мира безголовое тело.
Нас
продавали на вырез.
Военный вздымался вой.
Когда
над миром вырос
Ленин
огромной головой.
И земли
сели на оси.
Каждый вопрос - прост.
И выявилось
два
в хаосе
мира
во весь рост.
Один -
животище на животище.
Другой -
непреклонно скалистый -
влил в миллионы тыщи.
Встал
горой мускулистой.

Теперь
не промахнемся мимо.
Мы знаем кого - мети!
Ноги знают,
чьими
трупами
им идти.

Нет места сомненьям и воям.
Долой улитье -"подождем"!
Руки знают,
кого им
крыть смертельным дождем.
Пожарами землю дымя,
везде,
где народ испленен,
взрывается
бомбой
имя:
Ленин!
Ленин!
Ленин!

И это -
не стихов вееру
обмахивать юбиляра уют.-
Я
в Ленине
мира веру
славлю
и веру мою.

Поэтом не быть мне бы,
если б
не это пел -
в звездах пятиконечных небо
безмерного свода РКП.

1920


НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ,
БЫВШЕЕ С ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ
       ЛЕТОМ НА ДАЧЕ
    
 (Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева,
27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла -
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы -
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею -
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
"Слазь!
довольно шляться в пекло!"
Я крикнул солнцу:
"Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут - не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!"
Я крикнул солнцу:
"Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!"
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать -
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
"Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи гони,
гони, поэт, варенье!"
Слеза из глаз у самого -
жара с ума сводила,
но я ему -
на самовар:
"Ну что ж,
садись, светило!"
Черт дернул дерзости мои
орать ему,-
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь - не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась,-
и степенность
забыв,
сижу, разговорись
с светилом постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
"Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
светить
легко?
- Поди, попробуй!-
А вот идешь -
взялось идти,
идешь - и светишь в оба!"
Болтали так до темноты -
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На "ты"
мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
"Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты - свое,
стихами".
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма -
сияй во что попало!
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг - я
во всю светаю мочь -
и снова день трезвонится.
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить -
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой -
и солнца!

1920



РАССКАЗ ПРО ТО, КАК КУМА
О ВРАНГЕЛЕ ТОЛКОВАЛА ВЕЗ ВСЯКОГО УМА 

   Старая, но полезная история

Врангель прет.
Отходим мы.
Врангелю удача.
На базаре
две кумы,
вставши в хвост, судачат!
- Кум сказал,-
а в ем ума -
я-то куму верю,-
что барон-то,
слышь, кума,
меж Москвой и Тверью.
Чуть не даром
          все
в Твери
стало продаваться.
Пуд крупчатки...
		- Ну,
                не ври!-
пуд за рупь за двадцать.
- А вина, скажу я вам!
Дух над Тверью водочный.
Пьяных
	лично
		по домам
водит околоточный.
Влюблены в барона власть
левые и правые.
Ну, не власть, а прямо сласть,
просто - равноправие.

Встали, ртом ловя ворон.
Скоро ли примчится?
Скоро ль будет царь-барон
и белая мучица?

Шел волшебник мимо их.
- На,- сказал он бабе,-
скороходы-сапоги,
к Врангелю зашла бы!-
Вмиг обувшись,
                шага в три
в Тверь кума на это.
Кум сбрехнул ей:
		во Твери
власть стоит Советов.
Мчала баба суток пять,
рвала юбки в ветре,
чтоб баронский
		увидать
флаг
    на Ай-Петри.
Разогнавшись с дальних стран,
удержаться силясь,
баба
    прямо
         в ресторан
в Ялте опустилась.
В "Гранд-отеле"
		семгу жрет
Врангель толсторожий.
Разевает баба рот
на рыбешку тоже.
Метрдотель
	желанья те
зрит -
      и на подносе
ей
саженный метрдотель
карточку подносит.

Все в копеечной цене.
Съехал сдуру разум.
Молвит баба:
            - Дайте мне
всю программу разом!-

От лакеев мчится пыль.
Прошибает пот их.
Мчат котлеты и супы,
вина и компоты.
Уж из глаз еда течет
у разбухшей бабы!
Наконец-то
          просит счет
бабин голос слабый.
Вся собралась публика.
Стали щелкать счеты.
Сто четыре рублика
выведено в счете.
Что такая сумма ей?!
Даром!
С неба манна.
Двести вынула рублей
баба из кармана.

Отскочил хозяин.
- Нет!-
(Бледность мелом в роже.)
Наш-то рупь не в той цене,
наш в миллион дороже.-

Завопил хозяин лют:
- Знаешь разницу валют?!
Беспортошных нету тут,
генералы тута пьют!-
Возопил хозяин в яри:
- Это, тетка, что же!
Этак
каждый пролетарий
жрать захочет тоже.
- Будешь знать, как есть и пить!-
все завыли в злости.
Стал хозяин тетку бить,
метрдотель
и гости.

Околоточный
на шум
прибежал из части.
Взвыла баба:
- Ой,
прошу,
защитите, власти! -
Как подняла власть сия
с шпорой сапожища...
Как полезла
мигом
вся
вспять
из бабы пища.

- Много,- молвит,- благ в Крыму
только для буржуя,
а тебя,
мою куму,
в часть препровожу я.-

Влезла
тетка
в скороход
пред тюремной дверью,
как задала тетка ход -
в Эрэсэфэсэрью.

Бабу видели мою,
наши обыватели?
Не хотите
в том раю
сами побывать ли?!

1920



ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ 

Молнию метнула глазами:
"Я видела -
с тобой другая.
Ты самый низкий,
ты подлый самый..."-
И пошла,
и пошла,
и пошла, ругая.
Я ученый малый, милая,
громыханья оставьте ваши.
Если молния меня не убила -
то гром мне,
ей-богу, не страшен.

1920




       * * *

Портсигар в траву
ушел на треть.
И как крышка
блестит
наклонились смотреть
муравьишки всяческие и травишка.
Обалдело дивились
выкрутас монограмме,
дивились сиявшему серебром
полированным,
не стоившие со своими морями и горами
перед делом человечьим
ничего ровно.
Было в диковинку,
слепило зрение им,
ничего не видевшим этого рода.
А портсигар блестел
в окружающее с презрением:
- Эх, ты, мол,
природа!

1920



ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЧКА ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ 
    
Слава тебе, краснозвездный герой!
Землю  кровью вымыв,
во славу коммуны,
к горе за горой
шедший  твердынями Крыма.
Они  проползали танками рвы,
выпятив пушек шеи,- 
телами рвы заполняли вы,
по трупам перейдя перешеек.
Они
за окопами взрыли окоп,
хлестали свинцовой рекою,- 
а вы
отобрали у них Перекоп
чуть не голой рукою.
Не только тобой завоеван Крым
и белых разбита орава,- 
удар твой двойной:
завоевано им
трудиться великое право.
И  если
в солнце жизнь суждена
за этими днями хмурыми,
мы знаем - 
вашей отвагой она
взята в перекопском штурме.
В одну благодарность сливаем слова
тебе,
краснозвездная лава.
Во веки веков, товарищи,
вам - 
слава, слава,слава!

1920 - 1921


О ДРЯНИ 

Слава, Слава, Слава героям!!!

Впрочем,
им
довольно воздали дани.
Теперь
поговорим
о дряни.
Утихомирились бури революционных лон.
Подернулась тиной советская мешанина.
И  вылезло
из-за спины РСФСР
мурло
мещанина,

(Меня  не поймаете на слове,
я вовсе не против мещанского сословия.
Мещанам
без различия классов и сословий
мое славословие.)

Со всех необъятных российских нив,
с первого дня советского рождения
стеклись они,
наскоро оперенья переменив,
и засели во все учреждения.

Намозолив от пятилетнего сидения зады,
крепкие, как умывальники,
живут и поныне
тише воды.
Свили уютные кабинеты и спаленки.

И вечером
та или иная мразь,
на жену,
за пианином обучающуюся, глядя,
говорит,
от самовара разморясь:
"Товарищ Надя!

К празднику прибавка - 
24 тыщи.
Тариф.
Эх,
и заведу я себе
тихоокеанские галифища,
чтоб из штанов
выглядывать,
как коралловый риф!"
А Надя:
"И мне с эмблемами платья.
Без серпа и молота не покажешься в свете!
В чем
сегодня
буду фигурять я
на балу в Реввоенсовете?!"
На стенке Маркс.
Рамочка ала.
На "Известиях" лежа, котенок греется.
А из-под потолочка
верещала
оголтелая канареица.

Маркс со стенки смотрел, смотрел...
И вдруг
разинул рот,
да как заорет:
"Опутали революцию  обывательщины нита
Страшнее Врангеля обывательский быт.
Скорее
головы канарейкам сверните - 
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!"

1920 - 1921





ДВА НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫХ СЛУЧАЯ 

Ежедневно
как вол жуя,
стараясь за строчки драть,- 
я
не стану писать про Поволжье:
про ЭТО - 
страшно врать.
Но я голодал,
и тысяч лучше я
знаю проклятое слово - "голодные!".
Вот два,
не совсем обычные, случая,
на ненависть к голоду самые годные.

Первый - 
Кто из петербуржцев
забудет 18-й год?1
Над дохлым лошадьем вороны кружатся.
Лошадь за лошадью падает на лед.
Заколачиваются улицы ровные.

Хвостом виляя,
ка перекрестках
собаки дрессированные
просили милостыню, визжа и лая.
Газетам писать не хватало духу - 
но это ж передавалось изустно:
старик
удушил
жену-старуху
и ел частями.
Злился - 
невкусно.
Слухи такие
и мрущим от голода,
и сытым сумели глотки свесть.
Из каждой поры огромного города
росло ненасытное желание есть.
От слухов и голода двигаясь еле,
раз
сам я,
с голодной тоской,
остановился у витрины Эйлерса - 
цветочный магазин на углу Морской.
Малы - аж не видно! - цветочные точки,
нули ж у цен
необъятны длиною!
По булке, должно быть, в любом лепесточке,
И вдруг,
смотрю,
меж витриной и мною - 
фигурка человечья.
Идет и валится.
У фигурки конская голова.
Идет.
И в собственные ноздри
пальцы
воткнула.
Три или два.
Глаза открытые мухи обсели,
а сбоку
жила из шеи торчала
Из жилы
капли по улицам сеялись
и стыли черно, кровенея сначала.
Смотрел и смотрел на ползущую тень я,
дрожа от сознанья невыносимого,
что полуживотное это - 
виденье! - 
что это
людей вымирающих  символ.
От этого ужаса я - на попятный.
Ищу  машинально чернеющий след.
И к туше лошажьей приплелся по пятнам.
Где ж голова?
Головы и нет!
А возле
с каплями крови присохлой,
блестел вершок перочинного ножичка - 
должно быть,
тот
работал над дохлой
и толстую шею кромсал понемножечко.
Я понял:
не символ,
стихом позолоченный,
людская
реальная тень прошагала.
Быть может,
завтра вот так же точно
я здесь заработаю, скалясь шакалом.
Второй. - 
Из мелочи выросло в это.
Май стоял.
Позапрошлое лето.
Весною ширишь ноздри и рот,
ловя бульваров дыханье липовое.
Я голодал,
и с другими
в черед
встал у бывшей кофейни Филиппова я.
Лет пять, должно быть, не был там,
а память шепчет еле:
"Тогда
в кафе
журчал фонтан
и плавали форели".
Вздуваемый памятью рос аппетит;
какой ни на есть,
но по крайней мере - 
обед.
Как медленно время летит!
И вот
я втиснут в кафейные двери.
Сидели
с селедкой во рту и в посуде,
в селедке рубахи,
и воздух в селедке.
На черта ж весна,
если с улиц
люди
от лип
сюда влипают все-таки!
Едят,
дрожа от голода голого,
вдыхают радостью душище едкий,
а нищие молят:
подайте головы.
Дерясь, получают селедок объедки.

Кто б вспомнил народа российского имя,
когда б не бросали хребты им в горсточки?!
Народ бы российский
сегодня же вымер,
когда б не нашлось у селедки косточки.
От мысли от этой
сквозь грызшихся кучку,
громя кулаком по ораве зверьей,
пробился,
схватился,
дернул за ручку - 
и выбег,
селедкой обмазан - 
об двери.

Не знаю,
душа пропахла,
рубаха ли,
какими водами дух этот смою?
Полгода
звезды селедкою пахли,
лучи рассыпая гнилой чешуею).
Пускай,
полусытый,
доволен я нынче:
так, может, и кончусь, голод не видя,- 
к нему я
ненависть в сердце вынянчил,
превыше всего его ненавидя.
Подальше прочую чушь забрось,
когда человека голодом сводит.
Хлеб!- 
вот это земная ось:
на ней вертеться и нам и свободе.
Пусть  бабы баранки на Трубной нижут
и ситный лари Смоленского ломит,- 
я день и ночь Поволжье вижу,
солому жующее, лежа в соломе.

Трубите ж о голоде в уши Европе!
Делитесь и те, у кого немного!
Крестьяне,
ройте пашен окопы!
Стреляйте в него
мешками налога!
Гоните стихом!
Тесните пьесой!
Вперед врачей целебных взводы!
Давите его дымовою завесой!
В атаку, фабрики!
В ногу, заводы!
А если
воплю голодных не внемлешь,- 
чужды чужие голод и жажда вам,- 
он
завтра
нагрянет на наши земли ж
и