и?
                                Летели...
Ввысь
     до того,
             что - иней на теле.
                              Летели...
Сами
    себя ж
          догоняя еле,
                      летели.
С часами
         скорость
                 творит чудеса:
шло
   в сутки
         двое сполна;
два солнца -
            в 24 часа;
и дважды
        всходила луна.
Когда ж
       догоняли
               вращенье земли -
сто мест
        перемахивал
                    глаз.
А циферблат
           показывал
                    им
один
    неподвижный час.
Взвивались,
           прорезавши
                      воздух весь.
В удушьи
        разинув рот,
с трудом
        рукой,
              потерявшей вес,
выструивали
           кислород.
Врезались
         разведчики
                   в бурю
                         и в гром
и, бросив
         громовую одурь,
на гладь
        океана
              кидались ядром
и плыли,
        распенивши воду.
Плавучей
        миной
             взорван один.
И тотчас
        все остальные
заторопились
            в воду уйти,
сомкнувши
          брони стальные.
Всплывали,
          опасное место пройдя,
стряхнувши
           с пропеллеров
                      капли;
и вновь
       в небосвод,
                  пылающ и рдян,
машин
     многоточие
                вкрапили.
                       Летели...
Минуты...
         сутки...
                 недели...
                          Летели.
Сквозь россыпи солнца,
                    сквозь луновы мели
                                     летели.

    Нападение.

Начальник
         спокойно
                 передвигает кожаный
на два
      валика
            намотанный план.
Все спокойно.
            И вдруг -
                     как подкошенный,
камнем -
         аэроплан.
Ничего.
       И только
               лучище
вытягивается
            разящей
                   ручищей.
Вставали,
         как в пустыне миражи,
сто тысяч
         машин
              эскадрильи вражьей.
Нацелив
       луч,
           истребленье готовящий,
сторон с десяти
              - никак не менее -
свистели,
        летели,
               мчались чудовища -
из света,
        из стали,
                 из алюминия.
Качнула
       машины
              ветра река.
Налево
      кренятся
               по склону.
На правом
         крыле
              встает три "К",
три
   черных
         "К"-
              Ку-клукс-клана.
А ветер
        с другого бока налез,
направо
       качнул огульно -
и чернью
        взметнулась
                    на левом крыле
фашистская
          загогулина.
Секунда.
        Рассмерчились бешено.
И нет.
       Исчезли,
               в газ занавешены.
На каждом аэро,
               с каждого бока,
как будто
         искра -
                 в газовый бак,
два слова
         взрывало сердца:
                        "Тревога!
Враг!"

    Аэробитва.

Не различить
            горизонта слитого.
Небо,
      воздух,
              вода -
                    воедино!
И в этой
        синеве -
                последняя битва.
Красных,
        белых
             - последний поединок.
Невероятная битва!
                 Ни одного громыханийка!!
Ни ядер,
        ни пуль не вижу мимо я -
только
      винтов
            взбешенная механика,
только
      одни
          лучи да химия.
Гнались,
        увлекались ловом,
и вдруг -
          поворачивали
                      назад.
Свисали руки,
            а на лице
                    лиловом -
вылезшие
         остекленелые глаза.
Эскадрильи,
           атакующие,
                      тучи рыли.
Прожектор
          глаз
              открывает круглый -
и нету

      никаких эскадрилий.
Лишь падают
           вниз
               обломки и угли.
Иногда,
       невидимые,
                 башня с башнею
сходились,
          и тогда
               громыхало одно это.
По старинке
           дрались
                   врукопашную
два
   в абордаже
            воздушные дредноута.
Один разбит,
            и сразу -
                      идиллия:
беззащитных,
            как щенят,
в ангары
        поломанные
                   дредноуты вводили,
здесь же
        в воздухе
                  клепая и чиня.
Четырежды
          ночью,
               от звезд рябой,
сменились
         дней глади,
но все
       растет,
            расширяется бой,
звереет
        со дня на день.
В бою
       умирали
              пятые сутки.
Враг
     отошел на миг.
А после
        тысяча
              ясно видимых и жутких
машин
      пошла напрямик.
В атаку!
         В лучи!! -
                   Не свернули лета.
В газ!!! -
          И газ не мутит.
Неуязвимые,
           прут без пилотов.
Все
   метут
        на пути.

    *  *  *

Гнут.

Командав нахмурился.
                   Кажется - крышка!
Бросится наш,
            винтами взмашет -
и падает
       мухой,
            сложивши крылышки.
Нашим - плохо.
              Отходят наши.
Работа -
         чистая.
                Сброшена тонна.
Ни увечий,
          ни боли,
                 ни раны...
И город
        сметен
              без всякого стона
тонной
      удушливой
                газовой дряни.
Десятки
        столиц
              невидимый выел
никого,
       ничего не щадящий газ.
К самой
        к Москве
                 машины передовые
прут,
     как на парад,
                 как на показ...
Уже
    надеющихся
              звали вралями.
Но летчики,
          долг выполняя свой,
аэропланными
            кольцами-
                      спиралями
сгрудились
          по-над самой Москвой.
Расплывшись
           во все
                 небесное лоно,
во весь
       непреклонный
                   машинный дух,
враг летел,
         наступал неуклонно.
Уже -
       в четырех километрах,
                           в двух...
Вспыхивали
           в черных рамках
известия
        неизбежной ясности.
Радио
      громко
трубило:
        - Революция в опасности! -
Скрежещущие звуки
корежили
        и спокойное лицо,-
это
   завинчивала люки
Москва
       подвальных жильцов.
Сверху
       видно:
             мура -
так толпятся;
            а те -
в дирижаблях
            да - на Урал.
Прихватывают
             жен и детей.
Растут,
      размножаются
                  в небесном ситце
надвигающиеся
             машины-горошины.
Сейчас закидают!
               Сейчас разразится!
Сейчас
       газобомбы
                обрушатся брошенные.
Ну что ж,
          приготовимся
                      к смерти душной.
Нам ли
       клониться,
                 пощаду моля?
Напрягшись
           всей
               силищей воздушной,
примолкла
         Советская Земля.

    Победа.

И вдруг...-
          не верится! -
                      будто
                           кто-то
машины
       вражьи
              дернул разом.
На удивленье
           полувылезшим
                       нашим пилотам,
те скривились
            и грохнулись
                       наземь.
Не смея радоваться -
                   не подвох ли?
снизились, может,
                землею шествуют? -
моторы
      затараторили,
                  заохали,
ринулись
        к месту происшествия.
Снизились,
           к земле приникли...
В яме,
       упавшими развороченной,-
обломки
       алюминия,
                никеля...
Без подвохов.
           Так. Точно.
Летчики вылезли.
              Лбы-складки.
Тысяча вопросов.
                Ответ -
                       нем.
И лишь
      под утро
              радио-разгадка:
- Нью-Йорк.
            Всем!
                 Всем!
                      Всем!

    Радио.

Рабочих,
        крестьян
                и летные кадры
приветствуют
            летчики
                    первой эскадры.
Пусть
     разиллюминуют
Москву
       в миллион свечей.
С этой минуты
             навек минуют
войны.
       Мы -
            эскадра москвичей -
прорвались.
           Нас
               не видели.
Под водой -
           до Америки рейс.
Взлетели.
          Ночью
                громкоговорители
поставили.
         И забасили
                   на Нью-Йорк, на весь.
"Рабочие!
          Товарищи и братья!
Скоро ль
        наций
             дурман развеется?!
За какие серебреники,
                   по какой плате
вы
  предаете
         нас, европейцев?
Сегодня
       натравливают:
                     - Идите!
Европу
       окутайте
               в газовый мор! -
А завтра
        возвратится победитель,
чтоб здесь
          на вас
               навьючить ярмо.
Что вам
       жизнь
             буржуями дарена?
Жмут
    из вас
          то кровь,
                   то пот.
Спаяйтесь
         с нами
               в одну солидарность.
В одну коммуну -
                без рабов,
                         без господ!"
Полицейские -
             за лисой лиса -
на аэросипедах...
               Прожектора полоса...
Напрасно! -
            Качаясь мерно,
громкоговорители
                 раздували голоса
лучших
      ораторов Коминтерна.
Ничего!
       Ни связать,
                 ни забрать его -
радио.
Видим,
      у них -
              сумятица.
Вышли рабочие,
              полиция пятится.
А город
        будто
             огни зажег -
разгорается
           за флагом флажок.
Для нас
        приготовленные мины
миллиардерам
            кладут под домины.
Знаменами
         себя
              осеня,
атаковывают
           арсенал.
Совсем как в Москве
                   столетья назад
Октябрьская
            разрасталась гроза.
Берут,
      на версты
               гром разбасив,
ломают
      замков
            хитроумный массив.
Радиофорт...
           Охраняющий -
                       скинут.
Атаковали.
          Взят вполовину.
В другую!
          Схватка,
                с час горяча.
Ухватывают
          какой-то рычаг.
Рванули...
          еще крутнули...
                       Мгновение,-
и то чересчур -
               мгновения менее,-
как с тыщи
          струнищ
                   оборванный вой!
И тыща
       чудовищ
               легла под Москвой.

    Радость.

В "ура" содрогающимся
                      ртам еще
хотелось орать
             и орать досыта,-
а уже
     во все небеса
                 телеграммищу
вычерчивала
           радиороста:
"Мир!
     Народы
           кончили драться.
Да здравствует
              минута эта!
Великая
        Американская федерация
присоединяется
               к Союзу советов!"
Сомнений -
           ни в ком.
Подпись:
         "Американский ревком".

    Возвращение.

Утром
      с запада
              появились точки.
Неслись,
        себя
             и марш растя:
"Мы - летчики
              республики
                         рабочих и крестьян.
Недаром
        пролетали -
очищен
      небий свод.
Крестьянин!
            Пролетарий!
Снижайте самолет!
Скатились
         вниз
             заводчики,
                       по облакам свистя.
Мы летчики -
            республики
                      рабочих и крестьян!
Не вступит
          вражья
                конница,
ни птица,
         ни нога.
Наш летчик
          всюду гонится
за силами врага.
Наш флаг
         меж звезд полощется,
рабочью власть растя.
Мы - летчицы,
мы - летчики
            рабочих и крестьян".
   
  
    *  *  *

II
      
      БУДУЩИЙ БЫТ

 Сегодня.

Комната -
          это,
               конечно,
                      не роща.
В ней
     ни пикников не устраивать,
                              ни сражений.
Но все ж
        не по мне -
                   проклятая жилплощадь:
при моей,
         при комплекции -
                          проживи на сажени!
Старики,
        старухи,
               дама с моською,
дети
    без счета -
               вот население.
Не квартира,
             а эскимосское
или киргизское
              копченое селение.
Ребенок -
          это вам не щенок.
Весь день -
            в работе упорной.
То он тебя
          мячиком
                  сбивает с ног,
то
  на крючок
           запирает в уборной.
Меж скарбом -
              тропинки,
                       крымских окольней.
От шума
        взбесятся
                 и самые кроткие.
Весь день -
           звонки,
                 как на колокольне.
Гуртом,
       в одиночку,
                 протяжные,
                          короткие...
И за это
        гнездо -
                между клеток
                            и солений,
где негде
         даже
             приткнуть губу,
носишься
        весь день,
                отмахиваясь
                          от выселений
мандатом союзным,
                  бумажкой КУБУ.
Вернешься
          ночью,
                вымотан в городе.
Морда - в пене,-
                 смыть бы ее.
В темноте
         в умывальной
                      лупит по морде
кем-то
      талантливо
               развешенное белье.
Бр-р-р-р!
Мутит
      чад кухонный.
                  Встаю на корточки.
Тянусь
       с подоконника
                   мордой к форточке.
Вижу,
     в небесах -
                возня аэропланова.
Приникаю
         к стеклам,
                  в раму вбит.
Вот кто
        должен
               переделать наново
наш
   сардиночный
               унылый быт!
  
    Будет.
  
Год какой-то
            нолями разнулится.
Отгремят
         последние
                  битвы-грома.
В  Москве
          не будет
                  ни переулка,
                             ни улицы -
одни аэродромы
               да дома.
Темны,
       неясны
             грядущие дни нам.
Но -
      для шутки
изображу
        грядущего гражданина,
проводящего
           одни сутки.
  
    Утро.
  
Восемь.
        Кричит
               радиобудильник вежливый:
"Товарищ -
           вставайте,
                    не спите ежели вы!
Завод -
        зовет.
Пока
     будильнику
               приказов нет?
До свидания!
            Привет!"
Спросонок,
          но весь -
                   в деловой прыти,
гражданин
         включил
                 электросамобритель.
Минута -
         причесан,
                  щеки -
                        даже
гражданки Милосской
                    Венеры глаже.
Воткнул штепсель,
                открыл губы:
электрощетка -
              юрк! -
                    и выблестила зубы.
Прислуг - никаких!
                  Кнопкой званная,
сама
    под ним
           расплескалась ванная.
Намылила
         вначале -
и пошла:
        скребет и мочалит.
Позвонил -
           гражданину
                     под нос
сам
   подносится
             чайный поднос.
Одевается -
            ни пиджаков,
                        ни брюк;
рубаха
      номерами
              не жмет узка.
Сразу
      облекается
               от пяток до рук
шелком
       гениально скроенного куска.
В туфли -
           пару ног...
В  окно -
          звонок.
Прямо
      к постели
               из небесных лон
впархивает
          крылатый почтальон.
Ни - приказ выселиться,
                      ни - с налогом повестка.
Письмо от любимой
                 и дружеских несколько.
Вбегает сын,
            здоровяк-
                     карапуз.
- До свидания,
               улетаю в вуз.
- А где Ваня?
- Он
     в саду
             порхает с няней.
   
    На работу.

Сквозь комнату - лифт.
                      Присел -
                               и вышел
на гладь
        расцветоченной крыши.
К месту
        работы
               курс держа,

к самому
        карнизу
                подлетает дирижабль.
По задумчивости
               (не желая надуть)
гражданин
         попробовал
                    сесть на лету.
Сделав
      самые вежливые лица,
гражданина
          остановила
                    авиамилиция.
Ни протоколов,
              ни штрафа бряцания...
Только -
         вежливенькое
                     порицание.
Высунувшись
            из гондолы,
                       на разные тона
покрикивает
           знакомым летунам:
- Товарищ,
            куда спешите?
                         Бросьте!
Залетайте
         как-нибудь
                   с женою
                           в гости!
Если свободны -
                часа на пол
запархивайте
            на авиабол!
- Ладно!
         А вы
              хотите пересесть?
Садитесь,
          местечко в гондоле есть! -
Пересел...
         Пятнадцать минут.
                           И вот -
гражданин
          прибывает
                   на место работ.

    Труд.

Завод.
      Главвоздух.
                 Делают вообще они
воздух
      прессованный
              для междупланетных сообщений.
Кубик
     на кабинку - в любую ширь,
и сутки
       сосновым духом дыши.
Так -
       в век оный
из "Магги"
          делали бульоны.
Так же
       вырабатываются
                     из облаков
искусственная сметана
                    и молоко.
Скоро
     забудут
            о коровьем имени.
Разве
     столько
            выдоишь
                    из коровьего вымени!
Фабрика.
        Корпусом сорокаярусным.
Слезли.
       Сорок -
               в рвении яростном.
Чисто-чисто.
            Ни копотей,
                      ни сажи.
Лифт
     развез
            по одному на этаж.
Ни гуда,
        ни люда!
Одна клавиатура -
                  вроде "Ундервуда".
Хорошо работать!
                 Легко - и так,
а тут еще
         по радио -
                   музыка в такт.
Бей буквами,
            надо которыми,
а все
     остальное
             доделается моторами.
Четыре часа.
            Промелькнули мельком.
И каждый -
            с воздухом,
                      со сметаной,
                                  с молоком.
Не скукситесь,
              как сонные совы.
Рабочий день -
               четырехчасовый.
Бодро, как белка...
                 Еще  бодрей.
Под душ!
         И кончено -
                     обедать рей!

    Обед.

Вылетел.
        Детишки.
                Крикнул:
                       - Тише! -
Нагнал
      из школы
               летящих детишек.
- Куда, детвора?
                 Обедать пора! -
Никакой кухни,
              никакого быта!
Летают сервированные
                    аэростоловые Нарпита.
Стал
и сел,
Взял
и съел.
Хочешь - из двух,
хочешь - из пяти,-
на любой дух,
на всякий аппетит.
Посуда -
        самоубирающаяся.
                        Поел -
                              и вон!
Подносит
         к уху
              радиофон.
Буркнул,
         детишек лаская:
Дайте Чухломскую!
                 Коммуна Чухломская?..
Прошу -
         Иванова Десятого! -
- Которого?
           Бритого? -
                     - Нет.
                            Усатого!..
- Как поживаешь?
                Добрый день.
- Да вот -
           только
                  вылетел за плетень.
Пасу стадо.
А что надо? -
- Как что?!
            Давно больно
не видались.
            Залетай
                   на матч авиабольный. -
- Ладно!
        Еще с часок
                    попасу
и спланирую
           в шестом часу.
Может, опоздаю...
                Думаю - не слишком.
Деревня
       поручила
               маленькое делишко.
Хлеба -
        жарою мучимы,
так я
     управляю