Дмитрий БЫКОВ
                         
                   ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ
                         
                    (книга стихов)




                                           Москва, 1996
                   Редакционно-издательская фирма "Рой"
                                        Тираж 1000 экз.
                        (c) Дмитрий Львович Быков, 1996

                                   электронный вариант:
                                        Нина Савушкина, 
                                       Вячеслав Хованов        
                                 
                         
                         
                     ЧЕРНАЯ РЕЧКА

     
     ЧЕРНАЯ РЕЧКА
     (маленькая поэма)

     1.
     
     Этот проспект, как любая быль,
     Теперь вызывает боль.
     Здесь жил когда-то Миша Король,
     Уехавший в Израиль.
     
     Не знаю, легко ли ему вдали
     От глины родных полей:
     Ведь только в изгнании короли
     Похожи на королей.
     
     Мой милый! В эпоху вселенских драк
     В отечественной тюрьме
     Осталось мало высоких благ,
     Не выпачканных в дерьме.
     
     На крыше гостиницы, чей фасад
     Развернут к мерзлой Неве,
     Из букв, составляющих "Ленинград",
     Горят последние две.
     
     И новый татарин вострит топор
     В преддверье новых Каял,
     И даже смешно, что Гостиный Двор
     Стоит себе, как стоял.
     
     В Москве пурга, в Петербурге тьма,
     В Прибалтике произвол, )1
     И если я не схожу с ума,
     То, значит, уже сошел.

     --------------------------------------------------
     1) Писано в январе 1991 года. Читатель, взыскующий
актуальности,  волен  трансформировать  эту строку:  "В
Абхазии произвол",  "В Ичкерии  произвол",  "В  Америке
произвол":  Автор думает, что где-нибудь произвол будет
обязательно.

     
     2.
     
     Я жил нелепо, суетно, зло.
     Я вечно был не у дел.
     Если мне когда и везло,
     То меньше, чем я хотел.
     
     Если мне, на беду мою,
     Выпадет умереть -
     Я обнаружу даже в раю
     Место, где погореть.
     
     Частные выходы - блеф, запой -
     Я не беру в расчет.
     Жизнь моя медленною, слепой,
     Черной речкой течет.
     
     Твердая почва надежных правд
     Не по мою стопу.
     Я, как некий аэронавт,
     Выброшен в пустоту.
     
     Покуда не исказил покой
     Черт моего лица, -
     Боюсь, уже ни с одной рекой
     Не слиться мне до конца.
     
     Какое на небе не горит
     Солнце или салют, -
     Меня, похоже, не растворит
     Ни один абсолют.
     
     Можно снять с меня первый слой,
     Можно содрать шестой.
     Под первым слоем я буду злой,
     А под шестым - пустой.
     
     Я бы, пожалуй, и сам не прочь
     Слиться, сыграть слугу,
     Я бы и рад без тебя не мочь,
     Но, кажется, не могу.

     
     3.
     
     Теперь, когда, скорее всего,
     Господь уже не пошлет
     Рыжеволосое существо,
     Заглядывающее в рот
     
     Мне, читающему стихи,
     Которые напишу,
     И отпускающее грехи,
     Прежде чем согрешу,
     
     Хотя я буду верен как пес,
     Лопни мои глаза;
     Курносое столь, сколь я горбонос,
     И гибкое, как лоза;
     
     Когда уже ясно, что век живи,
     В любую дудку свисти -
     Запас невостребованной любви
     Будет во мне расти,
     
     Сначала нежить, а после жечь,
     Пока не выбродит весь
     В перекись нежности - нежить. Желчь,
     Похоть, кислую спесь;
     
     Теперь, когда я не жду щедрот,
     И будь я стократ речист -
     Если мне кто и заглянет в рот,
     То разве только дантист;
     
     Когда затея исправить свет,
     Начавши с одной шестой,
     И даже идея оставить след
     Кажется мне пустой,
     
     Когда я со сцены, ценя уют,
     Переместился в зал,
     А все, чего мне здесь не дают, -
     Я бы и сам не взял,
     
     Когда прибита былая прыть,
     Как пыль плетями дождя, -
     Вопрос заключается в том, чтоб жить,
     Из этого исходя.
     
     Из колодцев ушла вода,
     И помутнел кристалл,
     И счастье кончалось, когда
     Я ждать его перестал.
     
     Я сделал несколько добрых дел,
     Не стоивших мне труда,
     И преждевременно догорел,
     Как и моя звезда.
     
     Теперь меня легко укротить,
     Вычислить, втиснуть в ряд,
     И если мне дадут докоптить
     Небо - я буду рад.
     
     Мне остается, забыв мольбы,
     Гнев, отчаянье, страсть,
     В Черное море общей судьбы
     Черною речкой впасть.

     
     4.
     
     Мы оставаться обречены
     Здесь, у этой черты,
     Без доказательств чужой вины
     И собственной правоты.
     
     Наш век за нами недоглядел,
     Вертя свое колесо.
     Мы принимаем любой удел.
     Мы заслужили все.
     
     Любезный друг! Если кто поэт,
     То вот ему весь расклад:
     Он пишет времени на просвет,
     Отечеству на прогляд.
     
     И если вовремя он почит,
     То будет ему почет,
     А рукопись, данную на почит,
     Отечественно просечет.
     
     Но если укажет наоборот
     Расположенье звезд,
     То все, что он пишет ночь напролет,
     Он пишет коту под хвост.

                 Ленинград,
                 Черная речка - проспект Морской славы.
                 1991
                         
                         
                         
                         
                     СТАРЫЕ СТИХИ

     
     ЗАСТОЛЬНАЯ ПРОПИСЬ
     
     Играют на улице дети,
               которые рады весне,
     И мы существуем на свете,
               а кстати, могли бы и не.
     Возносимся духом к высотам,
               над грустью своей восстаем,
     И ходим в кино по субботам,
               и разные песни поем.
     
     Забудем о мелкой обиде
               по чьей-то случайной вине:
     Планета летит по орбите,
               а кстати, могла бы и не,
     И ветры в окошко влетают,
               и хочется жить веселей,
     И первые листья латают
               прорехи в ветвях тополей.
     
     В подлунной, признаться по чести,
               любая удача в цене,
     Но мы тем не менее вместе,
               а кстати, могли бы и не,
     А вам, вероятно, известно не хуже,
               чем мне самому,
     Что это совсем неуместно -
               бродить по Москве одному.
     
     Конечно, любого хватало,
               Поныне нам снится во сне,
     Как крепко нам с вами влетало,
               а кстати, могло бы и не,
     Могли бы на нас не сердиться,
               могли бы и нас не сердить,
     И попросту с нами водиться -
               щадить и не слишком вредить.
     
     А все-таки - выпьем за вечер,
               родной, городской, на Тверской,
     Который, по счастью, не вечен,
               поскольку настанет другой,
     За первые майские грозы
               в сверкании капель и глаз,
     За наши небывшие слезы!
               За зло, миновавшее нас!
     
     За листья! За крик воробьиный!
               За круговращенье планет!
     За этот вишневый, рябинный,
               каштанный, сиреневый цвет,
     Прощания и возвращенья,
               холодную воду и хлеб,
     За вечное коловращенье
               таинственных наших судеб!
     
     Не стойте же, как истуканы!
               Утопим печали в вине,
     Которое льется в стаканы,
               а кстати, могло бы и не.

     
     ПЕСЕНКА ОЖИДАНИЯ
     
     Сначала дом, потом дорога.
     Обнимет друг, и враг простит.
     Как подведение итога,
     Снежинка первая слетит.
     Сперва пруды, а после взгляды
     Начнут подергиваться льдом,
     Но перепады, перепады
     Давайте с вами переждем.
     
     Сначала яблоки поспели
     И выше стали небеса,
     А после у реки запели
     Неведомые голоса.
     Сперва дыхание прохлады,
     Потом скамейки под дождем,
     Но листопады, листопады
     Давайте с вами переждем.
     
     Сначала жар, а после холод,
     Сперва хула, потом почет,
     Сначала стар, а после молод,
     А иногда наоборот.
     И дни беды, и дни отрады
     Своим проходят чередом,
     Но перепады, перепады
     Давайте с вами переждем.
     
     Сначала - первая примета -
     Светлее станет синева,
     Потом закружится планета
     А вслед за нею - голова.
     
     Айда меж трех знакомых сосен
     Бродить без цели допоздна!
     Сперва зима, а после осень,
     А там, глядишь, придет весна.

                                1985

     
     * * *
     
     ...И если даже - я допускаю -
     Отправить меня на Северный полюс,
     И не одного, а с целым гаремом,
     И не в палатку, а во дворец;
     
     И если даже - ну, предположим -
     Отправить тебя на самый экватор,
     Но в окружении принцев крови,
     Неотразимых, как сто чертей;
     
     И если даже - вполне возможно -
     Я буду в гареме пить "Ркацители",
     А ты в окружении принцев крови
     Шампанским брызгать на ананас;
     
     И если даже - я допускаю,
     И если даже - ну, предположим,
     И если даже - вполне возможно -
     Осуществится этот расклад,
     
     То все равно в какой-то прекрасный
     Момент - о, как он будет прекрасен! -
     Я расплююсь со своим гаремом,
     А ты разругаешься со своим,
     
     И я побегу к тебе на экватор,
     А ты ко мне - на Северный полюс,
     И раз мы стартуем одновременно
     И с равной скоростью побежим,
     
     То, исходя из законов движенья
     И не сворачивая с дороги,
     Мы встретимся ровно посередине...
     А это как раз и будет Москва!

                                1987

     
     * * *
     
     Все фигня!
     По сравнению с любовью все фигня!
     По сравнению с любовью,
               жаркой кровью, тонкой бровью,
     С приниканьем к изголовью -
               по сравнению с любовью
     Все фигня!
     По сравненью с удивленной,
               восхищенной, раздраженной -
     С этой женщиной, рожденной
     Для меня!
     Нежный трепет жизни бедной,
               упоительной, бесследной,
     Беспечальный рокот медный
               золотой трубы победной
     Отменя -
     Как мерцаешь ты во мраке,
     драки, ссадины и враки
     Затихающего дня
     Оттеня!
     Но пока,
     Но пока еще мы тут,
     Но покуда мы пируем, озоруем и воюем,
     И у вечности воруем наши несколько минут, -
     Но пока
     Мы ленивы и глумливы,
               непослушны, шаловливы,
     И поем под сенью ивы наши бедные мотивы
     И валяем дурака -
     Но пока
     Есть еще на свете нечто,
               что пребудет с нами вечно
     И не скатится во тьму -
     Потому
     Нет ни страха, ни печали
               ни в пленительном начале,
     Ни в томительном конце
     На лице.
     Все фигня!
     По сравнению с любовью - все фигня!
     Все глядит тоской и нудью
               по сравненью с этой грудью,
     По сравненью с этим ртом! -
     А потом!..
     Все фигня!
     По сравнению с любовью все фигня!
     Ссора на кольце бульварном
               с разлетанием полярном,
     Вызов в хохоте бездарном,
               обращением товарным
     Управляющий закон -
     Но и он!..

                             1986

     
     ТРИ СОНЕТА
     

     1. Жизнелюбивый
     
     С какой-то виноватостью усталой
     Я все свои грехи переберу.
     Я не умру от скромности, пожалуй,
     От сдержанности - тоже не умру.
     
     Я также не замалчиваю факта,
     Что трезвым не останусь на пиру.
     Еще я не умру от чувства такта.
     От вежливости - тоже не умру.
     
     От этой горькой истины не прячась,
     Я изучаю сам себя на свет.
     Я не умру от стольких дивных качеств,
     Что, видимо, мне оправданья нет.
     
     Да оправдаться и не стараюсь:
     Я умирать пока не собираюсь.

                               1984

     
     2. Самолюбивый
     
     Народ! не дорожи любовию поэта.
     Ты сам себе поэт, он сам себе народ.
     Не требуй от него всечасного привета,
     Хоть за твоим столом он часто ест и пьет.
     
     Поэт! не дорожи призванием эстета.
     Когда тебе народ заглядывает в рот
     И гимнов требует взамен своих щедрот -
     Ему презрением не отвечай на это.
     
     Удара твоего страшится индивид,
     Когда он сам тебя ударить норовит.
     А ежели и впрямь ты вечности заложник,
     
     То что тебе в плевах? Не заплюешь костер.
     Я памятник сложил. К нему не зарастет.
     Ты мной доволен ли, взыскательный сапожник?

                               1986

     
     3. Вариации на тему 66 сонета Шекспира
     
     Нет сил моих смотреть на этот свет,
     Где жалость, побираясь Бога ради,
     Едва бредет под бременем клевет,
     А доблесть умоляет о пощаде;
     
     Где вера ждет печального конца
     И где надежда созерцает в муке
     Расплывшиеся губы подлеца
     И скупости трясущиеся руки.
     
     Не станут церемониться со мной,
     И жутко мне до дрожи подколенной.
     Все рушится, и в темноте земной
     Я слышу стон измученной Вселенной -
     
     Послал бы все к чертям, когда б не ты:
     Ведь без меня тебе придут кранты!

                               1987

     
     ПЕСЕНКА ОБ ОТКРЫТОМ ОКНЕ
     
     ...У него суровый вид и тяжелая рука.
     Он стоит себе, стоит у жужжащего станка.
     Он - создатель, он творец,
                свод небесный на плечах,
     В блеске стружечных колец,
                словно в солнечных лучах.
     
     Вечен он, богам под стать,
                и пускай пройдут века -
     Он останется стоять у жужжащего станка.
     
     ...Он не знает, не следит,
                час прошел ли, ночь прошла -
     Он сидит себе, сидит у рабочего стола.
     Он - провидец, он поэт, вся земля в его руках,
     Никаких сомнений нет - он останется в веках.
     
     Что ему свинец и медь, если за спиной крыла?
     Он останется сидеть у рабочего стола.
     
     ...Майским утром золотым
                в воздухе звенит струна.
     Мы стоим себе, стоим у открытого окна.
     Мы ужасно влюблены,
                мы глядим на белый свет.
     Кроме солнца и весны, ничего на свете нет.
     В майском утреннем тепле
                мир справляет торжество.
     Мы покуда на земле не умеем ничего:
     Ни работать у станка, ни чертить и ни ваять -
     Просто так, в руке рука, рядом у окна стоять.
     
     Замирая, нота "ля" переходит в ноту "си".
     Повторится земля, словно глобус на оси.
     Поворотится опять, но в любые времена
     Мы останемся стоять у открытого окна.

                               1986

     
     ИЗ ПОЭМЫ "СИСТЕМА"
     
     Есть старый дом при выходе с Арбата.
     Внизу аптека. Наверху когда-то
     Ютился теплый говорливый быт.
     Жильцы мирились, ссорились, рожали,
     А после, как в поэме Окуджавы,
     Разъехались. Наш дом теперь забит.
     Он не был нашим в строгом смысле слова.
     Мы не искали там борща и крова.
     Под протекавшим, в пятнах, потолком
     Не вешали сушить белья сырого.
     Мы появились там уже потом.
     
     Остались стены с клочьями обоев,
     Пустые, как романы без героев.
     Густая пыль осела по полам,
     На лестницах валялись кучи хлама,
     Хоть коридор по-прежнему упрямо
     Пересекал квартиру пополам.
     
     В осенних наступающих потемках
     Через окно в извилистых потеках
     Свет фонаря отбрасывал пятно.
     Внутри темнее было, чем снаружи.
     Внизу гулял народ, блестели лужи.
     Нам нравилось выглядывать в окно.
     
     ...Не изменяясь, не переезжая,
     В квартирах продолжалась жизнь чужая.
     То странный шорох, то внезапный стук
     Звучали, как легенды подтвержденье.
     По комнатам бродили привиденья.
     Чужая жизнь всегда была вокруг.
     
     Невнятно прорисовались лица.
     Здесь до сих пор еще могли храниться
     В альбомах - фотографии теней
     И письма пожелтевшие - в шкатулке.
     Дух нежилья и запах штукатурки
     Казались тем яснее, тем грустней.
     
     Мы появлялись там не слишком часто.
     Мы проводили там не больше часа.
     Чужая жизнь могла свести с ума.
     Так не могло бы продолжаться долго,
     Но не было у нас другого дома,
     А были лишь отдельные дома.
     
     Здесь начиналось то, о чем вначале
     Мы суеверно до поры молчали,
     Молчали, опасаясь начинать, -
     Два обитателя отдельных комнат,
     Которых врозь встречают, любят, кормят,
     Которым негде вместе ночевать.
     
     Что - ночевать! На улицах прохладно,
     В кафе - и многолюдно, и накладно,
     В подъездах - унизительно до слез...
     И, отыскав приют каким-то чудом,
     Мы появлялись в доме, обреченном
     На пустоту и, может быть, на снов.
     
     Вишневый сад Москвы. Прощай, эпоха!
     Шум переезда, сборы, суматоха,
     Прощание последнего жильца,
     Стекольный звон и комнат одичалость...
     Мы начинали там, где все кончалось.
     Мы начинали с самого конца.
     
     Как странно раздавались шаг и слово
     Среди чужого, некогда жилого
     Пространства, в этом холоде пустом!
     На каждый звук оглядываясь - кто там?! -
     Мы двигались по лестничным пролетам
     И сами были, словно этот дом:
     
     Жильцы селились и переезжали,
     Жильцы чередоваться продолжали,
     Прощались благодарно у крыльца -
     И комнаты, однако, не пустели,
     Но как-то перед встречей наши стены
     Остались без единого жильца.
     
     Так мы когда-то в месяц наш начальный,
     От скверика на площади вокзальной
     Пройдя по Бородинскому мосту,
     Движеньями, шагами, голосами
     Дом населяли заново - и сами
     Друг другом заселяли пустоту.
     
     ..................................................

     Наш дом забит. И в замкнутом пространстве
     Чуждая жизнь в извечном постоянстве,
     Как прежде, недоступная для глаз,
     С сухими голосами и тенями,
     Что даже очертанья потеряли,
     Сегодня продолжается без нас.
     
     Наш дом забит. Теперь и наши тени
     Ступают там на грязные ступени.
     Они внутри, а мы остались вне.
     По коридорам с их привычным сором,
     Нежны, прекрасны, недоступны ссорам,
     Они бредут с другими наравне.
     
     Предутренний озноб. Опять светает.
     Но поздно, поздно, силы не хватает,
     Так получилось, лучше без вранья,
     Мы не хотели ничего худого,
     Простите нас, нам не построить дома,
     Мы возвратимся на круги своя.
     
     ..................................................
     
     Надеюсь, что надеяться - не дерзость.
     Надеюсь, что не зря еще надеюсь.
     Надеюсь, что весной я прав вдвойне
     И не обижу истину, святую,
     Предпочитая точке запятую.
     Надеюсь, что надеюсь. На дворе
     
     Стоит апрель. За окнами жилища,
     Которые недавно стали чище,
     Плывет великолепная пора:
     Гуляют в пиджаках и в форме школьной.
     За окнами летает мяч футбольный.
     Разбрызгав водяные веера,
     
     Велосипед по лужам прокатился.
     На подоконник голубь опустился.
     Бесповоротно кончилась зима.
     Приходит время рисовать на партах,
     Приходит время целоваться в парках,
     Приходит время возводить дома.
     
     Ах, чуть весна - и как-то неуместно
     Об этом мире говорить нелестно.
     Весну читаешь на любом лице,
     В любом словце, в случайном разговоре,
     И как-то все милей, и поневоле
     Поставишь многоточие в конце.
     
     Поставишь - и поверишь многоточью.
     Стоит апрель, и воздух зелен ночью,
     И улицы в мерцающий раствор
     Погружены, и отра